Текст книги "Рута Майя 2012, или Конец света отменяется"

Глава пятнадцатая
Ягул

Белый «додж аттитьюд» свернул с трассы и побежал по узкой дороге, скорее напоминавшей аллею.

– Здесь точно нет полиции. Дай порулить, – попросил Беловежский.

– Не дам.

– Ну, дай!

– Не ной.

– Помнишь же, si toma, no maneje? На повороте как раз такой знак висел.

Томина улыбнулась и сдалась. Они быстро поменялись местами, и девушка получила возможность расширить угол обзора окрестностей.

– Стой! – издала Марина душераздирающий вопль через несколько минут.

Саша ударил по тормозам:

– Что?

– Там.

Вдалеке параллельно дороге вырастала необычная горная гряда. Полуразрушенная стена из гигантских, ровно стесанных на стыках друг с другом, каменных глыб, словно водруженных одна на другую великанами.

– И что? Ради этого я как ненормальный давил на тормоз? – возмутился Александр.

– Ты, что, не видишь?

– Согласен, каменные напластования, мягко выражаясь, не совсем обычные. Но это Мексика. Рельеф здесь весьма своеобразный. Поверь, я уже всякого насмотрелся.

– Это не может быть природным. Ну, смотри же, на том среднем выступе.

«Не дай бог, сейчас про инопланетян скажет», – Беловежский весь внутренне сжался.

Девушка куда-то упорно тыкала пальцем:

– Удивительно! Пожалуй, эти выступы действительно придают всей этой гряде вид рукотворной…

И тут он увидел.

– Ничего себе! Похоже на наскальные рисунки! – пробормотал он.

– Похоже? Это они и есть!

– Может, это современный прикол?

– Ага, альпинисты развлеклись: свесились с отвесной скалы и давай малевать, – ерничала девушка.

– А древние люди, по-твоему, как это сделали?

Томина сникла, пожала плечами, потом встрепенулась:

– И все же это петроглифы! Ты меня не разубедишь. Эх, жаль времени мало! Я бы с удовольствием прогулялась до этих скал.

Ягул не обманул их ожидания. Чудесный археологический памятник с частично укрепленными, а кое-где еще и не раскопанными руинами административно-религиозного центра этого древнего города.

– Ягул – по-сапотекски «дерево» или «старая палка», – немного запыхавшись от быстрой ходьбы, рассказывал Беловежский.

– Ты же еще утром ничего про него не знал? – зацепила его Марина.

– Я умею читать, если ты не в курсе.

– Хорошо, ври дальше! Это сапотеки?

– Насколько я понял, сначала город был сапотекским, но наивысшего расцвета достиг при миштеках где-то в восьмом – десятом веках.

Перед ними раскинулось необыкновенное сооружение. Две прямоугольные трибуны наподобие амфитеатра с гладким склоном смотрели друг на друга. Вся территория была огорожена невысоким каменным забором, и площадка между трибунами и в пределах заграждения образовывала заглавную букву I. На ее прямой линии в межтрибунье торчал, точно кнопка, каменный кругляшок.

На одной из трибун, будто самый главный зритель, восседал огромный кактус. Его многочисленные отростки, словно волосы, встали дыбом не то от удивления, не то от страха.

Сделав потешные фотографии друг друга в смешных позах на «пуговице» посреди поля, они углубились в развалины. Вверх по ступенькам, прыжками с камня на камень, вниз по ступенькам. Так добрались они до самого сердца городища – Дворца шести двориков. Руины этого сооружения представляли собой укрепленные и покрытые желтой штукатуркой остатки стен местами по пояс, а местами и в рост человека.

Путешественники бойко шагнули в это «помещение» и разбрелись по разным «комнатам». Небольшие прямоугольные отсеки сменялись причудливым образом и перетекали в просторные дворики – патио – с остовами округлых колонн.

