Текст книги "Дорожные работы"

Не раскрывая глаз, девушка сказала:

– Вы слишком быстро едете. Поэтому-то они и гудят.

– Да, я знаю.

– Но вам на них наплевать.

– Да.

– Понятно, – бесстрастно промолвила она. – Еще один настоящий патриот, стремящийся вытащить Америку из энергетической ямы.

– Начхать мне на энергетическую яму.

– Да, все вы так говорите.

– Прежде я старался здесь больше пятидесяти пяти не выжимать. А теперь таким образом выражаю свой протест совместно с другими членами общества дрессированных собак. Вам, наверное, читали про него в лекциях по социологии? Или нет? Вы ведь в колледже учитесь, не так ли?

Она выпрямилась.

– Социологию я и правда изучала. Некоторое время. Но вот об обществе дрессированных собак что-то не слыхала.

– Да, потому что я его выдумал.

– Ясно. Я же говорила – шутник. Остряк-недоучка. – В голосе прозвучало презрение. Она снова нахлобучила кепку на глаза и села поудобнее.

– Общество дрессированных собак основано Бартоном Джорджем Доусом в конце 1973 года. Его учение полностью объясняет такие загадочные явления, как денежный кризис, инфляция, вьетнамская война и нынешний энергетический кризис. Возьмем, к примеру, энергетический кризис. Американский народ подобен дрессированным собакам – он приучен любить механизмы, потребляющие бензин. Автомобили, снегоходы, моторные катера, багги, мотоциклы, мопеды и многое-многое другое. А вот за ближайшие семь лет, до 1980 года, нас научат ненавидеть все эти механические игрушки. Американцы обожают, когда их дрессируют. Дрессировка помогает правильнее вилять хвостом. Используй энергию. Не используй энергию. Пописай на газету. Лично я не против того, чтобы сберегать энергию; но я против дрессировки.

Он вдруг подумал про собаку мистера Пиацци, которая сначала перестала вилять хвостом, потом начала вращать глазами, а в конце концов вцепилась в горло Луиджи Бронтичелли.

– Как собаки Павлова, – сказал он. – Их научили пускать слюну при звуке колокольчика. А мы истекаем слюной, когда нам показывают цветной телевизор с моторизованной антенной. У меня как раз такой дома установлен. С дистанционным управлением. Сидишь, развалясь, в кресле, нажимаешь кнопочки и переключаешь каналы или уровень звука меняешь. Однажды я засунул пульт себе в рот, нажал кнопку включения, и, представьте себе, телевизор заработал. Сигнал сработал, даже пройдя сквозь мои мозги. Вот каких чудес достигла технология.

– Вы ненормальный, – промолвила она.

– Возможно.

Они миновали развилку с шоссе номер 11.

– Я все-таки посплю. Скажите, когда доедем.

– Ладно.

Девушка снова скрестила руки и закрыла глаза.

Они проехали шоссе номер 10.

– Вообще-то я не против дрессировки собак, – провозгласил он. – Я протестую против того, что их хозяева – все, как на подбор, – полные идиоты. Клинические.

– Вы пытаетесь очистить свою совесть всей этой чепухой, – промолвила девушка. – Почему бы вам лучше не сбросить скорость до пятидесяти миль? Сразу полегчает.

– Не полегчает! – ответил он с такой неожиданной яростью, что девушка в испуге раскрыла глаза, выпрямилась и уставилась на него.

– Вам нехорошо?

– Мне замечательно, – ответил он. – Я потерял жену и работу, потому что либо я сам, либо окружающий мир сошел с ума. Затем я подсаживаю в машину девушку – ей лет девятнадцать, не больше, – которая уж точно должна знать, что наш мир сумасшедший, так вместо этого она уверяет, что я сам тронулся. Спасибо большое.

– Мне уже двадцать один.

– Очень рад за вас, – с горечью произнес он. – Но, если наш мир такой здравый, на кой черт такой девушке, как вы, сдалось посреди зимы добираться в Лас-Вегас на попутных машинах? Стоять на морозе в одних тоненьких джинсах без белья, рискуя застудить свою хорошенькую задницу.

