Текст книги "Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица"

Глава 3
Совершеннолетие

Одноклассница Марии по мюнцкирхенской школе Цецилия сидит, размышляя о своей жизни, в прохладной комнате на длинной скамейке. В этот день в 2005 году она отмечает, что через неделю ей исполнится девяносто три года – ровно столько же, сколько было бы Марии, будь она жива. Волосы у Сесилии короткие и седые, глаза немного блеклые. Она хрипит, когда говорит, но при этом очень разговорчива и находится в здравом уме. Семьдесят лет спустя она и другие пожилые женщины из общины живо вспоминают трудные времена в Австрии, когда они вступали во взрослую жизнь.

«1930-е годы были очень, очень плохими. Вокруг не было никакой работы. Денег не было, всегда была борьба»¹. В восемнадцать лет у Цецилии было всего два платья: одно для церкви, другое – для всего остального. Ее семья жила на диете из капусты и картофеля, а мясо на столе было важным и редким событием. «Мясо нам нравилось, это давало нам силы работать»².

У семьи Марии было больше средств. На фотографии, сделанной вскоре после возвращения из Нойхауса, Мария стоит во дворе, непринужденно держа под мышкой книгу. Она расслаблена, но выглядит собранно. Крепкая и упитанная, но аккуратно сложенная, она смотрит прямо и почти строго в камеру, а на ее лице легкий намек на улыбку. На ней стильный костюм, который выглядит так, будто его купили в магазине. На ногах непрозрачные чулки светлого цвета и стильные туфли с ремешками. Руки у нее широкие и сильные. Туфли, как и платье, явно нерабочие.

Несмотря на свои преимущества и монастырское воспитание, Мария, как и другие женщины, тоже боролась за работу. Хотя она была явно лучше обеспечена, чем девушка из сельской семьи, работы в те времена просто не было. За неимением других возможностей, вспоминает Цецилия, молодые женщины общины всегда стремились выйти замуж ради денег. Женщинам не разрешалось много говорить; если их что-то беспокоило, они должны были держать это в себе. В обязанности матери входило готовить, убирать, стирать, заботиться о мелких животных и детях³.

Одна из лучших подруг Марии позже заметила, что если в «преклонном возрасте» двадцати шести лет ты все еще не замужем, то считаешься «старой девой», так называемым übrig-gelieben. Это был позор.

– Ходила старая баварская поговорка: «Если у тебя умирает лошадь – это трагедия. Если умирает жена – это ерунда»⁴.

Элисон Оуингс, автор книги «Третий рейх в воспоминаниях женщин», отмечает, что экономические трудности после Первой мировой войны означали сокращение даже незначительных образовательных или профессиональных возможностей для немецких (или австрийских) девушек. Во многих деревнях женщины были неграмотными, в то время как в других они обучались работе клерков или продавщиц. Считалось, что «любая работа лучше, чем никакая»⁵.

В 1929 году, когда Марии было семнадцать, она подала заявление на получение паспорта. «Я отправилась в Швейцарию, где в течение тринадцати месяцев работала домработницей и поваром у доктора Клаузена в Бриге»⁶. Ее сестра Лоизи, как и Мария, примерно в это же время уехала из дома, потому что тоже не смогла найти работу в Мюнцкирхене. Лоизи осядет в Швейцарии и останется там до конца своих дней. Брат Марии Георг привел домой новую жену, и в доме Мандель стало тесно. Сестра Марии Анна тоже вышла замуж примерно в это время и переехала в свой собственный дом, хотя и осталась жить поблизости. На протяжении всей своей жизни Мария оставалась очень близка с сестрами, а присутствие Лоизи в Швейцарии помогло Марии ассимилироваться на ее первой профессиональной должности вдали от Мюнцкирхена. Город Бриг в Швейцарии, куда отправилась Мария, – это красивый городок, расположенный в Швейцарских Альпах. Сегодня туристический сайт Брига гордится стратегическим расположением города и величественным замком в итальянском стиле, который возвышается над в остальном простеньким городком⁷. Гости и жители, как тогда, так и сейчас, могут заглянуть во внутренний двор с тройной аркадой, который особенно красив под лучами солнца.

