Текст книги "Повелители кукловодов"

Глава 7. «…И послезавтра я приду»

В самой сердцевине Ремидеи, между Гевазийским Хребтом и Восточными Столбами, запертая могучими горами с запада и востока, простиралась засушливая степная зона. К западу, во влажных придольях глубокой и полноводной реки Слав, царила лесостепь и разнотравные луга. На долготе города Хвелтин деревья почти исчезали, самыми высокими оказывались заросли кустарников прутняка. Чем дальше на восток, тем скуднее становилась растительность. По земле стелилось выцветшее полотно ковыля, типчака, полевицы да других неприхотливых к влаге трав. А на полотне стояли шатры кочевых племен, населявших этот сухой и ветреный край.

У северного предела, на широте озера Фросах, начинались лесостепи, богатые деревьями и разнотравьем. Там пролегала граница владений кочевников и маленькой провинции Мореха. Лесостепь занимала всю обитаемую часть Морехи вплоть до непроходимых дебрей дремучего леса. И сейчас, в конце первого осеннего месяца, неподалеку от этой границы, на северо-восточном краю Диких Степей, располагалось становище одного из кочевых племен. Сами себя они именовали Кивано – Дети Пустельги. В каждом шатре стояла фигурка маленькой хищницы, охраняя благополучие обитателей.

Перед крайним шатром становища собралось около двух дюжин женщин, одетых в штаны и куртки, с кривыми ятаганами в ножнах на поясе и петлями для колчана стрел. Впереди стояла одна, крепко сбитая, коротко стриженая брюнетка, и смотрела на двух совсем молоденьких девушек. Обе были в мужской одежде оседлых людей – не похожей на облачения собравшихся степнячек, – и так же острижены под «горшок». Одна светленькая, вторая каштановая с рыжинкой. Коренастая кочевница смерила взглядом двух чужачек.

– Я Модаро, – представилась она на ломаном ремидейском языке. – Я понимаю вашу речь. Вождь Буйга сказал, вы просились увидеть дойтан. Мы перед вами. Я старшая.

Девушки поклонились – церемонно, на манер оседлых. Степные женщины с ухмылками переглянулись. Заговорила каштановолосая, что выглядела чуть старше:

– Спасибо, что не отказала нам в просьбе, досточтимая Модаро. Меня зовут Келитана. Се моя возлюбленная, Лаэтана. Мы приехали с севера. Мы хотим стать дойтан.

Модаро выслушала ее, склонив голову набок. Затем обернулась к остальным женщинам и заговорила на языке кочевников. Две дюжины пар глаз пристально воззрились на пришелиц. Модаро вновь заговорила по-ремидейски.

– Стать дойтан, говорите. Что вы умеете? Стрелять из лука? Загонять куро? Может быть, обуздывать диких тарпанов? А как вы владеете ятаганом? Хотите показать?

Девушки переглянулись.

– Что молчите? Не умеете ничего из перечисленного? Тогда зачем вы хотите стать дойтан?

– Мы любим друг друга, досточтимая Модаро. На нашей родине таким как мы нет места. Мы узнали, что есть дойтан. И пришли к вам.

Предводительница посмотрела на них, словно на двух чудо-юд. Затем повернулась к соплеменницам и что-то сказала на грубом степняцком наречии. Дойтан недоверчиво посмотрели на нее, затем на девушек. По толпе прокатился хохот. Модаро, смеясь громче всех, повернулась обратно к девушкам.

– Так вы думали, дойтан – женщины, что любят друг друга? Глупые! Дойтан – воины и охотницы! Если вы умеете владеть оружием и добывать дичь – добро пожаловать. Мы испытаем вас и примем в свои ряды, если окажетесь достойны. Если нет – ступайте в свои земли. И боритесь там за право любить друг друга. А если не сумеете отстоять его – ложитесь с мужьями и рожайте им детей! Ибо те, кто не могут отстоять свою любовь, не любят.

Келитана понурила голову. А Лаэтана судорожно сжала кулаки. Ее щеки налились пунцом. Она выступила вперед.

– Скажи, досточтимая Модаро… У тебя есть жена?

Женщина-воин язвительно усмехнулась.

