Текст книги "Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица"

Глава 29
Oberaufseherin

Как и в Равенсбрюке, Мария выдержала испытание, став главной надзирательницей в Биркенау. Несмотря на трудности, Мандель гордилась своим профессиональным успехом и возросшим статусом. Теперь она была, пожалуй, самой важной женщиной в лагерях Гиммлера.

Заключенные обращали внимание на физические данные Марии. Уцелевшая заключенная Станислава Ржепка-Палка вспоминает, что с самого начала Мандель имела отличную выправку и была очень уверенной в себе.

– Она всегда маршировала, а не просто неспешно прогуливалась; очень уверенная в себе, очень гордая! Она всегда выглядела очень ухоженной и всегда носила с собой небольшой хлыст¹.

Зофия Циковяк рассказывает:

– Она носила юбку, очень элегантную форму, я отчетливо ее помню, у остальных форма была мятая и потасканная. Она была помешана на чистоте, ее форма была хорошо подогнана, сапоги, в отличие от остальных, блестели, хотя грязь там была до колен². К ней всегда нужно было обращаться Oberaufseherin – главная надзирательница Мандель³.

Мария держала красивую лошадь, чтобы кататься верхом для отдыха, и часто проносилась галопом между казармами, как правило, в самые ответственные моменты. «Она прекрасно умела ездить верхом»⁴. Мария также «прекрасно водила машину и мотоцикл»⁵ и, как и в Равенсбрюке, пользовалась велосипедами⁶.

На фотографии, сделанной во время церемонии открытия нового госпиталя СС в 1944 году, два высокопоставленных офицера СС, комендант Рихард Баер и архитектор Карл Бишофф, пожимают друг другу руки перед большим собранием эсэсовцев, все в форме и выглядят весьма самодовольными и самоуверенными⁷. Слева от них, между двумя крупными мужчинами, стоит Мария Мандель, руки сцеплены, форма безупречна. В этой обстановке ее маленький рост сильно контрастирует с окружающими ее мужчинами в сапогах. Поскольку она единственная женщина в этом сборище, то ее статус главной надсмотрщицы очевиден. На лице Мандель играет небольшая улыбка, и она с легкой покорностью обводит взглядом стоящих перед ней высоких мужчин. Это был действительно захватывающий момент.

Интересно, что на других планах Марию полностью затмили стоящие перед ней офицеры. Ни один из мужчин не сдвинулся, чтобы позволить ей попасть в кадр, а на некоторых фотографиях видны только ее ноги.

Как и Лангефельд до нее, в бесконечном конфликте между мужчинами и женщинами офицерами Мария непрестанно боролась за власть с уверенностью нацистского мужчины и с полным ощущением собственного превосходства. Конфликты шли с самого верха вниз. Хёсс продолжал пренебрежительно отзываться о подчиненных ему женщинах, а поскольку он сомневался в их организаторских способностях, то ввел в женском лагере параллельные должности директора лагеря, офицера-докладчика и директора по трудоустройству – все эти должности занимали мужчины.

Должность директора лагеря занимал сначала оберштурмфюрер СС Пауль Мюллер, а после – гауптштурмфюрер СС Франц Хёсслер⁸. В служебной записке комендатуры отмечается назначение Хёсслера и то, что Мария Мандель является главной надзирательницей, а также – что выглядит довольно оптимистично – что «она и Хёсслер работают вместе, согласуя свои действия друг с другом»⁹.

Хёсслер был человеком небольшого роста, с высоким гнусавым голосом и слабо выраженным подбородком. Мандель с трудом подчинилась ему, и их постоянная борьба за власть была для заключенных очевидна. «Они ненавидели друг друга! Потому что была конкуренция»¹⁰. Понятно, что отношения Мандель с Францем Хёсслером были непростыми и оставались причиной недовольства и разочарования на протяжении всего ее пребывания в Биркенау.

Среди других коллег-мужчин, с которыми тесно сотрудничала Мария, были обходительный, утонченный доктор Йозеф Менгеле и более грубый Йозеф Крамер.

По мере того как росла власть Марии и ее чувство собственной значимости, она стала отвергать доминирование со стороны Хёсслера, да и вообще почти любого представителя мужского пола. Возможно, это стало результатом давно копившейся обиды на непутевого жениха, которая наконец-то вырвалась наружу.