На снимке из Брига Мария позирует на скалистом выступе с видом на горы. Она выглядит счастливой и расслабленной, на ее лице расплывается широкая улыбка. Опять же, платье Марии стильное и подогнанное по фигуре, а обута она в модные и подходящие к нему туфли.

Несмотря на стабильную работу и прекрасное местечко, Мария очень затосковала по дому. Позже она писала: «Через тринадцать месяцев я бросила эту работу и вернулась к родителям, потому что скучала по дому. Я работала в родительском доме до 1934 года»⁸.

За те месяцы, что Мария жила в Швейцарии, ее брат и старшая сестра обзавелись собственными семьями. В 1932 году родилась дочь Георга Франциска, а в 1933 году у Анны появился на свет мальчик, которого назвали Франц Йозеф. Мария теперь стала тетей и очень любила своих новорожденных племянников. Мария всегда очень любила детей, и одним из самых больших огорчений в ее жизни было то, что она не могла иметь своих собственных.

Хотя Мария и была рада вернуться домой, она все еще не могла найти работу. В 1934 году, после короткой передышки, она согласилась на должность горничной (Zimmermädchen) на частной вилле в Инсбруке, Австрия, где проработала до 1936 года⁹. Затем, когда здоровье матери ухудшилось, Мария вернулась в Мюнцкирхен, чтобы помогать по хозяйству и ухаживать за отцом.

В 1936 году семья Мандель пережила большую радость и большое горе. В сентябре у сестры Марии Анны родился второй сын. К сожалению, примерно в это же время первый сын Анны, Франц Йозеф, умер в возрасте трех лет.

Франц Йозеф был красивым круглолицым херувимчиком, который любил с упоением танцевать по хозяйственному двору с целой стаей цыплят¹⁰. Хотя семья точно не знает, что стало причиной смерти малыша, они считают, что это могло быть пищевое отравление. Тело Франца Йозефа стало накапливать воду и разбухать, причем до такой степени, что его одежду пришлось срезать ножницами. Его горло болело и было наполнено желтым гноем. Детская смертность в те времена не была редкостью, и вполне возможно, что Франц Йозеф перенес анафилактическую реакцию на пищевой аллерген. Это объяснило бы его симптомы и смерть от остановки сердца, когда его тело наполнилось жидкостью¹¹.

Мария всегда была особенно близка с Анной, и преждевременная смерть любимого мальчика стала огромным ударом для них обеих.

В 1937 году, когда Марии было двадцать пять лет, ей посчастливилось устроиться на работу в почтовое отделение Мюнцкирхена. Там же Мария завязала свой первый серьезный роман с молодым человеком из общины. Вскоре они обручились, наметив совместную светлую судьбу.

На студийной фотографии Марии, сделанной примерно в это время, изображена красивая молодая женщина, смотрящая прямо в камеру, с тщательно расчесанными волосами и легким макияжем. Она уверена в себе и смотрит оценивающим взглядом.

В обычные времена Мария, скорее всего, осталась бы в Мюнцкирхене, доживая свои дни в безвестности. Однако история вмешалась, и жизнь Марии была перевернута вступлением немецкой армии в Австрию и аншлюсом 1938 года. Так для Марии началось, как она позже описывала, «время страданий». «Я нигде не могла обрести покой, я чувствовала себя ореховой скорлупкой, плывущей по волнам большого океана»¹².

Глава 4
Аншлюс

В марте 1938 года Австрия была официально присоединена к гитлеровскому Третьему рейху. В месяцы, предшествовавшие аншлюсу, в нескольких австрийских городах прошли большие митинги. Все атрибуты нацистского режима были налицо: нарукавные повязки со свастикой, строевые песни, велеречивые лозунги. Фотографии Гитлера пользовались популярностью у покупателей, а в Граце восторженные толпы маршировали по улицам с факелами и флагами¹.

