Текст книги "Оно"

Сначала Беверли не очень-то понимала, что она видит или что происходит у нее на глазах… Патрик Хокстеттер вдруг замахал руками, запрыгал, завопил. Она осторожно поднялась, держа рогатку в одной руке и два металлических шарика в другой. Она слышала, как Патрик, спотыкаясь, бредет по тропе к свалке, по-прежнему оглушительно крича. В этот момент Беверли на сто процентов выглядела той красоткой, какой со временем стала, и если бы Бен Хэнском увидел ее такой, его сердце могло бы и не выдержать.

Она выпрямилась во весь рост, склонила голову налево. Волосы она заплела в две косы, которые заканчивались красными бархатными бантиками, купленными в магазине «Дали» за десять центов. Она замерла, изготовившись к прыжку, совсем как кошка или рысь. Вес тела перенесла на левую ногу, чуть развернулась в сторону Патрика, штанины ее выцветших шортов задрались, открывая краешки желтых хлопчатобумажных трусиков. Шорты эти почти не закрывали ноги, роскошные, несмотря на ссадины, синяки и грязь.

«Это уловка. Он увидел тебя, знает, что по-честному ему тебя не догнать, и пытается тебя подманить. Не ходи, Бевви».

Но другая часть ее рассудка слышала в этих криках слишком много боли и страха. Ей хотелось увидеть, что случилось с Патриком – если с ним что-то случилось – с более близкого расстояния. А больше всего ей хотелось, чтобы она пришла в Пустошь другим путем и вообще не видела всего этого безобразия.

Крики Патрика смолкли. Мгновением позже Беверли услышала еще чей-то голос – но знала, что это всего лишь ее воображение. Потому что услышала, как ее отец сказал: «Здравствуй и прощай». Но ее отца в этот день в Дерри не было: в восемь утра он уехал в Брансуик. Они с Джо Таммерли собирались забрать в Брансуике пикап «шеви». Бев тряхнула головой, чтобы прочистить мозги. Голос больше не заговорил. Конечно же, ее воображение, ничего больше.

Она вышла из кустов на тропу, готовая убежать, как только Патрик бросится к ней. Все ее ощущения обострились, даже кошачьи усы не могли быть такими чуткими. Беверли посмотрела на тропу и глаза у нее округлились. Кровь. Много крови.

«Фальшивая кровь, – настаивал ее разум. – Така я продается в «Дали» по сорок девять центов за бутылку. Будь осторожна, Бевви!»

Она присела, коснулась крови пальцами. Пристально посмотрела на них. На фальшивую кровь не похоже.

В левую руку воткнулось что-то горячее, чуть пониже локтя. Она посмотрела вниз, и первым делом сверкнула мысль, что это репей. Нет – не репей. Репей не мог трястись и вибрировать. К ней присосалось что-то живое. А мгновением спустя Беверли поняла, что эта тварь кусает ее. Она изо всей силы ударила по ней тыльной стороной ладони правой руки, и тварь лопнула, разбрызгивая кровь. Девочка отступила на шаг, собравшись закричать, раз уже все закончилось… да только увидела, что не закончилось. Бесформенная голова твари оставалась на руке, вонзившись пастью в ее плоть.

С криком отвращения и страха, Беверли потянула голову на себя и увидела, как хоботок выходит из руки, будто маленький кинжал. И с него капала кровь. Теперь она понимала, откуда взялась кровь на тропе, и ее взгляд метнулся к холодильнику.

Она увидела, что дверца закрыта и защелкнута, но несколько паразитов остались снаружи и ползают по бело-ржавой поверхности. И в тот самый момент, когда Беверли смотрела на холодильник, одна из пиявок раскрыла мембранные, как у мухи, крылья и, жужжа, полетела к ней.