Станислава Ржепка-Палка вспоминает случай, когда Мария избила заключенного-мужчину.

Периодически заключенные из мужского лагеря приезжали к нам, чтобы поработать над специализированной инфраструктурой, например, электричеством. Однажды там был высокий красивый мужчина из Лодзи, который привлек внимание Мандель. Ей вожжа под хвост попала. Она начала его бить, что выглядело нелепо и смешно, поскольку по сравнению с ним она была коротышкой и должна была подпрыгивать, чтобы дотянуться до него, ударить его по лицу. Мы думали: если бы он просто замахнулся на нее, у нее не было бы ни единого шанса!¹¹

Как отмечает Александр Ласик в своем эпохальном исследовании Аушвица, «только Марии Мандель удалось занять достаточно независимое положение, чтобы она могла проводить в жизнь свою собственную политику по отношению как к заключенным, так и к эсэсовцам в женском лагере»¹².

Глава 30
Любовник

Он делал все, чтобы произвести на нее впечатление.

Она делала все, чтобы произвести впечатление на него.

Хелен Тихауэр¹

Именно в Биркенау у Марии начались следующие серьезные личные отношения в ее жизни. Оберштурмфюрер СС Йозеф Яниш был высоким и эффектным темноволосым офицером из Зальцбурга, Австрия. Яниш служил в архитектурном подразделении (Bauleitung) комплекса Аушвиц, где он работал под командованием штурмбаннфюрера Карла Бишоффа² – жирного хама и любителя избивать женщин³.

Яниш был на три года старше Марии и участвовал в строительстве крематориев и печей в Биркенау. Приехав из Зальцбурга, Яниш имел культурное образование и заинтересовался Марией из-за ее любви к музыке.

Хелен Тихауэр, работавшая в лагерной канцелярии, позже отмечала, что у Мандель «было много врожденных способностей и понимания музыки, искусства, что помогло ей завести отношения с архитектором [Янишем]. Она должна была как-то общаться с ним. Она с пониманием относилась к закону и порядку»⁴. Будучи земляками-австрийцами, они нашли и другие общие интересы.

Отношения между Марией и Йозефом были благом для Тихауэр, так как Яниш имел доступ к материалам, необходимым ей для работы в офисе. Мандель спросила Тихауэр, что ей нужно, и на следующий день, к ее изумлению, Хелен получила самое лучшее архитектурное оборудование, которое закупил Яниш⁵.

Другие заключенные описывали Яниша как очень красивого и не особо жестокого человека. Скорее, «он просто строил здания»⁶ и большую часть времени проводил в Bauleitung (управлении строительными работами).

Когда новость об их связи распространилась по женскому лагерю, заключенные с восторгом обсуждали сплетни о том, что Мандель обратилась в медицинский кабинет СС, чтобы полечиться от боли во время полового акта⁷.

Некоторые уцелевшие заключенные считают, что Яниш оказывал на Мандель сдерживающее влияние. Элла Лингенс-Райнер отметила, что в период отношений Марии и Йозефа некоторым заключенным, знавшим ее по лагерю Равенсбрюк, было трудно узнать ее в Аушвице.

– Обычно считалось, что ее благоверный запретил ей принимать активное участие в избиениях. К сожалению, позже его перевели в качестве наказания, потому что он что-то «организовал», и она вновь взялась за свое⁸.

Заключенные часто видели, как по воскресеньям Мария и Йозеф катались верхом вместе, причем Мария была одета в белую блузку с настоящей красной розой. В другое время Мария и Йозеф катались верхом рано утром, еще до переклички⁹. Тихауэр уточняла: «Чувствовала себя как в Голливуде. Красивые люди. Красивые лошади»¹⁰.

Их также видели катающимися верхом по вечерам и на закате, за действующими крематориями, извергающими дым, где по приказу лагерного начальства были вырыты огромные ямы для сжигания человеческих тел. Мощности крематориев какое-то время не хватало, и многие старые трупы были захоронены в братских могилах. Оскар Грёнинг вспоминает, что по какой-то причине пришел приказ снова открыть братские могилы и сжечь мертвецов. «Вероятно, сыграл роль страх перед заразой»¹¹.