– Белье на мне есть! За кого вы меня принимаете?

– За юное и безмозглое создание! – рявкнул он.

Они вихрем пронеслись мимо седана, который катил по шоссе со скоростью пятьдесят миль в час. Водитель гневно прогудел им вслед.

– Пошел ты! – выкрикнул он.

– Остановите, пожалуйста, машину, – попросила девушка. – Я лучше здесь выйду.

– Ерунда, – отмахнулся он. – Я не собираюсь ни в кого врезаться. Спите.

Она устремила на него недоверчивый взгляд, затем покачала головой и закрыла глаза. Справа промелькнула развилка с шоссе номер 9.

В пять минут пятого они миновали шоссе номер 2. Тени, пересекающие дорогу, приняли характерную синеву, отличающую именно зимние тени. Венера уже взошла на востоке. По мере приближения к городу движение усиливалось.

Повернув голову, он увидел, что девушка уже снова выпрямилась и теперь посматривала в окно на спешащие безликие автомобили. Машина, что ехала прямо перед ними, везла сверху, на крыше багажника, рождественскую елку. У девушки были зеленые с широким разрезом глаза, и на мгновение он погрузился в них и ощутил то удивительное сопереживание, которое посещает людей, по счастью, крайне редко. Он вдруг увидел, что все машины едут туда, где тепло, туда, где можно делать дело, общаться с друзьями или с семьей. Он увидел их полное безразличие к незнакомцам. За какой-то мимолетный леденящий миг он осознал то, что Томас Карлайл называл великим мертвым локомотивом мира, который несется без остановки.

– Мы уже подъезжаем? – спросила она.

– Через пятнадцать минут.

– Послушайте, если я была с вами не слишком любезна, то готова изви…

– Нет, это я был с вами не слишком любезен. Кстати, вы знаете, делать мне сейчас особо нечего. Я, пожалуй, сам отвезу вас в Лэнди.

– Нет…

– Или возьму вам номер в «Холидей инн» на одну ночь. Не бойтесь, вам это ничего не будет стоить. Это мой рождественский подарок.

– А вы и правда разъехались с женой?

– Да.

– И совсем недавно?

– Да.

– А детей она с собой забрала?

– У нас нет детей. – Они уже приближались к постам для взимания дорожного сбора. В ранних призрачно-серых сумерках мерцали их зеленые огоньки.

– Тогда я переночую у вас.

– Но это вовсе не обязательно. В том смысле, что вам ни к чему…

– Мне бы тоже не хотелось сегодня оставаться одной, – сказала она. – А голосовать на дорогах ночью я не люблю. Я боюсь. Мне страшно.

Подкатив к будке поста, он приостановился и опустил стекло; в салон ворвался холодный воздух. Он протянул сборщику свою карточку и доллар девяносто. Медленно отъехал. Справа остался освещенный щит с надписью:

СПАСИБО ЗА БЕЗОПАСНУЮ ЕЗДУ!

– Ну ладно, – осторожно произнес он, понимая, что уговаривать ее ни к чему – возможно, этим он добился бы противоположного, – однако ничего не мог с собой поделать. – Просто мне самому слишком одиноко в пустом доме. Мы поужинаем, а потом, если хотите, посмотрим телевизор и погрызем воздушную кукурузу. Вы будете спать наверху, а я лягу…

Они уже сворачивали в город. Девушка негромко рассмеялась, а он взглянул на нее с легким недоумением. В сгустившихся сумерках он уже едва различал очертания ее фигуры. Кто знает, а вдруг она настоящая красавица? Мысль эта его немного взволновала.

– Послушайте, – сказала она. – Лучше я вам сразу все объясню. Тот пьяница, который меня до вас подвозил… Я с ним переспала. Такова была его цена, чтобы подбросить меня до Стилтона, где вы меня встретили…

Тем временем он остановил машину на красный свет перед перекрестком.