Беверли действовала на автомате. Вложила металлический шарик в пяту, растянула резинку. И хотя боли в левой руке не чувствовалось, она увидела, как из раны, пробитой в коже этой тварью, при сокращении мышц выплеснулась кровь. Беверли не стала ее стирать, подсознательно подманивая летающую пиявку.

«Черт! Мимо!» – подумала она, когда «Яблочко» щелкнуло, и металлический шарик полетел, сверкающим кусочком отраженного солнечного света. И, как позже Беверли скажет другим Неудачникам, она знала, что промахнулась, точно так же, как играющий в боулинг знает, что сбить все кегли не удастся, как только неудачно брошенный шар отрывается от руки. Но потом увидела, как искривилась траектория движения шарика. Произошло это в доли секунды, но Беверли все увидела ясно и отчетливо: траектория искривилась. Шарик угодил в летающую тварь и разнес ее в клочья. Она упала на тропу дождем желтоватых капель.

Беверли поначалу попятилась, широко раскрыв глаза, с дрожащими губами, лицо стало пепельным. Она не отрывала взгляда от дверцы холодильника, ожидая, что еще какая-нибудь тварь унюхает или почувствует ее присутствие. Но паразиты только медленно ползали взад-вперед, как осенние мухи, которых холод лишил возможности летать.

Наконец она повернулась и побежала.

Паника черным пологом застила мысли, но полностью Беверли ей не сдалась. Держа «Яблочко» в левой руке, она время от времени оглядывалась. Кровь по-прежнему ярко сверкала на тропе и на листьях некоторых кустов. Словно Патрика на ходу мотало из стороны в сторону.

Беверли вновь выскочила на открытое пространство, к вывезенным на свалку автомобилям. Впереди увидела большое пятно крови, уже впитывавшейся в усыпанную гравием землю. Землю здесь словно взрыли, более темные полоски появились на белесой поверхности. Как будто была какая-то борьба. И от этого места уходили две бороздки, которые разделяли примерно два с половиной фута.

Беверли остановилась, тяжело дыша. Посмотрела на руку и с облегчением увидела, что кровотечение практически прекратилось, хотя кровь пятнала нижнюю часть предплечья и ладонь. Зато появилась и запульсировала ноющая боль. Знакомая боль, какую ей приходилось ощущать где-то через час после посещения стоматолога, когда начинало сходить на нет действие новокаина.

Она посмотрела на тропу, ничего не увидела, взгляд вернулся к бороздкам, которые уходили от свезенных на свалку автомобилей, уходили от свалки, тянулись в Пустошь.

Эти твари сидели в холодильнике. Они облепили Патрика, точно облепили, кровь – тому свидетельство. Он добрался до этого места, а потом

(здравствуй и прощай)

случилось что-то еще. Что именно?

И она очень боялась, что знала. Эти пиявки были частью Оно, и они пригнали Патрика к другой части Оно, как охваченного паникой бычка гонят по взгону для скота на забой.

«Сматывайся! Сматывайся, Бевви!»

Вместо этого она пошла вдоль бороздок в земле, крепко сжимая «Яблочко» в потной руке.

«Ну хотя бы позови остальных!»

«Позову… чуть позже».

Она шла и шла, земля полого уходила вниз, становилась мягче. Открытая местность вновь сменилась густой растительностью. Где-то громко застрекотала цикада. Замолчала. Комары кружили над окровавленной рукой. Беверли их отгоняла, крепко закусив губу.

Что-то лежало на земле. Беверли остановилась. Подняла. Самодельный бумажник, какие дети делали на занятиях в мастерских Общественного центра. Бев сразу поняла, что ребенок, который сделал этот бумажник, мастерством не отличался. Стежки, закрепляющие пластик, уже разлезлись, и внешняя стенка отделения для купюр почти оторвалась. В отделении для мелочи нашлись двадцать пять центов. Помимо денег в бумажнике лежала библиотечная карточка на имя Патрика Хокстеттера. Беверли отбросила бумажник вместе с библиотечной карточкой и мелочью. Вытерла пальцы о шорты.

