Текст книги "Итальянские каникулы"

Еще не поздно уйти. Она даст ему понять, что все это большая ошибка, колоссальная ошибка, мать всех ошибок. Сколько денег можно оставить жиголо за несделанную работу? А как насчет чаевых? Может…

Но он ничего не делал. Просто обнимал ее, и все казалось не так уж плохо, хотя и продолжалось довольно долго. Совсем другие ощущения, чем с Майклом. Его рост, конечно, действует на нервы, но приятно ощущать такую силу.

Он наклонил голову, и она попыталась отстраниться, потому что была не готова к поцелуям. Но тут же напомнила себе, что и это тоже часть ритуала очищения.

Его губы коснулись ее губ как раз под нужным углом. Скольжение его языка было идеальным: не слишком застенчивым, не слишком удушливым. Поразительный поцелуй, элегантно исполненный. Никаких хлюпающих звуков. Можно сказать, безупречный. Но даже в хмельном тумане она понимала, что сам он ничего не вкладывает в этот поцелуй. Просто прекрасная демонстрация профессиональных навыков. Вот и хорошо. Именно этого и стоило ожидать, если бы у нее было достаточно времени чего-то ожидать.

Что она тут делает?!

«Заткнись и позволь человеку выполнять свою работу. Думай о нем как о сексзаменителе. В конце концов, все уважаемые психоаналитики используют подобных людей, не так ли?»

Он определенно считал, что торопиться не стоит, и ее кровь немного быстрее побежала по жилам. Нужно отдать ему должное: он достаточно нежен.

Не успела она опомниться, как его рука проникла под свитер. Но Изабел не пыталась объяснить, что она еще не готова. Майкл был не прав. Она вовсе не стремится все взять под контроль. Кроме того, прикосновения Данте были приятны, поэтому она не могла оставаться совсем уж равнодушной.

Он щелкнул застежкой ее лифчика, и она снова окаменела.

«Расслабься и позволь человеку работать. Все совершенно естественно, даже если ты видишь его впервые».

Он погладил ее по спине.

Придется позволить ему все. Даже провести пальцем по соску. Да, именно так.

До чего же он все умело проделывает… И сколько же времени все это у него занимает? Может, они с Майклом чересчур торопились достичь финиша, но чего можно ожидать от целеустремленных трудоголиков?

Данте, похоже, нравилось ласкать ее груди, и это очень приятно. Майклу тоже они нравились, но Данте казался настоящим ценителем.

Он увлек ее к кровати и поднял свитер. Раньше он только касался грудей, теперь же еще и видел их, и это казалось почти неприличным. Вмешательством в самое личное. Но, опустив свитер, она докажет правоту Майкла, поэтому приходилось стоять с поднятыми руками.

Он взвесил на руке ее грудь. Поднял, сжал и, наклонив голову, глубоко втянул сосок ртом. Ее тело сорвалось с мертвого якоря.

Она почувствовала, как скользят по бедрам слаксы, и, не желая оставаться в стороне, сбросила туфли. Он отступил ровно на такое расстояние, чтобы без помех стянуть с нее свитер и лифчик. Ничего не скажешь, этот человек умеет управляться с женскими одежками. Никакой возни, лишних движений – все идеально, вплоть до бессмысленных итальянских нежностей, которые он шептал ей на ухо.

Она стояла перед ним в бежевых кружевных трусиках и золотом браслете со словом «Дыши», выгравированным на внутренней стороне. Он снял свои туфли и носки – без всякой неловкости, расстегнул черную рубашку с ленивой грацией стриптизера, открывая один идеально очерченный мускул за другим. Сразу видно, сколько он трудится, чтобы сохранить рабочий инструмент в наилучшей форме.

Большие пальцы Данте прижались к ее соскам, все еще влажным от его слюны. Он сжал их двумя пальцами, и она куда-то уплыла, далеко-далеко, от всех бед и забот.

– Bella[14]14
  Красавица ит.


[Закрыть], – прошептал-промурлыкал он, как насытившийся лев.

Его рука, скользнув по бежевому кружеву между ее ног, стала потирать нежную плоть, но для этого она еще не была готова. Данте не помешало бы взять еще несколько уроков в школе жиголо.