Беловежский подумал, как весело было бы прочесать все эти помещения и посетить все шесть двориков. Он вышел в очередное патио с пятью пнями бывших колонн и, осознав, что это уже осмотрено, нырнул обратно в проем.

«Странно, похоже, это единственный выход», – удивился он и сию секунду вернулся в патио. И обомлел.

Как из-под земли выросли посреди дворика люди. Они точно не могли добраться до центра этого широкого пространства за те доли секунды, что потребовались Саше на вход, выход и возвращение в патио. Саша изумился и решил, что их просто не было видно за колоннами. Он направился к пожилой паре. Мужчина и женщина говорили по-английски. Поприветствовав их, Саша пошел к другому проему, было шагнул в него, но тут же выглянул, так, ради эксперимента. Пару ветром сдуло, как и следовало ожидать. Он даже не удивился, только ухмыльнулся и упрямо объяснил себе, что они опять потерялись за колоннами. И внезапно истошный чуть отдаленный крик заставил его вздрогнуть. Ему померещилось, что на помощь звали именно его. Марина? Где Марина?

– Марина! – крикнул он.

– Саша, ты где? Я заблудилась. Здесь ловушка. – Крик доносился вроде издалека, а вроде и совсем рядом.

– «То ли чудится, то ли кажется, то ли старый колдун куражится!»[31]31
  Цитата из к/ф «Морозко».


[Закрыть] Чертовщина какая-то! – в сердцах сказал Саша, ринулся в запутанный клубок помещений и вскоре добежал до Марины, точнее, до источника ее голоса.

– Я тебя вижу, ура! – раздался радостный возглас его потерянной спутницы.

– А я тебя нет. Ты где?

– Слушай, здесь такая непонятная маленькая комнатушка метров шесть от силы. Во всем дворце стены желтые, а здесь – «этюд в багровых тонах». Я сюда проникла, перешагнув через небольшой порожек. А теперь – караул! Замуровали! Кругом высокие стены и только маленькое окошко, через которое я тебя и вижу. Куда только делся тот порожек?

И он ее увидел. Она торчала в прорези каменных стен. Видны были только плечи и голова.

«Врет, – мелькнула мысль, когда он оценил выпуклую каменную кладку со своей стороны. – Мистики напускает».

– Вылезай отсюда. Нам еще далеко ехать, – сердито велел он.

– А мне без твоей помощи не вылезти. Здесь довольно высоко и гладкая стена, – заверила она и игриво добавила: – Только ты сначала сфоткай меня здесь. Зря я, что ли, тут замуровалась?

Фотосессия и операция по спасению заняли пару минут.

– Ты рисковал остаться без водителя.

– Так за тобой глаз да глаз!

– А-а, я тебя раскусила! Ты решил избавиться от меня как от шофера и завладеть моим авто.

– Разгадала мой коварный план!

Так перекидываясь шутками, они без труда прошмыгнули через анфиладу проемов Дворца шести двориков и добрели до возвышенных окраин городища.

– Туда? – Беловежский указывал на убегавшую ввысь тропинку.

– А что там?

– В официальных стендах значится крепость.

– Туда! – задорно кивнула Марина и весело заскакала вверх по тропинке.

Александр изумлялся – та же ли это девушка, что вчера с одышкой тащилась, еле передвигая ноги, в Эль-Мирадор?

Вдоль будто изрытой оспинами известняковой скалы по каменистой коричневой почве извилистая крутая тропа привела их на небольшую площадку. Сквозь густые засохшие заросли, вероятно, можно было пробраться дальше наверх. На поросшем колючим сухостоем горном склоне кое-где топорщились остатки каменной кладки, захваченные кактусами и беспорядочным кустарником в безраздельное пользование. Все, что беспощадное время сохранило от некогда могучей крепости. С возгласом «Тут что-то интересненькое!» Беловежский ринулся в прямоугольную яму посреди площадки.

– Очевидно, гробница! Какая тут резьба по камню! – вещал он из подземелья.

