Текст книги "Рута Майя 2012, или Конец света отменяется"

Но девушка то ли не расслышала, то ли не захотела услышать. Стекло поползло вверх, и машина тронулась.

«Жаль, – огорчился Беловежский, – а весьма недурна, и как бы мы весело провели время в пути до Оахаки!»

Он отметил, что «хендэ солярис» почему-то назывался «доджем аттитьюд». «Понятное дело – столичная штучка!» – оценил он, рассмотрев, что номера машины относились к Сьюдад де Мехико. «Додж» притормозил на пункте оплаты и скрылся из виду.

Очень скоро огорчение растворилось. Беловежский вздохнул полной грудью, радостно прищурился на палящее солнце. Начинались волшебные две недели, отпуск, путешествие по зоне майя, знакомство с той Мексикой, ради которой он ввязался в эту экспедицию. Открывалась новая страничка его мексиканских похождений. И он был совершенно счастлив.

Состояние счастья оказалось заразительным. И вот уже с трассы прямо к нему съезжала серая неказистая машинка.

Глава одиннадцатая
Мехико – Оахака

Марина встала очень рано. Сегодня она отправлялась в дальнюю дорогу. Сегодня начиналась ее самостоятельная поездка по стране, ее работа. Еще в Москве она тщательно продумала маршрут, расписала все по дням, рассчитала и километры, и бензин, и плату за дорогу, распечатала подробные отрезки маршрута и обзавелась дорожным атласом Мексики.

Вчера, общаясь по Скайпу со своим начальником, она решительно заявила, что начнет с Монте-Альбана. И только после встречи с этим первым мезоамериканским городом она готова к посещению любых других мест. Гуров рассмеялся в ответ на это страстное заявление. Оно не стало для него новостью: маршрут был утвержден им еще в Москве. Томина поведала ему о встрече с Леонардо Гарсией и поинтересовалась, не слышал ли он о печальной судьбе коллекционера Ветрова. Очень зацепило ее это страшное убийство! Но Максим Анатольевич как-то легкомысленно отмахнулся от ее страхов.

На сон грядущий Марина полистала новые заметки и альбомы Беловежского и развлеклась забавной историей про трехсотлетний конфликт. Она даже подумала, что вот был бы интересный материал для публикации. Последний альбом был посвящен какому-то мосту и музею.

Мысль заявиться в гости к этому неведомому Беловежскому неоднократно приходила ей в голову. Какой бы полезной могла оказаться беседа с ним. Но она так и не отважилась написать ему во «ВКонтакте», дескать, я такая-то такая-то, училась, как и ты, на истфаке… А приехать прямо в Коиштлауаку тоже казалось неразумным. Во-первых, как разыскать эту базу археологов? А во-вторых, даже если ее найти, опять же… «бояре, а мы к вам пришли… здрассьте вам, я такая-то такая-то…» И она отогнала прочь эти мысли, которые и веселили ее, и в то же время вгоняли в краску.

Из паутины столичных улиц Марина выбралась каким-то чудом. И бодро направилась навстречу приключениям по трассе Мехико – Пуэбла – Оахака. С первых же мгновений эта добротная дорога, проложенная по возвышенной местности, поразила ее своей красотой. Совершив через некоторое время первый привал на заправке Pemex, Марина позавтракала, созерцая «спящую леди» – старую знакомую Истаксиуатль. Та мирно почивала в легкой дымке, укрытая невесомой прозрачной пеленой. А вскоре ее поприветствовал и красавец Попокатепетль, чуть поодаль, ненавязчиво, но величественно оберегая ее путь.

Девушка скоро совсем освоилась с симпатичным небольшим белым автомобилем, «солярисом», почему-то именовавшимся здесь «додж аттитьюд». Ехалось легко и весело. Это была «квота» – платная дорога. Она уже научилась оплачивать отрезки своего маршрута на специальных КПП касета де кобро. Качество дороги вполне оправдывало эту систему. Часто встречавшиеся заправки предоставляли путешественникам возможность отдохнуть и перекусить. Особое восхищение вызвали стилизованные колодцы с водой, попадавшиеся примерно через каждые 1015 км, с прилегающей маленькой парковочкой и надписью: «Вода. Телефон». Рядом, на столбе, очевидно, в случае необходимости можно было изыскать это средство связи.