У Грёнинга остались яркие воспоминания о тех ночах, когда костры пылали вовсю, потрескивая и дымясь; за ними ухаживали зондеркоманды, которые, казалось, были ошеломлены своей работой. Воздух был горячим, влажным, черным, словно разыгрывалась сцена из «Ада» Данте. Многие трупы выглядели так, словно пытались сесть, как будто все еще были живы. Грёнинг ярко описывает момент, когда «внезапно член одного мужчины развернулся и начал жить своей собственной жизнью», что привлекло его внимание. Ситуация была настолько запущенна, что надсмотрщики приказали сбрасывать живьем в пылающие ямы тех, кто только выходил из транспортов. Горящие несчастные кричали как сумасшедшие, люди, ожидавшие своей очереди, причитали и умоляли¹². Эти сцены, без сомнения, неоднократно наблюдали Мария и Йозеф во время своих вечерних прогулок по задворкам лагеря.

Мария уже давно перестала сомневаться в моральном облике лагерей. Теперь это было обыденностью, заключенные перестали быть людьми, а стали лишь проблемами, с которыми нужно было справляться. Если в конце концов им приходилось умирать, то так тому и быть. И если умерли от ее руки или в результате ее действий, то, значит, такова была жизнь. Она была уверена в своих действиях, уверена в праведности и необходимости того, что делала. В тот момент, похоже, она ни о чем не жалела. Мария не могла понять, во что она превратилась, отражаясь в глазах сгоравшей в огне жертвы.

Глава 31
«Дамочки»

Понимаете, дело такое. Если девушка – путана, ее отправляют в лагерь в качестве заключенной. Если она делала свои дела только в баре, то ее отправляют в лагерь надзирательницей.

Элла Лингенс-Райнер¹

Страсть Марии к порядку и дисциплине влияла и на ее общение с другими женщинами-надзирательницами. Одна из уцелевших женщин отметила, что Мандель наводила ужас даже на надзирательниц. «Увидев ее, они все стали очень старательно добиваться ее расположения, чтобы получить повышение. Она была всемогущей хозяйкой в лагере»².

Возраст женщин под началом Мандель варьировался от девятнадцати до сорока двух лет, а средний возраст составлял двадцать восемь лет ³. Как и в Равенсбрюке, большинство из них были незамужними⁴, необразованными и происходили из рабочего или среднего класса. Большинство были немками или австрийками⁵.

В своих послевоенных показаниях Рудольф Хёсс отмечал, что женщины, попавшие в Аушвиц, должны были приспособиться к тяжелым условиям, но с момента прибытия большинство из них хотели просто сбежать, вернуться к «тихой, комфортной и легкой» жизни, которой они жили в Равенсбрюке. Однако «старшие охранники лагеря были на порядок выше тех, кто пришел после них»⁶.

Элла Лингенс-Райнер в 1948 году заметила, что интеллектуальный уровень надзирательниц был поразительно низким и что она редко видела такое количество по-настоящему глупых женщин в одном месте. Она также отметила, что многие из них были сексуально раскрепощены и искали безделушки у убитых женщин, чтобы набить себе карманы. «Они жили своей бессмысленной маленькой жизнью, были жадны до всего, что можно было «организовать», занимались беспредельным взяточничеством; почти все надеялись накопить кругленькую сумму, которая поможет им обзавестись собственным хозяйством»⁷.

Мария перечислила своих приспешников в досудебных показаниях: «Подчиненными мне охранницами были Марго Дрекслер [Дрексель], Бруннер, Штанге, Брандль, Рупперт, Кок, Хассе, Франц, Фолькенрат, Венигер. Самой строгой была Дрекслер, которую я часто ругала за это»⁸.

Хотя и Хассе, и Дрексель были известны своей жестокостью, именно Дрексель стала наиболее печально известной. Дрексель была на пять лет моложе Марии, это была непривлекательная, вульгарная женщина с «неестественно худым лицом и дегенеративно выпирающими зубами»⁹, печально известная своими жестокими избиениями, а также отбором женщин и детей для отправки в газовые камеры. Она также из кожи вон лезла, чтобы мучить музыкантов женского оркестра, которые вызывали у нее неприязнь¹⁰.

Уцелевшая узница Клара Пфортш отметила, что «надзирательница Дрекслер была, одним словом, стервой. Она жестоко избивала людей. Она и меня избивала, да так, что я лишилась барабанной перепонки в левом ухе»¹¹. Клара отметила, что она, Дрексель и Мандель были примерно одного возраста и что обе надзирательницы «ладили друг с другом». Антонина Пятковская также считала, что «Мандель водила близкую дружбу с Дрексель»¹².