– Есть, такая же беловолосая, как ты. И язычок такой же смелый. Но в отличие от тебя, она дает ему волю не на людях, а в юрте, когда я сниму жупан, рубаху да сапоги. С нее и с себя.

– Тебе приходилось отстаивать право любить ее?

– А как ты думала? Я проходила испытание, как все! Дойтан не бегут на чужбину, чтобы любить там женщин. Они отстаивают это право в седле и с оружием в руках!

Последнюю фразу Модаро произнесла столь гордо и пафосно, что женщины издали громкий клич, хоть и не понимали, о чем речь.

– И сколько поколений до тебя проходили сие испытание? Сколько веков существует ваша традиция?

– Больше, чем стоит ваше королевство оседлых, белоголовая!

– Тогда ты ничего не знаешь о том, как отстаивать свою любовь. Ты не знаешь, каково это, когда тебе в лицо летят камни и башмаки. Ты не видела ярость в глазах людей, готовых убить тебя лишь за то, что ты любишь женщину. Тебя не хотели принести в жертву кровожадной богине. Традиции дойтан освящены веками. Твое племя чтит их. Все, что тебе надо было сделать – выполнить условие. Пройти испытание. Это не равно отстаиванию права на любовь против традиций и обычаев своего народа. Ты ничего не знаешь о том, Модаро. У тебя нет права судить, кто достоин любви, а кто нет.

Предводительница дойтан вспыхнула, ее рука сжала рукоять ятагана. Келитана ступила вперед, сжимая руку подруги.

– Прости мою женщину, досточтимая Модаро. Она молвила это в печали.

– Нет, Кели! Прекрати пресмыкаться перед этими высокомерными клячами. Мы уйдем, если они не хотят принимать нас. Но не станем слушать оскорбления из уст тех, кто ничего не знает о том, что нам пришлось пережить!

Женщины зашумели, пытаясь понять, что происходит. Модаро подняла руку, чтобы призвать к молчанию.

– Ты дерзка, белоголовая. Дерзость заслуживает уважения. Я не стану решать, уходить вам или остаться. Я отведу тебя к Мудрой Алумо. На то она и Мудрая, чтобы принимать решения. Ваша судьба будет зависеть от нее.

Модаро зашагала вглубь становища, сделав знак девушкам следовать за нею. Пока они шли, мужчины, женщины, дети и старики Кивано отрывались от своих дел и провожали чужачек любопытным взглядом. Шатер Мудрой Алумо располагался на противоположном от Модаро краю становища. Хозяйка сама вышла им навстречу, услышав шум.

Девушки ожидали увидеть седую старуху, но Алумо на вид было не больше сорока. Она была высокой, довольно стройной, с узким лицом и слишком тонкими для степняков чертами. Голубые глаза смотрели остро и жестко. Модаро заговорила с ней на языке степняков. Выслушав ее, Мудрая ответила односложно и резко. Затем подняла полог шатра и сказала на ремидейском:

– Заходите.

Лаэтана и Келитана вошли, робко оглядываясь. Внутри царил беспорядок. Множество мешочков, склянок, свитков валялись на полу. На узкой лежанке во всю длину была разложена тряпица с сушеными травами.

– Располагайтесь где найдете, – бросила она с легким акцентом, но безупречной грамматикой.

Келитана и Лаэтана аккуратно уселись в середине шатра, стараясь не смять ненароком свиток и не разбить склянки. А главное – не опрокинуть фигурку пустельги, стоявшую прямо на полу, в центре бардака. Алумо присела на свободный угол топчана и сказала:

– Итак, вы хотите остаться в племени и стать дойтан. При этом не владеете боевыми и охотничьими навыками.

Она сделала паузу, ожидая какого-то ответа от девушек. Принцесса и княжна отвели взгляды.

– Модаро верно передала ваши намерения?

– Мы уже поняли, что это невозможно, – выпалила Лаэтана. – Мы готовы уйти.

– Модаро верно передала ваши намерения? – монотонно повторила Алумо.

– Верно, Мудрая, – тихо ответила Келитана.

– Спасибо, что ответила на мой вопрос. Впредь попрошу отвечать ровно на тот вопрос, который я задаю. Ты поняла меня или мне лучше обращаться только к твоей подруге? – спросила она Лаэтану.

