Текст книги "Женщина-мышь"

– Рассказывай давай, – попросила я Бориса, глядя на его руки. Мне нравились такие пальцы у мужчин, длинные, но не изящные, а крупные, с почти прямоугольными ногтями.

– Рассказывать будем оба, ты и я, без этого все равно трудно, я уже понял, – сказал Борис.

– Трудно что?

– Трудно будет сказать так, чтоб ты услышала то, что я скажу, – ответил Борис.

– Боря, что-то я запуталась, ты б меня не парил этими кроссвордами, у меня голова слабая, душевная организация тонкая, в общем, полная пидерсия, эйфория и декаданс, – мягко хамила я из дивана.

– Маруся, забудь, я не хочу тебя путать, ну правда, мне трудно это в себе удержать, а как рассказать об этом – не знаю. Марусь, я не верю, что ты в состоянии воспринять это адекватно, но я готов проиграть тебе все словесные баталии, понимаешь? – Боря наклонился вперед и посмотрел мне в глаза.

– «Подойдите ближе, бандерлоги», – невольно озвучила я Борин взгляд.

– Гадина какая, – заулыбался Борис.

К нашему столику подошел какой-то пузатенький мужчина, и Борис, поздоровавшись с ним, представил меня.

– Алексей, приятного вечера, – отозвался пузатик и, переговорив о чем-то с Борисом, отвалил.

Мне почему-то подумалось, что по обычному сценарию Боря сейчас должен сказать, что это был хозяин заведения, чтобы я окончательно убилась об стену, но Боря промолчал, заработав себе еще один бал.

– Боря, а с тобой Пермь давно случилась? – спросила я тоном пионера первой смены у пионера второй.

– Пять лет назад, здесь производство, в Москву летать приходится часто. А ты недавно, насколько я понял? – в свою очередь спросил Борис.

– Да пару недель, меня сослали, чтобы не увольнять, – ответила я, вызывая жалость у себя самой.

– Ну, не нужно так убиваться, тебе тут не будет скучно, я обещаю. Да город, конечно, говно, но вот люди тут удивительные. Завтра покатаемся по окрестностям, посмотришь, тут не так уж уныло, как кажется из Москвы, – очень дружелюбно сказал Боря.

– Я что, слишком звучно «акаю», и сразу ясно, откуда я? – спросила я в ответ на замечание про Москву.

– Все в комплексе, – улыбнулся Борис.

Мой абсент подходил к концу, а жизненный опыт подсказывал, что в запасе осталось еще три по 40 мл, прежде чем я начну концертную программу. Иными словами, время до превращения Золушки в тыкву еще оставалось.

– Зачем ты полезла в чат? – спросил Борис.

– Нахлобучивает понемногу, никак не могу понять, что со мной, но … в общем, грустно как-то, а что? – в свою очередь поинтересовалась я.

– Да ничего, любопытствую просто. Я не сплю уже больше года, пару лет назад развелся, чуть-чуть попил, потом чуть-чуть погулял, потом повис в «сети», потому что все остальное быстро становится скучным, – просто ответил Борис.

– Классика, – с сарказмом ответила я.

– Безусловно.

– Борь, я больше не полезу в сеть, понимаешь, я все это уже однажды проходила и знаю всю эту херню. От этих посиделок ничего, кроме красных глаз, рассеянности и головняка, я не увижу. Пару лет назад я немало денег отнесла врачам, чтобы меня выучили жить заново после таких вот ночных бдений. Будем считать, я один раз сорвалась, но больше не стану. Меня сюда заслали много работать, и, просто не выдержу такой бессонницы, – разгорячившись, протараторила я.

– Больше не полезешь, я прослежу, – спокойно сказал Борис.

– То есть как это проследишь? – недоуменно нахмурилась я.

– Лично, – ответил Боря и улыбнулся.

– Ой, блин, Боря, ты, конечно, принц, не вопрос, но место личной за мной слежки уже занято, – захохотала я.

– Марин, ты замужем? – спросил Боря так, как если бы я сообщила, что я сатанист.