Не успела она это подумать, как кончик его пальца медленно обвел кружево, и она судорожно схватилась за его руку, боясь упасть. Ослабевшие ноги подгибались. Почему она вечно воображает, будто может указывать другим, как делать их работу? Очередное напоминание о том, что и она не всезнайка и вовсе не может считаться экспертом в подобного рода вещах, да и во многом остальном тоже… Впрочем, вряд ли ей потребуются еще какие-то напоминания.

Элегантным жестом откинув одеяло, он уложил ее и сам растянулся рядом столь изысканно-точным движением, словно брал уроки у хореографа. Ему следовало бы писать книги типа «Секс – секреты лучшего итальянского жиголо». Впрочем, книги следовало писать им обоим. Ее будет называться «Как я сумела доказать, что была и осталась настоящей женщиной, и исправила ошибки прежней жизни». Ее издатель мог бы продавать их в наборе.

И сейчас она платила за это, а он дотрагивался до нее, так что настала пора ответить тем же, хотя они едва знали друг друга и это казалось чересчур преждевременным.

«Прекрати ты это!»

Она начала свое нерешительное исследование с его груди, перешла к спине. Майкл мгновенно откликался на ее ласки, но совсем не как этот человек.

Ее руки прокрались к его животу, бугрившемуся мышцами, как у атлета. Его брюки куда-то исчезли – когда он успел их снять? – а трусы были из черного шелка.

«Ну же, давай, не медли!»

Она коснулась его через тонкую ткань и услышала короткий полустон-полувсхлип, непонятно только, искренний или притворный. Пока было несомненным одно: он обладает врожденным талантом жиголо и несомненным умением обращаться с женщиной.

Она ощутила, как с бедер сползли трусики.

«А ты ожидала, что они так и останутся на месте?»

Он перенес свой вес на локти и стал целовать внутреннюю сторону ее бедер. Тревожные сирены уже вопили во всю мочь. Его губы скользнули выше, и Изабел, сжавшись, схватила его за плечи и оттолкнула. Некоторых вещей она допустить не может, даже ради того, чтобы стереть прошлое.

Он поднял голову, и в полумраке она увидела в его глазах вопрос. И безмолвно покачала головой. Он пожал плечами и потянулся к прикроватному столику.

Подумать только, она ни разу не вспомнила о презервативе! Похоже, просто подсознательно стремится к собственной гибели!

Он натянул презерватив так же ловко, как делал все остальное, и уже привлек ее к себе, когда она, отчаянно цепляясь за последние остатки здравого смысла, подняла вверх два пальца.

– Due? (два)

— Duex, s'il vous plaot*. (Два, пожалуйста фр.)

С красноречивой миной, по-видимому, означавшей «спятившая иностранка», он потянулся ко второму кондому. На этот раз пришлось приложить усилия, чтобы натянуть одну резинку поверх другой, и она отвела глаза, потому что неуклюжесть делала его более человечным, а этого ей не хотелось.

Его рука погладила бедро, развела ее ноги: очевидно, ее ждали все новые утонченные ласки. Но эта близость показалась невыносимой. Из уголка глаза медленно поползла слеза. Изабел повернула голову и промокнула слезу наволочкой, пока он ничего не заметил. Она хотела оргазма, черт возьми, не пьяных слез жалости к себе. Восхитительного оргазма, который прояснит ей голову и позволит уделить все внимание преобразованию собственной жизни.

И она потянула его на себя, а когда он замялся, дернула еще сильнее, поэтому он наконец подчинился. Его волосы мазнули по ее щеке, и она услышала его прерывистое дыхание. Его палец скользнул внутрь, и это было приятно. Ей следовало бы заставить его лечь на спину, а самой оказаться сверху.

Его прикосновения становились все медленнее, все обольстительнее, но она хотела поскорее достичь того, к чему стремилась, подняла бедра, чтобы поскорее вобрать его целиком. Он снова сделал, как она хотела, и стал входить в нее.

Она сразу поняла, что он в отличие от Майкла чересчур велик, но стиснула зубы и извивалась под ним, пока он не потерял контроль над собой и не погрузился в нее.

И застыл.

Она призывно изогнулась, требуя поспешить, помочь добраться туда, где она хотела быть, закончить поскорее, так чтобы она могла забыться хоть на минуту, прежде чем трезвый шепот, наполнивший ее пропитанный вином мозг, не сменится паническими воплями. И тогда придется признать тот суровый факт, что она нарушает все принципы, в которые так искренне верила, и это плохо. Неправильно. Дурно.