Томина шагнула за ним, поглазела на барельеф и стелу из-за широкой спины своего компаньона и выбралась наверх. Поднявшись из ямы, Саша успел заметить, что она быстро и целеустремленно удалялась к другому краю площадки. Навстречу ей вышла небольшая группа туристов, которых она весело приветствовала. На секунду они застили ее фигурку, и, когда он увидел ее снова, у него захватило дух. Она передвигалась по узкой тропке, созданной природным выступом горы и доведенной до ума рукотворной каменной кладкой. Тропка вела к мощным обломкам скал, которые некогда, возможно, исполняли роль донжона. Теперь же они довольно нелепо, хотя и устрашающе торчали над стеной.

Александр ускорил шаг. Место показалось ему опасным. Девушка стояла в расщелине между обломками «донжона», отчаянно жестикулировала, куда-то показывала, явно с кем-то беседуя. Собеседника Саша не увидел.

– Марина! – крикнул он.

Она обернулась на его голос и призывно помахала. Он как раз ступил на эту небезопасную стену, чувствуя себя почти канатоходцем. Он старательно смотрел под ноги. Однако каким-то не то зрением, не то чутьем он вдруг заметил, что Марина подалась еще вперед и исчезла из поля зрения, будто шагнула в пропасть.

– Марина-а-а! – как оглашенный отчаянно завопил Саша и побежал.

Глава шестнадцатая
Ягул. Митла

Помаячив за Сашиной спиной, Марина вернулась на площадку над Ягулом. Ее с самого начала манил вид сверху на удивительные окрестности. С небольшого пятачка, как со смотровой площадки, являла себя глазу обширная долина, отороченная разномастными выпуклостями. На горизонте, слегка затемняя небесную лазурь, едва угадывались очертания гор, отливая приглушенным рериховским фиолетом. Будто на подносе, лежали руины поселения, серыми развалинами разбросавшись по высохшей желтой траве.

Лабиринт Дворца шести двориков, который недавно поглотил девушку и мороком бросал от стены к стене, пока не замуровал в кроваво-красной комнатенке, отсюда виделся уравновешенным, упорядоченным сооружением. Осмотревшись, Томина заприметила две громоздкие глыбы в отдалении. Скрытые кустарником, они несуразно топорщились в стороне от горы, как будто даже парили без опоры, несмотря на свой многотонный вес.

Любопытство влекло Марину к этому странному объекту. Приблизившись, она осознала, что два грандиозных обломка скалы крепятся к узкой, едва заметной каменной кладке. Спотыкаясь о торчащие повсюду каменюки, она ринулась к этим «парящим» утесам, окрестив их для себя словом «донжон». С трепетом и предвкушением чего-то невероятного ступила она на неширокую перемычку между твердой надежной почвой и «донжоном». В самом узком месте ей пришлось разминуться с возбужденной гурьбой возвращавшихся с «донжона» туристов. Они восторженно поприветствовали друг друга. Это место никого не оставляло равнодушным.

Правый обломок скалы возвышался несгибаемым стражем. Вечность его, безусловно, потрепала, но он не сдался. Более жестоко она обошлась с левым утесом, превратив его в тяжеловесную груду беспорядочно наваленных массивных глыб.

Вот Марина уже трогает изъеденную временем жесткую поверхность скалы. Темно-серую с белесыми залысинами, ржавыми подпалинами, едко-желтыми подтеками и зеленоватыми мшинками, будто здесь природа тренировалась на этих глыбах, подбирала краски и примеряла кисти для своей более значимой картины шедеврального уровня, картины, которая открывалась взору окрест из этой уникальной крепости. И Томина залюбовалась этим шедевром.

– Добрый день!

Я вздрогнула. Откуда-то из-за скалы показалась красивая женщина в национальном одеянии – уипиле[32]32
  Уипиль – традиционная туникообразная одежда, часто без рукавов, у индейцев Мезоамерики.