Еще через пятьдесят футов нашла кроссовку. Кусты стали такими густыми, что она не могла идти по бороздкам, но не требовалось быть следопытом, чтобы находить путь по каплям и брызгам крови на листьях и траве.

След привел к крутому, густо заросшему склону. Один раз Беверли поскользнулась, ее потащило вниз, она оцарапалась об острые шипы. Новые полоски крови появились на правом бедре. Теперь она тяжело дышала, потные волосы облепили голову. Кровавый след вывел на одну из едва заметных троп, проложенных в Пустоши. Где-то рядом находился Кендускиг.

На тропе лежала вторая кроссовка Патрика, с окровавленными шнурками.

Беверли приблизилась к реке, наполовину растянув резинку «Яблочка». На земле вновь появились бороздки, уже не такие глубокие. «Потому что он остался без кроссовок», – подумала она.

Миновала последний поворот и вышла к реке. Бороздки спустились к берегу и подвели Беверли к бетонному цилиндру – одной из насосных станций. Там они оборвались. Беверли заметила, что железная крышка цилиндра чуть сдвинута.

Когда она нагнулась над цилиндром и посмотрела вниз, оттуда донеслось хрипловатое жуткое хихиканье.

Тут Беверли не выдержала. Паника, до сих пор сдерживаемая, вырвалась наружу. Беверли развернулась и помчалась к поляне, к клубному дому, подняв окровавленную левую руку, чтобы защитить лицо от хлеставших ее ветвей.

«Иногда я тоже тревожусь, папочка, – мелькнула дикая мысль. – Иногда я ОЧЕНЬ тревожусь».

Через четыре часа все Неудачники, за исключением Эдди, сидели в кустах рядом с тем местом, где пряталась Беверли, наблюдая, как Патрик Хокстеттер подходит к холодильнику и открывает его. Небо над головой потемнело от грозовых облаков, в воздухе вновь стоял запах дождя. Билл держал в руке конец длинной бельевой веревки. Вшестером они скинулись и купили веревку и аптечку первой помощи Джонсона. Билл аккуратно перебинтовал ранку Беверли.

– Ро-одителям с-скажешь, ч-что си-ильно по-оцарапалась, ко-огда ка-аталась на ро-оликах.

– Мои ролики! – воскликнула Беверли. Она про них совсем забыла.

– Вон они, – указал Бен. Они лежали неподалеку, и Беверли сама пошла за ними, прежде чем Бен, или Билл, или кто-то еще предложил бы их принести. Она помнила, что положила их на землю, прежде чем отлить. И не хотела, чтобы другие подходили к тому месту.

Билл сам привязал второй конец бельевой веревки к ручке на дверце холодильника, хотя подошли они к нему все вместе, очень осторожно, готовые убежать при первых признаках движения. Бен предложил Беверли вернуть «Яблочко» Биллу; тот настоял, чтобы она оставила рогатку при себе. Но, как выяснилось, ничего у холодильника не двигалось.

Хотя крови на тропе перед холодильником хватало, паразиты исчезли. Возможно, их унесло ветром.

– Можно привести сюда шефа Бортона, и мистера Нелла, и сотню других копов, но ничего путного из этого не выйдет. – В голосе Стэна Уриса слышалась горечь.

– Не выйдет, – согласился Ричи. – Ни хрена они не увидят. Как твоя рука, Бев?

– Болит. – Она помолчала, переводя взгляд с Билла на Ричи и снова на Билла. – Родители увидят дыру, которую эта тварь проделала в моей руке?

– Ду-умаю, что н-нет, – ответил Билл. – П-приготовьтесь бе-ежать. Се-ейчас бу-уду за-авязывать у-узел.

Он обмотал концом веревки хромированную, в пятнах ржавчины ручку, работая с осторожностью сапера, обезвреживающего боевую мину. Завязал двойной узел и начал отступать от холодильника, разматывая бельевую веревку.