Он пошевелился, приподнялся и уставился на нее затуманенными похотью глазами. Она закрыла свои, чтобы не смотреть на него. Не видеть совершенства. Он сунул руку между их телами, стал ласкать ее, но его терпение только ухудшило ситуацию. Вино подкатило к самому горлу. Она оттолкнула его руку и качнула бедрами. Он понял намек и ответил медленными сильными толчками. Изабел закусила губу и стала считать от десяти до одного, потом от одного до десяти и снова оттолкнула его руку, борясь с тоскливым ощущением измены себе самой.

Прошло много-много вечностей, прежде чем он наконец забился в конвульсиях. Она терпеливо вынесла его содрогания и подождала, пока он не перекатится на бок. И, едва освободившись, буквально слетела с кровати.

– Аннетт?

Она, не обращая внимания, молниеносно натянула одежду.

– Аннетт? Che problema с'и?[15]15
  В чем дело?


[Закрыть]

Изабел сунула руку в сумочку, бросила на кровать несколько банкнот и ринулась к двери.

Восемнадцать часов спустя слепящая головная боль ничуть не уменьшилась. Сейчас Изабел была где-то к юго-западу от Флоренции, пытаясь вести «фиат-панду» с заедающим рычагом переключения скоростей, в безлунной ночи, по незнакомой дороге, с дорожными знаками на языке, которого она не понимала. Вязаное платье собиралось толстыми складками под ремнем безопасности, и она так ослабела и размякла, что не смогла причесаться. И ненавидела себя, неопрятную, растрепанную распустеху. Интересно, сколько губительных оплошностей может сотворить умная женщина и все же держать высоко голову? Учитывая состояние ее собственной головы в настоящий момент, оплошностей даже слишком много.

Справа промелькнул дорожный знак, так быстро, что она не успела ничего прочитать. Пришлось сбросить скорость, подтянуться к обочине дороги и заставить себя осадить назад. Можно не волноваться, что налетишь на кого-то: здесь, по-видимому, вообще не ездят машины.

Тосканская сельская местность славится поразительно красивыми пейзажами, но Изабел отправилась в путешествие с вечера и поэтому пока что ничего не смогла разглядеть. Наверное, нужно было выехать пораньше, но она ухитрилась вытащить себя из постели только во второй половине дня, а потом долго сидела перед окном и смотрела вдаль, пытаясь молиться, но не находя слов.

Фары «панды» осветили единственное слово: КАСАЛЕОНЕ. Изабел включила освещение в салоне, вытащила карту и увидела, что каким-то образом умудрилась выкатиться задом на нужную дорогу. Господь хранит дураков.

«Так где же ты был прошлой ночью, Господи?!»

Разумеется, где-то в другом месте, сомнений нет. Но стоит ли винить Бога или даже все выпитое вино за то, что случилось вчера? Недостатки собственного характера подвигли ее на совершенно невероятную глупость. Она отвергла все, во что верила, только чтобы обнаружить простую истину: доктор Фейвор, как всегда, оказалась права. Секс не может исцелить того, что уже сломано внутри.

Она снова выехала на дорогу.

Как у очень многих людей, ее душевные раны были нанесены еще в детстве, но сколько можно осуждать родителей за собственные неудачи? Ее родители были преподавателями колледжа, привычной средой обитания которых стали окружающий их душевный хаос и эмоциональные эксцессы. Ее мать пила, славилась своим умом и была невероятно сексуальна. Ее отец пил, славился своим умом и был невероятно груб. Несмотря на несомненный авторитет в определенных областях знаний, они так и не сумели добиться зачисления в штат ни одного колледжа. Мать имела несчастную склонность заводить романы со студентами, а отец имел не менее несчастную тенденцию затевать безобразные ссоры с коллегами. Изабел провела детство, таскаясь за ними из одного университетского города в другой: невольный свидетель безалаберной жизни родителей.

В то время как другие дети мечтали ускользнуть из-под родительского надзора, Изабел жаждала некоей внутрисемейной гармонии, которой так и не дождалась. Родители использовали ее как пешку в своих бесконечных поединках. В отчаянной попытке сохранить себя девушка, едва достигнув восемнадцати лет, ушла из дома и с тех пор жила, как считала нужным. Шесть лет назад отец умер от цирроза, а вскоре за ним последовала мать. Изабел исполнила свой долг, но скорбела не столько по ним, сколько по зря растраченным жизням.