Княжна вспыхнула, но заставила себя сдержаться и ответить почтительно:

– Поняла, Мудрая. Я буду отвечать ровно на тот вопрос, что ты задаешь.

– Хорошо. Расскажите, где вы жили, прежде чем прийти сюда. Каков был ваш статус в родных землях. Чем вы занимались. Чему вас обучали, к какой деятельности готовили. Ты первая, – указала она на Келитану. Девушка горько усмехнулась.

– Я принцесса крови, Мудрая. Меня учили держаться с достоинством, улыбаться мужчинам, разбираться в истории… и в борьбе за власть. А еще я научилась отмывать и отчищать грязь, собирать мусор, работать бок о бок с людьми невысокого происхождения так, чтобы они не возненавидели меня.

– Что ж, все, кроме второго навыка, может принести тебе пользу и здесь. Как случилось, что принцесса крови научилась мыть и собирать мусор?

– Сожжение, Мудрая. Наверняка даже в степях слышали о нем. В столице королевства выжили единицы. Работали все, даже принцы крови.

Алумо не ответила, а перевела взгляд на Лаэтану.

– Твоя очередь.

– Я княжна-наместница Арвига. Я воспитывалась в монастырской обители. Нас тоже учили отмывать, отчищать, собирать мусор, ухаживать за лошадьми самим, без конюхов. Я тоже разбираюсь в истории и борьбе за власть. Также нас учили анатомии, акушерству, травоведению, основам архитектуры…

– Подойди сюда, – перебила ее Алумо.

Лаэтана с опаской встала и подошла к топчану. Степнячка указала на ворох трав, разложенный на тряпице.

– Перечисли, что из этого узнаешь и чем оно полезно.

Девушка наклонилась, чтобы разглядеть засушенные пучки.

– Корнемойка, прочищает печень. Тинуха, успокаивает и расширяет сосуды. Жмица, выводит солевые отложения из суставов…

– Достаточно. Ты говоришь, вас учили акушерству и анатомии?

– Да, Мудрая. Экзамен по анатомии считался самым сложным на курсе. Я сдала его на восемь с половиной.

– На восемь с половиной? Приходилось ли тебе обрабатывать гнойные раны? Открытые переломы?

– Н-нет, Мудрая. Для таких случаев были Смотрительницы Лазарета.

– А ты лишь сдала экзамен на восемь с половиной? Досадное упущение. Что ж, у тебя будет возможность наверстать его. Я готова взять тебя в ученицы. У тебя хорошая память, ты умеренно разумна и понятлива. Испытательный срок – месяц. Если за это время твоя разумность и понятливость меня не разочаруют, и ты не будешь падать в обморок при виде крови, останешься моей ученицей и далее. Если нет – у вас будут шансы заработать расположение кого-либо из мужчин или других дойтан, буде и дальше пожелаете оставаться с Кивано.

– Спасибо, Мудрая! Я не боюсь крови и постараюсь не разочаровать тебя! Спасибо! А что с Кели?

– Она твоя жена?

Келитана смущенно покраснела, но Лаэ твердо ответила:

– Да, она моя жена.

– По закону Кивано муж или дойтан отвечают за жену. Тебе будет причитаться часть добычи племени, как ученице Мудрой, а ты будешь решать, какую долю выделить жене. Если она совершит преступление, тебе выплачивать за нее пеню, кою назначит вождь соразмерно преступлению, а потом ты решишь, как накажешь ее. Если она изменит тебе, ты имеешь право убить ее. Если будет плохо исполнять супружеский долг, можешь выгнать и взять новую жену. Если ты не будешь давать ей долю добычи, плохо обращаться с нею, пренебрегать супружеским долгом, она может пожаловаться вождю. Если твоя вина подтвердится, вождь наложит на тебя пеню и передаст ее другому мужчине или дойтан. Днем, пока мужчины и дойтан выполняют долг перед племенем – в твоем случае работа со мной и обучение, – женщины занимаются своим трудом. Ты говорила, – обратилась Алумо к Келитане, – что научилась мыть, чистить, выносить мусор и делать так, чтобы другие люди не пожелали тебя убить? Этим тебе и придется заниматься как жене дойтан.