Когда аншлюс начался, по всей стране немецкие войска были охвачены всеобщей радостью, которая значительно превзошла ожидания Гитлера². Звучали колокола, и маниакально ликующие массы во многих городах приветствовали Гитлера и его солдат криками Ein Volk! Ein Reich! Ein Führer! («Один народ! Одно государство! Один вождь!»)³.

В Мюнцкирхене было общеизвестно, что неподалеку собрались немецкие войска, ожидающие вступления в Австрию. Затем, утром 12 марта 1938 года, они начали наступление в Верхнюю Австрию в Нойхаусе, недалеко от того места, где Мария ходила в школу⁴.

Как и во многие другие небольшие города, в Мюнцкирхен были направлены австрийские войска для поддержания правопорядка. Временный командир в Шердинге Франц Егер вел подробный отчет о событиях. Егеру позвонили из управления дивизии и сообщили, что если немецкие войска войдут в город, то его люди не должны оказывать сопротивления, а отступать со всем оружием и снаряжением в восточном направлении⁵. Из его рассказа:

Тем временем уже можно было заметить, что по улице от Санкт-Флориана до Шердинга движутся большие группы людей – пешком, на велосипедах и машинах. С городской площади также слышалась музыка и пение – уже пели Песнь Хорста Весселя! [1]1
  Песня Хорста Весселя (нем. Horst-Wessel-Lied) – политическая песня, которая с 1929 года была маршем СА, а позже, в 1930–1945 годах, стала официальным гимном Национал-социалистической немецкой рабочей партии. (Прим. ред.)


[Закрыть] [Мой] адъютант весело облокотился на ограду гаража и стал подпевать, что я ему запретил⁶.

Позже солдаты вышли из Мюнцкирхена и вернулись в Шердинг, в то время как по улице начали двигаться целые колонны немецких войск. Перед казармами был поднят немецкий флаг, пока некоторые офицеры принимали присягу и поднимали руку перед фюрером, Адольфом Гитлером. Вскоре после этого по радио прозвучало обращение канцлера Шушнигга, в котором объявлялось о капитуляции Австрии⁷.

Еще до прихода Гитлера к власти община Мюнцкирхена становилась все более политизированной. Здесь господствовали две крупные политические партии: Христианско-социальная партия (ÖVP), известная также как «черные», и социал-демократы, или «коричневые», а также другие более мелкие партии, включая «красных» и несколько коммунистов⁸.

Уже в 1934 году спортивный клуб Turnverein разделился на две части: сторонников нацизма и остальных. Даже городской оркестр разделился на две группы – одна за Гитлера, другая против. Члены сообщества позже назвали это Himmlische Musik und Hörliche Musik («Райская музыка и адская музыка»)⁹.

Семья Мандель принадлежала к черным, ÖVP¹⁰. Семьдесят лет спустя соседи и друзья продолжают горячо утверждать, что «семья Мандель НЕ была нацистами!»¹¹. После войны Франц даже служил в окружном совете (Gemeinderat) ÖVP¹². Поскольку семья Мандель пользовалась уважением в обществе, вела хороший бизнес и считалась очень благородной, мысли и убеждения Франца Манделя имели большой вес среди его друзей и соседей.

До аншлюса отец Марии открыто критиковал нацистов. «Он был в списке десяти человек, которых бы повесили, приди нацисты к власти! Он был против того, чтобы нацисты пришли в Австрию!»¹³ Эта антипатия, несомненно, уходила корнями в проблемы, возникшие у Франца Манделя с одним из местных чиновников.

Мэром Мюнцкирхена во время Nazi Zeit – «нацистского времени» 1939–1945 годов – был человек по имени Антон Шиллер. Шиллер был трубочистом и членом нацистской партии. Франц Мандель, член оппозиционной партии, в целом считался более рациональным и умным, чем Шиллер. Благодаря уважению, которым он пользовался в обществе, отец Марии имел возможность убедить других членов ÖVP голосовать против платформы Шиллера и его идей о том, как нужно управлять городом¹⁴. Эти вещи, несомненно, расшатывали позиции Шиллера.