– Дважды нет, Борис, я с трудом представляю себе замужнюю женщину, ужинающую в ресторане с мужчиной, скачанным из «сетки». В некотором смысле оскорбительно даже предполагать во мне подобное блядство, потому что ничем иным я это не назвала бы. Мне показалось, что твоих запасов в головном отсеке должно хватить на идентификацию собеседника! И теперь я пребываю в абсолютной растерянности и, будучи тобой оскорблена, невероятно жалею, что мои предположения о содержимом твоей черепной коробки оказались так далеки от истины, – понесло меня.

Борис слушал весь мой гон с нереальной улыбкой и молчал. А этого мы с абсентом не выносили в принципе. Я включила быка и вдохнула воздуху, чтобы смыть с лица Бориса все улыбки словесным цунами, когда он вскочил из-за столика и, подойдя к моему дивану, схватил меня и закрыл мне рот своими губами. Целоваться с ним оказалось нереально вкусно, это окончательно удалило во мне остатки разума. Я самым банальным образом просто перестала соображать. Когда Борис все же отпустил меня, говорить почему-то расхотелось, и я просто хлопала глазами, стараясь делать это выразительно.

– Понимаешь, я подумал, что лучше уж я получу по роже, чем буду дальше хотеть тебя целовать и не целовать, – сказал Борис моему виску.

– Я драться не умею, а ты говорил, что не маньяк, – только и смогла промямлить я, плюхнувшись на место и сделав добрый глоток огненной воды.

– Говорил же, что врал, – не отводя от меня глаз, сказал Борис.

– Послушай, если тебе не сложно, не старайся произвести на меня впечатлений больше, чем ты производишь, меня это просто пугает, – сообщила я, действительно испугавшись, только не его, а себя.

– Хорошо, только что-то подсказывает мне, что я снова не сдержу слово, – ответил наглый Боря.

Я думала, что, наверное, надо линять, но ужасно не хотелось. Думала, наверное, я уже большая и могу себе позволить делать то, что мне хочется, и срать на политесы, что не вижу ни одной причины, чтобы этот вечер провести без него, если можно с ним. И тут я все же увидела одну такую причину. В зал вошел Федор Скалич с двумя неизвестными. Я сидела наискосок от входа, и Скалич, увидев меня, так радостно поскакал в мою сторону, что я несколько растерялась. Все быстро прояснилось. Мне Федор, безусловно, разулыбался, а вот скакал он к Боре!

– Боб, так ты знаком с Мариной?! – вопил Скалич.

– Да, мы в Москве познакомились, – нагло врал Боря.

– И даже если бы не познакомились, я бы вас обязательно познакомил! Боб, Марина – это наш подарок судьбы, ты себе не представляешь, какой это профи! – распылялся Скалич.

«Спасибо тебе, Госпа-а-ади, что Федор вошел сюда минутой позже нашего с Борей долгого и совершенно недружеского поцелуя», – думала я.

– Пойдемте за наш столик, со мной ребята – газовики, отличная компания получится, – кричал, по-моему, не вполне трезвый Скалич.

– Федор, я не стану пить с боссом в субботу, у меня шабат, – сообщила я, смеясь.

– Федя, я что, упал с дуба? Со мной такая женщина, а я к пьяным газовикам пойду?! – отмазался Борис.

– Ну и фиг с вами, но учтите, завтра все ко мне на дачу, собирается куча народу, котлеты из кабана, так что без возражений! – строго сказал Скалич.

– Завтра мы и без приглашения собирались, – ответил за меня и себя Борис.

– Вот и отлично, сбор к завтраку, – сообщил Скалич и ушел к своим гостям.

Я только и смогла, что удивиться одной бровью.

– Откуда ты знаешь Скалича? – задала я логично вытекающий из шумной предшествующей беседы вопрос.

– Нас познакомил мой отец, когда я родился, и маленький Скалич с родителями встречал мою маму и меня из роддома. Наши мамы были сестрами, а значит, Федор мой кузен, Марусенька, и, как я уже понял, твой новый местный босс, – улыбаясь, ответил Борис.

– Мир тесен, жить негде, – улыбнулась я в ответ.

– Да-да, и теперь я за тебя спокоен еще и тогда, когда я не рядом, потому что Федя – наше все, – сообщил Борис.

– Борис, а какова была причина твоих волнений за меня до этого? – ожив от услышанного, поинтересовалась я.

– Вот завтра пару рюмочек скину для храбрости и выложу!