Удивляла водительская этика. Никто не подрезал, не сгонял с дороги. Автобусы и грузовики нарочито уходили вправо, уступая левый ряд легковушкам. Наверно, согретые солнцем люди проще и добродушней. Радушие, с которым теплая, гостеприимная Мексика открывала Марине двери, казалось, обещало полную безопасность и безмятежность. И не укладывалась в голове загадочная гибель некоего Игоря Ветрова. Стараясь не спугнуть ощущение счастья, Марина все же решила быть начеку. Встряхнулась, умерила свои восторги, попробовала быть внимательней, стать немного сторонним наблюдателем и не выпускать действительность из-под контроля.

Вторая половина пути потащила дорогу в горы. Шоссе, прорубленное в горах, оставалось с великолепным покрытием. И тянулось, и тянулось ввысь так, что закладывало уши. Горы надвинулись на эту бесконечную асфальтовую ленту, то наступали, выглядывая из-за склонов собратьев, словно проявляли любопытство к бегущим по трассе маленьким машинкам, а то вдруг теряли всякий интерес к путешественникам и равнодушно отодвигались, образуя головокружительные провалы в соревновании с небом за грандиозность пространства.

Томина не уставала восторженно вскрикивать, отдавая дань этим неповторимым горным пейзажам. Пару раз она останавливалась на смотровых площадках, чтобы вдохнуть полной грудью горный воздух и поглазеть вокруг без опасения сигануть вместе с автомобилем в пропасть с открытым от восхищения ртом.

Удивительно, что даже там, где, огибая горный массив, трасса сузилась до двух полос, по одной в каждую сторону, разрешенная скорость составила 90 км в час, о чем поведали дорожные знаки. Обочина здесь была обрамлена так называемой стиральной доской – ребристой полосой. Попав на нее случайно колесом, машина начинала мелко трястись, и водитель понимал, что вот уже и край дороги.

Томина и ее «хендэ солярис», маскирующийся под «додж аттитьюд», с коробкой-автоматом, не дотягивали до разрешенной скорости. Марина – с непривычки гонять по горным трассам. Машина – из капризов тащиться в гору на автомате. И все же радость бытия неуклонно вела обеих вперед, приближая к конечной цели путешествия.

Наконец она въехала в Оахаку. Большой город с оживленным уличным движением набросился на нее внезапно, не дав опомниться. Низкорослый, но густо застроенный, живой и энергичный, он заставил ее кивать бесчисленным светофорам и пешеходным переходам, с двух сторон обозначенным здесь «лежачими полицейскими». Она с трудом припарковалась, чтобы перевести дух и проложить маршрут по карте, предусмотрительно приобретенной в Мехико. Город казался правильно разбитым на кварталы. Маршрут до молодежного хостела, где она собиралась остановиться по совету мексиканского археолога, выстраивался совсем простой, практически по прямой.

Марина тронулась в путь, рассчитывая уже скоро оказаться на месте. Однако многие улицы в центре города были односторонними. И хотя их чередование в одну и другую сторону соблюдалось достаточно строго, Томина никак не попадала на нужный отрезок искомой улицы. Ей снова и снова приходилось зигзагообразно передвигаться по окрестным улочкам, когда хостел, будто сжалившись над ней, сам выпрыгнул ей навстречу и даже припас местечко для парковки перед самым входом.

Сладко потянувшись после длительной дороги, она решительно вошла в прохладный вестибюль на разведку. Девушка на ресепшене широко улыбнулась, приветствуя потенциального постояльца. Марине повезло: нашелся двухместный номер, который из-за отсутствия большого наплыва клиентов она легко получила в свое безраздельное пользование. Когда она стала выяснять судьбу автомобиля, в вестибюль буквально ввалился какой-то молодой человек и отвлек администратора.

– Привет! Я опять к вам, – весело пробасил вновь прибывший, загорелый юноша с всклокоченной, выгоревшей на солнце длинной шевелюрой.

– Привет! – радостно откликнулась администратор. – Тебе как обычно? – И она начала оформлять его.

Но парень кивнул на Марину:

– Я подожду. Отпусти девушку.