Когда позже Мария Мандель стала «важной персоной» в нацистской иерархии, ее ненависть к Шиллеру стала вполне ощутимой. Вернувшись из Аушвица, чтобы посетить Мюнцкирхен во время войны, Мария выглядела блестяще в своей черной униформе в большой черной машине с шофером СС. На самом деле ее целью было «утереть им нос, и особенно нос Шиллеру» своим успехом¹⁵.

После войны Шиллер покончил жизнь самоубийством, убив сначала жену, а потом собаку. Люди в округе говорили, что он испытывал чувство вины за поступки, совершенные во время войны.

Аншлюс Австрии имел огромные последствия для жизни Марии. Она писала: «В 1937 году я считала, что мне повезло, я могла работать на почте и хотела стать почтмейстером. Трагедия заключалась в том, что меня не считали политически безупречной, то есть я не была национал-социалисткой, поэтому меня выгнали»¹⁶.

После 1938 года многие государственные служащие были уволены, в том числе и почтовые работники Мюнцкирхена, и для местных нацистов было обычным делом занимать такие должности¹⁷. Вполне возможно, что сама Мария в это время не проявляла политических симпатий, а просто повторяла убеждения своего отца и своей семьи.

Это один из самых больших и ироничных поворотов в жизни Марии. Не будучи еще членом нацистской партии, она потеряла работу и всякий шанс на нормальное будущее.

Или, возможно, как позже предположили многие члены сообщества, ее уволили не потому, что она не была нацисткой, а «потому что ее семья была из черных и принадлежала к ÖVP»¹⁸.

Что же до Марии, то помимо эмоциональных потрясений, связанных с потерей работы и огромными потрясениями того периода, она также потеряла своего жениха.

Мой друг [жених], который хотел сделать карьеру на государственной службе после службы в армии, написал мне после того, как я поведала ему о своих злоключениях, и сказал, что ему как солдату Третьего рейха было бы невозможно поддерживать связь с девушкой, которая вынуждена отказаться от должности по <…> причинам. Это навредит его будущему¹⁹.

Личность жениха Марии канула в Лету. Семь десятилетий спустя слухи все еще ходят по округе: у Марии была Verschmähter Liebe. Она «любила того, кто ушел». «Ее любовь была безответной…»²⁰. «Ее жених был полицейским»²¹.

В последние годы появился достоверный свидетель, который утверждает, что один из близких друзей Марии опознал в женихе Марии до аншлюса Антона Шиллера, того самого мэра города во времена нацизма²². Если это правда, то это объясняет сохранявшуюся антипатию и напряженность между семьей Мандель и Шиллером.

Что бы там ни было, травма, нанесенная душе Марии, оказалась серьезной. Мало того что она пережила потерю любимого человека, Мария также лишилась положения в обществе и независимости, которую мог бы обеспечить брак. Не говоря уже о детях, которых она так хотела.

Очевидно, опустошенная и ищущая новое направление для своего теперь уже неопределенного будущего, Мария приняла решение отправиться в Мюнхен и искать работу там. «Когда в 1938 году немецкая армия вошла в Австрию, я отправилась в Мюнхен, и неприятности продолжились»²³.

Часть вторая

Глава 5
Надзирательница

Я был молод. Я хватался за любые возможности. И как только я присоединился к нацистам, назад пути уже не было.

Унтерштурмфюрер СС Ганс Мюнх¹

В сентябре, опустошенная отказом своего жениха и потерей работы, Мария отправилась в Мюнхен. У семьи Мандель были родственники в этом городе, и Мария надеялась найти новую работу. Позже она описала этот момент в своей жизни такими словами:

В том же [1938] году я поехала к своему дяде в Мюнхен, где он был начальником полиции, и попросила его найти мне работу в немецкой полиции. Я хотела попасть в криминальную полицию – я знала о работе полицейского управления по рассказам дяди и слышала, что сотрудники криминальной полиции хорошо зарабатывают. Вакансий не было, поэтому по совету дяди я согласилась работать Aufseherin (надзирательницей) в КЛ Лихтенбург (концентрационный лагерь). Я выбрала эту работу, потому что слышала, что охранники в КЛ хорошо зарабатывают, и предполагала, что смогу зарабатывать больше, чем медсестра. Если бы я не получила работу в КЛ, то пошла бы учиться на медсестру².

