Текст книги "Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица"

Часть четвертая

Глава 24
Предбанник ада

Покрытый зеленью. Без единого холма. Пейзаж, раскинувшийся за окном Марии, отличался удручающим однообразием. Густой лес, земля, покрытая папоротниками.

В очередной раз отправляясь на поезде в новый пункт назначения, она негодовала в душе по поводу очередного перевода. В сопровождении Эммы Циммер и десятков отобранных вручную заключенных из Равенсбрюка Мандель прибыла в Польшу с заданием «создать порядок в лагере»¹. Но что это за невыполнимое поручение, думала она, и как именно она должна была его исполнить в том хаосе, который ее ожидал?

К моменту прибытия Марии комплекс Аушвиц разросся и состоял из трех основных лагерей: Аушвиц I, построенный в 1940 году; Аушвиц II, или Биркенау, ставший главным центром рабского труда и истребления; и Аушвиц III, Буна-Моновиц, дочерний заводской комплекс компании I. G. Farben.

Железнодорожная станция находилась на окраине городка Освенцим, переименованного немцами в Аушвиц. Мимо города протекала река Сола, и старый каменный мост вел в закрытый центр города. На окраинах тянулись постоянные стройки, которые вместе с домами были почти полностью отданы в пользование персоналу лагеря². По сарафанному радио Мария услышала, что нынешние жилые помещения для женщин-надзирательниц были довольно захудалыми и далеко не такими шикарными, как в Равенсбрюке. Для этих целей было переоборудовано здание под названием Stabsgebäude³.

Аушвиц II, получивший название Биркенау, располагался к западу от основного лагеря в березовой роще на месте бывшей деревни Бжезинка. В 1942 году единственной связью между ним и городом была одна извилистая дорога, которая вела через загруженную железнодорожную ветку. «Этот путь вел от главного лагеря через различные улицы домов к инженерным коммуникациям, мимо нескольких промышленных предприятий»⁴.

Сегодня при посещении лагеря на первый взгляд Биркенау может показаться мирной, даже безмятежной местностью. Однако по прибытии Марии лагерь, который ее ждал, оказался на деле совсем другим.

Глава 25
Ад

…Катастрофическая нехватка воды.

Мария Мандель по прибытии в Аушвиц-Биркенау¹

Запах. Именно запах поразил Марию в первую очередь: он напоминал запах перезрелых шкур в комнате отцовского дома, где выделывалась кожа, или в отхожем месте в жаркий летний день, только с пугающей примесью дыма и горелого мяса. От этого запаха некуда было деться: он был всюду, его невозможно было игнорировать.

В женском лагере не было ни воды, ни канализации. Мусор и человеческие отходы валялись повсюду, разлагаясь там, где упали. В небе не летали птицы, словно какое-то чутье заставляло их избегать этого места². Под землей стоял пугающий и непрекращающийся гул, похожий на шум в ушах, зловещий и неослабевающий³. Земля представляла собой болотную жижу, источавшую миазмы испражнений, ходить по которой нормально было невозможно⁴.

Когда ветер менял направление, чад сожженных человеческих тел мешал дышать. Глаза начинали гореть, во рту появлялся страшный, специфический привкус дыма⁵.

Бывшая заключенная Марго Ветровцова вспоминала, что в день ее прибытия «все казалось мне безумной смесью опустошенной сельской местности и холодного ада, смешанного с невиданным цирком»⁶. Заключенные женщины бродили в лохмотьях в невообразимых сочетаниях, и лишь изредка она видела женщин в обычной полосатой униформе, которая выглядела «почти благопристойно» на фоне лохмотьев. «Изредка появлялась красивая женщина, в шелковых колготках, дамских туфлях на каблуках, в розовом платье с оборками, с красивыми локонами и чистая. Это была работница лагеря»⁷.

Антонина Козубек была переведена в Аушвиц в той же группе, что и Мандель. Она и остальные видели тела, оставшиеся после резни в подлагере Буды, выброшенные на помост как «черное месиво»⁸, и были потрясены условиями содержания. «Бараки, в которые нас поселили, были тусклыми, поскольку там не было света. В Равенсбрюке было очень чисто, поэтому мы не могли привыкнуть к грязи и блохам в бараке»⁹. Мария вторила потрясению остальных надзирательниц.

Условия были невыносимыми, и мне пришлось только покачать головой, – как такое возможно! – учитывая, что я привыкла к чистоте в лагере Равенсбрюк. Я не верила своим глазам: ужасные условия! Там ютилось около 7000 женщин, в состоянии такого истощения и апатии, что им было наплевать на жизнь, демонстративно, и в результате весь лагерь представлял собой одну огромную выгребную яму¹⁰.