Томина не успела даже возмутиться, как ее права первого посетителя были ей задорно и вежливо возвращены. Она окинула нового постояльца взором без излишнего любопытства, буркнула слова благодарности и повторила свой вопрос о возможной парковке для машины. Однако администраторша достала ключ, положила его на стойку и обратилась к молодому человеку:

– Вот ключ. Потом подойдешь оформиться.

– Спасибо! – Смахнув ключ со стойки, он ухватился за ручку чемодана и уже побрел к коридору.

– Ого! Сегодня ты с чемоданом? – удивилась девушка-администратор. Видать, интерес к парню не давал ей покоя.

– У меня отпуск.

Наконец он скрылся в коридоре.

Администратор обратилась к Томиной с обезоруживающей улыбкой и словами извинения, отметив не без гордости, что это постоянный клиент и что люди часто возвращаются снова и снова к ним в хостел. Марина вежливо растянула губы в ответной улыбке и выразила надежду, что ей здесь тоже понравится при условии, что удастся пристроить своего «доджика» на ночлег. Администратор среагировала на ее шутку. На стойке очутилась маленькая схема, где крестиком значилась арендуемая хостелом автомобильная стоянка.

Томина достала вещи из автомобиля и направилась знакомиться с комнатой. Проходя через вестибюль, она заметила на ресепшене того юношу, который произвел такое сильное впечатление на администраторшу. Он невольно оглянулся на шум и улыбнулся. И на мгновение Марине показалось, что его лицо ей как будто смутно знакомо, что эту улыбку она уже где-то видела. Он совершенно чисто, по ее мнению, говорил по-испански, однако внешность выдавала в нем скорее европейца или американца, во всяком случае, не мексиканца. Заметив, что ее номер совсем близко, она потянула чемодан к коридору и вдруг услышала:

– Вам помочь?

Молодой человек шагнул от стойки в ее сторону.

– Спасибо, я уже пришла. – И Марина поспешила утянуть чемодан в коридор.

Через минуту в своих покоях, где она собиралась провести две ночи, она совершенно забыла про молодого человека и начала вить гнездо. Отдохнуть часок и в город – таков был план. Но даже часу она не выдержала. Усталости как не бывало. Город манил ее.

Следуя инструкциям администратора, она довезла «доджика» до крытой автостоянки, а оттуда с картой в руках двинулась пешком в сторону центра.

Хостел «Паулина» располагался необычайно удобно. Пара-тройка кварталов, не больше десяти минут, и уже замаячил грандиозный собор. Красивый колониальный центр города. Скромные и вычурные двух-, трехэтажные дома прижимались друг к другу, словно взявшись за руки. На обозрение они выставляли только плоские фасады, простые или отделанные лепниной. Свои секреты они хранили за этими неприступными стенами, где скрывались огромные патио и великолепные хоромы.

Сокало Оахаки – огромная тенистая площадь. Ее венчала, как и во всех колониальных городах, беседка; маленькая ажурная беседочка напоминала неопознанный летающий объект, готовый взлететь с огромного круглого каменного постамента. А вокруг – стихийный рынок. Яркая, пестрая, колоритная смесь народа и товаров. Площадь буквально кишела и теми и другими. Сувениры, украшения, традиционная и не очень одежда, диски, книжки, фитюльки, свистульки, шарики… Люди гуляют, едят, пьют, глазеют, прицениваются, торгуются, покупают, не покупают, митингуют, музицируют, пританцовывают, бегают, кричат, радуются, празднуют, фотографируются – живут! Живет сокало!

Марина окунулась в эту бурлящую радость бытия. Обошла площадь, потолкалась в толпе, перекусила в кафе на улице, принюхалась, прислушалась, присмотрелась, притерлась. Оказавшись перед собором, прицелилась в него фотоаппаратом, но огромные разноцветные шары выплыли прямо в объектив и закрыли объект съемки. Вот она жизнь: век шестнадцатый и век двадцать первый!

Собор шестнадцатого века – доминанта всей площади. Крепкий, коренастый, могучий и в то же время легкий, барочный, изящный. Удивительно красиво и удивительно противоречиво! Как стремительно испанцы осуществили свою экспансию. Каких-то тридцать лет, и они уже строят католический собор в самом сердце Оахаки, притаившейся в долине и, казалось бы, надежно защищенной горными кряжами.