Нервно улыбнулся остальным, когда они чуть отошли.

– У-уф. Ра-ад, ч-что с э-этим за-акончили.

Теперь, находясь на безопасном (как они надеялись) расстоянии от холодильника, Билл вновь предупредил всех, чтобы они были готовы дать деру. Гром бабахнул у них над головой, и все подпрыгнули. Упали первые капли дождя.

Билл что есть силы дернул за веревку. Двойной узел соскользнул с рукоятки, но уже после того, как открылась дверца. Из холодильника лавиной высыпались оранжевые помпоны. С губ Стэна Уриса сорвался стон. Остальные смотрели, разинув рты.

Дождь прибавил. Гром снова грохнул прямо над ними, заставив всех вздрогнуть, лилово-синяя молния разорвала небо, когда дверца холодильника откинулась полностью. Ричи увидел это первым и пронзительно закричал. Билл зло, испуганно вскрикнул. Остальные промолчали.

На обратной стороне дверцы краснели выведенные засыхающей кровью слова:

«ОСТАНОВИТЕСЬ, ПОКА Я НЕ УБИЛ ВАС ВСЕХ. МУДРЫЙ СОВЕТ ОТ ДРУГА. ПЕННИВАЙЗ».

К дождю добавился град. Дверцу холодильника раскачивало взад-вперед поднявшимся ветром, написанные кровью буквы начали размываться, красноватые потеки придавали надписи вид афиши какого-то фильма ужасов.

Бев не замечала, что Билл встал, пока не увидела, как он пересекает тропу, направляясь к холодильнику. Он потрясал над головой обоими кулаками. Вода текла по лицу, рубашка прилипла к спине.

– М-мы те-ебя у-убьем! – проорал Билл.

Загрохотал гром. Вспыхнула яркая молния. Так близко, что Беверли ощутила запах озона. Где-то неподалеку затрещало падающее дерево.

– Билл, вернись! – кричал Ричи. – Вернись, чел! – Он начал подниматься, но Бен рывком усадил его.

– Ты убил моего брата Джорджа! Сучий сын! Мерзавец! Вонючая тварь! Покажись нам! Покажись!

Град усилился, жаля их даже сквозь листву. Беверли подняла руку, чтобы прикрыть лицо. Она видела, как на щеках Билла появляются красные отметины.

– Билл, вернись! – что есть мочи закричала она, но очередной громовой раскат заглушил ее. Грохот прокатился по Пустоши под черными облаками.

– Дай нам посмотреть на тебя, гандон!

Билл яростно пнул груду помпонов, высыпавшихся из холодильника. Отвернулся и зашагал к Неудачникам, наклонив голову. Казалось, он не чувствовал ударов градин, которые уже покрыли землю, как снег.

Он начал ломиться сквозь кусты, и Стэну пришлось схватить его за руку, чтобы он не уткнулся лицом в колючки. Билл плакал.

– Все нормально, Билл. – Бен неуклюже обнял его.

– Да, – сказал Ричи. – Не волнуйся. Мы не струсим. – Он обвел остальных диким взглядом. Глаза сверкали на мокром лице. – Кто-нибудь струсил?

Все покачали головами.

Билл посмотрел на них, вытирая глаза. Все промокли до нитки, напоминая щенков одного помета, только что перешедших вброд реку.

– А з-знаете, О-оно на-ас бо-оится. Я э-это чу-у-увствую. К-клянусь Бо-огом, чу-увствую.

Бен рассудительно кивнул:

– Думаю, ты прав.

– По-о-омогите м-мне. По-ожалуйста. По-о-омогите м-м-мне.