Здесь не было канализации, и ходить приходилось по болотистой земле, проваливаясь до колен – почва была глинистой, и человек проваливался в землю и едва мог выбраться, в блоках не было дверей, поэтому они были мокрыми и грязными, и повсюду ощущалась катастрофическая нехватка воды. По всему периметру блоков и снаружи валялись трупы.

Немецкий врач, содержавшийся в лагере, Элла Лингенс-Райнер, описывала канавы у лагерной улицы, полные грязи, мисок и остатков еды, которые использовались в качестве туалета. «Женщинам часто приходилось вылизывать свою еду из мисок, как собакам. Единственный источник воды находился непосредственно рядом с уборными, и этой же струей воды, толщиной в палец, приходилось смывать экскременты. Женщины стояли, пили и пытались унести с собой воду в какой-нибудь емкости, в то время как их товарки по несчастью облегчались прямо рядом с ними»¹¹.

Во время своего ознакомительного тура по лагерю к Марии подошли несколько немецких женщин.

Их разместили в деревянном бараке без окон. У входа стояли две молодые девушки, больные. Их ступни были отморожены, ноги черные до щиколоток. Я расстроилась и хотела отвести их в больницу [Ревьер]. Они отказались идти туда и желали умереть прямо на месте. [Они сказали], что в больнице еще хуже. В отделении лежали очень больные люди, бедные отчаявшиеся души, которые на коленях просили меня не оставлять их одних и помочь им¹².

Войдя в очередной примитивный барак, Мария заметила, что строение было возведено беспорядочно. Не было ни фундамента, ни почти никаких досок, ни водопроводных труб¹³. Было темно и затхло, пахло немытыми телами и мочой. Со всех сторон до нее доносились постоянные кашель и стоны. Убогие полки для сна напоминали клетки для коров или свиней. Женщины развешивали свою мокрую одежду на балках для просушки, создавая жуткую картину¹⁴. Мария с отвращением отшатнулась, когда поняла, что бараки и их обитатели заражены вшами, их тела и постельное белье кишат этими прожорливыми тварями. Ее сопровождающий объяснил, что из-за недостатка воды в лагере Биркенау всегда было много вшей. По этой причине всем заключенным был дан приказ держаться на расстоянии не менее трех метров от любого эсэсовца¹⁵.

Комендант лагеря Хёсс подтвердил первоначальные впечатления Марии о том, что условия в женском лагере были ужасными, гораздо хуже, чем в мужском, в основном из-за крайней скученности. Хёсс описывал переполненные по самые крыши бараки и отсутствие даже самых элементарных санитарных условий¹⁶. Моча и фекалии валялись под ногами, а все вокруг было черным от вшей. Свирепствовали тиф и самоубийства.

Хёсс винил в ужасных условиях самих заключенных. «Когда женщины достигали точки невозврата, они полностью запускали себя. Они шатались по зоне, словно призраки, абсолютно лишенные воли, и их приходилось буквально толкать, пока однажды они просто тихо не умирали»¹⁷. Мандель также винила заключенных. «Люди выглядели плохо: грязная одежда, вши и блохи. Никаких помещений для мытья, но у заключенных не было желания мыться, и они скатывались все дальше и дальше вниз по наклонной»¹⁸.

Позже Мария говорила: «Первое впечатление от Биркенау заставило меня задуматься, надо ли ехать в Берлин к Глюксу, – сообщить, что я, возможно, не смогу там работать»¹⁹.

Глава 26
Порядок и дисциплина

Мне совершенно ясно, что в таком большом лагере обязаны быть порядок и дисциплина.

Мария Мандель¹

Мария была потрясена хаосом, творившимся в Биркенау. С точки зрения логистики перед ней стояли грандиозные задачи. Если рассматривать реакцию Мандель через призму административного кошмара, убрав человеческий – или человеколюбивый – фактор, то многие ее решения кажутся вполне логичными.

Заключенная Антонина Козубек рассказывала, что одними из первых действий Марии были подвод электричества в бараках, чтобы был свет, установка печей в бараках для отопления и устройство туалета из деревянных досок в уборной².

Позже Мандель заявила: «Я пыталась достать для женщин чистую одежду и белье, но лагерная прачечная не могла ничего предоставить, поэтому я организовала в неиспользуемом бараке прачечную с тазами и мылом». Заключенные-мужчины из Биркенау были направлены для помощи в строительстве, и она организовала снос внутренних стен, но «была поймана начальником строительства и получила рапорт, который отправился к Полю».