Девушка нырнула внутрь собора. Прохлада. Тяжелые колонны, по четыре слитые воедино, на них покоятся полукруглые легкие арки, орган украшает один из приделов, искрящийся свет струится сквозь цветные витражи. Покой. Умиротворение. Вечность. Бесконечность. Здесь можно размышлять, а можно и не думать вовсе. Просто замереть на мгновение, забыть обо всем, потерять счет времени и слиться с мирозданием.

Она шла по вечерней Оахаке. Закатное солнце окутало город розовой пеленой, придало нереальность его улицам: затушевало, затенило его уголки, приглушило и замутнило краски и в то же время иначе осветило некоторые здания, сделало их очертания более резкими и явственными.

Томина захлебывалась от переполнявших ее впечатлений и валилась с ног от усталости, когда наконец добрела до своего приюта и рухнула в постель. Завтра встреча с мечтой всей жизни: завтра – Монте-Альбан.

Глава двенадцатая
Монте-Альбан

Марина стояла на плато Монте-Альбана. Древнее городище во всей красе за спиной. А перед ней обширная долина, защищенная со всех сторон высокими холмами, приютила и укрыла от внешнего мира огромный город – чудесную Оахаку. Девушка подошла к краю плато, привлеченная буйным сиреневым цветением красивого дерева хакаранда. И только отсюда, с высоты Монте-Альбана, на двести метров воспарившего над городом, можно было осознать его великолепие.

Отдав дань красоте Оахаки, Марина с полным правом могла посвятить себя общению с его древним собратом. Здесь все оказалось так знакомо, настолько пристально и досконально она изучила его перед поездкой. И «сам себе экскурсовод», она мысленно рассказывала себе обо всем, что видела теперь воочию в этом городище. Вот одно из древнейших полей для игры в мяч. В далекие времена, говорят, их в Монте-Альбане насчитывалось целых пять. Между Северной и Южной платформами раскинулась центральная ритуальная площадь.

Южная платформа считалась самой высокой, до сорока метров, и Томина радостно вскарабкалась на ее вершину. Отсюда открывался прекрасный вид на главную площадь Монте-Альбана. Культовые пирамидальные сооружения в центре казались огромным крейсером. Самое загадочное – Здание J – именовалось в путеводителях Обсерваторией. Неправильно ориентированное, оно смотрело на юго-запад, будто кто-то надломил носовую часть крейсера и поменял его курс.

Прогулявшись по Южной платформе, девушка с восхищением лично познакомилась со своим любимым видом Монте-Альбана. Отсюда просматривался весь западный комплекс зданий: Здание М с внутренним двориком, пирамидой и руинами храма наверху, Дворец танцоров и завершавшее эту линию Здание Четыре, близнец Здания М.

Потихоньку спускаясь по крутой лестнице, Марина глазела на восточный комплекс сооружений. В ряд, как на параде, выстроились: нераскопанная пирамидка, дворец с частично сохранившимися жилыми помещениями, а поодаль – оставшаяся единственная площадка для игры в мяч. На секунду девушка застыла, еще шаг вниз, занесла ногу для следующего шага и… уперлась во что-то мягкое. Опустила глаза. Прямо под ней на корточках сидел мужчина и фотографировал ступеньки.

– ¡Perdón![19]19
  Простите (исп.).


[Закрыть] – пробормотала она по-испански.

Не отрываясь от фотоаппарата, он проговорил:

– ¡Perdón! – И поднял голову.

– Ой, привет!

– Привет!

Это оказался вчерашний молодой человек из хостела.

Он привстал и, улыбнувшись, спросил:

– Мы с вами из одного отеля?

Она кивнула.

«Где же я видела его раньше?» – мелькнуло в голове, но вслух она произнесла:

– А что вы снимаете на лестнице? Букашек? Мох?

Он засмеялся. Открытая улыбка осветила обаянием его небритое загорелое лицо.

«Где же я все-таки его уже видела? Эта улыбка!» – опять подумала Марина.

– Нет, – ответил он, – ни насекомые, ни растения не моя стихия. Здесь на некоторых ступеньках мне попались рисунки.

– Рисунки? Неужели?

Девушка склонилась над каменным блоком, куда указывал парень, и различила на его поверхности какие-то значки.

– Как интересно! – И она схватилась за свой фотоаппарат.

Засняв надпись на камне, снова подняла глаза на нового знакомого. Тот переводил взгляд с нее на лестницу, явно продолжая выискивать возможные рисунки.