– Моя соседка по комнате предупредила, что именно это меня ждет, – бесстрастно продолжила девушка. – Но я ей не поверила. Я не собиралась расплачиваться за дорогу собственным телом, уж поверьте мне. – Она искоса посмотрела на него, но он по-прежнему не мог разглядеть ее лица. – И дело даже не в том, чтобы меня кто-то принуждал. Просто все дело в полной оторванности от обычной жизни – словно выходишь в открытый космос. Попадая в огромный город и видя там всех этих людей, я просто теряюсь. Это меня так достает, что мне проще провести ночь с каким-нибудь нытиком, лишь бы чувствовать рядом живую душу.

– Меня абсолютно не волнует, с кем вы спите, – сказал он, трогаясь на зеленый сигнал. Чисто машинально он свернул на Гранд-стрит, направляясь к своему дому мимо строящейся автострады.

– Этот коммивояжер, что меня подвез, – снова заговорила она, – женат уже четырнадцать лет. Во всяком случае, трахая меня, он повторял это почти не переставая. Четырнадцать лет узды, Шарон, говорил он. Четырнадцать лет. И кончил как раз секунд через четырнадцать. – И она хохотнула. Коротко и горько.

– Вас так зовут? Шарон?

– Нет. Это, наверное, имя его благоверной.

Он подкатил к тротуару.

– Зачем вы тут остановились? – подозрительно осведомилась она.

– Да так, – ответил он. – Я всегда этой дорогой домой возвращаюсь. Можете вылезти, если хотите. Я вам кое-что покажу.

Они выбрались из машины и прошли на трибуну, где в этот час не было ни души. Он оперся ладонями на обжигающе холодную сталь ограждения и посмотрел вниз. Ага, «подушка» почти готова. В последние три дня рабочие укладывали гравий и щебенку. Брошенные машины – грузовики, бульдозеры и желтые скреперы – безмолвно стояли в сумеречных тенях, словно музейные динозавры. Вот вегетарианец стегозавр, вот плотоядный тираннозавр, а это – свирепый дизельный экскаватор, пожиратель земли. Приятного аппетита!

– Что вы на это скажете? – вырвалось у него.

– А что я должна сказать? – переспросила она, пытаясь понять, куда он клонит.

– Но ведь что-то вы об этом думаете, – промолвил он.

Она пожала плечами:

– Так, обычные дорожные работы. Они прокладывают дорогу через город, в который я скорее всего никогда больше не попаду. Что вы хотите от меня услышать? Конечно, это выглядит безобразно.

– Безобразно, – эхом откликнулся он, довольный.

– Мое детство прошло в городе Портленде, в штате Мэн, – добавила она. – Мы жили в огромном многоквартирном доме, а прямо напротив строили торговый центр…

– Рабочие что-нибудь ломали, чтобы его возвести?

– Что?

– Они ломали…

– А, вот вы о чем. Нет, строительство велось на пустыре. Мне тогда было всего лет шесть или семь. Мне казалось, что стройка будет тянуться целую вечность. Визг, лязг, грохот. А знаете, что я при этом думала? Это очень потешно. Я говорила себе, что они ставят бедной земле клизму, а она упирается. Беднягу даже не спросили, нужна ли ей клизма, да и диагноз толком не поставили. Я тогда как раз страдала от какой-то кишечной инфекции, поэтому здорово разбиралась в клизмах.

– Понятно, – кивнул он.

– Как-то раз в воскресенье мы отправились на строительную площадку; там было удивительно тихо, словно в покойницкой. Фундамент к тому времени был уже почти завершен, а из цемента торчали эти странные желтые прутья…

– Арматура.

– Возможно. Повсюду были навалены трубы и мотки проволоки, покрытые прозрачным пластиком, и кругом была непролазная сырая грязь. Забавно, конечно – ведь о вареной грязи никто не слыхал, – но именно так выглядела та грязь. Сырой. Мы играли там в прятки с моей младшей сестренкой, а потом пришла мама и надрала нам уши. Сказала, что маленьким детям на стройку ходить нельзя. Моей сестренке было всего четыре, и она орала на весь квартал. Забавно, что я все это помню, да? Может, вернемся в машину? Я замерзла.