Лихтенбург являлся недавно созданным концентрационным лагерем для женщин-заключенных, расположенным в небольшом городке Преттин, к юго-западу от Берлина. Расположенная в разрушающемся старом замке с внушительными каменными стенами и угловатым и суровым внутренним двором, новая тюрьма испытывала хроническую нехватку надзирателей. Вместо квалифицированных кандидатов-мужчин на эти должности теперь рассматривались женщины³, и нацистская иерархия начала искать новые способы активного набора и обучения надзирателей.

Была запущена гениальная кампания в прессе. В газетах появились объявления о том, что в Лихтенбург, лагерь для асоциальных и трудных женщин⁴, ищут надзирательниц. Позже работа рекламировалась как легкий физический труд с хорошей оплатой, а на собеседованиях соискателям говорили, что они должны будут только присматривать за заключенными⁵. Если соискательница спрашивала об этих заключенных, ей отвечали, что эти женщины совершили преступления против арийской расы и теперь, дабы предотвратить дальнейший вред, они должны быть изолированы от общества. Одно из описаний вакансии просто гласило: «Требуется женский надзорный персонал в лагерь, который будет построен для содержания проституток»⁶.

Некоторые из вновь нанятых охранников не захотели работать или были ошарашены, когда поняли, что некоторые из женщин-заключенных были арестованы только из-за их политических взглядов, а не за проституцию или «антисоциальное поведение»⁷. Несколько человек покинули должность после этого откровения, но большинство, в том числе и Мандель, остались. У большинства новобранцев не было других вариантов трудоустройства, и со временем, из-за рутины и давления коллектива, поступки, которые раньше виделись немыслимыми, стали для них обычным делом.

От кандидатов требовалось крепкое здоровье, отсутствие судимостей⁸ и возраст от двадцати одного до сорока пяти лет ⁹. Мандель, которой на момент начала службы в лагере было двадцать шесть лет, ничем не выделялась – средний возраст надсмотрщика составлял двадцать пять лет ¹⁰.

Большинство женщин, поступивших на службу, не были искушенными или опытными¹¹. Многие из них имели начальное и среднее образование, некоторые были помощницами по дому или помогали в ресторанах, но лишь немногие до этого работали в тюрьмах или социальных службах.

Одна из заключенных позже сказала, что была ужасно разочарована, узнав, что «гитлеровские твари» были не прирожденными садистами или профессиональными преступниками, а скорее выходцами из среднего класса¹².

В конце концов Генрих Гиммлер взял на себя инициативу по созданию группы поддержки женщин для СС, которая стала известна как SS Helferinnen («Помощницы СС»). Гиммлер распорядился, чтобы женщины, отбираемые в эту группу, соответствовали тем же расовым критериям, что и мужчины, и получали зарплату и полное военное обмундирование из ресурсов СС¹³. Они имели право носить оружие и находиться в сопровождении собак СС, но по сравнению с мужчинами из СС возможности женщин были ограниченны. Наивысшее звание, которого могла достичь женщина в концлагере, – Oberaufseherin (обер-ауфзерин, старшая надзирательница), которая затем руководила надсмотрщицами более низкого звания¹⁴.

В конце концов кандидатки подписывали контракт на профессиональную службу, после чего женщины считались сотрудницами СС, хотя официально в СС не состояли. И, несмотря на женоненавистничество того времени, эти женщины выполняли функции не только подчиненных. Их обязанности были обширны, и новые надзирательницы обладали негласной властью над заключенными¹⁵.

Мария позже рассказывала:

Перед тем как приступить к работе, я поклялась хранить в тайне все, что узнаю за время службы в лагере. Нас проинструктировали, что с женщинами-заключенными нужно обращаться сурово, но справедливо [streng aber gerecht]¹⁶.