Свет фар скользнул по узкой извилистой улочке с живописными каменными зданиями, стоявшими у самой дороги. Чуть дальше она заметила скопление магазинчиков, закрытых на ночь металлическими решетками. Все в этом городке казалось древним и причудливым, если не считать гигантского постера с Мелом Гибсоном на стене здания. Чуть пониже названия картины, буквами поменьше, было выведено имя Лоренцо Гейджа.

И тут ее наконец осенило. Правда, поздновато. Живопись Ренессанса ни при чем! Этот Данте – двойник Лоренцо Гейджа, скандального актера, недавно доведшего до самоубийства ее любимую актрису!

Ее опять затошнило.

Сколько фильмов с участием Гейджа она видела? Четыре? Пять? И то слишком много, но Майкл любил картины в стиле экшн: чем больше насилия, тем лучше. Теперь с нее хватит! Больше никогда в жизни!

Хотелось бы, конечно, знать, испытывает ли Гейдж хотя бы слабые угрызения совести из-за гибели Карли Свенсон. Возможно, трагедия сделала ему дополнительную рекламу. Почему приличных женщин так и тянет к мерзавцам? Должно быть, дело именно в стремлении спасти. В потребности верить, что лишь ты нашла в себе достаточно сил, чтобы превратить распутного шалопая в достойного мужа и отца. Жаль только, что это не так-то легко.

Выбравшись из города, она снова включила освещение и уткнулась в карту. Потом прочла указания: «Проехать по дороге из Касалеоне около двух километров и свернуть направо у Расти Эйп». (рыжая обезьяна )

Расти Эйп?

Она представила облупившегося Кинг-Конга и зябко повела плечами.

Еще два километра – и свет фар выхватил бесформенный силуэт на обочине дороги. Изабел сбавила скорость и увидела, что Расти Эйп – вовсе не разновидность гориллы, а бренные останки «эйп» – одного из тех небольших транспортных средств, так любимых европейскими фермерами. Эта жестянка когда-то была знаменитым трехколесным грузовичком «эйп», хотя все шины были давно сняты.

Она свернула, и под днищем застучали камни. В указаниях упоминался вход в «Villa dei Angeli», виллу Ангелов.

Поэтому она провела «панду» через очередную путаницу идущих в гору дорожек, прежде чем увидела открытые железные ворота, отмечавшие въезд в виллу. Усыпанная гравием аллея, скорее похожая на тропу, именно та, которую она искала, находилась совсем рядом. «Панду» бросало из стороны в сторону, щебень и камешки летели из-под колес.

Перед ней выросло темное сооружение. Изабел нажала на тормоза. Она была поражена. Потом все же выключила зажигание и откинулась на спинку кресла. В душе нарастало отчаяние. Эта полуразрушенная, заброшенная груда камней и есть тот сельский домик, который сняла Дениз? Не тщательно отреставрированное здание, как объяснял риелтор, а грязная хижина, выглядевшая так, словно внутри до сих пор жили коровы.

Одиночество. Отдых. Размышления. Действие.

Сексуальное исцеление больше в ее планы не входило. Она не будет даже думать об этом.

Одиночества тут сколько угодно, но как возможно отдыхать, а тем более обрести атмосферу, способствующую размышлениям, будучи запертой в этой руине? А размышления жизненно важны, если она хочет составить план действий, чтобы вернуть жизнь в прежнее русло. Ее ошибки накапливаются с угрожающей скоростью. Трудно припомнить, когда она в последний раз действовала, как уверенный в себе и своих знаниях компетентный человек.

Изабел потерла глаза. По крайней мере хоть одна тайна разгадана. Теперь понятно, почему плата за аренду так ничтожна.

Она едва нашла в себе силы выйти из машины и подтащить чемоданы к двери. Стояла такая тишина, что она слышала звук собственного дыхания. Она бы отдала все за дружеский вой полицейских сирен или уверенный рокот самолета, летевшего из Ла-Гуардиа. Но здесь раздавался только треск кузнечиков.

Грубо сколоченная деревянная дверь была не заперта, как и обещал риелтор, и когда Изабел тронула ее, раздался совершенно киношный скрип, как в фильме ужасов. Она уже приготовилась защищаться от стаи летучих мышей, но ничего более зловещего, чем затхлый запах старых камней, не обнаружилось.

