Текст книги "Новая Зона. Принцип добровольности"

Глава 8

Было глубоко за полночь, когда они вышли из ресторанчика. Город словно вымер. Возможно, Серпухов и претендовал на звание центра Московской области, но уклад в нем оставался провинциальным. Жизнь в столице не стихала ни днем, ни ночью: ярко горящие фонари и сверкающие витрины, множество разномастного народа, клубы и круглосуточные магазины, даже влипнуть в пробку в районе трех ночи не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Было время, Ворон вел полностью ночной образ жизни и не чувствовал никаких неудобств. За пределами Москвы ничего подобного он не мог позволить себе до сих пор. Серпухов, как и десятилетиями до возникновения Зоны, вымирал после десяти вечера.

Пока Ворон вел некрепко стоящего на ногах собеседника – не вязалось у него в голове имя этого господина с его внешностью, потому Петра не получалось звать мысленно никак иначе, – от входа до такси, которое тот все же вызвал, на глаза попался только одинокий собачник, выгуливающий тойтерьера. В домах горело всего с пяток окон в каждом. В зеленых дворах поселились тьма и пустота, отчего-то казавшаяся недружелюбной и опасной: спрутообразным нечто с хаотично движущимися тенями под тонкой пленкой желеобразной кожи.

Интуиция, к которой Ворон привык прислушиваться, ворочалась под сердцем и царапалась посильнее разъяренной кошки: кто-то следил за ним или, быть может, за ними обоими. Мог ли то быть просто ночной грабитель или некто более интересный, понять не выходило.

В Периметре, едва ощутив столь пристальный взгляд, Ворон уже упал бы под прикрытие чего-либо мощного и прочного, приготовившись отстреливаться. Однако вокруг простирался реальный, будь он неладен, мир со своими далеко не простыми законами. По этим законам люди обязаны были ходить беззащитными, а в случае нападения звать на помощь тех, к кому лично у Ворона давно отсутствовало доверие. Он, конечно, предполагал, будто где-нибудь в гипотетическом «далеко» существуют и честные сыскари, и добросовестные патрульные, и генералы, пытавшиеся сделать жизнь простых граждан лучше, однако сам с такими никогда не встречался: лишь с вымогателями и теми, кто старался устроиться помягче, а делать при этом поменьше.

Они прошли всего пять шагов, а вечер, поначалу бодрящий и прохладный, превратился в неприятный. Колюче-промозглая сырость оседала на лице и одежде. Острый, словно нож, ветер стремился пронзить насквозь. По темному небу витала серая хмарь, в прорехи которой иногда выглядывал месяц.

«Следует все же иметь под рукой огнестрел», – подумал Ворон. Разрешение на ношение оружия у него имелось, но он сам не позволял себе таскать пистолет в реальном мире. Уж больно много знал случаев, когда у сталкеров случалось помутнение рассудка и «наложение восприятий», как называли это психиатры. Зону ведь можно пройти только на инстинктах: остановился, задумался – и конец. Но инстинкты – обоюдоострый меч, потому что отключить их и включить по требованию не выходит. Вот и переклинивает иной раз за пределами Периметра, и кажется, будто в окне деревянного домика на детской площадке поблескивает синими искорками хмырь, поджидая жертву.

«Или не следует, – мысленно добавил Ворон, когда из домика вышел, воровато оглядываясь, подросток, затушил сигарету о металлическую «паутинку» и кинул окурок в урну, примостившуюся на углу детской площадки. – Воспитанный. От родителей скрывался, наверное. Так запах все равно ни с чем не спутать. Правда, отдельный вопрос: он ли курил нечто странное или мне от нервов уже красный сигаретный огонек синим мерещится?»

Из оружия у него имелась только «витринка», которая всем хороша, но только для ближнего боя, а для него противника необходимо подпустить на расстояние удара.

«Когда привык противостоять неизвестности, сложно осознать, сколь велика угроза от тупого урки, прячущегося в темном переулке», – не уставал он повторять Денису. Тот иной раз проявлял беспечность, достойную пятилетнего, а никак не взрослого парня, да еще и с почти паранормальными способностями.