Женщин-охранниц, работавших в лагерях, привлекали хорошие зарплаты, оплачиваемое жилье, гарантия занятости, а также возможность улучшить свою жизнь и статус. Для такой амбициозной девушки, как Мария, вознаграждение было колоссальным.

Глава 6
Концентрационный лагерь Лихтенбург

Жизнь в Преттине показалась Марии Мандель комфортной и знакомой. Он был ненамного больше Мюнцкирхена, но мог похвастаться уютным центром города и множеством мест для отдыха и развлечений. Бригитта Либехеншель, чей отец служил в Лихтенбурге, вспоминала Преттин как симпатичный городок с дружелюбным лудильщиком, который приезжал на маленьком шатком грузовичке и обменивал старые газеты или фольгу на мелкие сувениры¹.

Оскар Грёнинг, офицер СС, служивший в небольшом городке, похожем на Преттин, наслаждался основным способом развлечения вне службы: походом в кино.

– Поскольку телевидения не было, кинотеатр был единственным источником информации через пропагандистские фильмы и, прежде всего, «кинохронику», которую показывали перед основным показом. Эти киноленты были либо развлекательными, с эстрадными обозрениями, либо модными фильмами².

Замок на окраине Преттина, ставший концлагерем Лихтенбург, был совсем другим миром. Прибыв сюда, вновь нанятые женщины-надзирательницы обнаружили стареющую, но прекрасно спроектированную тюрьму, «идеальный концлагерь»³. Замку было сотни лет, он имел башни, мощные стены, подземелья и большой внутренний двор, известный как Appellplatz («площадь переклички»). Замок был вымощен крупными булыжниками цвета красной охры, неровного размера, перемежающимися пешеходными дорожками.

Также в замке была тюрьма внутри тюрьмы, так называемый Бункер, в котором даже в солнечные дни было сыро и холодно: высокие сводчатые потолки, напоминавшие склеп, серая напольная плитка, скользкая от сырости. Воздух в помещении описывали как гниющий и затхлый от разложения и гниения⁴.

К концу 1938 года Освальд Поль, административный глава СС, зарегистрировал восемьсот заключенных⁵, содержавшихся в Лихтенбурге, среди которых были как политические, так и социально-общественные заключенные, свидетели Иеговы и евреи.

Мария и другие женщины-новобранцы проходили программу обучения, которая только-только становилась унифицированной. Каждая из них проходила курсы по нацистской философии и правильному отношению к рейху, после чего сдавала экзамен из двадцати вопросов, проверяющий знание истории и географии, важных для НСДАП дат, таких как день рождения Гитлера; тест выяснял также расу и мировоззрение⁶. Затем новая охранница проходила аттестацию на рабочем месте⁷. После того как все это было успешно пройдено, женщину признавали подходящей для того, чтобы стать надзирательницей, т. е. Aufseherin.

После принесения нацистской присяги и официального приема на работу новобранцу выдавали официальную серую форму, пару длинных сапог и различные аксессуары, включая перчатки и фуражки. В течение трехмесячного испытательного срока новая Aufseherin училась на рабочем месте, полностью погружаясь в новую обстановку⁸. Новые охранники перенимали опыт более опытных сотрудников и быстро адаптировались. Эта процедура нормализовала любые смущающие аспекты лагерной жизни, и большинство женщин быстро перестали испытывать какие-либо сомнения⁹.

Мария заявила, что до того, как она начала службу в лагере в Лихтенбурге, она ничего не знала о том, что такое концентрационные лагеря. «Сначала я работала там в течение испытательного срока в три месяца, и в то время у меня не было никакой самостоятельной функции. Я всегда сопровождала одного из своих сослуживцев и знакомилась с ходом работ в лагере»¹⁰.

Одна заключенная, которая находилась там с момента основания лагеря, помнит Марию Мандель с первых дней ее работы на новом месте. Ее сразу же поразила красота Мандель и ее молодость. Она напрямую обратилась к Марии и сказала ей, чтобы та шла домой, что она слишком красива, чтобы «играть здесь в начальницу». Мария ответила: «Нет, я присягала фюреру, я никуда не уйду»¹¹.