Келитана сглотнула. Лаэ в отчаянии посмотрела на подругу, потом на Алумо.

– Мудрая… Пожалуйста, возьми в ученицы Кели вместо меня. Она справится лучше. А я буду женой дойтан.

– Лаэ, что ты такое говоришь! – воскликнула принцесса.

– Лучше я буду мыть, скрести и убирать мусор. Я справлюсь лучше. А ты мудрее меня, тебе и быть ученицей Мудрой Алумо!

– Лаэ…

Алумо хлопнула в ладоши.

– Прекратить! В моей юрте не место пререканиям. Я решаю, вы исполняете. Или уходите. Вождь хочет, чтобы я взяла в ученики его племянника. Он не столь хорош, как ты, – она ткнула в Лаэтану, – но он лучше твоей подруги. Я не стану ссориться с вождем из-за нее. Так что выбирай – принять мое предложение либо уйти. Либо попросить мужчину или дойтан взять вас в жены. Обеих.

– А разве сын вождя может стать учеником Мудрой? – не удержалась Лаэтана. – Я думала, это работа для женщины.

– Будь это работа для женщины, я не стала бы предлагать ее тебе. Только мужчина может стать Мудрым. Или дойтан.

Лаэтана не могла унять любопытство.

– Значит, ты – дойтан? И у тебя есть жена?..

Девушка оглядела шатер, где явно не было места второму жильцу. Алумо отрезала:

– Моя жена погибла. Пусть тебя больше заботит твоя собственная судьба, нежели моя и моей семьи. Принимай решение.

– Мы согласны, Мудрая! – твердо заявила Келитана.

– Не тебе решать, женщина, а твоей дойтан. Ну?

Алумо нетерпеливо посмотрела на Лаэтану. Та вздохнула и взяла принцессу за руку.

– Мы согласны, Мудрая.

Поздним вечером девушки наконец остались вдвоем в шатре, что выделил им вождь из запасов племени. Шатер Кивано называли «юртой», и принцесса с княжной незаметно для себя тоже начали называть его так. Обе жутко устали. Дикие Степи оказались далеко не кущами Создателевыми, о которых они грезили в длительном путешествии от столицы. Им пришлось сразу же приступить к «долгу перед племенем».

Лаэ провела весь остаток дня в юрте Алумо. Мудрая показывала ей, где что лежит. На поверку весь бардак оказался строжайше систематизированным и четко организованным порядком юрты. Алумо убедилась, что Лаэтана усвоила систему мнимого хаоса, и посадила девушку расшифровать фармакологические свитки на ремидейском.

Лаэтана так увлеклась, что забыла, где находится и почему. Опомнилась только когда Мудрая забрала у нее огарок свечи и велела идти к себе в юрту и возвращаться наутро. С собой дала склянку спирта, наказав не пить, а использовать в хозяйстве. Лаэ сразу поняла, как. В юрте ждала измотанная Келитана с несмываемой копотью на руках. Весь день она вместе с женщинами племени свежевала тушу куро – степного оленя, а затем чистила котлы, которыми тут же завалили новенькую.

Лаэтана оттерла любимой руки спиртом и крепко обняла.

– Кели, милая Кели… Может быть, уйдем? Поплывем на Весталею, как и собирались, к твоему кузену Гаральду Кодирскому?

– И что там будет, Лаэ? Гаральд выдаст меня за сына или племянника, чтобы предъявить права на престол Неидов. Я должна буду лечь с ним и родить ему наследника. Лучше я отдраю дочиста каждый котел в этом проклятом Создателем местечке, лишь бы быть с тобой, любимая.

– Ох, Кели. Как же я люблю тебя. И буду любить, какие бы испытания Создатель нам ни послал!

– Я люблю тебя, Лаэ. Ты моя жизнь. Без тебя я умру.

– Пусть эти надменные дойтан еще хоть раз посмеют нас упрекнуть, что мы ничего не делаем, чтобы отстоять свою любовь!

– Да уж, пусть только попробуют! «Ступайте в свои земли, боритесь за право любить друг друга!» – передразнила Келитана Модаро. – Мы с тобой вместе, а значит – боремся, где бы мы ни были, в какой земле!

– Мы вместе, – прошептала Лаэтана, приникая к ней в поцелуе.

