Текст книги "Водопад жизни"

– Ты ничего сейчас не говори, а только ответь на один вопрос – были у тебя какие-нибудь неприятности с водой? – На мгновение я задумалась.

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– А ты подумай, может, вспомнишь.

– Да вроде ничего не припоминаю. А что такое?

– Не успела ты уехать 8 июня, как в эту же ночь мне снится сон, как явь. Будто звонит мой телефон, я беру трубку и слышу голос Германа, – я не успел позвонить Тае и взял ваш номер у начальника. Скажите им, – обрати внимание, им, – чтобы они были осторожны с водой.

– Боже мой! Надо же, все ему известно, если только ты не сочиняешь.

– Вот это уже обидно. – Я силилась что-нибудь вспомнить.

– Ничего страшного с водой у меня не было, если не считать того, что пропало желание плавать. Я стала бояться моря.

– Вот это и есть. Видишь, как мы с ним о вас беспокоимся, – Клара рассмеялась.

ГЛАВА IV

17 июля Рита с Алексом, наконец, расписались. А в конце сентября Алекс улетел на три недели в Америку. У него там одноклассники и друзья – программисты. По ходу дела он собирался пройти там собеседование – авось повезет с работой, ему грезились большие деньги. Я расстроилась. Зная Алекса, я предположила, что если ему удастся устроиться, то они эмигрируют. Рита предложила мне приехать на это время в Питер, чтобы не быть одной.

– Заодно и внуков повидаешь, – сказала она, зная мою слабость.

Я лелеяла еще одну мечту, которая казалась мне мало осуществимой, но я потихоньку откладывала деньги, урезая себя во всем. Я хотела попасть в Находку на годовщину Германа. Я ничего себе не покупала и жила как аскет, желая свести все свои потребности до минимума. У меня скопилось 8,5 тыс. рублей, но что это за деньги. У дочери брать я категорически отказывалась.

– Какая ты гордая птичка, – сказала она однажды, чем очень меня развеселила.

Чем ближе было 1 ноября, тем более я чувствовала необходимость и долг побывать на могилке и решила, что в один конец мне денег хватит, а там видно будет. С этой мыслью я позвонила в женский монастырь во Владивостоке и договорилась о том, чтобы остановиться там и поработать до следующей пенсии. Я рассказала об этом Рите. Она обиделась.

– Ну конечно, дети же у тебя звери!

20 октября я снова была в Питере, третий раз за год. К моему великому изумлению для пенсионеров по-прежнему действовали скидки на рейс Москва – Владивосток. Я взяла билеты на самолет и поезд туда и обратно, а когда подсчитала потраченную сумму, то цифра оказалась ровно 8,5. О, Божье произволение!

В аэропорту Владивостока, когда я шла по узкому стеклянному проходу, у меня падало сердце. То же самое было и в автобусе, который вез меня в Находку. Без Германа Находка была для меня пуста. Меня тянул к себе только тот маленький кусочек земли на берегу бухты Врангель.

Айя встретила меня на развилке дорог в конце города, она была за рулем одна. Мы обнялись.

– Завтра мы поедем на кладбище, а потом помянем дома.

Все родственники и знакомые были в этот день сами по себе, и мы с Айей поехали на кладбище вдвоем. Это и к лучшему, никто мне не помешает.

Мы шли вверх по склону, там появилось уже много могил.

– Ты оставишь меня с ним?

– Да, да, Таечка, – Айя ушла к часовне.

Я присела у обсыпанного камешками холмика, зажгла свечу и рассыпала земельку. Потом я прочитала молитву. Подошла Айя и подала мне маркер.

– Надпись на плите стерлась, я все собиралась закрасить. Присядь на ножки к Гешечке, чтобы было удобней.

Слезы застилали мне глаза. Было ветрено и солнечно.

– Миша планирует делать ограду. – Айя ушла к машине.

Я стояла и не могла оторвать глаз от могилы. Потом обратила внимание, что слева от нее, рядом со рвом для воды есть место, где никто никогда не будет похоронен. Может быть, это для меня? Я плакала и была рада, что Айя видит только мою спину.