Марина же все недоумевала, откуда ей знакомо лицо этого парня. И он вдруг пришел ей на помощь:

– Вы из Мехико?

– Я? С чего вы взяли? – удивилась она.

– У вас же столичные номера на «додже». Я думал, вы chilanga[20]20
  Chilango (-a) (исп.) – в разговорной речи так называют жителей столицы Мексики – Мехико.


[Закрыть].

– Что? Кто? – не поняла девушка.

– Chilanga – столичная штучка!

– Откуда вы знаете мою машину?

– Как откуда? Вы не узнали меня? Вчера днем. Развилка на касете де кобро Оахака – Коиштлауака. Одинокий путник с чемоданом в надежде, что его кто-нибудь подбросит до Оахаки. Белый «додж» с очаровательной мексиканочкой за рулем. Счастье одинокого путника, в одночасье превратившееся в глубокое разочарование. Ну, узнали? Я и есть тот, кого вы могли бы осчастливить, но у кого вы всего-навсего спросили, как проехать.

Он говорил все это так забавно, сопровождая слова соответствующей мимикой.

Марина живо представила себе эту картину и рассмеялась:

– Да-да, теперь помню. Правда, я не только не столичная штучка, но и не мексиканка вовсе. Хотя нет, в какой-то мере я, конечно, столичная штучка, только это столица совсе-ем другой страны.

Он окинул ее внимательным взором:

– Правда? У вас превосходный испанский.

– Спасибо! И вы чудесно владеете этим языком. Вы ведь тоже не мексиканец?

– Но и не гринго, – заверил он. – Давайте знакомиться, раз уж мы оказались в одном хостеле, в одном городище, на одной платформе и на одной ступеньке. Я Саша!

Томина слегка ахнула и воскликнула уже по-русски:

– Саша! Беловежский? Ну, конечно, Коиштлауака! Как же я не догадалась?

Он замер в полном изумлении. Секунду молчал.

– Вы русская? Вы знаете меня?

– Заочно, – произнесла Марина. – Я слежу за вашими новостями во «ВКонтакте».

– А-а, – усмехнулся он. – Слух обо мне пройдет по всей Руси великой!

– Да-да, мы с вами не только из одного хостела и прочее вплоть до ступеньки, мы еще и с одного факультета. Я на два курса моложе. Я Марина, Марина Томина.

– Вот это да! Значит, мы с вами из одного курятника?

– Давай на «ты», раз уж нас так много связывает? – предложила девушка.

Они спустились с Южной платформы и, оживленно беседуя, шагали по Монте-Альбану. Когда первое изумление от встречи немного выветрилось и были выявлены какие-то общие знакомые, они спустились с эмгэушных небес на землю древнего сапотекского городища.

– Ты понимаешь, я в Монте-Альбане уже третий раз, но только сегодня заметил, что здесь полно сапотекских надписей, – рассказывал Беловежский, пытаясь дать разумное объяснение своему ползанию по ступенькам.

Он то и дело кидался фотографировать камни, мимо которых они проходили, и продолжал сканировать их взглядом.

– Значит, и сапотеки имели письменность? Здорово! – восхитилась Марина.

– Я и сам это только недавно осознал. Вообще-то я занимаюсь майя, но любые древние письмена вызывают мой живейший интерес. – И, словно в подтверждение своих слов, он опять нырнул к камням с фотоаппаратом наперевес.

Они подошли к Дворцу танцоров. Подобное название это сооружение получило из-за выстроенной возле него в ряд галереи каменных плит с изображениями людей в странных, неестественных, «танцующих» позах.

– «Танцоры», – обратил Саша внимание девушки на эти плиты. – Кстати, говорят, эти изображения очень древние, чуть ли не четвертый век до новой эры.

Они переходили от одной «танцующей» фигуры к другой. Марина сосредоточенно разглядывала эти странные силуэты и вдруг хрипло произнесла:

– На самом деле здесь запечатлены страдания пленников.

Саша кивнул, но отвлекся, дернувшись фотографировать блок самого «дворца».

Я внезапно ощутила головокружение. Стелы с «танцорами» стали таять, а на их месте возникала вереница людей с искаженными от боли лицами, слышались их вздохи, всхлипы и стоны.