– И это центррр… – заплетающимся языком проговорил собеседник.

Ворон вопросительно взглянул на него.

– Тихо, пустынно…

– Да, – коротко подтвердил он.

– Восхитительно.

Вот с этим Ворон поспорил бы, будь собеседник не столь пьян или выпивши сам. Однако народная поговорка, утверждавшая невозможность понимания между людьми, находящимися в разной степени опьянения, оказалась правдива.

– За то и люблю нашу глубинку.

– Декорации к постапокалипсису, – пробормотал Ворон.

– Ась?.. – не расслышал собеседник, но уточнять не стал, а Ворон предпочел промолчать. – Воздух-то какой… волшебный. Словно в деревне глухой. Спокойно и легко на душе как-то…

– Каждому свое, – заметил Ворон.

– Сигнализация только все портит.

Этим словом собеседник поименовал елочные гирлянды, развешенные по кустам, ограждающим парковку и дорожку из рыжей шершавой плитки, ведущую к входу в ресторанчик. Огоньки были маленькими и неяркими, абсолютно не раздражающими, вызывающими легкую ностальгию и прямую ассоциацию с аномалией, часто встречающейся в Зоне. Против них Ворон точно не имел ничего.

Ярко-желтая машина с шашечками на двери и пилоткой на крыше приближалась. Лицо водителя оставалось в тени, фигура выглядела довольно выдающейся – сложно судить о росте сидящего человека, однако под два метра Ворон дал бы ему легко, – но неопасной, больно широкой и обрюзглой. Хорошие и даже посредственные бойцы выглядели иначе. К тому же на торпеде помигивала желтым глазком салонная видеокамера, фиксирующая все происходящее, а радио, настроенное на местную волну с чем-то музыкально-нейтральным, временами прерывалось голосом диспетчера. Несмотря на это, Ворон поймал себя на неуместном беспокойстве, хотя относительно безопасности собеседника тревожиться было не с чего. Еще более странным казалось желание схватить его в охапку и похитить: засунуть в багажник и увезти в институт или сразу передать с рук на руки Нечаеву. Пусть сотрудники ЦАЯ выпытывают все, что им угодно, а главное, отвянут уже от него самого – сталкера по кличке Ворон, – раз и навсегда оставив в покое.

Почти у самой двери собеседник решил сложиться на асфальт. Ворон с неудовольствием ухватил его сначала за плечи, затем переместил руку под мышку и рванул вверх. Пальцы сжались, легко продавив ткань, прошлись по боку и нащупали кобуру. Собеседник вовсе не являлся легкой добычей.

«Забавно», – подумал Ворон, но, разумеется, не стал ничего говорить и акцентировать внимание – тоже. В конце концов, мало ли людей носят оружие? Опять же их и только их личное дело, как именно его демонстрировать: Ворон не исключал, будто собеседник оступился намеренно.

– Друг… бывай! – Он дотянулся до двери и распахнул ее, не рассчитав сил – так, что та аж скрипнула, – и грузно упал в объятия черного кожаного сиденья, тотчас нащупывая ремень безопасности.

Ворон задумчиво проследил за его движением, а затем наклонился и подал серебристую пряжку.

– Благодарю, – сказал собеседник. – В отличие от многочисленных раздолбаев, коими полнилась со стародавних времен земля русская, люди, добившиеся успеха и дорожившие жизнью собственной, безопасностью не пренебрегают никогда. Даже в мелочах.

Ворон кивнул, не без удовольствия хлопая дверцей.

– Ехай, – сказал собеседник.

– Кудой? – уточнил водитель.

Собеседник рассмеялся.

– Тудой, – и протянул руку жестом незабвенного Ильича, указывая путь.

Такси плавно тронулось с места, все быстрее набирая скорость. Ворон вздохнул с облегчением: прощальных объятий он явно избежал, а значит, вечер можно считать потерянным не окончательно. С возрастанием градуса и процентного содержания алкоголя в крови собеседник становился все зануднее, а главное, ничего действительно важного Ворон так и не узнал.