– До свидания, любимый. Я прощаюсь, но может быть, ненадолго.

На следующий день мы поездили по окрестностям и встретились с Илзе в кафе выпить кофе. Илзе встретила меня благосклонно.

А вечером она позвонила, и Айя передала трубку мне. Я слушала непрерывный поток слов, лишь изредка вставляя слова или задавая вопрос, а потом рассказала ей о некоторых своих снах.

– Это потому что ты его еще не отпустила. Вы там встретитесь, но надо его отпустить. Он слишком много работал, всем помогал и мне тоже помогал.

Я вспомнила:

– Он был болен уже после первого освобождения, но скрыл это от меня. Это непростительно. Обещал тогда вернуться после продажи квартиры в Находке.

Илзе как-то странно засмеялась и тихо сообщила мне в трубку то, от чего мое сердце похолодело.

Герман был очень добр и доверчив. Квартира сразу же ушла, а деньги от продажи Айя растратила на поездку в Польшу. Поэтому их не оказалось, когда Герман снова попал в переделку.

– Спасибо, мне это важно было знать.

Интуиция по поводу Илзе меня не обманула, именно от нее мне было суждено узнать правду.

На следующий день я улетела, попрощавшись с Приморьем и прекраснодушной Айей навсегда, хотя она, возможно, об этом не догадывалась.

Перед отъездом в Белоруссию я должна была дождаться Алекса из Америки и передать ему ключи от квартиры, поскольку Рита была на работе. Он вошел стремительно, с ходу схватил меня в охапку и обнял. Это было невиданно.

– Я всех рад видеть! – воскликнул он.

– Ну как Америка? Ты рад, что побывал там?

– Да, а еще больше я рад, что вернулся. О, это серое питерское небо, эти маршруточники, – с нежностью говорил он. – Я обожаю таджиков! – выдал он. – У них есть национальное достоинство, а у негров в Америке его нет. Ужас! – Алекс рассказал мне маленький эпизод про негритянку – «свободную» личность. – Заходит она в бар, на вид лет от 17 до 25. Толстая, с выпирающим животом, во рту сигарета, нескольких зубов нет, запах от нее идет жуткий, хуже нашего бомжа. И вот она свободная личность, не дай Бог ее затронуть. И еще меня бесили латиносы.

Это был какой-то другой Алекс, посвежевший, похорошевший, но другой. Он продолжал говорить взахлеб:

– Я побывал почти везде, в Сан-Франциско, Чикаго, Лас-Вегасе, Нью-Йорке и даже в Голливуде. Я шел по Бродвею и громко ругался матом, – я заплатил такие деньги, извольте говорить со мной по-русски, но никто не хочет. Я изнемогал, ведь только на своем родном языке можно выразить чувства. Английский язык информативен, я не могу на нем чувствовать. Американцы говорят совсем по-другому, я их не понимаю, а они еще специально говорят быстро и смеются над тобой.

– Я тебя понимаю, то же самое было со мной в Венеции. Знаешь, мы семейка авантюристов, – засмеялась я, – такие пространства осваиваем, кто самолетом, а кто на велосипеде или автостопом, как Илья.

– Да не говорите.

– А как собеседование?

– Прошел на 70%, а остальные 30 – нужно быть гением, а я не гений.

– Ты теперь не думаешь об Америке?

– Нет, теперь я беру направление на Европу. – Ну-ну, – усмехнулась я про себя, – когда же ты, мальчик, снимешь розовые очки?

Потом он показал мне фотографии мест, где побывал. Впечатляющая природа, грандиозные сооружения.

– В Америке практически нет архитектуры, как в Европе или у нас в Питере. Я видел дома из ДСП, которым почти 200 лет. Женщины все ходят в футболках и леггинсах. Какие юбки? У нас здесь просто настоящая культура в одежде.

– Удивительно! Но Америка ведь молодая страна, откуда там быть архитектуре.

Пришла Рита.

– Не надо меня провожать, – я оставила их вдвоем.