– Предупреждаю на всякий случай, учитывая стремительность развития событий и презрение всяких сценариев с твоей стороны, замуж не зови, я свое отходила, и не беси меня больше, чем я спьяну могу выдержать, а то убью, – сообщила я.

– Для начала я взорву все твои противотанковые ежи, одно противоядие я уже имею, найду и другие! – заявил этот наглец.

– Ок, работай-работай, – ответила я, стараясь не смотреть на него, когда он улыбается.

Борина улыбка была не совсем типичным примером растянувшегося рта с оголенными зубами. Такое он тоже умел, но пользовал лишь в случаях, когда нельзя было удержать собственные губы от ползучести. А вот запасы необъяснимой для меня магии содержались в его улыбке тогда, когда улыбался Боб одними глазами, в углах которых разбегались лучики морщинок, отчего лицо его приобретало абсолютно детское выражение, а глаза становились чуточку раскосыми.

– Маруся, а ты море уже видела? – вдруг спросил Борис.

– Какое-то видела. Средиземное, Черное, Красное, Желтое, Балтийское, Китайское, была еще пара океанов, – медленно куря, вещала я.

– Значит, не видела! Берем выпивку и едем смотреть море, ок?

– Тут? Море? Какое?

– Камское! Сигареты и телефон не забудь, – сказал Борис, помогая мне вылезти из-за стола.

– Боря, у меня туфельки, да и холодно, – засомневалась я.

– Я никуда тебя из машины не выпущу, не волнуйся, – беря меня за руку и таща к выходу, ответил Боря.

На улице, подходя к машине и гремя бутылкой моего абсента, Боря одной рукой, взяв за талию, перенес меня через лужу. Проделал он это с завидной легкостью. Я шла и думала, что все зарубки, сделанные мне в жизни неудачными моими романами, все слова и клятвы про «больше никогда», которые я давала себе без устали, в мгновение стираются единственным способом – улыбкой мужчины, которого ты впервые видишь, но уже понимаешь, что тахикардия влюбленности в наличии.

Мы покатили куда-то по ночному городу, на поворотах Боря закрывал меня рукой от падения вперед. Я хохотала и курила в открытое окно. Было невыразимо хорошо! Было совершенно все равно, что это все странно и принято долго стесняться, прежде чем вообще куда-то ходить. Было абсолютно фиолетово, что и кто мог сказать об этом, кроме нас самих. А нам было так, как никогда до этого не получалось. Никто из нас не хотел придуриваться и казаться лучше, никому из нас не нужно было колотить понты и делать виды. «И даже если это все закончится прямо сию минуту, я буду улыбаться тому, что это было со мной», – думала счастливая я, разглядывая чужой и не очень красивый город из окна машины человека с улыбающимися глазами.

Мы остановились на пригорке, впереди виднелись очертания сосен, Борис опустил стекла в машине. Воздух пах водой, и я ясно услышала шелест прибоя. Вот только запах воды был каким-то не морским.

– Вообще, это не совсем море, просто его так называют. Тут ГЭС, и это его водохранилище, – сказал Боря.

– Я хочу как следует на воду посмотреть, – сказала я.

– Как следует утром посмотришь, у Скалича дача у воды, сейчас можно только слушать, – строго сказал Борис.

– Боря, а я что, уже согласилась на завтрашнюю поездку и не заметила? – поинтересовалась я.

– Маруся, тогда лучше получить люлей оптом, потому что я еще тебе не сказал, но я тебя вообще отпускать никуда не собираюсь, так что давай мочи, – Боря раскрыл объятья и наклонил голову.

– Романтично, нет слов, только фиг ты угадал, романтик. Меня дома ждет голодный Рюрик, которому монопенисуально – романтика или ее отсутствие, если жрать нечего.

– Рюрик голодать не будет, кстати, кто это Рюрик? – спросил невозмутимый Боря.

– Рюрик – это мой попугаец.

– Маруся, а давай заедем его покормим и двинем в сторону дачи, там все только к утру соберутся, а мы спокойно напьемся, да и выспимся до их приезда, что скажешь? – веселея от собственной идеи, спросил Борис.

– Боб, ты хитрый донельзя! Ну, в общем, план не плох, – усмехнулась я.