Прошло несколько дней. Лаэтана продолжала заниматься с Алумо и помогать женщине с делами племени. Анатомическим и медицинским знаниям быстро нашлось применение. Каждый день в юрту Мудрой кто-нибудь да приходил с раной, болячкой или травмой. Хотя девушка отметила, что кочевники довольно аккуратны в целом, все повреждения были незначительными. Приходили скорее потому, что в племени была традиция не запускать болезнь, а изгнать или предупредить ее на начальной стадии. Пациенты были послушными и дисциплинированными. То ли авторитет Мудрых, то ли харизма Алумо делали свое дело.

Другим основным ее занятием были лекции по истории. Алумо страдала от нехватки книг и не упустила шанса восполнить пробелы. Женщина была проницательной, и лекции переходили в увлекательные беседы с нею. По окончании занятий Лаэтана страдала от вины перед любимой, которая проводила дни совсем не так занимательно, как она. Она пыталась изыскать способ освободить Келитану от ненавистной черной работы. Увы, традиции племени были непререкаемы. Каждый должен служить так, как ему положено по статусу. Дойтан отказались обучать взрослых девушек охотничьим и воинским навыкам, которыми здесь овладевали с детства. А значит, шансов на смену статуса у бывшей принцессы не оставалось.

По вечерам кочевники собирались у костров, пили горький и забористый самогон, пели песни, играли на домре. Девушки впервые увидели и услышали у кочевников необычный музыкальный инструмент. На нем было всего три струны – не девять, как у гевазийской лютни, и не шесть, как у зандусской гитары. На нем было почти невозможно исполнять сложные композиции, но песням кочевников струн хватало. Они звучали просто и незатейливо, то задорно, то грустно, но безразличными не оставляли.

Дойтан всегда сидели за отдельным костром, все вместе, включая жен. Лаэ и Кели радовались, что хотя бы вечером традиции племени не разлучали их друг с другом. Они сидели в обнимку, иногда укладывались на земле на теплую подстилку и одна девушка клала голову на колени другой, как многие пары вокруг костра.

Дойтан по имени Гирито звучным, чуть хрипловатым голосом пела, аккомпанируя себе на домре:

Спокойной ночи. Я так хочу, чтоб ты спала,

Но ты не хочешь в холодной юрте быть одна.

Спокойной ночи. Стреножь коня и спать ложись,

Спокойной ночи! А завтра снова будет жизнь!

Спокойной ночи. Сегодня будет звездопад,

Ты спать не хочешь – в холодной юрте нет меня.

Спокойной ночи. Твой конь уж дремлет на ходу,

Спокойной ночи! И послезавтра я приду,

Спокойной ночи!

[Автор и исполнитель песни «Спокойной ночи» – Женева (Катерина Сивкова) из Санкт-Петербурга. Текст частично переделан под реалии романа.]

Пока Гирито пела, за пределами становища послышались крики и смех. Одна из женщин у костра вскочила.

– Велехо вернулась, наконец-то! – воскликнула она.

Кели и Лаэ начинали понемногу осваивать наречие кочевников. Велехо – так звали дойтан, которая сегодня задержалась на охоте вместе с другой женщиной, Кафаро. Обе женщины подъехали к костру. Велехо спрыгнула с седла и обняла жену, которая тревожилась за нее у костра. На спине жеребца Кафаро сидели две женщины – сама всадница и худая девушка с растрепанными волосами. Велехо воскликнула:

– Кафаро охотилась на тарпана, а поймала симпатичную девицу! Теперь не знает, что с ней делать. Выменять на лучшего жеребца из табуна Райги или оставить себе. Такую милашку грех отдавать мужчинам! Покажи ее, Каф! Ах, дикая козочка, прячет личико! Где наши северянки? Пусть спросят, кто она и откуда! Кажется, она их землячка! Как такая красотка забрела в наши степи?

Лаэ с Кели вскочили, но Алумо, которая тоже сидела у костра, опередила их. Она подошла к девушке и заговорила с ней вполголоса. Затем перевела на степное наречие:

– Она из северного города, столицы оседлых. Говорит, будто идет на юг, в царство горцев, искать возлюбленного.

Кафаро расхохоталась.