– Мы поможем, – ответила Беверли. Обняла Билла. И только осознав, как легко сомкнулись ее руки у него на спине, поняла, какой он тощий. Она чувствовала его сердце, бьющееся под рубашкой. Чувствовала, как оно бьется рядом с ее сердцем. И никакое объятие не казалось ей таким крепким и сладостным. Ричи обнял их обоих, положил голову на плечо Беверли. Бен проделал то же самое с другой стороны. Стэн Урис обнял Ричи и Бена. Майк помялся, а потом одной рукой обвил талию Беверли, а другой – подрагивающие плечи Билла. Они постояли, обнявшись, а град тем временем вновь превратился в дождь, такой сильный, что вода, казалось, вытесняла воздух. Молнии гуляли по небу, гром говорил. Они стояли под дождем, единым целым, обнимая друг друга, слушая, как дождь шипит в кустах. И это Беверли запомнила лучше всего: шум дождя, и их общее молчание, и смутное сожаление, что Эдди нет с ними. Она это все запомнила.

И запомнила, что ощущала себя очень юной и очень сильной.

Глава 18
«Яблочко»

– Ладно, Стог, – говорит Ричи. – Твоя очередь. Рыжая выкурила все свои сигареты и большую часть моих. Время позднее.

Бен смотрит на часы. Действительно поздно: почти полночь. «Времени осталось только на одну историю, – думает он. – Одну историю до полуночи. Для поддержания тонуса. И что это будет за история?» Шутка, конечно, и не очень удачная; осталась только одна история, во всяком случае, только одна из тех, которые он помнит, и это история серебряных кругляшей – как они отлили эти кругляши в мастерской Зака Денбро 23 июля и как использовали 25-го.

– У меня тоже есть шрамы, – говорит он. – Помните?

Беверли и Эдди качают головами; Билл и Ричи кивают. Майк сидит молча, глаза на усталом лице внимательно следят за происходящим.

Бен встает и расстегивает рубашку, разводит полы в стороны. Все видят старый шрам в форме буквы «Н». Его линии изломаны – ког да появился шрам живот был гораздо больше – но форма узнаваема.

Другой толстый шрам, спускающийся от поперечины буквы «Н», более заметен. Он напоминает веревку на виселице, только без петли.

Рука Беверли поднимается ко рту.

– Оборотень! В том доме! Господи Иисусе! – И она поворачивается к окнам, словно хочет посмотреть, не шныряет ли кто в темноте.

– Совершенно верно, – кивает Бен. – Но хотите узнать кое-что забавное? Два дня назад этого шрама не было. Визитка Генри была; я это точно знаю. Потому что показывал ее одному моему другу, Рикки Ли, бармену в Хемингфорд-Хоуме. Но этот… – Он невесело смеется, начинает застегивать рубашку. – Этот вернулся только что.

– Как шрамы на наших руках.

– Да, – говорит Майк, пока Бен застегивает пуговицы. – Оборотень. В тот день мы все видели Оно как оборотня.

– Потому что таким раньше ви-идел Оно Ри-ичи, – бурчит Билл. – Ведь так?

– Да, – кивает Майк.

– Тогда мы были очень близки, правда? – спрашивает Беверли. В ее голосе слышится восторг. – Та к близки, что могли читать мысли друг друга.

– Старина Большой Волосатик едва не добрался до твоих кишок, Бен, чтобы сделать из них подтяжки. – Но, произнося эти слова, Ричи не улыбается. Сдвигает очки к переносице, а за ними его лицо бледное, и осунувшееся, и мрачное.

– Билл спас твой бекон, – резко добавляет Эдди. – Я хочу сказать, спасла нас Бев, но если бы не ты, Билл…

– Да, – соглашается Бен. – Ты, Билл. Я же совершенно растерялся в том дурдоме.

Билл указывает на пустой стул.

– Мне помог Стэн Урис. И он за это заплатил. Возможно, потому и умер.

Бен Хэнском качает головой:

– Не говори так, Билл.