– Тогда поехали кормить Рюрю и переодевать тебя из шпилек, – сказал Боря.

– Вот теперь, Борис, я вижу, как сильно ты хочешь выпить, а с переодеванием и кормлением я вполне себе справлюсь, – съязвила я.

– Маруся, скажи, почему тебя хочется целовать и душить одновременно? – поинтересовался Боб.

– Потому что ты не только маньяк, но и извращенец – это тебе любой психиатр скажет, – ответила я.

Мы довольно быстро добрались до моего подъезда, и я велела Борису подождать меня внизу, хотелось немного прийти в себя и собрать мысли в кучку. Скорее всего, от предложения с дачей Скалича нужно было отказываться незамедлительно – это был явный перебор. У меня, очевидно, не хватало смелости на безрассудство. Я сбросила туфли, насыпала Рюре еды и залезла в душ. Вода помогала мне развести абсент, давала иллюзию ясной головы. «Блин! Я не знаю его телефона, придется спускаться, чтобы сказать, что не еду», – поняла я.

Когда через десять минут я с мокрой головой выскочила из подъезда, Борис сидел на лавочке, машина была припаркована неподалеку. Я, ежась от ветра, сообщила, что никуда не поеду.

– Я предполагал, Марусь. Послушай меня и не перебивай. Ты ведь умеешь воспринимать не как все – я это понял. Так вот подумай на минутку, что все, абсолютно все, отказались бы куда-то ехать в такой ситуации. Незнакомый мужик, дача босса – бред какой-то. Марусенька, но ты же другая, когда я тебя увидел, то убедился в этом окончательно. А увидеть захотел потому, что подозрения были, что ты особенная. Марусенька, я что-то не очень убедительно звучу сегодня, устал, наверное, поедем, пожалуйста, и поверь, все будет хорошо. Мне просто невозможно сейчас думать, что мы расстанемся даже до завтра. Объяснений этому у меня нет. Поедем? – посмотрев мне в глаза, спросил Борис.

– А чего это ты вообще меня Марусей звать стал, тебе кто разрешал? – вдруг спросила я.

– Ты дверь в доме закрыла, разрешальщица? – в ответ спросил Боб.

– Закрыла, а что?

– В машину садись, голова мокрая, простудишься, – ответил Боря уже не сопротивляющейся мне.

Я поехала с ним потому, что текст его аргументов абсолютно совпал с текстом моих детских попыток убедить родителей дать нам с подружкой поиграть подольше. Даже помню, что мы играли в «больницу» и вымазывали зеленкой только что прооперированного плюшевого медведя. Зашла мама и сказала, что уже слишком поздно. И я ей сказала, что нам ужасно не хочется расставаться, потому что интересно. Мама спросила, есть ли у нас с подружкой аргументы поубедительней. Я ответила: «Нет, просто нам очень хорошо вдвоем играть».

Так было и теперь. Мы с Борисом неслись куда-то ночью, потому что нам было хорошо вдвоем, хотя у нас не было оправданий для такого поведения. Боб стал понемногу вводить меня в курс завтрашнего съезда гостей на дачу к Скаличу. Повод для сбора народа был самый достойный – завтра предполагалось отмечать 75-летний юбилей «дяди Лени» – отца Федора Скалича и Бориного дяди.

– Ничего себе! Боб, а цветы, а подарок? – завопила я.

– «Хладнокровней, Маня, вы не на работе», все уже в багажнике, а цветы Федькина жена привезет утром, – пробасил Боря.

– Это мой Бабель! Это мой Беня Крик! – театрально возмутилась я.

– Наш! Вредная Маруся! Разве ты еще не поняла, что мы любим одно и то же? – улыбнулся Боб.

– Ну, нет, должны быть какие-то отличия, иначе я тебя точно придушу, как прямого конкурента!

– Вот про такие беседы, вероятно, говорят «они знали друг друга тысячу лет, хотя познакомились пару часов назад», – сказал Борис.

– Я бы сказала, что это форсирование «розового» периода двумя неюными идиотами, но, будучи бабушкой российского кокетства, томно опущу глаза и скажу: «Да, Борь, есть такое дело», – съязвила я.

Боря почти беззвучно смеялся какое-то время, потом все же выдал:

– Близнец мой, я знал, что ты окажешься трудным, но чтоб настолько! – и снова захохотал.