Дома снова своей чередой потекли дни. Я по-прежнему не смотрела телевизор и уже отвыкла от него. Я читала, слушала лекции и музыку по своему настроению. Через две недели после возвращения мне приснился сон: Герман в белой накидке с длинными светлыми волосами, улыбается и говорит мне что-то очень хорошее, отчего счастье охватывает все мое существо. Я не помню слов, но помню суть – не плачь, не страдай, а радуйся жизни. Словно он давал мне на это добро и брал с меня слово. Он спросил – Да? Я ответила – Да.

В это утро я проснулось с необычайной легкостью. Боль вдруг прошла. Я подошла к зеркалу, на меня смотрело лицо женщины, желающей жить. Так хочет Герман, он сказал мне это.

Новый 2014 год я осталась встречать в своей деревне. После беспрерывных поездок мне хотелось отдыха и тишины. Я подобрала еловые веточки, поставила в банку с водой и украсила их тремя шарами, дождиком, гирляндой и шоколадными конфетами в блестящих обертках. Поздравила по телефону родных и друзей.

Что принес мне уходящий год? Изменился мой взгляд на мир, родился второй внук Витюжок, очень загадочный, совсем не похожий по характеру на Гогусю.

На Пасху Вера, как обычно, пригласила меня сходить с ней на Всенощную. Отстояли мы службу на удивление легко, я боялась расплескать благостное чувство. Потом мы позавтракали дома яйцами и пасхой, выпили чуточку кагора и отправились спать.

Когда я проснулась, дневное солнце светило во всю свою весеннюю мощь. Я спустилась в халате вниз, Вера собирала к столу.

– Ку-ку, – сказала я.

– Не ку-ку, а Христос воскрес, – отчитала она меня.

– Воистину воскрес, Верочка, – мы поцеловались три раза в обе щеки.

Заканчивался май. И, хотя жизнь моя шла теперь легко и бездумно, мне чего-то не хватало. Однажды ночью случилась гроза. Я дрожала от страха под одеялом и стала думать о Германе, вспомнила лучшие минуты с ним, и страх прошел. Его душа защитила меня. Я зажгла свечу, стала молиться и заплакала. Я поняла, что давно не плакала и мне не хватает боли. Боль возвращает меня к любви и жизни.

Лик святого Германа смотрел ласково, словно утешал. – Ты продолжаешь винить себя, тебе все кажется, что своим приездом ты ускорила его смерть. Но подумай, он ушел любимым, а не одиноким и заброшенным. Разве это не счастье? Ты стремишься к нему всей душой, и он знает об этом. Потерпи, твой путь еще не пройден. Главное, что ваша любовь больше не подвластна времени, смерть увековечила ее.

Утром я вышла в умытый ночным дождем сад и стала петь песню, которую сочинила ко второй годовщине Германа. Музыка Раймонда Паулса «Двое» так прекрасно ложилась на мои последние стихи, словно соединяла русскую и латышскую душу.

 
К тебе лечу, алеет небосвод.
Уже земли коснулся самолет.
И сердца стук, как первый вешний гром,
Не в силах уместить аэродром.
И сердца стук, как колокольный звон,
Вещает беспрерывно – он, он, он.
Глаза и души распахнулись вновь,
Не гаснет в вихре времени любовь.
Ты – радуга моя и мой венец,
Окончена поэма двух сердец.
Неповторимый чудный жизни сон,
Где опустел дарованный мне трон.
Прикосновенье ласковое рук
И голоса невыразимый звук,
Спустилось небо к жаждущей земле,
Блеснули капли в непроглядной мгле.
Следы на том песчаном берегу
Стирает время на своем бегу.
Оно течёт, как сквозь песок вода,
И не вернёт тебя мне никогда.
Ты – радуга моя и мой венец,
Окончена поэма двух сердец.
Неповторимый чудный жизни сон,
Где опустел дарованный мне трон.
 