– Марина! Марина! Что с тобой? Тебе плохо? Тепловой удар?

Беловежский держал ее за плечи, слегка встряхивая. Зажмурившись, она спиной прислонилась к стене. Очнувшись, Марина открыла глаза:

– Нет, все в порядке. Пойдем отсюда. Здесь больно!..

Он странно посмотрел на нее, но промолчал.

Когда они подошли к Зданию J, она нарушила неловкое молчание:

– Как ты думаешь, это действительно обсерватория?

– Не знаю. Здесь в объяснении значится, что наблюдение за звездами играло большую роль в культуре Мезоамерики. Но мне кажется, никто не в курсе, какое именно здание служило для этих целей. И если обсерваторией назначили Здание J, то только потому, что оно так необычно сориентировано и отличается своим положением от остальных своих собратьев. – Саша помолчал и неожиданно решительно двинулся к стене Обсерватории. – А вот это уже поинтереснее будет! Смотри!

Большие плиты, составлявшие стену этого строения, были просто испещрены рисунками в геометрическом стиле.

Азарт Беловежского заразил Марину. Ей было с ним очень интересно. «Заочно», как она ему сказала, она действительно была уже знакома и с его юмором, и с самоиронией, и с беззаветной преданностью мезоамериканским древностям.

– А ведь надписи могут быть на любых камнях, – отметила она. – Вон тех, например.

– Точняк! – И беспорядочно раскиданные вокруг Обсерватории каменные глыбы стали следующим объектом пристального осмотра Александра.

На камнях удобно устроилось и явно отдыхало целое мексиканское семейство: мама, папа и трое детей женского пола от подросткового до юношеского возраста. Непонятное, странное поведение молодого человека, методично ползающего вокруг каждой глыбы, привлекло их внимание.

– А что вы ищите? Что-то потеряли? – участливо спросила женщина на испанском языке.

Мужчина перевел ее вопрос на английский, очевидно заподозрив в Беловежском американца.

– На камнях могут быть надписи, – ответил Саша по-испански.

– Надписи? – не поняла женщина. – Какие?

– Древние! Миштекские, сапотекские.

– А зачем они вам?

И Беловежский рассказал, что занимается изучением языка майя.

– А при чем тут эти камни? – спросила старшая из дочерей.

Тема захватила всю семью. Все оживились.

– Для эпиграфиста любая надпись интересна, особенно если письмо не дешифровано. Для расшифровки любой системы письма прежде всего необходимо обладать достаточным количеством текстов. Чем больше надписей будет найдено и привлечено к изучению, тем больше вероятности их расшифровать. Правда, для этого еще понадобится ключ, благодаря которому эти надписи наконец заговорят. – И Саша привел в пример Шампольона и его дешифровку египетских иероглифов.

Мексиканцы слушали его с возрастающим интересом. Розеттский камень и Шампольон ни о чем им не говорили, и они с радостью восприняли новые знания.

– А о письменности майя можете рассказать? – включился в беседу отец семейства.

Марина с удовольствием отметила, что Беловежский не просто знал, о чем рассказывал, но и умел преподнести это так, что захватывал внимание аудитории. Она заслушалась и одновременно залюбовалась своим соотечественником, чьи опусы, по сути дела, привели ее сюда, в вожделенную страну и в вожделенный Монте-Альбан. Ее, конечно, несколько смущала его диковатая внешность: обросший, с небрежной растрепанностью, небритый, практически бородатый. Она предпочитала опрятных, гладко выбритых, ухоженных мужчин в костюмах, белых рубашках и с галстуками. И в то же время Александр Беловежский в этой своей небрежности обладал несомненным шармом. Небольшая светлая бородка, точеный нос и прямой взгляд серо-зеленых глаз придавали ему некий давно утраченный аристократизм былинных героев, делали его похожим на древнерусского князя. Так она внимала его лекции, одновременно разбираясь в своих впечатлениях, как внезапно что-то в его словах заставило ее насторожиться.

– Так что и в письменности майя еще далеко не все разгадано, – вещал Александр.