Мы въехали в поселок, в свете фар периодически были видны то кованые ограды, то легкие деревянные щиты, то сплошные высоченные кирпичные способы защиты от посторонних глаз. Дорога спускалась куда-то вниз, пока, наконец, не уперлась в ворота, Боб, нажав на пульт, сказал:

– Все, Марусь, мы дома.

Мы въехали на территорию и парканулись под навесом. Вокруг была очень красивая ночь, с деревьями, подсвеченными уличными фонариками.

– Не забудь в машине мой абсент, я без него тебя не переживу, – сообщила я.

– Марусенька, да ты у меня синячок, – ласково ответил Борис, доставая из багажника какую-то гору пакетов.

Мы вошли в большой дом, внутри было невероятно уютно. Весь первый этаж занимала гостиная с камином, простой деревянной мебелью и огромным столом, который каким-то ловким образом поднимался к стене, когда не был нужен. Я немедленно затребовала огня, Боб съязвил, что трата слов на очевидные вещи – это мой образ бытия. Он накидал больших подушек рядом с камином, поставил абсент и рюмки и сказал мне:

– Садись в подушки и веди себя хорошо, я скоро.

Я налила себе абсентику и закурила. Глядя на разгорающийся огонь, мне захотелось иметь такой вот большой дом, и чтобы Рюря сидел у меня на плече вот тут, у камина, и чтобы в руках была интересная и бесконечная книжка, а за окном зима, но мне бы даже выходить туда, в зиму, было незачем. И тогда мне бы даже на работу было неохота.

Я вздрогнула, когда присевший чуть сзади Борис положил подбородок мне на плечо и тоже уставился на огонь. Покосившись в его сторону, я сказала:

– Я все равно ни во что это не верю.

– Я тоже… не верил, даже утром сегодня еще не верил, – ответил Боб.

– Мы с тобой сидим тут, как два придурка, с тоннами домашних заготовок и эгоистических выпадов, а на самом деле можно просто весело поебакаться и разойтись по суверенным территориям.

– Маруська, кто ж тебя так отлупил, что ты все силы на колючую проволоку тратишь? – как-то спокойно всерьез не спросил, а скорее констатировал Борис.

– Какая тебе разница? – мягко, но серьезно спросила я.

– Отвечу, я тебе сейчас отвечу. Боюсь, ты устанешь слушать, но я все равно тебе все расскажу, как обещал. Сейчас, вот только выпью уже, и начну, – сказал Боря, потянувшись к подносу с коньяком, фруктами и водой, который он бесшумно принес вместе с собой откуда-то.

И тут мой телефон возвестил о приходе sms. В половине третьего ночи это показалось мне тревожным, я взглянула на экран и вздрогнула. Буковки запрыгали перед глазами, но в секунду сложились в Семино послание: «Мари, девочка моя, ты решила меня бросить? Позвони, если не спишь, я ужасно соскучился. Целую». Мой большой палец сделал доселе неслыханное – вырубил телефон. Я подумала, что большие пальцы не зря так называются, они в нужную минуту ведут себя гораздо взрослее маленьких сердец. Я посмотрела на огонь и подумала, что Семену удается внедряться в мою жизнь так не вовремя, будто он наблюдает за мной, как за хоббитом во «всевидящее око».

Борис, потягивая коньяк, несколько секунд старался тактично молчать, но не справился:

– Маруся, какие мужчины пишут женщинам sms ночами, если не близкие?

– Плохие, заставляющие тратиться на колючую проволоку, – просто ответила я.

– Еще цепляет? – спросил Борис каким-то странным тоном, можно было подумать, что он знает эту мою историю.

– Больше никогда не зацепит, противоядие есть, – ответила я, улыбнувшись.

– Марусь?

– Что? – откликнулась я и посмотрела на Бориса.

– У тебя смешные кудряшки и очень красивая жопа, – сказал Борис, с удовольствием наблюдая, как мои глаза полезли на лоб.

– Боренька, так если б вы предупредили, что будете хамить и что мне все же нужно было освоить карате, я б вас сейчас опиздюлила в лучшем виде, а так, что скажешь? Ответить тебе тем же я, объективно, не в состоянии, во-первых, потому что ты лысый, а во-вторых, моя жопа по любасу реально красивее твоей! – офигевая, произнесла я.