От Поля я получила письмо, в котором он спрашивал, почему я действовала по собственной инициативе. Я описала ему ужасную ситуацию в лагере и получила строгий выговор. [Но] после этого я получила нижнее белье, платья, мыло, расчески и немного успокоилась³.

Больные заключенные в лагере «отбирались врачом СС и заключенным Вайсом и отправлялись в блок 25, отгороженный стеной карантинный барак, чтобы не допустить распространения болезней»⁴.

Мандель описывает и другие первые шаги, которые она предприняла в управлении лагерем.

Я приказала вымыть стены внутри и снаружи, и снаружи покрасить их… Для внутренних помещений я заказала мел и белую краску. Кровати были вычищены, а 600 соломенных матрасов в ужасном состоянии были сожжены. Для уборки лагеря я одолжила лопаты со стройки, в чем мне помог Таубер [оберштурмбаннфюрер СС Антон Таубер]⁵.

Мандель получила разрешение носить женщинам в офисах длинные волосы и попросила Хёсса и доктора Эдуарда Виртса, главного врача СС в Аушвице, об улучшениях и медсестре в санчасть. Они предложили ей написать письмо с описанием условий доктору Лоллингу в Ораниенбурге и попросить о помощи. Так она и сделала, но он дважды отклонил просьбу, сославшись на отсутствие свободного медперсонала и приказав ей укомплектовать штат из населения лагеря⁶.

Мария часто сталкивалась с разочарованием и в других своих попытках улучшить условия в женском лагере. В своих досудебных показаниях она заявила, что положение мужчин-заключенных в Аушвице было лучше во всем, что касается провизии. У них было достаточно возможностей получить все, так как они активно работали во всех отделах. О том, что заключенные-мужчины совершенно не заботились о благополучии женщин, можно судить по следующему факту:

Когда мужчинам пришлось покинуть лагерь, чтобы освободить место для женщин, на все просьбы помочь работать в нашем лагере они отвечали отказом. Они вырвали все электрические провода, выключатели, патроны и лампочки. Мне пришлось обратиться к руководству, чтобы все отремонтировать.

Мы, надзиратели, столкнулись с этими ужасными условиями, в которых приходилось выполнять свою работу. Я провела в Аушвице всего четыре недели, а уже семь надсмотрщиков попали в больницу с тифом. Мне почти некем было руководить, так как некоторые оставались в больнице по году. Нам не разрешали заходить в палаты в своих платьях и нижнем белье, так как они были полны блох и вшей из лагеря. Это было ужасно⁷.

Постепенно условия несколько улучшились. Мандель продолжала просить у Хёсса положить бетонные полы, на что тот приказал ей обратиться напрямую к начальнику строительства Бишоффу, потому что как женщине ей было проще добиться результата. Бишофф отказался. В конце концов Мария получила от Освальда Поля разрешение на установку штампованных глиняных полов в казармах и отметила, что «с ними было невозможно содержать все в чистоте и без вшей». Врачи часто менялись. «Приехал Менгеле и очень много сделал. Доктор Виртс помог с теплой водой, так что тиф и эпидемии сократились»⁸.

Глава 27
Appell. Перекличка была пыткой

Чтобы спасти друг другу жизнь, мы тащили за собой больных, умирающих и держали их на руках в течение этих нескончаемых часов оцепенелого, зверского страдания.

Жизелла Перл, врач из числа заключенных, лагерь Аушвиц-Биркенау¹

Мало найдется рассказов о жизни в Биркенау, в которых бы не упоминались ежедневные переклички. Заключенный Александр Кинский позже заметил, что, когда Мандель входила в лагерь, начиналась суматошная перекличка, и Мандель всегда присутствовала на ней. Нацистская страсть к порядку превращала переклички в задачу первостепенной важности, и Мария знала, что одной из ее главных задач на посту главной надзирательницы будет их организация. Для надзирателей, а особенно для заключенных, это была обременительная и сложная задача. Переклички могли длиться по несколько часов, часто в ужасную погоду. Заключенные, одетые в неподходящую одежду и лишенные нормального питания, терпели как могли. Позже эти переклички превратились в отбор тех, кто будет жить, а кто умрет, разделяя заключенных на больных и здоровых. Чрезвычайные страдания во время перекличек стали рефреном, который будет часто повторяться во время суда над Марией за ее военные преступления².