Он махнул рукой на прощание и направился к своей «Хонде». Чужое внимание не отпускало, даже наоборот, казалось, сконцентрировалось, прожигая затылок. Чтобы подзадорить наблюдателя, Ворон чуть сгорбился и пару раз покачнулся. Судя по всему, в ресторан тот не заходил или был крайне невнимателен. По мнению Ворона, распознать игру не составляло труда: человек на холоде трезвеет, но никак не наоборот. На месте грабителя он отступил бы или напал незамедлительно, поняв, что обнаружен: ведь намеченный в жертву «клиент» этим вечером не пил, так с чего бы ему строить из себя невесть кого.

Его личный «Энтерпрайз» бесшумно запустил мотор, издали почуяв хозяина (если говорить точнее, брелок, висящий у Ворона на шее), но дверей не открыл: ждал команды. По нервам словно провели наждачкой, и Ворон передернул плечами.

«С кем поведешься, от того и… тьфу, пропасть», – мелькнуло в голове, не иначе неуместное желание цитировать поговорки он подхватил от собеседника, но поинтересоваться у Дениса, что это за ерунда творится с личными ощущениями, вероятно, стоило. Чувствовать слежку – одно. Реагировать на нее столь бурно – совершенно другое.

Ворон сгорбился, тяжело облокотившись на дверь, и запустил руку в карман. Черная капля брелока напоминала большинство стандартных сигнализаций. Три серые кнопки имели очень похожие на известные каждому автовладельцу значки, но относительно стандартно работала только самая верхняя. Если верить синей подсветке в виде запертого навесного замочка, она служила для закрытия дверей. Нажатие на нее действительно активировало общий замок на дверях, однако она же отпирала двери в стандартном режиме, только делала это практически бесшумно: без светомузыки и клацанья, которое и полуглухой услышит.

Зато вторая, которая, по идее, должна машину открывать, активировала защитный контур и пускала по кузову электрический ток. В отличие от Дениса излишним человеколюбием Ворон не страдал, а потому и заряд был много существенней, чем на «Рено» (но на то он и пользовался такой защитой нечасто, в местах, в которых ненамеренное касание автомобиля лицом безвинным сводилось практически к нулю, и только в случаях, если предполагал нападение). За подобную защиту от угона на автомобиле его, пожалуй, могли бы даже привлечь к ответственности, как это называли сотрудники правопорядка, любящие подзаработать на гражданах. Да только кто ж им скажет? Уж явно не тот, чья тень неосторожно мелькнула на периферии зрения.

Третья кнопка, у обычных сигнализаций служащая для обнаружения автомобиля, например, в сугробе, на парковке супермаркета или во дворе, если случайно забыл, где удалось припарковаться, включала вместе с током звуковые эффекты. Вот на нее-то Ворон и нажал, благоразумно отойдя от автомобиля на шаг. Со стороны это, должно быть, выглядело как окончательный сбой вестибулярного аппарата, а возможно, и нет, но Ворону было уже не до самодеятельности. Станиславский, конечно, не поверил бы в его опьянение, но Константина Сергеевича в данный момент на парковке в Серпухове взяться не могло.

«Хонда» приветственно мигнула габаритками и ближним светом, подала «голос» и клацнула замками на дверях. Пожалуй, имейся у нее хвост, обязательно завиляла бы. Некто метнулся к Ворону, тот ускользнул с траектории атаки в последний момент, не забыв выставить ногу. Двери «Хонды» откровенно было бы жаль, будь она стандартной моделью, однако «Энтерпрайз», после того как с ним поработали знакомые техники, мог бы выдержать и «поцелуй» КамАЗа без существенного вреда для краски и формы. Жаль, не для того, кто сидел внутри: однажды Ворон уже ставил в машину стекла из «витринки» и дорого поплатился за это – одним из близких друзей, которых у него имелось не столь и много.