– Хорошо, – кивнул он.

Они уже ехали, когда она сказала:

– Я до самого конца не верила, что им удастся возвести торговый центр на месте этого бардака, однако он вырос буквально на глазах. Как сейчас помню день, когда они асфальтировали автостоянку перед входом. А еще пару дней спустя уже и всю разметку желтой краской сварганили. Потом устроили грандиозную тусовку по случаю открытия. Какой-то крупный босс перерезал ленточку – и началось. Народ валом повалил. Как будто всю жизнь все только там и отоваривались. Торговый центр назвали «Мамонт»; моя мать там дневала и ночевала. Когда же она брала туда нас с Энджи, я почему-то сразу вспоминала про эти оранжевые прутья. Мысли о них просто преследовали меня; будто навязчивая идея.

Он кивнул. Уж он-то знал, что такое навязчивая идея.

– А что это для вас означает? – спросила она.

Он пожал плечами:

– Сам еще не знаю.

Он уже собрался размораживать готовый ужин, когда она заглянула в морозильник и, обнаружив там вырезку, сказала, что может приготовить отбивные. Если хозяин не против, конечно.

– Это будет чудесно, – сказал он. – Тем более что я все равно даже понятия не имел, что с ней делать.

– Вам, наверное, здорово недостает вашей жены?

– Не то слово, – вздохнул он.

– Только из-за того, что вы не знаете, как приготовить вырезку? – спросила она.

Однако он не ответил. Она запекла картофель и разогрела замороженную кукурузу.

Они поужинали, причем она уплела три отбивные, две картофелины и полтарелки кукурузы.

– Господи, целый год уже так не пировала, – сказала она, закуривая и глядя на опустевшую тарелку. – Теперь у меня небось заворот кишок будет.

– Чем же вы прежде питались?

– Звериным печеньем.

– Чем? – недоуменно переспросил он.

– Печенье такое, в виде всяких зверюшек.

– А, понятно.

– Оно дешевое, – пояснила она. – И питательное. К тому же напичкано витаминами и прочей полезной ерундой. Если верить надписи на коробке, конечно.

– Чушь собачья! Скорее у вас от этого заворот кишок случится. Да и потом – вы что, ребенок, одно печенье лопать? Ступайте-ка за мной.

Он провел ее в столовую и раскрыл дверцы серванта. Взял серебряную салатницу и вынул из нее пухлую кипу денег. Девушка вытаращила глаза.

– Вы кого-то укокошили, мистер?

– Никого. Я вернул свою страховку. Вот, держите. Здесь двести долларов. Это вам на еду.

Но девушка даже не прикоснулась к деньгам.

– Вы, видно, чокнутый, – промолвила она. – Что, по-вашему, я должна сделать, чтобы отработать такую сумму?

– Ничего вы не должны, – отрезал он. – Мне ничего от вас не нужно.

Она рассмеялась, но ничего не сказала.

– Ну ладно. – Он положил деньги на буфет, а салатницу поставил в сервант. – Если вы не заберете деньги утром, я спущу их в унитаз. – В глубине души он, правда, не слишком в это верил.

Девушка пристально посмотрела на него.

– Что ж, вы, пожалуй, на такое способны.

Он промолчал.

– Посмотрим, – сказала она. – Утром.

– Посмотрим, – эхом откликнулся он.

Он сидел и смотрел по телевизору передачу «По правде говоря». Три участницы наперебой уверяли, что являются непревзойденными чемпионками по родео, причем две из них отчаянно врали, а вот третья говорила правду. Какая именно – предстояло определить жюри, в состав которого входили разные телезнаменитости. Гарри Мур, бессменный ведущий этого шоу в течение уже лет трехсот, улыбался, острил и звонил в колокольчик, когда отпущенное каждой из участниц время истекало.

Девушка смотрела в окно.

– Слушайте, а на вашей улице еще хоть кто-нибудь живет? Нигде света нет.

– Остались только я и Данкманы. Они пятого января переезжают.

– Почему?

– Из-за дороги, – ответил он. – Выпить хотите?