Мария заявила: «Когда я приняла в управление лагерь, то даже не могла определить точное количество заключенных. Чтобы обеспечить порядок, мне пришлось составить каталог заключенных. С этой целью и с согласия политотдела были организованы две воскресные переклички. Учитывая беспорядок, который я обнаружила, и отсутствие какой-либо организации, эти переклички были долгими, затягивались на весь день. Я утверждаю, что во время этих воскресных перекличек никто из заключенных не умер. Разве что некоторые заключенные падали от истощения»³.

Уцелевшие помнят, какой хаос творился во время тех ранних перекличек. Хелен Тихауэр, заключенная, которая находилась в женском лагере почти с самого его основания, вспоминала хаос административного процесса, в котором женщины-охранники с трудом продвигались в своем деле. Заключенные прятались, перебегали от одной группы к другой, а номера не совпадали, и весь процесс приходилось начинать сначала. Позже Мария говорила, что «дела с перекличкой заключенных обстояли ужасно»⁴.

В субботу, 6 февраля 1943 года, Мария инициировала и контролировала затяжную перекличку в женском лагере Биркенау, которая длилась на жутком морозе с трех утра до пяти вечера⁵. В результате погибло более двух тысяч заключенных⁶.

Рассказы об этом ужасном Appell (перекличке) ярко сохранились в памяти уцелевших. Герда Шнайдер вспоминает, что с наступлением дня всем заключенным было приказано выйти на улицу. Процедуры по уничтожению вшей на заключенных шли «по плану», и женщины в скудных одеждах стояли там весь день.

– Наконец во второй половине дня приказали маршировать обратно в лагерь, и многие женщины настолько окоченели и замерзли, что не могли пошевелиться. Этих людей отводили в сторону и умерщвляли газом. Это был самый ужасный Appell, который кто-либо мог вспомнить⁷.

Условия в лагере продолжили ухудшаться в течение следующих нескольких месяцев, пока, наконец, в сентябре 1943 года Мария не обратилась к Хёссу. «Я рассказала ему об ужасных условиях, и он отправился со мной в лагерь. Я верила, что он никогда не видел таких условий, и он пообещал помочь». По специальному приказу здоровых и больных заключенных разделили⁸. С этого момента учащались выборочные переклички, они становились все более продолжительными и интенсивными.

Чтобы сделать процесс более обременительным, добавлялись новые пункты. Нередко Мандель приказывала, чтобы заключенные поднимали руки над головой на протяжении всего времени⁹. Также регулярной практикой для новых заключенных в карантине были переклички в течение всего дня в Wiese («Луг») – на саркастически прозванном бесплодном и ледяном участке, который находился недалеко от конца блока 15. Там заключенные выковыривали друг у друга вшей, некоторые падали в обморок, некоторых избивали¹⁰.

Хелена Нивиньская вспоминала, что «во время подсчета ни один заключенный не смел даже шелохнуться, потому что каждое нарушение жестокой лагерной дисциплины могло закончиться трагедией. Мы были полностью запуганы»¹¹. Анита Ласкер-Валль отметила, что, поскольку заключенные почти без исключения страдали от дизентерии, «говоря простым языком, многие из нас просто стояли там с дерьмом, стекающим по ногам, в полной агонии… Невозможно передать, насколько запредельными были наши страдания»¹².

Позже, в 1943 году, после общей переклички, в ходе которой четыре тысячи женщин были отобраны в газовые камеры¹³, Мандель приказала кухне приготовить на четыре тысячи ужинов меньше на следующий день¹⁴. Эти переклички стали для нее обычным делом.

Глава 28
Обычная жизнь

Вот таким был лагерь Аушвиц; там можно было чувствовать себя вполне сносно, если не обращать внимания на все остальное.

Оскар Грёнинг¹

Унтершарфюрер СС Оскар Грёнинг, находившийся в Аушвице в то же время, что и Мария Мандель, вспоминает, что жизнь в лагере была вполне «нормальной жизнью», которую он сравнивал с маленьким, хорошим, средненьким немецким городком². «В Аушвице была одна сторона жизни и другая (в Lager [лагере]), и эти две стороны были более или менее разделены»³.

Жилые помещения и административные кабинеты для эсэсовцев были разделены и тщательно контролировались. Массивные кирпичные бараки были окружены цветущими клумбами и тщательно ухоженными газонами⁴.

В Stabsgebäude, где размещались Aufseherinnen (главные надзирательницы), женщинам-заключенным поручали ухаживать за персоналом. Нижние этажи занимали остальные надсмотрщицы, в том числе поначалу и Мария Мандель. Позже, на суде над Марией, одна из уцелевших женщин сказала, что «в Брезезинке я знала Мандель, потому что часто работала в Stabsgebäude, где у женщин-эсэсовок были парикмахеры, слуги, и с этими женщинами обращались как с принцессами»⁵.