Парень в серой спортивной куртке, рваных черных джинсах и коричневых кроссовках с кислотного света подошвами влетел в дверцу обеими ладонями и вскрикнул. Рука подломилась, потому с кузовом «Хонды» он соприкоснулся еще и плечом, а затем вопреки всем законам физики отлетел обратно, будто срикошетив, и мешком с навозом рухнул на асфальт. Сравнение возникло не на пустом месте, хотя кони в отличие от людей не являлись всеядными и соответственно их фекалии воняли не столь отвратно. Ворон скривился и отступил на пару шагов. Ветер услужливо отнес вонь в другую сторону. Разноцветные отблески гирляндных огней плясали на гладко выбритом затылке. Больше никаких мало-мальски приметных деталей внешности парень не имел.

Ворон не стал бы прикасаться к лежащему, даже окажись тот Мастером или самим внезапно помолодевшим профессором Сестринским. Он осмотрелся, но не заметил ничего, способного служить нападавшему оружием. Качком Ворон никогда не выглядел, но переть на него с голыми руками, не прихватив с собой даже дубинки, давно никто себе не позволял.

– В подобном ночном нападении есть нечто унизительное и обидное, – заметил он, – а потому я просто наплюю и уеду.

Ничего: сегодня недостаточно холодно, чтобы замерзнуть на улице, да и очнется парень довольно скоро. Эффект от встречи с кузовом «Хонды» был сравним с ударом электрошокера «Оса». Последствия для среднестатистического организма варьировались от минимального урона, дающего боль в мышцах, слабость и головокружение, до максимального, приводящего к потере сознания на десять-двадцать минут.

Спина парня равномерно поднималась и опускалась, а значит, волноваться о нем не стоило. Грабитель был жив и благополучен, насколько это, конечно, возможно в обосранных штанах.

– Ну, бывай, – ввернул Ворон прощание, которым несколько минут назад одарил его «собеседник», обошел «Хонду», снял защиту и залез в салон со стороны пассажирского сиденья. Места в салоне имелось предостаточно, и перебраться на водительское кресло не составило ни малейшего труда.

Автомобиль неслышно заблокировал двери, мягко тронулся с места и принялся набирать скорость. Ворон вырулил на улицу. По бокам замелькали многочисленные темные окна и редкие светящиеся. Мигающий зеленый Ворон проигнорировал, прибавив газу и то ли промчавшись через перекресток под последний луч разрешающего сигнала, то ли все же проскочив на желтый. Все равно пешеходов, желающих перейти улицу, на тротуарах не имелось.

«Если все же не успел, а на столбе притаилась одинокая камера, номер все равно не зафиксируется», – подумал Ворон.

Помнится, они веселились всем собранием, когда на одной из летучек Верин рассказывал о побочной способности «креста» – очередного нового артефакта, найденного в Зоне с месяц назад, – «отводить глаза» видеокамерам.

Артефакт получил такое название из-за формы, которую приобрели два карандаша, то ли спаявшиеся, то ли склеившиеся посредине. Официально «крест» мог найти применение в медицине как эффективный и не вызывающий побочных эффектов анальгетик. Для аллергиков обещал стать просто-таки незаменимым средством.

Лабораторией он был признан неопасным, а потому вопреки технике безопасности Верин, перевозя «крест», просто сунул его в «бардачок». Каково же было его удивление, когда, проезжая через КПП, он был остановлен родной службой безопасности. Сам новый начальник прибежал словно ошпаренный, а он в ИИЗ слыл мужиком крутым, и Ворон даже однажды ощутил на своей шкуре правдивость этого.

Когда тот только приступал к своим обязанностям, Шувалов предложил опробовать новую защиту института. Ворон и опробовал – на себе, – все равно хотел проверить, сможет ли взять штурмом почти родные стены. Он выиграл бы, если б добрался до кабинета Шувалова и вытащил из верхнего ящика стола ручку с золотым пером.

Электрический ток по периметру стены ради чистоты эксперимента отключили, но охрана была предупреждена (чтобы палить не начали и никого на уши не подняли, а заодно и следили в оба). Охрана-то – да, а вот новый начальник безопасности – нет.