– Что значит – из-за дороги?

– Она проходит как раз по нашей улице, – пояснил он. – Мой дом, насколько я могу судить, окажется как раз посреди разделительной полосы.

– Вот, значит, почему вы показали мне, где ведутся эти дорожные работы?

– Наверное. Я ведь еще недавно работал на прачечном комбинате, что в двух милях отсюда. «Блю Риббон» называется. Чертова дорога и его поглотила.

– Поэтому вы и потеряли работу? – уточнила она. – Вашу прачечную закрыли?

– Не совсем так. Я должен был заключить контракт на покупку завода, чтобы открыть новый комбинат в местечке, которое называется Уотерфорд, но не сделал этого.

– Почему?

– Не мог я этого вынести, – просто ответил он. – Выпить хотите?

– Вам вовсе не обязательно меня подпаивать, – сказала она. – Я и так согласна.

– Господи! – Он всплеснул руками и закатил глаза. – У вас все мысли об одном.

Воцарилось неловкое молчание. Наконец она сказала:

– Я пью только коктейли. Водка с апельсиновым соком у вас есть?

– Да.

– А вот «травка» вряд ли найдется. Да?

– Да. Этим я не балуюсь.

Он отправился на кухню и смешал гостье коктейль. Себе, как обычно, приготовил «Комфорт» с севен-апом и отнес напитки в гостиную.

Девушка забавлялась с пультом дистанционного управления, поочередно включая все тридцать семь каналов. «По правде говоря», заставка, «Что у меня на уме», «Мечтаю о Дженни», «Остров Гиллигена», заставка, «Я люблю Люси», заставка, заставка, Джулия Чайлд, колдующая над авокадо, заставка, «Лучшие цены» и снова Гарри Мур, требовавший, чтобы жюри определило, кто из троих участников написал книгу о том, как, заблудившись в дремучих лесах Саскачевана, выжил там целый месяц.

Он подал девушке ее коктейль.

«Скажите, номер два, вы жуков ели?» – поинтересовалась Китти Карлайл.

– Слушайте, а куда «Звездный путь» подевался? – нахмурилась девушка, отпивая из стакана.

– Его в четыре часа крутят, – пояснил он. – По восьмому каналу.

– Вы его смотрите?

– Иногда. Моя жена предпочитает Мерва Гриффина.

«…Никаких жуков я не видел, – ответил тем временем конкурсант под номером два. – В противном случае я с удовольствием полакомился бы ими».

Грохнул смех.

– А почему вы разъехались? – спросила девушка. – Впрочем, можете не отвечать, если не хотите.

– По той же причине, что я лишился работы, – ответил он, усаживаясь.

– Из-за этого контракта? Из-за того, что вы новый завод не купили?

– Нет. Из-за того, что я не купил новый дом.

– Не купили… Во черт! – Она уставилась на него не мигая. Благоговение и восхищение перемешались в ее глазах с непритворным страхом. – Так что же вы собираетесь делать теперь?

– Сам не знаю.

– Вы сейчас не работаете?

– Нет.

– А чем же вы днем занимаетесь?

– Гоняю по автостраде.

– А вечером смотрите телевизор?

– Да. И пью. Иногда воздушную кукурузу готовлю. Сегодня тоже ее сделаю. Попозже.

– Я не люблю воздушную кукурузу.

– Значит, сам съем.

Она нажала красную кнопку на пульте дистанционного управления, и экран «Зенита» скукожился до размера крохотной яркой точки и погас.

– Если я правильно поняла, – произнесла девушка, – то вы собственными руками избавились от жены и работы…

– Только не обязательно в этом порядке.

– Это не важно. Вы принесли их в жертву своей ненависти к дороге. Так?

Он хмуро воззрился на потухший экран телевизора. Он редко смотрел телевизор и тем не менее испытывал какую-то неловкость от того, что тот выключен.

– Сам толком не пойму, – уклончиво ответил он. – Порой сложно понять собственные поступки.

– Может, вы так свой протест выражаете?