– Ох уж эти девушки, так и рвутся к мужчинам… Пусть изведает сперва женской ласки, глядишь, никакой возлюбленный ей не будет нужен! Покажи личико, милашка!

Лаэтана шагнула ближе, посмотреть на землячку, а если понадобится – защитить. Девушка не поднимала головы. Кафаро взяла ее за волосы и заставила посмотреть прямо. Лаэтана встретилась глазами с пленницей.

– Эдди!!! – завопила она и бросилась к ней. – Эдди, это ты?! Как ты сюда попала? Создатель, как же я рада!

От удивления Кафаро выпустила голову девушки и отступила назад. Ее ладонь легла на рукоять ятагана.

– Что ты себе позволяешь, чужачка?!

– Я знаю эту девушку! Это моя подруга дет…

Лаэтана осеклась. Пленница смотрела на нее с неменьшим недоумением, чем дойтан. Смотрела голубыми глазами на изможденном, осунувшемся лице. Глаза Эдеры были зелеными. Девушка походила на ее подругу почти как две капли воды… Но не была ею.

Пленница проговорила – настолько вежливо, насколько было возможно в ее состоянии:

– Вы спутали меня с моей сестрой, миледи. Мое имя Серена.

Глава 8. Академия джаза

День прибытия магистра Ун-Чу-Лай Жа’нол объявила выходным. Никаких упражнений, интерактивов и тимбилдингов. Вечером предстоял пир. Ни разу со времени прибытия беглецов из Морехи в роскошном доме не устраивали пиров. Настало время исправить это. Роскошные, изысканные яства готовились командой лучших кулинаров Атрейна. Бочки с гальманским вином, лучшим атрейским сидром, крепкой сливовой настойкой выкатили в огромную трапезную залу. Столы уставили роскошными, изысканными яствами.

Несмотря на обилие блюд и напитков, Жа’нол предупредила, чтобы маги постарались блюсти умеренность – насколько возможно. Назавтра их ждал «мастер-класс» от магистра Ветарии. Старые Маги не переставали дивиться, откуда мерканка знала так много странных словечек древнего ремидейского языка, которыми они сами сроду не встречали, даром что коренные ремидейцы и основательно изучали язык старинных магических книг.

Жа’нол осчастливила всех, что «мастер-класс» начнется с утра, в обычное время для занятий. Новость мгновенно охладила энтузиазм магов. Ветария успокаивающе подняла руку.

– Жа’нол погорячилась, друзья. Мы начнем не раньше полудня. Смело наслаждайтесь и радуйтесь жизни!

Смуглянка укоризненно взглянула на магистра.

– Но, Вета, нужно хранить дисциплину и…

– Спокойно, дорогая. Будет время и место для дисциплины, а сейчас – время радости и расслабления.

Чтобы не мешать расслаблению, Ветария покинула пир довольно рано. Личность Великого Магистра притягивала внимание и сковывала магов. Двое других ун-чу-лай – Жа’нол и Ке’Лисо – почти сроднились с ними. А она была чужой – загадочной и далекой. Ветария прекрасно понимала это и не стала смущать гостей Жа’нол. Она поднялась в покои, которые Жа’нол приберегла для нее: четыре комнаты, как она и просила. Две спальни – для нее и Франека, – прихожая для приема визитеров и маленький кабинет для уединенной работы и «ментальных странствий».

Покинув пир, Ветария укрылась как раз в этом кабинете и отправилась в ментальное странствие. Наконец она могла обозреть Ремидею на близком расстоянии, а не с далекой Мерканы. Ее сознание вышло за пределы тела, растеклось по земле и над землей, расщепляясь на множество потоков. Потоки струились, оплетали Ремидею, как невидимые щупальца, улавливали, отслеживали все, что творилось в разных точках континента.

Она начала путешествие с бывшего королевского дворца, занятого ныне богиней Иртел и Ее слугами. Там находился тот, кто интересовал Ветарию в первую очередь. Его экспансивная, воинственная сущность затмевала все ментальное поле дворца. Даже сущность Иртел не преобладала над ним в жажде подчинять и поглощать, хоть и превосходила мощью.