Приключение получилось веселым. В результате Ворон все-таки добыл ручку и относительно благополучно забаррикадировался в кабинете, а также заработал трещину в ребре, которую впоследствии довольно долго лечил. Серьезный разговор с начальником службы безопасности случился через неделю, перетек в примирение и благополучно продолжился общей попойкой, на которой, кроме них, присутствовал и младший научный состав во главе с Вериным. Пожалуй, именно это обстоятельство спасло последнего от серьезных разбирательств, и за пренебрежение техникой безопасности ему даже выговор не влепили.

Разговор свелся к следующему.

«Так он же безопасный», – оправдывался Верин.

«У меня камера машину каким-то фантомом светящимся отобразила», – поглядывая на начальника службы безопасности, утверждал охранник и указывал на фотографии.

«Вот что крест животворящий делает!» – узрев их, хмыкал Верин.

«Выпорю, – обещал начальник. – Если сейчас же не побежишь к своим, не проведете исследования и не впишете дополнительные возможности, куда надо, то бить стану не просто ремнем, а армейской пряжкой. Со звездой».

После того случая к Верину надолго пристала кликуха Иван Васильевич. Начальник службы безопасности окончательно доказал, «кто в доме хозяин», а Ворон немедленно достал подобные артефакты для себя и Дениса, после чего забыл о гаишниках и любых их проявлениях как о ночном кошмаре.

Глава 9

Нападение, произошедшее на парковке, Ворон выкинул из головы уже минут через пять. Тело действовало само, и вождение не мешало думать. Дорога оставалась пустынной, а после выезда из города еще и запущенной, благо, улучшенная подвеска «Хонды» и амортизаторы чихать хотели на неровности и «облезлый» асфальт.

Ничего мало-мальски полезного выяснить не удалось. К действиям владельцев клуба не смог бы подкопаться даже жаждущий отката служака местного УВД. Похищения производились с согласия клиентов, сама игра всем нравилась, а были ли недовольные – неизвестно.

Однако даже не это выводило Ворона из себя: кроме чертовых татуировок, ничто не указывало именно на Зону, а Арлен мог и солгать. Собеседника, этого Петра, могли накачать наркотой, а затем напялить ему на голову шлем виртуальной реальности – эффект был бы сродни воздействию «мультика», если не лучше. К тому же наркотик наркотику рознь. Та же аяуяска даже полезна, а уж сколько рецептов приготовления мухоморчиков знают таежные шаманы… И выводится данное богатство из организма без последствий в отличие от химической дряни – ни одному наркологу не подкопаться, не то что уважаемому Генриху Альбертовичу, у которого совсем иной профессиональный профиль.

И все же татуировки очень походили на наколку убитого Дима. За одним исключением: пропадали. Дим же жил с ней много-много человеческих лет, да и после смерти она продолжала переливаться у него на теле.

Могли пострадавшим вколоть новую нестабильную формулу? Да черта с два. Зачем совершенствовать то, что и так прекрасно работает, еще и испытывать даже не на добровольцах, а на совершенно посторонних случайных людях, которых наблюдать в клинических условиях не получится?

Ворон, не отрываясь от дороги, открыл «бардачок» и пошарил в нем в поисках гарнитуры.

Нечаев отозвался после первого же гудка. Весь вечер сидел у телефона и ждал, наверняка навыдумывав невесть что и хорошо, если не прокляв привычку некоторых сталкеров к работе без прикрытия.

– Улица Джона Рида, парковка ресторана «Алеманский дворик», – сказал Ворон вместо приветствия. – Гнусно пахнущее недоразумение вряд ли имеет отношение хоть к чему-нибудь, но на всякий случай пусть ваши цаевцы займутся.

– Понял, – коротко ответил Нечаев. Голос его немного потеплел. – Ты сегодня щедр.

– Меня вкусно покормили, – усмехнулся Ворон. – Настроение близко к благодушному, потому пользуйся, но в меру.

– Ну вот, а я уж обрадовался, – ответил Нечаев. – Насколько гнусное амбре у твоего недоразумения?

– Пусть с собой пару противогазов возьмут, – посоветовал Ворон. – К слову, я не шучу.

Нечаев хмыкнул, судя по долетающим звукам, он набирал что-то на клавиатуре – вероятно, посылал сообщение своим.