– Не знаю. Обычно ведь протестуешь в том случае, если знаешь, что есть нечто лучшее. Люди, протестующие против войны, знают, что мир лучше. Люди, которые выступают против законов, запрещающих наркотики, полагают, что законы должны быть либеральнее… Словом, я и сам толком не знаю. А почему бы вам не включить телевизор?

– Сейчас включу. – И он вновь обратил внимание, что глаза у девушки зеленые, а взгляд загадочный и пристальный, как у кошки. – Вы, наверное, здорово ненавидите эту автостраду, да? И наше технократическое общество. Бесчеловечное отношение к простым…

– Нет, – покачал головой он. Ему было трудно говорить правду; он даже сам не понимал, зачем мучается, когда можно было, соврав, одним махом покончить с этим разговором. Она была такой же, как и остальная молодежь, как Винни, как люди, думающие, что истину можно постигнуть, обучаясь: громкие слова и лозунги были для нее важнее, чем правдивый ответ. – Поверьте, уж я в своей жизни нагляделся на всякие стройки. И мне всегда было глубоко наплевать на них, кроме разве что тех случаев, когда приходилось далеко обходить из-за разрытого тротуара.

– Но теперь, когда это задело вас… ваш дом и вашу работу, вы взбунтовались.

– Пожалуй, да. – Он, правда, еще не был в этом уверен. А взбунтовался ли он на самом деле? Возможно, он уступил какому-то разрушительному порыву, подрывному механизму самоуничтожения, который был заложен в нем наподобие той опухоли, которая погубила Чарли. Ему вдруг захотелось, чтобы Фредди был рядом. Уж Фредди сумел бы сказать этой девушке именно то, что ей хотелось услышать. Однако Фредди не спешил к нему на выручку.

– Либо вы ненормальная личность, либо совершенно замечательная, – медленно промолвила девушка.

– Замечательные люди только в романах встречаются, – сказал он. – Включите телевизор.

Она взяла пульт. Он не стал возражать, когда она снова включила шоу.

– Что пьете?

Было без четверти девять. Он был уже под хмельком, но не настолько пьян, как обычно, когда оставался один. Он приготовил в кухне воздушную кукурузу. Ему нравилось наблюдать, как с треском лопаются зернышки под куполом из закаленного стекла; словно снежинки, вздымающиеся в воздух вместо того, чтобы падать с неба.

– «Южный комфорт» и севен-ап.

– Что? – переспросила она, не веря своим ушам.

Он смущенно закашлялся.

– Можно попробовать? – Девушка с лукавой улыбкой протянула ему свой пустой стакан. Впервые за все время их знакомства она не выглядела отчужденной. – Кстати, коктейль вы мне хреновый смешали.

– Знаю, – сокрушенно признался он. – «Южный комфорт» и севен-ап я пью, когда совсем один остаюсь. При знакомых наливаю себе виски. Хотя на дух его не выношу.

Закончив с воздушной кукурузой, он пересыпал горячие кругляши попкорна в пластмассовую миску.

– Можно попробовать?

– Конечно.

Он смешал ей «Южный комфорт» и севен-ап, затем залил попкорн растопленным маслом.

– Ох и напичкаете же вы себя холестерином, – заметила она, останавливаясь в дверном проеме между кухней и столовой. Затем пригубила свой напиток. Брови ее поползли вверх. – Ого, недурно. Мне даже нравится!

– Еще бы. Только никому не рассказывайте и всегда будете на высоте.

Он посолил воздушную кукурузу.

– Холестерин вам все сердце закупорит, – сказала она. – Просветы кровеносных сосудов будут постепенно становиться все уже и уже, пока наконец не настанет день, когда… а-аа! – Она схватилась за сердце и, покачнувшись, выплеснула часть своего напитка прямо на свитер.

– Ничего, рассосется, – ухмыльнулся он, проходя в столовую. По пути он случайно задел рукой ее грудь, целомудренно затянутую лифчиком. Да, Мэри такая грудь и не снилась. Много лет назад разве что.

Его гостья слопала львиную долю попкорна.