Герда Шнайдер вспоминает, что отношения между надзирательницами были более противоречивыми и носили характер соперничества. «О том, что Мандель получила указание «навести порядок в лагере», стало известно всему лагерю, потому что начальница подразделения Марго Дрекслер, по-видимому, была разочарована, рассчитывая самой заслужить повышение до старшей надзирательницы. С этого момента ситуация в женском лагере серьезно ухудшилась. Избиения, пинки, раздевание при входе, конфискация всех мелких вещей, которые заключенные пытались сохранить»¹³.

Среди других женщин под командованием Мандель была Алиса Орловски, грузная и неповоротливая женщина немногим старше остальных. Орловски быстро получила прозвище Krowa, Die Kuh («Корова»)¹⁴, и позже ее будут судить на том же процессе по делу о военных преступлениях, что и Марию.

Пожалуй, самой печально известной надзирательницей была Ирма Грезе, другая женщина в подчинении Мандель, одна из самых молодых и красивых женщин-надзирательниц. Грезе также служила в Равенсбрюке, и в то время ей было около двадцати лет. Светловолосая и голубоглазая, она наслаждалась абсолютной властью над заключенными под ее руководством.

Заключенные помнят запах ее духов и лака для волос, которыми она щедро обливалась. Кроме того, она умела шить и подогнала под свою фигуру униформу СС, имела обширный гардероб и пользовалась услугами заключенной портнихи из Вены¹⁵.

Мандель с переменным успехом пыталась обуздать Грезе и умерить ее различные запросы на «всякие привилегии». Одним из товаров, который был только у Грезе, стала французская живица, которой надзиратели чистили свои сапоги и униформу. Наконец, после многочисленных жалоб Мандель вмешалась и лично рассмотрела каждую просьбу, прекратив тем самым монополию Грезе на этот продукт¹⁶.

Другая коллега, Тереза Брандль, прошла схожий карьерный путь. Брандль была маленькой коренастой женщиной с раздражающим высоким голосом. Хотя она «морально и физически издевалась над женщинами, оскорбляя их достоинство, избивая и пиная, отказываясь снабжать их необходимым бельем и одеждой»¹⁷, она не была такой же напористой, что отодвинуло ее на второй план. Под конец жизни Мандель, однако, с Терезой оказалась в одной тюремной камере. Их осудили в рамках одного и того же процесса и казнили в один и тот же день.

Мария несла ответственность за всех этих женщин и за их поведение в частности. Она отвечала за все их бесчинства, в том числе и сексуального характера. Распущенность, распространенная в Равенсбрюке, продолжалась и в Аушвице. Многие надзирательницы крутили романы с одним или несколькими эсэсовцами¹⁸. Во время судебного процесса над Марией по поводу ее деятельности в Аушвице свидетельница, дававшая показания, отметила, что надзирательницы часто возвращались по домам после всяких вечеринок поздно ночью, пьяные. «Они повсюду разбрасывали пустые бутылки из-под газировки. Эсэсовцам доставляли газировку в бутылках железнодорожными вагонами, и в квартирах и коридорах всегда стояло по дюжине или около того ящиков»¹⁹. После каждой вечеринки заключенные должны были выносить корзины с битым стеклом.

Северина Шмаглевская также рассказывала об административном здании (Stabsgebäude), где среди ночных оргий, обжорства, грубых сексуальных игр и свободно распространяемого алкоголя царила атмосфера разврата²⁰. Столь развязный сексуальный дух не добавлял уважения к женщинам-надзирательницам со стороны мужчин. Эсэсовцы часто называли надзирательниц Hurren («шлюхами»)²¹.

Во время суда над Марией были даны показания о том, что происходило в ее личном доме. «Однако следующий свидетель сообщил об оргиях на богато обставленной вилле Мандель [sic] вблизи Аушвица – особенно разнузданными они становились после «хороших» казней, когда Мандель избивала женщин руками, ногами и плетью, прежде чем отправить их на смерть»²².

Командование Аушвица неоднократно предпринимало безрезультатные попытки обуздать распущенность. Артур Либехеншель написал служебную записку, в которой закрепил, что жилые помещения женщин СС закрыты для мужского персонала. «Часы посещения по-прежнему остаются до десяти вечера в комнате отдыха»²³. Это предписание было оставлено без внимания.