– Помнишь «радужку»? – поинтересовался Ворон, когда щелчки прекратились. – Я понимаю, что аналогии на грани неправдоподобности, да и времени прошло достаточно, но…

– Уже проверили, – ответил Нечаев. – Нет. Пусть эти татуировки и наводят на прямые ассоциации, к артефакту они не имеют ни малейшего отношения. Эта дрянь – нечто новое и… только не смейся, абсолютно безвредная, даже, пожалуй, полезная.

– Да неужели?

– Ужели, – передразнил Нечаев. – Арлен с шестнадцати курил, как паровоз. Жизни без табачного дыма не видел. Я по старой памяти, когда его навещал, блок с собой захватил, а он посмотрел на меня удивленно, поволок в курилку, выкурил полсигареты и выкинул. С мотивировкой: не хочу.

– Не убедил.

– Ты статистики не видел по анализам.

– Слава вышним силам! – фыркнул Ворон.

– Зря смеешься. Вот, скажем, мужику сорок пять, хроническая артериальная гипертензия, ожирение второй степени, одышка и прочие прелести прилагались… еще полгода назад. Теперь его реальный возраст, судя по биологическим показателям, – тридцать два, и выглядит весьма и весьма неплохо. Генрих Альбертович, когда его выписывал, сказал: шанс второй не разбазарьте. А мужик признался, что раньше страдал обжорством, а теперь лишний раз в сторону холодильника смотреть не хочет – как отрезало. – Нечаев вздохнул. – Ко мне, признаться, уже корыстные мыслишки в голову приходят. Может, ну его? Не будем копать это дело?

– Между прочим, у большинства этих «счастливчиков» имелись сложности с психикой, – напомнил Ворон. – И не факт, что где-нибудь на Ваганьковском кладбище не вырыты новые могилы.

– Не каркай.

– И не факт, – продолжил Ворон, – что могилы эти не братские.

– Психика-психика… – протянул Нечаев. – А она всегда страдает у тех, кто ею слаб. Зона рвет шаблоны. Потому вас в нее и тянет. Я имею в виду сталкеров.

Ворон хмыкнул.

– Ничего смешного. Вас копни – сплошь индивидуалисты, социопаты, анархисты и человеконенавистники, – зло сказал Нечаев. – А тут нормальных людей, даже более чем успешных, засунули в зоновую трясину, дали возможность по этому миру ходить, и им понравилось. Ты ведь знаешь: локации всякие бывают.

– Я-то знаю, – глухо проронил Ворон. – Только не выгорело у мастеров ни-че-го. Или почти ничего. Может, и понравилось, скорее всего кто-то и остался. Приключение у каждого свое было – это верно. Психологи наверняка работали, но разумность возобладала: у кого-то бизнес, у другого семья, третьему и в реальной жизни трэша достаточно. Они захотели вернуться…

– По крайней мере пациенты Генриха Альбертовича, – заметил Нечаев.

– Хотел бы я глянуть на статистику, – задумчиво проронил Ворон.

– Я тоже не отказался бы, – согласился Нечаев. – Вряд ли мы можем судить хоть сколько-то достоверно.

– Давай тогда лучше поговорим о технологии процесса, – предложил Ворон.

– Первое, что мы сделали: проверили, не накачивали ли их «радужкой». Нет. Чем-то качественно иным. «Радужка» в сравнении с этим – суррогат. Как «Смирнофф» и технический спирт. По последствиям для организма, кстати, тоже. Сейчас с определенной долей вероятности можно утверждать лишь то, что сыворотка была рассчитана на краткий срок пребывания в Зоне. Вероятно, тем, кто соглашался, затем вкалывали новую дозу, закрепитель или что там еще…

– Проявитель.

– Не смейся.

– Разве похоже, будто я смеюсь?

Нечаев не ответил. Наверное, покачал головой и не сообразил, что собеседник его не видит.

– Социопаты… индивидуалисты… отморозки, – задумчиво перечислил Ворон.

– Протестую, последних я не упоминал, – возразил Нечаев.