– Маруся, ты чудо просто! – восторженно заявил Боб.

– А вы, батенька, хам, – миролюбиво ответила я на «чудо».

– Да, это мне еще в школе говорили. Я когда однажды литераторшу спросил, почему должен на экзамене выдавать, что Маяковский диссидентом был, если это бред и выдумки, она мне громко так закричала: «Хам, как ты можешь называть бредом мысли взрослых людей?!»

– Ха! Бобик, ты не поверишь, на экзамене я вытянула именно билет по Маяковскому и назло училке читала лирику! Бывают же совпадения?! – восторженно воскликнула я.

– Ты тормоз, Марусик, ну, сколько тебе еще надо совпадений?! – загадочно ответил Борис.

– Не понимаю, объясни, – попросила я.

– Мое, – ответил Боб.

– Что твое?

– Ты – мое.

– Боб, у тебя какой-то приступ собственничества? Как это понимать и как к этому относиться? Надеюсь, это не заразно? – улыбнулась я.

– Маруся, это волшебно! – ответил улыбающийся Борис.

Я вообще потеряла счет времени, мы трепались и хохотали так весело, как до этого мне удавалось поржать только, может быть, с Ольгой. Но Ольга была моей подругой, знала меня триста лет и за это время выучилась опускать темы, которые мне не нравились. Сейчас рядом сидел человек, встретивший меня в 18.05 ушедшего дня, а я чувствовала себя так, будто он был рядом с рождения и просто зачем-то пропал на тридцать с лишним лет из моей жизни, чтобы сегодня снова появиться. Я совсем не боялась, что он сможет обидеть меня, просто откуда-то знала, что он меня ни за что не обидит. Я влипла, но как естественно и легко это произошло!

– Марусик, мне кажется, еще глоточек – и ты попросишься на ручки, так? – спросил Борис, вглядываясь в мои косые очи.

– Угу, а ты уложишь меня спать, поставишь рядом водичку и положишь таблеточку для башки, – проинструктировала я Боба.

– Ну, конечно, положу всех – и тебя, и таблеточку, пойдем, я тебе покажу всякие нужные помещения, – ответил Боря, протягивая мне руку.

Я решила залезть под душ, а потом еще немного посидеть у камина перед сном. Когда я вошла в гостиную, Борис верхом сидел на подушках, глядя на огонь и улыбаясь. Увидев меня, он развел руки в стороны, я с удовольствием забралась на подушки перед ним и укуталась в его руки. У него очень непривычно пахла кожа, казалось, что немного корицей.

Я проснулась довольно рано, иллюстрируя закон про то, что «сон алкоголика краток и тревожен». Голова была, на удивление, не больной и ясной. В приоткрытое окно проникал холодный свежий воздух, и я с удовольствием выставила из-под одеяла пятку, дождалась, когда пятка начала мерзнуть, и засунула ее обратно под одеяло. Про себя я называла этот детский ритуал «попробовать утро». Настроение было прекрасным. Я не увидела поблизости Бориса, зато увидела на кресле халат и, завернувшись в него и напялив огромные тапки, вышла из комнаты и побрела в душ. Когда я дотронулась до ручки, дверь распахнулась, и на меня налетел мокрый Боря.

– Маруся, в этом наряде ты похожа на Маленького Мука, – констатировал Боб.

– Дай мне кофе, и я стану Большим Муком, – сказала я, отодвигая Борю от входа в ванную.

– Не, я лучше дам тебе соку, и ты так и останешься карлой, – отозвался Борис, уже спускаясь по ступенькам.

– Или кофе, или ты труп! – сообщила я и захлопнула за собой дверь.

Мы завтракали около окна, за которым начал накрапывать дождик. Оставалась еще пара часов до сбора людей, и мы неспешно перебрасывались какими-то язвительными замечаниями.

– Маруся, а ты умеешь готовить, а то я ужасно люблю борщ? – вопросил Борис.

– «Дайте водички попить, а то переночевать негде»? – вяло спросила я в ответ.

– Ну почему, я тоже буду делать что-нибудь из того, что ты любишь, – миролюбиво предложил Боря.