Одна из уцелевших пришла к выводу, что Мария Мандель была очаровательна и любезна со своими начальниками-эсэсовцами, если они имели хоть какое-то влияние. «У нее была жажда называть нас проститутками и шлюхами, хотя она сама почти каждую ночь кувыркалась в койке с очередным штурмбаннфюрером»²⁴.

Глава 32
«Манделиха»¹

Чем чаще мы видели, как умирают люди, тем меньше мы думали об их жизнях, тем меньше говорили об их смертях. И тем больше мы привыкали наслаждаться этим. И тем чаще наш внутренний голос говорил нам, что раз уж мы знаем, как это делать, то мы должны идти до конца и не оставлять уцелевших.

Жан Хацфелд, «Сезон мачете: убийцы в Руанде говорят»²

Ее отдельный кабинет. Заключенные вспоминают, как Мария с удовольствием осматривала это помещение, раздуваясь от гордости. Расположенный в отдельно стоящем деревянном здании под названием Blockführerstube [кабинет начальника блока]³, кабинет примыкал к комнате, где хранились личные карточки заключенных. В кабинете Мандель было достаточно места как для проведения допросов и наказаний, так и для управления лагерем⁴. На сленге Биркенау кабинет Мандель назывался on Vorne («спереди»). В силу его расположения все, кто входил или выходил из лагеря, были вынуждены проходить мимо кабинета⁵.

Blockführerstube находился напротив печально известного блока 25, также известного как «блок смерти», – помещения, отделенного от остальных бараков высокой каменной стеной⁶. Блок 25 использовался в качестве камеры для содержания заключенных перед отправкой в газовые камеры. Перед тем как врачи проводили отбор в блоке 25, они докладывали об этом Марии, чтобы она дала свое согласие⁷.

От этого блока веяло чем-то зловещим, оттуда исходила страшная вонь, поскольку женщины, которых днем выводили во двор, были вынуждены пользоваться открытой уборной рядом со стеной⁸. В бараке были лишь кровати из кирпича и деревянных досок, заключенных держали голыми.

Уцелевшая узница Шмаглевская вспоминала, что видела вереницы еврейских женщин, которые несли своих умирающих товарок в блок 25. «Тащат их в покрытых заскорузлыми пятнами одеялах. Остановятся, опустят свою ношу в грязь и, передохнув, идут дальше. На одеялах и одежде кровь и выделения перемешиваются с грязью»⁹.

В наши дни среди всего, что уцелело в Биркенау, именно в блоке 25 ощущается какое-то осязаемое присутствие. Если неупокоенные души и существуют на самом деле, то обитают они именно там. Даже в теплые дни температура воздуха при входе падает на несколько градусов.

В 1943 году Мария не могла закрыть глаза, уши и нос на реалии блока 25. Несчастные женщины, запертые внутри, полностью осознававшие свою судьбу, мучились от жажды. «Они рыдали, умоляя дать им воды. Десятки рук тянулись сквозь зарешеченные окна»¹⁰. Истошные крики о помощи и женские голоса, истерзанно вопящие «Убийцы, убийцы, вы должны сдохнуть в собственной крови!», были обычным явлением¹¹. Когда в блоке набиралось достаточно людей для «полной загрузки», ночью прибывали грузовики, чтобы отвезти женщин в газовую камеру¹².

Женщина, работавшая в соседнем с Мандель офисе, вспоминала про ужасы блока 25. Каждый вечер, неизменно полдевятого, прибывал грузовик с охранником-эсэсовцем. «Вскоре я слышала крики жертв, которых, избитых пистолетами и дубинками, тащили за волосы и конечности и затаскивали в грузовик. Я также слышала бессердечный смех эсэсовцев, которым обычно для этой работы наливали дополнительную порцию бренди… Грузовик за грузовиком уезжал нагруженный до тех пор, пока в блоке 25 никого не оставалось»¹³.

Глава 33
Воплощение Сатаны

Среди всего персонала лагеря не было никого кошмарнее Мандель. Она проявляла необыкновенный садизм по отношению к заключенным и, когда дело касалось избиений, всегда смотрела на нас глазами, полными ненависти. Всегда искала возможность выплеснуть свой гнев.