Эпилог

Не получилось умереть, значит, надо жить. Я живу меж двух стран – тоскую по России и скучаю по Белоруссии. Но чувствую, что постепенно смолкает мой белорусский мотив, давно исчез мираж первой любви, в одиночестве я увидела свою суть, нашла Германа, и наша жажда любви была утолена, а потом он ушел, но уходя, забрал мое сердце.

«Ты мой ангел и мой идеал», – сказал он мне на прощание и дал новую планку. Я стараюсь, но нелегко быть ангелом во плоти, пока мы здесь, в плену у времени. А кто же ты для меня, любовь моя? Ты моя находка для вечности. А книга, посвященная тебе, будет четками из 24 дней – жемчужин, которые я буду перебирать в руках до конца дней, чтобы не забыть, о чем мне когда-то прошептал Бог.

Мой дом исполнил свою роль, и я уезжаю к детям раскладывать пасьянс на семерых. Может быть, мы не умираем, пока нужны живым, и они не отпускают нас.

Новый 2015 год мы встречали все вместе, на Большой Конюшенной улице, где Алекс и Рита снимали двухкомнатную квартиру. Во втором часу ночи я устала от семейной суматохи и решила пройтись до Дворцовой площади. Народ веселился и танцевал. По пути меня схватил какой-то дядька в смешном колпаке, и мы с ним покружились, а потом расцеловались в обе щеки.

Я приблизилась к сцене, где в широкой шляпе и шарфе, лихо закинутом на плечо, пел известный питерский шансонье. Поддавшись общему настроению, я тоже пританцовывала, и рядом со мной оказался темноволосый молодой человек, который взял меня за обе руки и повел в танце.

– Как вас зовут? – Он говорил с акцентом.

– Таисия.

Он радостно поцеловал меня в щеку, а потом в обе руки. – Вы говорите по-французски?

– Нет. Только по-английски.

– Я уже 5 месяцев учусь здесь на переводчика, меня зовут Омен.

– Сколько вам лет?

– А сколько вы дадите?

– Не больше тридцати.

– Мне 29. А вам?

– Угадайте.

– 35.

– О, нет! Значительно больше.

– 40, 45, 50?

Чтобы не убивать юношу, я остановилась на 49.

Но это не умерило его пыл. Он обнял меня и снова поцеловал обе руки.

– Почему вы один?

– Есть проблема. Девушкам нужны от меня только деньги. А ведь это не самое главное, правда?

– Верно.

– Посмотрите, здесь много молодых, от 15 и больше, почему же я нашел именно вас? Это Бог. Я готов идти с вами, куда скажете.

– Меня не поймут.

– Мне ничего от вас не нужно. Я не прошу у вас номер телефона, но даю вам свой, если захотите, позвоните. – С этими словами он взял у меня телефон и вбил туда свой номер.

Потом он крепко меня обнял, наверно для Нового года это простительно.

– Позвоните мне завтра.

– Послезавтра.

Он проводил меня до конца площади, где шума было меньше и, прощаясь, никак не хотел отпускать.

– Понимаешь, у тебя лицо. Я люблю тебя.

– Я обязательно позвоню 2-го. – Он вдруг напомнил мне Германа – тот же худощавый овал, глаза, глядящие прямо в душу и стремительные слова без всяких сомнений.

На следующее утро я смотрела на странное имя Омен, на его номер в своем телефоне и… удалила его. Потом жалела и весь день 2 января мучилась. Что это было? Не знаю.

Чего стоят слова человека? Но я верю в душу. Это то, что я всегда чувствовала у Германа, но не смогла разглядеть у Вадима. Это то, благодаря чему я полетела в Находку без колебаний. Душа неподвластна времени, она молода, и, может быть, этим объясняется тяга друг к другу разных по возрасту людей, но я знаю, как постепенно наслаивается пошлость нашего мира, и боюсь этого. Пусть лучше этот поцелуй Омена останется в вечности.

Когда близкие души замирают в блаженстве друг от друга, они нашли себя не для жизни здесь. Им не нужна притирка, пространство завоевания, школа отношений, у них уже все есть, они готовы для вечности, и не важно, знают они друг друга месяц, год, десятки лет или всего лишь минуту.