– Не, Боря, не что-нибудь, а все. Скажу больше – ничего другого делать не надо даже пытаться, иначе я превращу твою жизнь в кошмар! – ответила я.

– В Illy добавляют яд, я понял! До кофе у меня был очаровательный Маленький Мук, а что я имею сейчас?! – картинно страдал Боря.

– Не хлуми мне холову́, – ответила я.

– Как она, кстати, голова твоя? – поинтересовался Бо.

– Знаешь, на удивление, ясная, – живо отозвалась я, до сих пор поражаясь своей голове после перебора с абсентом.

– Сегодня нужно будет немного попить за здоровье именинника, ты как?

– Надо так надо, вот только, если можно, без моряцких вариантов, было бы здорово обойтись сухим белым вином, чтобы тебе потом не было стыдно, – сказала я.

– Маруся, ну почему мне?! Я, когда пьяный, – страшно добрый и совсем не опасный, – возмутился Боря.

– Опасная я, а стыдно будет тебе, что не уследил, понятно?!

– А я даже не знаю, в каком состоянии ты опасней, вон как ты с утра жалом водишь, или это просто зарядка? – улыбнулся Боря.

– Считай, что я еще не проснулась, – отозвалась я.

– Пошли гулять? – внезапно предложил Боря.

– Хм, неплохая мысль!

Мы медленно брели по дорожке к берегу, листья не шуршали, потому что были намочены дождиком, но очень живописно устилали землю. Я не люблю осень за то, что после нее зима, но не видеть красоты не умею, поэтому и в осени нахожу дни, когда не холодно, красочно и спокойно вокруг, как сегодня.

– Марусь, я сейчас счастлив, – сообщил Борис.

– Знаешь, наверное, я тоже. Я как-то прочла где-то, что очень важно фиксировать такие моменты, ну чтобы не просто жить в периоде «до» или «после». А замечать, что вот сейчас и здесь – счастлив.

– Человек слаб, и, если ему клево, он жизнь положит на то, чтобы свое «счастье» растянуть как можно подольше, только оно тогда становится не счастьем, а чем-то просто хорошим. Счастье – это, наверное, все же концентрат.

– Ну, тогда, наверное, надо встречаться, быть счастливыми какие-то мгновения и расставаться, чтобы не иметь искушения превращать концентрат в разбавленную жизнь с содержанием счастья не менее 15%, – предположила я.

– Это не человеческий план, вакуума с одним только счастьем не бывает. Поэтому этот план никуда не годится. У людей всему есть антонимы добру, счастью, радости. И это хорошо, так мы имеем возможность сравнивать и ценить. А встречаясь и понимая, что счастлив, нужно хранить и беречь изо всех сил, и даже если концентрация станет меньше, тебе все равно будет хорошо, а это, согласись, совсем неплохо! – засмеялся Боб.

Пока Борис излагал, я вдруг с удивлением поняла, что и вправду счастлива. Но тут же подумала, что так бывало уже не раз, а вот потом бывало совсем иначе, и я очень хорошо помню, чем это заканчивалось.

– Борь, мне столько раз уже было больно, что все эти игрушки я лучше передушу собственным цинизмом, чем буду в них играть! Я женщина, и мне не так легко живется, как хотелось бы, я точно знаю, что моя боль – это только моя боль. А от боли я очень устала и с каждым разом все дольше прихожу в себя. Надоела мне эта кольцевая реанимаций! Поэтому «встретиться, посчастливиться и расстаться» – это самый удобный вариант бытия, когда ни во что другое просто не веришь, – сообщила я, нисколько не стесняясь серьезности своего заявления.

– Ты можешь не доверять и сомневаться, но я знаю все, о чем ты сейчас сказала, и не уверен, что моих реанимаций было меньше. Я задолбался получать поводы, чтобы умереть. Только вот всякий раз время проходило, и я понимал, что хочу жить дальше. Люблю я это дело, видишь ли! И неплохо с ним справляюсь! Мне только тебя и не хватало, но теперь у меня все есть! – жестко сказал Борис.

– Нет меня ни у кого! Так не бывает! – почти прокричала я, страшно взбешенная. Мне казалось, что все эти слова, эта ситуация глупые, эта моя внезапная влюбленность – все это бред, а Борины пафосные заявления про поводы для смерти казались просто дешевыми.