Умственный взгляд магистра переместился к западу от бывшей столицы бывшего королевства Неидов. Олбар, Гвират, Ларгия, Атрея, Кромла, Гесия, Патрида – везде ее ученица посеяла семена протеста, инакомыслия, жажды суверенитета. Союз Свободных Стран Ремидеи – так Жа’нол поименовала эту часть материка. Смешное и абсурдное название. Страны не бывают свободными. Соединяясь с себе подобными, человек теряет свободу. Лишь в индивидуальности, отделенности он может ее обрести. Никогда не в полной мере – ибо скоро его охватывает тоска по связи с другими живыми существами. По рабству и зависимости, которые неизбежно сопутствуют близости и отношениям. Вся жизнь человека проходит между двумя устремлениями: к свободе и связям. Одно исключает другое, но человек нуждается и в том, и в другом. Счастлив тот, кому удается наладить баланс между двумя полюсами.

Ветария мысленно совершила прыжок с запада на восток. За Гевазийским Хребтом бились войска людей и нелюдей. Для Ветарии деление было условным. Для нее они были в первую очередь живыми существами – разных рас, разных биологических видов. Они убивали друг друга. Таков мир, в котором она обитала. Изменить его невозможно. Можно остановить одну бойню, пресечь одно кровопролитие – вслед за ним неизбежно придет новое. Живые создания всегда находят способы причинять друг другу боль. Таков замысел Создателя: без боли не родится жизнь.

Ее взгляд переместился дальше, в степные земли, которые все прочие обитатели порушенного королевства называли Дикими. Там формировалась Ось Схождения. Несколько ключевых фигур скапливались в одной локации. Несколько ведущих линий сходились в одной точке. Именно потому магистр приказала Жа’нол отправить туда свою ученицу и юную фею с ее детьми, что бы не предполагали о ее мотивах все, включая саму Жа’нол. Ветария хотела овладеть формированием Оси Схождения, направить в нужное русло. Пока все шло по плану.

К югу от Диких Степей располагалась Славия, восточная провинция королевства Зандус. Смута назревала и там. Долгие века до нашествия Нея – Четвертой Эпохи Великих Ремидейских Войн – Славия и Занду были заклятыми противниками. Им пришлось объединиться, чтобы противостоять общему врагу. А затем король Занду использовал хитрость и обман, чтобы лишить Славию суверенитета и сделать своим вассалом. Славийцы смирились, но не забыли и не простили. Сейчас, видя пример Гесии и неидовских провинций на западе, они возжелали последовать их примеру – стать независимым государством. Долгое время агенты Жа’нол сеяли зерна мятежа, и сейчас они взошли на благодатной почве.

Ветария снисходительно поморщилась, наблюдая последствия игры Жа’нол. Эта игра была собственным детищем ученицы. Ветария давно не видела разницы между политическими формами правления. Все решали конкретные люди, а не государственный строй. Но Жа’нол родилась и выросла в Ка’даре – городе, веками подчиненном воинственному царству Дакрия. Когда Ка’дар обрел независимость, он поднялся и расцвел.

Жа’нол желала той же участи всем землям, порабощенным крупными завоевателями. Ученица слишком любила свободу и ненавидела агрессоров всех мастей – от личных отношений до политики. Ветария много потрудилась, чтобы исцелить ее от обиды и ненависти. И если с личными отношениями Жа’нол благополучно разобралась, то ненависть к империям и амбициозным властителям еще горела в ее сердце яростным огнем. Потому она жаждала вернуть Ремидею к до-Неидовому состоянию, когда на материке было пятнадцать свободных государств, а не две империи и далекое княжество за горами.

Дай ей волю, она порушила бы и княжества-провинции на города. Но это стало бы вмешательством недопустимой интенсивности. Если Жа’нол пожелает пойти дальше в своей тяге к свободе и отделенности, Ветарии придется ее остановить. Впрочем, магистр доверяла благоразумию ученицы. Жа’нол давно была зрелой и вдумчивой женщиной, а не обиженным подростком-максималистом. Ветария надеялась, что сумела привить ей чувство меры.