Во время одиннадцатичасового выпуска новостей, почти целиком посвященного энергетическому кризису и Уотергейтскому скандалу, она начала позевывать.

– Идите наверх, – сказал он. – Ложитесь спать.

Девушка подозрительно уставилась на него.

Он вздохнул и произнес:

– Если вы не будете принимать испуганный вид всякий раз, как звучат слова «постель» или «спать», мы с вами вполне поладим. Главная цель ложащегося в Великую американскую постель – спать, а не трахаться.

Эта шутка вызвала у нее улыбку.

– И вы даже не зайдете подоткнуть мне одеяло?

– Вы уже большая девочка.

Она спокойно посмотрела на него:

– Если хотите, можете лечь со мной. Я еще час назад так решила.

– Нет… Хотя вы даже не представляете, насколько соблазнительно для меня ваше предложение. За всю свою жизнь я переспал всего с тремя женщинами, причем с первыми двумя так давно, что уже почти их не помню. Это было до того, как я женился.

– Вы не шутите?

– Ничуть.

– Послушайте, я ведь вам от чистого сердца предлагаю, а вовсе не в знак благодарности за то, что вы меня подвезли или ночлег предоставили. И уж тем более не из-за денег.

– Спасибо, – улыбнулся он и встал с дивана. – Поднимайтесь в спальню.

Однако она осталась сидеть.

– Слушайте, ну а вы сами хоть понимаете, почему отказываетесь?

– А это нужно понимать?

– Да. Если вы не в состоянии объяснить собственные поступки, это еще не так страшно – ведь поступки эти вы уже совершили. Но ведь должны быть какие-то веские причины, чтобы не совершать поступок.

– Ну ладно, – сказал он. И кивнул в сторону столовой, где на буфете лежали деньги. – Все дело в деньгах. Вы слишком юны, чтобы заниматься проституцией.

– Я не возьму ваши деньги, – быстро ответила она.

– Знаю. Именно поэтому я и не пойду с вами. Я хочу, чтобы вы их взяли.

– Потому что в мире больше нет людей, достойных вас?

– Вот именно, – вызывающе произнес он.

Она раздраженно покачала головой и встала.

– Ладно, черт с вами. Однако вы славный малый. Вы это знаете?

– Да.

Она шагнула к нему и поцеловала в губы. Поцелуй всколыхнул в нем давно забытые чувства. Пахло от нее удивительно приятно. Он мгновенно возбудился.

– Ступайте, – упрямо повторил он.

– Если передумаете, то приходите ночью…

– Нет. – Он проводил девушку взглядом, глядя, как ее босые ноги поднимаются по ступенькам. – Эй, постойте!

Она обернулась, выжидательно приподняв брови.

– Как вас зовут?

– Оливия, если вас это интересует. Дурацкое имечко, верно? Как Оливия де Хэвиленд.

– А мне нравится. Очень даже милое имя. Спокойной ночи, Оливия.

– Спокойной ночи.

Она поднялась в спальню. Он услышал, как щелкнул выключатель; прежде он тоже всегда слышал этот щелчок, когда Мэри шла спать первой. Прислушавшись, он, наверное, смог бы различить даже сводящее с ума шуршание стаскиваемого свитера или клацанье застежки джинсов…

Однако он предпочел взять пульт дистанционного управления и включил телевизор.

Член его находился в состоянии полного возбуждения, что причиняло ему крайнее неудобство. Ширинку брюк так и распирало. Мэри называла его каменным обелиском, а в молодости, когда их супружеская постель служила только ареной для секса, – окаменевшим змеем-искусителем. Он одернул ширинку, но эрекция упорно не желала исчезать. Тогда он встал и прошелся по комнате. Некоторое время спустя возбуждение прошло, и тогда он уселся снова.

По окончании выпуска новостей начался фильм «Мозг с планеты Ароус» с Джоном Эйджером в главной роли. Он так и заснул перед телевизором, сжимая в ладони пульт дистанционного управления. Несколько минут спустя бугор под ширинкой возник снова – эрекция крадучись вернулась, словно убийца на место давнего преступления.