[Закрыть]. Ее иссиня-черные волосы отливали на солнце, свет непостижимо отражался от скалы, и вся ее фигура словно озарялась ореолом, что придавало ей нереальность и ощущение невесомости. Я воззрилась на непонятно откуда материализовавшуюся на утесе незнакомку с восхищением, граничащим со страхом.

– Не пугайся, дитя мое! Это мой сын Уицилопочтли[33]33
  Уицилопочтли – главный бог ацтеков, солнечное божество.


[Закрыть] развлекается со своим огненным оружием.

Женщина ласковым, едва ощутимым жестом придвинула меня к скале, поставив в более безопасное место.

– Сын? Уицилопочтли? – пролепетала я.

Женщина звонко засмеялась. Нежным переливом колокольчиков прозвучал ее смех.

– У меня много детей. – Веселые искорки заплясали в ее бездонных черных глазах. Она светло, по-доброму улыбнулась в ответ на мое недоумение и представилась: – Я Тонанцин, богиня, великая мать. Люди верят, что я олицетворяю женскую природу, плодородие и щедрость земли.

– Богиня? – прошептала я.

– Я женщина. Все мы женщины – матери.

– Ах, ну да, конечно, – обрадовалась я, принимая образную игру мексиканки. – А я Марина, будущая великая мать, в смысле, потенциальная.

Тонанцин рассмеялась. И голос ее снова засеребрился колокольчиками. Что-то изменилось в ее облике. Я вперила взор в ее одеяние, не веря глазам своим. Вместо разноцветных лент на юбке уипиля шевелились, сплетались и расплетались змеи. В медленном танце две змеи поднялись с двух сторон своеобразным нимбом к голове женщины. На груди ее блеснула внушительных размеров брошь в виде черепа в окружении раскрытых в дарующем жесте ладошек. Неожиданно землю накрыла тьма. Я закрыла глаза, руками нашарила шершавую поверхность утеса как опору, чувствуя, что теряю ощущение реальности.

– Я – Коатликуэ, Мать Земля, «змеиное платье», – журчал голос моей собеседницы где-то внутри моего существа. – Природа наделила меня множеством имен и подарила мне несметное количество божественных детей. Мне ведомо прошлое и мне ведомо будущее. Будущее в прошлом, а прошлое в будущем. Мне ведомо все в этом мире. Отверзь очи свои и воздень к небесам взор свой!

Будто под гипнозом, я повиновалась. Иссиня-черная под цвет волос Тонанцин распахнулась глубокая небесная бездна, и яркими блестками брызнули мне в глаза бесчисленные звезды.

– Это мои сыновья – четыреста звезд. А была у меня и непокорная дочь Койолшауки.

– Была? – тихо охнула я.

– Однажды я наткнулась на клубок драгоценных перьев колибри. Я запрятала их в фалдах одежды, чтобы не утратить. Однако перья исчезли, словно испарились, а я непорочно зачала. Койолшауки всегда отличалась недобрым нравом. Силу свою природную готова была обратить во зло. Она рассвирепела, узнав мою новость. Не то зависть, не то ревность свою она прикрыла словами о моем позоре. И стала подговаривать братьев убить меня. – И Тонанцин изящным движением руки обвела искрящийся звездами небосвод. Светящиеся точки потускнели. – Стыдно им теперь. Ничего, дело прошлое, да и заплачено сполна…

И звезды вспыхнули с новой силой.

– Во чреве своем, однако, носила я верного и храброго своего защитника. Он появился на свет во всеоружии, во всем своем боевом облачении и воинствующем величии и с огненным оружием Шиукоатлем, «бирюзовым змеем». Гнев свой он первым делом обрушил на предательницу Койолшауки и разрубил ее на части своим огненным мечом.

Богиня замолчала, точно паузой закрепляла произведенное впечатление. Мне тут же вспомнилась огромная круглая плита со странным барельефом изломанной женщины. Я видела ее в Музее Темпло Майор в Мехико и долго разглядывала со всех ракурсов, пытаясь вникнуть в суть этого насыщенного деталями неестественного изображения. И только теперь его смысл приоткрылся мне. Четвертованная и обезглавленная Койолшауки, уложенная в окружность каменной плиты и с такой издевательской тщательностью высеченная ее создателем, явственно всплыла в моей памяти.