– К слову, до маленького приключения в России я имел неплохой бизнес и с людьми общался вполне дружелюбно, – задумчиво проговорил Ворон. Что-то привлекло его внимание и не отпускало. Казалось, он ухватил за ниточку, но пойти по ней пока не мог.

– Если я скажу, что ты уникален, успокоишься?

– Нет.

Машина вылетела на Симферопольское шоссе и понеслась по мосту через Оку. Вода казалась черной пустотой, в которую изредка гляделись фонари. Деревеньки спали, лишь в одном доме светилось тусклым оранжевым огоньком окно. Темной шевелящейся массой подступал к реке лес, и лишь пустынная трасса ложилась под колеса еле слышным шелестом.

– Я не понимаю логики, – признался Ворон. – Допустим, Сестринскому нужны люди.

– Судя по Диму, его элитная гвардия состоит из бессмертных сверхлюдей.

– Которых все-таки можно убить, – напомнил Ворон. – Не суть важно, куда Сестринский задевал старых, опять же Зона требует жертв. Да и невозможно физическое бессмертие, скорее, процесс старения и износа организма сильно замедлен, только и всего, ты будучи ученым должен понимать это.

– Я как ученый считаю, что не существует ничего невозможного, – заявил Нечаев.

– Я не понимаю смысла, – признался Ворон. – Если Сестринскому понадобилось свежее мясо, новый легион «рыцарей», подопытные, в конце концов, то его выбор более чем странен. Среди сталкеров много швали, не отрицаю, но ведь встречаются очень неплохие ребята. Отчего не набрать из них? Зачем нужен обман? Почему он тащит в Периметр бизнесменов?..

На этот раз Нечаев молчал гораздо дольше. Ворон даже засомневался, остался ли он на связи, но нет, таймер исправно отсчитывал время.

– Потому что успешный бизнесмен – всегда лидер, – наконец сказал тот. – Тогда как сталкер может быть и ведомым, будь он хоть рыцарем без страха и упрека, хоть экстрасенсом, как твой Дэн.

– Денис не ведомый, зря ты так.

– Ты необъективен.

Ворон повел плечом и не стал переубеждать. В конце концов, чем дольше ЦАЯ не будет в курсе истинных возможностей и способностей Дениса – в том числе и его черт характера, – тем лучше. Не всем становиться наполеонами с рождения. Кому-то необходимо для начала подрасти. Пройдет время, мальчишка окончательно встанет на крыло и не позволит помыкать собой никому.

– Пусть так. Хотя я, признаться, не могу представить себе организацию, состоящую сплошь из бойцов с ярко выраженными лидерскими качествами, – признался он.

– Брось. Любая летная эскадрилья во время войны – универсальный образец индивидуалистов, делающих одно дело.

– А у нас война? – поинтересовался Ворон. – Не знал.

Нечаев вздохнул, а затем произнес очень ровно, бесцветным тоном:

– Он пытается повторить эксперимент.

Ворон вздрогнул. О своем прошлом он рассказывал только Денису, и тот точно не стал бы трепаться ни в институте, ни где бы то ни было. Тем более не захотел бы сплетничать с Нечаевым, которого недолюбливал.

«Эксперимент с тобой» повисло в воздухе дамокловым мечом.

– Я просматривал архивы. Сестринский предпочитал работать с представителями интеллигенции, – продолжил Нечаев, и Ворон с облегчением перевел дух, хотя тревожная струна внутри продолжила звенеть неявным беспокойством. Тон и интонации Нечаева теперь звучали привычно, однако Ворон все равно хмурился и подозревал неладное.

– Ладно… – сказал он. – Я подумаю об этом завтра утром.

– Прямо в полдень, как проснешься, – рассмеялся Нечаев и повесил трубку.

Ворон вздохнул и снял наушник, утопил на руле пару кнопок, и салон заполнился биением барабанов и смехом электрогитар. «Я бегу, чтобы жить, а вокруг ликует паранойя», – солист с легкостью перекрикивал музыку и откровенно развлекался. Ворону же было не до веселья: паранойе оказался подвержен не некто посторонний, а он сам.