«Жалость к себе парализует, друг мой. Как и менталитет жертвы. Ты не жертва. Ты снова наполнена великолепной силой. Ты…»

«Да заткнись ты», – велела она себе и стала шарить по стене, пока не нашла выключатель торшера с лампой мощностью не более чем у лампочки из елочной гирлянды. Все же Изабел смогла рассмотреть холодный голый пол, выложенный плиткой, несколько древних предметов обстановки и неприветливую каменную лестницу. Хорошо еще, что коров нет.

Поняв, что сегодня она вряд ли сможет что-то сделать, Изабел схватила самый маленький чемодан и поплелась наверх, где нашла действующий туалет и даже душ – спасибо тебе, Матерь Божья, – а также маленькую неуютную спальню, больше похожую на монашескую келью. Какая горькая ирония, особенно после того, что она проделывала прошлой ночью!

Рен стоял на Понте алла Каррайя и смотрел на реку Арно с ее мостами, что были построены взамен разбомбленных люфтваффе во время Второй мировой войны. Гитлер пощадил только Понте Веккио, выстроенный в четырнадцатом веке. Однажды Рен пытался взорвать лондонский Тауэрский мост, но Джордж Клуни успел пристрелить его раньше.

Ветер играл коротким локоном на лбу Рена. Днем он постригся, заодно и побрился, а поскольку решил избегать сегодня освещенных публичных мест, то вынул коричневые линзы. И вот теперь чувствовал себя голым. Иногда очень хотелось сбросить собственную кожу.

Француженка, с которой он переспал прошлой ночью, напугала его… нет, скорее, привела в дрожь. Он не любил людей, неверно судивших об окружающих. И хотя он, как и мечтал, получил свою долю анонимного секса, что-то было решительно не так. Интересно, как же это он ухитряется повсюду натыкаться на неприятности?

Двое парней самого бандитского вида направились к нему с другого конца моста, явно прикидывая, будет ли он сопротивляться, если они попытаются отобрать бумажник. Их развалистая походочка напомнила Рену о собственной юности, хотя его преступления больше были направлены на саморазрушение. Он был мальчишкой-хулиганом, слишком рано понявшим, что все его выходки – лучший способ привлечь внимание. Чем больше времена меняются, тем больше остаются прежними. Никому не уделяется внимания больше, чем плохим парням.

Он потянулся за сигаретами, хотя бросил курить полгода назад. В смятой пачке была всего одна сигарета: ровно столько он позволял себе иметь в кармане.

Рен зажег сигарету, щелчком отбросил спичку через перила моста и стал спокойно наблюдать, как парни подходят ближе. К его разочарованию, они, обменявшись неловкими взглядами, прошли мимо.

Он втянул дым в легкие и велел себе забыть о прошлой ночи. Но не смог. Светло-карие глаза незнакомки сияли умом, а некая сдержанная утонченность возбуждала его, и, видимо, поэтому он не сумел вовремя сообразить, что она не в себе. Мало того, он не мог отделаться от неприятного сознания, что каким-то образом взял ее против воли. На экране он был способен с легкой душой насиловать женщин, но в жизни даже представить себе не мог такой мерзости.

Рен пересек мост и направился по пустой улочке, захватив с собой свое дурное настроение, несмотря на то что должен был пребывать на седьмом небе. Все, ради чего он трудился, вот-вот осуществится. Фильм Говарда Дженкса создаст ему репутацию истинного профессионала, которая до сих пор оставалась достаточно сомнительной. И пусть денег у него было больше чем достаточно для беззаботной, беспечной жизни до конца дней, он слишком любил свое дело, а тут у него была роль, которой он так долго ждал. Его герой, преступник и негодяй, наверняка останется в памяти зрителей так же надолго, как Ганнибал Лектер. Все же нужно как-то прожить шесть недель до начала съемок, а этот город душил его. Словно дома смыкались вокруг, не давая свободно вздохнуть.

Карли… Вчерашняя женщина… До сих пор так и не достигнуто ничего стоящего… Господи, как надоело чувствовать себя подавленным и угнетенным!

Он переместил сигарету в угол рта, сунул руки в карманы, сгорбился и пошел дальше. Джеймс Дин чертов на бульваре Разбитых Грез.

Ну и ладно. Завтра он уезжает из Флоренции и направляется в местечко, которое и завлекло его сюда.