– Голова побежденной негодницы скатилась со «змеиной» горы Коатепек, служившей нам домашним очагом. Никто не обнаружил ее потом, сколько ни искал. Мой храбрый воитель Уицилопочтли закинул голову сестры на небо, там она и до сих пор.

Она вздохнула и подняла глаза к небу. Черная бездна просветлела. И светлый диск луны выплыл и обосновался на небосклоне.

– Расправился он и со многими неверными братьями. И они теперь мигают в ночи, устыдившись своего бесчестного порыва против матери.

И снова Тонанцин махнула рукой на небо и этим жестом, смахнув луну и звезды, словно включила свет.

Я от неожиданности зажмурилась, когда яркое солнце в полном сиянии проступило в небесной бирюзе.

– Вот он, мой возлюбленный сын Уицилопочтли, играется своим жарким Шиукоатлем, освещая и согревая все вокруг, – с гордостью завершила рассказ мексиканка.

Глаза мои пропитались лучами солнца. Я проморгалась, все еще глядя наверх. Но оторвала взор от небесной сферы и обернулась к новой знакомой. Уипиль то развевался на ветру, то облегал ее женственные формы. Змеи исчезли. Колыхалась длинная легкая светлая накидка, покрывавшая ее голову. Я не заметила раньше этой детали ее одежды. Игра света и теней создавала иллюзию грота наподобие ракушки вокруг Тонанцин. Лучи так преломлялись, что вся ее фигура буквально утонула в ореоле, отливающем перламутром. Я чуть слышно ахнула, узнав образ Девы Гваделупской[34]34
  Дева Мария Гваделупская – образ Богоматери, наиболее почитаемая святыня Латинской Америки. В народных верованиях ее образ сливается с языческими богинями Тонанцин и Коатликуэ.


[Закрыть].

– Марина! – Знакомый голос отвлек ее от загадочной собеседницы.

Она обернулась и радостно замахала Беловежскому, чтобы он присоединился.

– Тебя интересует эта местность, – проговорила Тонанцин, оторвавшись от скалы. – Давай присядем на тот удобный выступ внизу.

Марина кивнула, с удивлением окинув мексиканку взором. Куда-то исчезла накидка, видимо, это все же развевались фалды уипиля на ветру. Красота ее казалась более земной, исчезло свечение вокруг. Девушка успокоилась, легко спрыгнула на маленький выступ, словно на ступеньку на нижнем уровне груды каменных обломков, и покорно уселась рядом с мексиканкой на этой природной грубой скамейке.

Истошный крик Александра, звавший ее по имени, заставил ее вскочить от неожиданности. Она испугалась, что он оступился на узком перешейке, ведущем к «донжону», и рисовала себе страшные картины падающего с высоты и бьющегося о скалы молодого человека. Какая-то сила вытолкнула ее на поверхность утеса, словно пробку из бутылки, и она почти столкнулась с Александром. Они поддержали друг друга за локти, сохраняя равновесие. Саша тяжело дышал.

Марина какое-то время слушала свое неистово колотившееся сердце, но вспомнила о своей собеседнице и хотела что-то сказать Саше, но тот накинулся на нее:

– Куда ты ушла? Я испугался за тебя. Здесь же опасно!

И тут он увидел мексиканку в расшитом уипиле и замолк.

– Это Тонанцин, мать богов науа. А это Алехандро. Мы путешествуем вместе, – сказала Марина.

Беловежский пробормотал что-то про приятность знакомства.

– Тонанцин поведала мне много интересного, – продолжила девушка.

– Да, я с удовольствием делюсь тем, что мне ведомо, – скромно подтвердила женщина.

Александр вдруг оживился:

– Вам известно что-нибудь про рисунки на том скалистом массиве? Они древние?