Он уже поведал мексиканцам, как постепенно историческая наука знакомилась с иероглифами этих мезоамериканских племен: о Томпсоне, о Татьяне Проскурякофф, о Кнорозове[21]21
  Томпсон, Джон Эрик Сидни (1898–1975) – английский археолог и эпиграфист, один из ведущих специалистов по цивилизации майя в первой половине XX века. Он внес крупный вклад в понимание календаря и астрономии древних майя и дешифровку иероглифической письменности.
  Проскурякофф (Проскурякова) Татьяна Авенировна (1909–1985) – американский археолог, лингвист и иллюстратор русского происхождения, исследователь культур Мезоамерики, внесла значительный вклад в изучение цивилизации и дешифровку письменности майя.
  Кнорозов, Юрий Валентинович (1922–1999) – советский и российский историк, этнограф, лингвист и эпиграфист, переводчик, основатель советской школы майянистики. Дешифровал письменность майя.


[Закрыть], о том, что каждый из них внес свой неоценимый вклад в расшифровку иероглифического письма майя. И сказал, что тем не менее до сих пор восприятие этой письменности разное.

Он задумался, подыскивая иллюстрацию для своей мысли, и продолжил:

– Вот недавний пример. Не столь давно науке стал известен так называемый «сосуд Ветрова».

Тут Марина вздрогнула и обратилась в слух.

– На нем имеется рисунок, изображение некоего божества, а на венчике, обрамлении верхней части сосуда, ряд иероглифов. Это, как правило, владельческая надпись, сообщающая нам имя и титул того, кто данным сосудом обладал. Некоторые, правда, считают, что иероглифы должны нести некий религиозный смысл, связанный с иконографией сосуда. На самом же деле иероглифы в большинстве своем с рисунком не связаны.

«Сосуд Ветрова» оказался интересен не только Марине.

– Как занимательно! – воскликнул мексиканец. – И что же?

– К сожалению, нет возможности рассмотреть эту реликвию внимательнее. Сосуд утрачен. Вот я и говорю, что разгадать, что именно изображено на сосуде, теперь можно будет, только если либо обнаружится какая-то находка того же времени и из той же местности, с подобными иероглифами, либо если «сосуд Ветрова» все-таки будет снова найден.

– А почему сосуд утрачен? – полюбопытствовала женщина.

– Я даже не знаю. Если честно, мне только недавно стало известно, что человек, которому принадлежал этот сосуд, собственно, Ветров, русский, кстати, был убит в Мексике много лет назад.

– Какой ужас! – вскричали мексиканские девочки хором.

Саша начал было прощаться. Но потрясенные слушатели лекции о собственной истории не захотели его отпускать и засыпали его разными вопросами об истории, об археологической экспедиции, о его планах. Он вдруг подмигнул Марине и сказал:

– А сейчас мы направляемся в зону майя.

– Искать «сосуд Ветрова»? – наивно спросила самая младшая из девочек.

Беловежский засмеялся, на секунду задумался и дерзко вскинул голову:

– А почему бы и нет!

Марина подыграла ему, отреагировав на его подмигивание:

– Да, конечно, мы едем искать этот сосуд. И мы его обязательно найдем!

Через час, осмотрев северную часть Монте-Альбана, побывав на Северной платформе, погрузившись в Утонувшее Патио, полюбовавшись Зданием А в теотиуаканском архитектурном стиле талуд-таблеро[22]22
  Талуд-таблеро (talud-tablero) – архитектурный стиль, применявшийся в строительстве некоторых ступенчатых пирамид в Мексике. Каждая терраса состоит из вертикальной панели с углублением под ней и наклонного откоса, ведущего к подножию верхнего яруса. Первоначально эта техника появилась в Теотихуакане, затем в измененном виде в других местах.


[Закрыть] и прогулявшись по лабиринтам строений на дальних рубежах городища, они устроились в кафе, чтобы перевести дух, и в молчании потягивали холодную, освежающую кока-колу.

– Саша, – прервала молчание Томина и взяла инициативу в свои руки. – Мы все равно едем в один и тот же хостел. И я хочу тебе предложить местечко в моей машине.

– Мм… заманчиво! В таком случае у меня есть встречное предложение. А не выпить ли нам по пивку в Эль-Туле?

– По пивку? – растерянно уточнила Марина.

– Шутка! Хотя почему бы и нет? Но для начала пообедаем в Эль-Туле, а затем могу стать твоим гидом по Оахаке.

– Эль-Туле? Это где огромное дерево?

– Именно.

– Принимается! – И Марина кокетливо тряхнула черными волосами.