Мария Гакевич, бывшая узница концлагеря Аушвиц-Биркенау¹

Годы, проведенные Марией в спортивном клубе, и ее последующая работа в качестве главной надзирательницы сформировали в ней огромную физическую силу и мощь. Крепкое мускулистое тело и все более порочный нрав вылились в женщину, которую боялись во всем лагере. «Ее считали воплощением Сатаны»².

Мария всегда носила в сапоге короткий кожаный хлыст, которым часто пользовалась. Обладая рефлексами хищника, она могла нанести удар тогда, когда его меньше всего ожидали. Однажды, уходя с выступления оркестра, она резко выхватила хлыст из сапога и ударила им кого-то из заключенных «просто так»³. Другая женщина вспоминала, как Мандель остановила свою машину перед работающей заключенной, чтобы избить ее. «А потом села обратно в машину и уехала»⁴.

Хотя эсэсовцам рекомендовалось использовать плетки, палки или дубинки, а не бить заключенных голыми руками, Мария часто избивала своих жертв кулаками и, похоже, получала удовольствие оттого, что била заключенных по лицу⁵. Жертвы часто падали на землю в лужах крови, а Мария продолжала их пинать⁶.

Заключенная Геновефа Улан вспомнила, как Мандель и Дрексель избивали ее во время проверки. «Они по очереди били меня по лицу кулаками, как боксеры. Я начала терять сознание, отключаться, но устояла на ногах. Тогда одна из них вылила на пол кипящий суп, и обе, не прекращая пинать меня, вывели меня из равновесия, отчего я села в кипящую жидкость»⁷. Инстинктивно от ожога она попыталась подняться, но Мандель и Дрексель схватили ее за плечи, не давая встать. Всласть насытившись своей жестокостью, они ушли.

Анна Шиллер описала атмосферу страха, которую Мандель создавала в лагере. Если она кого-то избивала, то «ломала челюсти»⁸. Другая заключенная, Ванда Мароссаньи, вспоминала, как секретарь Мандель, Каролина Вилинска, наблюдала, как Мария так сильно избивала немецких женщин-заключенных, что приходилось смывать потоки крови⁹. Однажды Шиллер услышала, как другая надзирательница спрашивала у Мандель совета о том, как организовать перекличку. Мандель ответила, что для этого и нужна палка, которая есть у каждого надзирателя блока: «Нужно бить, ломать палки или убивать до смерти». «Убивать до смерти – это был ее любимый лозунг, который она постоянно повторяла и которому следовала. Милосердия или пощады для нее не существовало»¹⁰.

Мандель и ее подчиненные с удовольствием подвергали заключенных обыскам, которые длились по несколько часов. Большинство из них пытались собрать небольшую коллекцию предметов, которые называли своими «сокровищами», – вещи, которые помогали им выжить и наличие которых буквально значило разницу между жизнью и смертью¹¹. Северина Шмаглевская вспоминала, что надсмотрщиков интересовали не сами сокровища, а то, будет ли заключенная молить о пощаде или дрожать от страха. Если она просила вернуть ей пожитки, они громко смеялись, записывали ее вытатуированный номер и уходили. Если же она сохраняла гордость, «били, истязали, секли плетью в кровь»¹².

Однажды, летом 1943 года, когда группа из пятисот заключенных возвращалась вечером в лагерь, Мандель приказала провести проверку у главных ворот на предмет контрабанды. Ни у одной из заключенных ничего не нашли. В ярости Мария приказала произвольно выпороть каждую десятую заключенную. «В соответствии с этим Таубер отобрал каждую десятую заключенную и, сидя на табурете рядом с блоком 25, бил их плетью. Мандель стояла рядом с Blockführerstube [кабинет начальника блока] и наблюдала»¹³.

4 апреля 1943 года в блоке 20, секция А, находилось полторы тысячи заключенных. Из-за взорвавшегося огнетушителя поднялась паника. Заключенные подумали, что начался пожар, и выбежали из барака, разбивая оконные стекла. Эсэсовцы подняли тревогу, и прибыл персонал, в том числе Мандель, которая хотела наказать женщин за беспорядки. «Она, Дрексель и Таубер встали у входа в барак и били всех возвращающихся заключенных. Били их палками. Когда Мандель устала, к ней перестали пускать заключенных. Она отдохнула, а потом снова взялась за свое»¹⁴.