Еду, а также дополнительный рацион алкоголя привозили из-за пределов Аушвица⁶. Типичный обед эсэсовца состоял из густого томатного супа, половины жареного цыпленка и шарика ванильного мороженого⁷. Эсэсовцы спали на удобных кроватях, покрытых мягкими клетчатыми одеялами⁸. В «городке СС Аушвиц» были парикмахерская и специальный барак, где свободный от дежурства персонал мог собираться и общаться, а также столовая, театр и кинозал⁹.

Мария описывала лагерную комнату, частично занятую надсмотрщиками – мужчинами и женщинами, многие из которых были этническими немцами, незнакомыми ей¹⁰. Грёнинг описал людей, играющих по вечерам в карты и кости (любимой игрой был «Скат»), а также различные спортивные группы для мужского персонала. Во внутренней части сторожевой зоны даже был магазин «Таг»¹¹.

Он отметил, что в столовой были такие мелочи, как мыло для бритья, кисточки, стаканчики для питья и небольшие закуски, но персонал также часто посещал овощной магазин, где можно было купить кости для супа¹². И Грёнинг, и Мандель наслаждались совместными танцами и концертами в главном лагере, где был «очень хороший оркестр заключенных, [который] играл марши, оперетту и другие музыкальные произведения с 11:00 до 12:30 перед офисом коменданта». Местные концерты были не хуже хороших концертов в курортном городе¹³.

Артур Либехеншель, занимавший должность коменданта Аушвица с декабря 1943 по май 1944 года, организовывал и другие специальные развлечения для персонала лагеря, включая постановки опер в Катовице, спектакли регионального государственного театра, детские утренники для семей СС и выступление Катовицкого симфонического оркестра¹⁴. Он отметил, что «в комендатуре концлагеря Аушвиц до двух часов дня 12 декабря 1943 года можно будет принимать заказы на рождественские елки для различных рот, их отделов и секций». Либехеншель также отмечал, что часто ходил ужинать в Hotel zur Post, «маленький причудливый старый ресторанчик в городе»¹⁵.

Хельга Шнайдер вспоминает, как ее мать, женщина-надзирательница в Биркенау, хвасталась их хорошими условиями, в то время как многие другие в Европе страдали от страшнейшего голода.

– У нас было все, товарищи следили за тем, чтобы мы ни в чем не нуждались: настоящий кофе, салями, масло, польская водка, сигареты, душистое мыло. У нас были шелковые чулки и настоящее шампанское, правда, только на Рождество¹⁶.

Она продолжает:

– Я, например, была настоящим книжным червем, и когда товарищи возвращались из Берлина, то всегда привозили мне что-нибудь интересное почитать¹⁷.

После того как Мария провела в Аушвице несколько месяцев, она приобрела частную виллу в этом районе¹⁸. После этого она покинула Stabsgebäude и жила в отдалении от других эсэсовцев¹⁹.

Многих офицеров СС и женщин-надзирательниц навещали родственники и друзья. Ирен, жена Йозефа Менгеле, навещала своего мужа и описывала «счастливые дни», когда они плавали и собирали ежевику на варку варенья²⁰.

Позже Мария написала, что ее навещал двоюродный брат. Жители города Мюнцкирхен соглашались с этим, утверждая, что Мария Грубер была двоюродной сестрой, которую Мария взяла с собой в Аушвиц, где работала. «Она не выдержала и уехала»²¹. Хелен Тихауэр также вспоминает, что у Марии были люди, которые навещали ее «время от времени»²².

Для визитов друзей и родственников Оскар Грёнинг и многие другие использовали гостиницу напротив железнодорожного вокзала, которая носила название «Оружейный дом СС», где гости из рейха могли нормально заселиться и остаться на ночь. Многие из его товарищей так и поступали. Он находил заявления знакомых Марии Мандель о ее гостях «абсолютно правдоподобными»²³.

Сотрудники и помощники СС также могли брать отпуск (Грёнинга отправили на несколько недель в лыжный домик, чтобы он восстановился после болезни²⁴), и многие регулярно посещали Солахутте, близлежащий курорт, где они могли охотиться, ходить в походы, загорать, наслаждаться озерами и парками. На одной из фотографий женщины-надзирательницы в большой группе наслаждаются свободным от работы временем, общаясь с веселыми мужчинами – офицерами СС, один из которых играет на аккордеоне²⁵. Позже Грёнинг говорил: «Особая ситуация в Аушвице способствовала возникновению дружеских отношений, о которых я с радостью вспоминаю»²⁶.