Магистр скользнула умственным взглядом по княжеству Кситлану, не слишком задерживаясь на нем. Гордые, спесивые, привязанные к древним традициям и устоям, кситланцы были достаточно упертой и самобытной нацией, чтобы Ун-Чу-Лай не трогали их. Подтолкнуть эту страну к изменениям без потерь и кровопролитий невозможно, а Ветария никогда не провоцировала кровопролития сама. Хоть и смирялась с теми, что случались в процессе игре по воле других игроков.

Наконец, к северу от Кситлании лежала вожделенная цель Великого Магистра. Элезеум. Ветария испытывала дрожь каждый раз, когда подбиралась к заветной точке на востоке Ремидеи – пальцем на карте или ментальным путешествием. Так близко она не подходила никогда. И это не предел. Когда-нибудь она подойдет вплотную… и может быть, даже пересечет портал. Главная цель игры Великого Магистра была известна лишь ближайшим соратникам, что остались в белом замке в горах Дарстале. Ни Жа'нол, ни Ке'Лисо, ни другие ученики не ведали, как манил и притягивал их предводительницу Элезеум…

Ветария сидела в кресле неподвижно, с закрытыми глазами и прямой спиной. Близость Элезеума захватывала, волновала и тревожила обычно бесстрастную магистра. Она погрузилась в переживание непривычного взбудораженного предвкушения. Прошло несколько часов. Внизу закончился пир и гости Жа’нол разбредались по комнатам.

Магистр заставила себя выйти из блаженного оцепенения, вернуть ментальный взгляд из далеких краев «ближе к телу», присмотреться к тем, с кем завтра предстояла работа. Против воли, ее взгляд привлекли не маги-чужаки, а Жа’нол. Она со смехом вела за собой молодого парня, почти мальчишку, и женщину лет тридцати. Сын феи Дерх и волшебница Илайза. Они были любовниками. Горячий подросток, жаждущий изведать все искушения плоти, и взрослая женщина, ненасытная в своем сладострастии. Ценная находка для Жа’нол.

Так же как в политическую независимость, ученица не наигралась в независимость эмоциональную. Жа’нол доставляли колоссальное удовольствие интимные связи без обязательств, связи, что ограничивались постелью и не затрагивали душу. Каждый раз, погружаясь в удовольствие без привязанности, Жа’нол наслаждалась свободой и способностью управлять своим телом и душой.

Она выросла в семье, где мать полностью зависела от отца. Что бы он ни вытворял с нею, с семьей, мать всегда оправдывала его, была на его стороне. Где-то глубоко у Жа’нол отложилась картинка, что привязанность – всегда боль и деградация. Близкие отношения и духовный рост были несовместимы для нее. Для самой Ветарии некогда привязанность, уязвимость, ранимость перед близким мужчиной стали еще большим толчком к росту, нежели стремление к власти и независимости. Она не собиралась подталкивать ученицу к тому же. Пусть идет своим путем и постигает те вехи, что открываются ей.

Второй ученик Ветарии, Ке’Лисо, тоже окружил себя молодыми людьми обоего пола. Но не с теми целями, что Жа’нол. Он рассказывал им об Ун-Чу-Лай: принципах, методах, иерархии. Хитрый лис старался сделать рассказ как можно завлекательнее. Кто-то из слушателей, возможно, попросится в Орден. Кого-то, быть может, Ветария одобрит. Другие могут стать ценными союзниками. Лис был исследователем и познающим по своей природе. Но изредка не отказывался поиграть в политика и вербовщика, когда оно его забавляло.

Гости Жа’нол тоже занимали себя кто как мог. Ветария проводила ментальным взглядом до спальни Эварда Артана, бывшего личного ученика Кэрдана, и его возлюбленную Беделин Кирумо. Она происходила из Тарвы, как и Розали, ученица Жа’нол. Тарвийские имена были непривычны на слух как для самой Ветарии, так и для остальных ремидейцев. Девушка переживала за родину, за семью, оставшуюся на линии огня зандусов и нелюдей. Но оставалась рядом со своим мужчиной. Его война стала ее войной. Беделин была там, где Артан.

Магистр целомудренно отвела взгляд от их спальни, когда за мужчиной и женщиной закрылась дверь. Тайны семейного ложа были для нее священны. А эти двое совершенно очевидно были семьей, хоть и не сочетались официальным браком. Пока. Ветария от всей души желала им прочного союза и крепкой семьи в будущем.