– Так бывает, Марусь! Даже если тебе не хочется! Это вообще мало от нас зависит. И не злись на саму себя, иначе будешь иметь дело со мной, – пригрозил Борис.

– А откуда ты знаешь, что я на себя злюсь? – почти мирно спросила я, удивившись.

– Когда мы с тобой ночь не спали в чате, я все думал: «странно, женщина, а мысли все мои». Мы, Марусик, забавно одинаковые с тобой, – задумчиво ответил Боб.

– Ага, и нас било одним и тем же пыльным мешком, и теперь мы, как выжившие ветераны, будем праздновать день нашей встречи, как День победы? – спросила я.

– Марусь, я тебя люблю, – просто, пиная кучу осенних листьев, сообщил Борис.

– Никогда мне не ври, Боря! Иначе я постараюсь не оставить тебе поводов для жизни, – вторя его легкому тону сообщила я.

– О боги, она сказала «да»! – воздев руки, пробасил улыбающийся Борис.

– Боги, ему послышалось, она сказала «хуй»! – глядя в небо, негромко прокричала я.

– Стой, вредный Мук, – сказал Боря.

Я остановилась и оглянулась на него. Боря стоял чуть выше и протягивал мне руку, когда я подошла, он взял меня за руки и сообщил:

– И ты тоже, Марусь, не ври мне, пожалуйста, а то я понтуюсь, а вдруг на этот раз Феникса дать не выйдет, потеряю все свои поводы.

– А я и не вру, Боб, собственно, от этого и протестую против всяких спектаклей, – ответила я.

– Маруся, я слушаю тебя и ужасаюсь твоей выстроенной независимости, это же просто кошмар какой-то! А не будь таким наглым, да я бы просто подойти к тебе испугался! – ерничал Боря.

– Да, на слишком наглых я, конечно, не рассчитана, в броне явная недоработка, ну ничего, я чем-нибудь тюнингуюсь, – ответила я и поцеловала Борю в нос.

– «Спи, все у тебя есть!» Я твой тюнинг, расслабься уже, женщина! И пойдем, наши, должно быть, уже съезжаются, – улыбнулся Борис.

Когда мы поднялись на горку, стало видно, что под навесом стоят уже четыре машины. Из дома доносилась музыка.

– О, я слышу, Люська встала к «мартену» – начала готовить праздничный стол, она без орущей музыки не в состоянии даже чайник кипятить, – сообщил Боб.

– Ху из Люська?

– Жена твоего, Марусик, босса, страшный человек, ее даже дядя Леня боится, – весело сообщил Борис.

– Боба, не бросай меня с Люськой, давай будем считать, что я ее заранее забоялась, – попросила я.

– Не выйдет, тебе придется сдавать все Люськины ЕГЭ, я ей тебя в телефон спалил, – заявил Боб.

– Я отомщу, у меня не заржавеет! Я тебе, Бо, трояк за фотку в «Одноклассниках» поставлю, а ты соберешься с ребятами и станешь рыдать и напиваться в бессильной злобе, потому что трояк будет от гостя-невидимки и ответная пакость будет невозможна! – выпалила я.

– Да, это реальная жесть! После такого я вообще не знаю, можно ли в себя прийти, – хохотал Боб.

Мы вошли в дом, и нам навстречу выскочила женщина в фартуке, с мокрыми руками и неземной укладкой волос, напоминающей дома Гауди:

– Борька, привет! Ой, здрассьте, – осеклась она, увидев, что «Борька» не один.

– Привет, Люсьен, знакомься, это моя Маруся, – сказал Боб, обняв меня и притянув к себе.

– Марина, будем знакомы, – сообщила я, начиная и вправду бояться Люську, которая производила впечатление начальника бронепоезда.

– Оч приятно, Людмила, – ответила Люська.

– Люсьен, кто приехал, где мелкие? – спросил Боб.

– Мелкие с Федей где-то тут, еще папа приехал с Василь Степанычем и папа Леня уже едет, у меня уже жопа в мыле, я не понимаю, чем я всех кормить буду, говорила, надо в ресторан было, – закудахтала Люська.

– Люсек, ты никогда не понимаешь, чем кормить, а все потом не понимают, как они так обожрались и куда девать все оставшееся, – подбодрил Борис Люську.