– Но это п-правда. И если э-это твоя ви-ина, то и моя тоже, и всех остальных, потому что мы не отступились. Даже после Патрика, даже после надписи на том холодильнике, мы не отступились. В основном вина, конечно, на мне, потому что я хо-отел, чтобы мы шли дальше. Из-за Джо-Джорджа. Может, еще и по другой причине. Если я убью того, кто у-убил Джорджа, думал я, мои ро-одители снова станут лю-ю-ю…

– Любить тебя? – мягко спрашивает Беверли.

– Да, конечно. Но я не ду-у-умаю, что это чья-то ви-ина, Бен. Таким уж был Стэн.

– На новое столкновение с Оно его не хватило, – говорит Эдди. Он думает о мистере Кине, открывшем ему глаза на лекарство от астмы, о том, что он до сих пор не отказался от этого лекарства. Он думает о том, что, возможно, смог отказаться от привычки быть больным, но от привычки верить, что он болен, – нет. И, если вспомнить, как все обернулось, возможно, эта привычка спасла ему жизнь.

– В тот день он показал себя молодцом, – говорит Бен. – Стэн и его птицы.

Смех проносится по комнате, все смотрят на стул, на котором сидел бы Стэн, живи они в справедливом, здравомыслящем мире, где победа всегда доставалась хорошим парням. «Мне недостает его, – думает Бен. – Господи, как же мне его недостает!»

– Ричи, – говорит он, – помнишь день, когда ты сказал ему, что по дошедшим до тебя слухам он убил Христа. И Стэн тогда ответил с каменным лицом: «Думаю, это был мой отец».

– Помню. – Голос Ричи так тих, что его едва слышно. Он достает носовой платок из заднего кармана, снимает очки, вытирает глаза, возвращает очки на место. Убирает носовой платок и добавляет, не отрывая взгляда от рук: – Почему бы тебе просто не рассказать эту историю, Бен?

– Щемит, да?

– Да. – Голос у Ричи такой хриплый, что понять его трудно. – Да, конечно. Щемит.

Бен оглядывается, потом кивает:

– Хорошо. Еще одна история до полуночи. Чтобы держать нас в тонусе. У Билла и Ричи возникла идея насчет пуль…

– Нет, – поправляет его Ричи, – первым об этом подумал Билл, и первым занервничал…

– Я только начал т-т-тревожиться…

– Как я понимаю, значения это не имеет, – прерывает его Бен. – Мы трое провели немало времени в библиотеке в тот июль. Пытались выяснить, как нам изготовить серебряные пули. Серебро у меня было; четыре доллара, доставшиеся от отца. Потом Билл занервничал, думая о том, что с нами будет, если оружие даст осечку, когда монстр потянется к нашим глоткам. А когда мы увидели, как метко стреляет Беверли из рогатки Билла, то решили отлить из одного серебряного доллара кругляши. Собрали все необходимое и как-то вечером все пришли к Биллу. Эдди, ты тоже пришел…

– Я сказал матери, что мы будем играть в «Монополию», – говорит Эдди. – Рука у меня болела, но идти мне пришлось пешком. Так она на меня разозлилась. И всякий раз, когда позади меня кто-то появлялся, я оборачивался, думая, что это Бауэрс. И боль от этого не уменьшалась.

Билл улыбается:

– А что мы делали, так это стояли и смотрели, как Бен работает. Я думаю, Бен смог бы отлить и на-настоящие серебряные пули.

– У меня такой уверенности нет, – отвечает Бен, хотя и теперь знает, что смог бы. Он помнит, как сгущались снаружи сумерки (мистер Денбро обещал потом развезти их по домам), стрекот цикад в траве, появление первых светлячков. В столовой Билл аккуратно разложил на столе игровое поле «Монополии», чтобы все выглядело так, будто игра продолжалась уже добрый час.

Он помнит круг желтого света, падающий на верстак Зака. Он помнит, как Билл говорит: «То-олько по-о…