– Кабальито Бланко?[35]35
  Caballito Blanco (исп.) – Белая Лошадка.


[Закрыть] Конечно, они очень древние. Неужели вы сомневаетесь? – удивилась женщина. – Они созданы охотниками и собирателями, заселявшими эти места, по подсчетам некоторых ученых, в период между десятым и четвертым тысячелетиями до рождения Христа, согласно вашему летоисчислению.

– Десятое тысячелетие? – обалдела Марина, а Саша спросил:

– Нашему? У вас иное летоисчисление? Ацтекское, сапотекское, майя?

– Я воспринимаю время иначе, – уклонилась от ответа мексиканка.

Марина наблюдала за Сашиным выражением лица.

– Однако эти рисунки находятся на такой невероятной высоте! Невозможно себе представить, как древний человек мог именно на том месте что-то накалякать, – выразил свое сомнение Александр, воздержавшись от дальнейших расспросов о восприятии времени и посчитав это заявление чудачеством. – Впрочем, и современный человек тоже испытал бы трудности, если б вздумал создать свой живописный шедевр в том месте и на такой высоте…

– Что лишний раз доказывает древность рисунков, – подхватила мексиканка.

– Как это? – хором спросили Саша и Марина.

– Окиньте взором эту долину, – призвала Тонанцин.

Долина распростерлась, словно лоскутное одеяло, сотканное из зеленовато-пепельного мохера, песочно-бежевой замши, серой мешковины, светло-коричневого твида, нефритовой шерсти, сочного изумрудного бархата. То тут, то там топорщились беспорядочно пришитые помпоны разного размера и фасона темно– и светло-зеленых крон деревьев и кустов, тянулись пристроченные извилистые серебристо-серые ленты дорог. Это одеяло было выкроено точь-в-точь, чтобы уложиться между холмами и цепью утесов, тех самых, с наскальным творчеством древних. За ними туманилась неясными цветами узкая равнинная полоска, на нее наползали тяжелой непрозрачной взвесью горные кряжи на горизонте. Там, на границе с небосводом, их сиреневато-темный абрис казался невесомым и нереальным.

Я добралась взглядом до этого предела, грани неба и горной линии, и начала возвращаться пядь за пядью к ближним отрогам. Спустившись со скалистой поверхности, взор мой внезапно ослепила водная гладь, стальным блеском отливая под солнечным светом.

Мексиканка говорила:

– Обширную часть долины Тлаколула, которую ты видишь перед собой, в далекой древности занимало озеро. За тысячи лет рельеф местности изменился.

– И эта горная гряда, напоминающая плато, могла быть пригодна для жилья, утесы ее доступны для людского творчества, – подхватил Саша. – Конечно! Как я сразу не догадался.

– Я помню, что люди здесь, на берегу озера, обитали с незапамятных времен, – подтвердила мексиканка.

Марина покосилась на Сашу, среагировав на слова Тонанцин «я помню». И спросила:

– А Ягул?

– Озеро уже отступало и расчищало для людей жизненное пространство. Мы наблюдали первые поселения на месте Ягула примерно с третьего тысячелетия до Рождества Христова, по вашему летоисчислению.

Александр задумался, вперив взор в скальное плато.

Я развернулась к Ягулу и краем глаза захватила водное пространство вместо парковки, а на его дальнем берегу внезапно во всей древней красе возник культовый центр сапотекского поселения.

Легкое шуршание вывело обоих из оцепенения. Они глянули друг на друга и обернулись к собеседнице. Но Тонанцин исчезла.

– Где же она? – удивилась Марина.

– Ушла, – пожал плечами Саша.

– Ничего не сказав? Не попрощавшись?

– У богов свои причуды. Тонанцин же богиня! – И Саша пристально посмотрел на свою попутчицу. Марина внутренне съежилась от этого взгляда. И дурашливо вскричал: – А я бог!

– Скорее бес! – съязвила Марина.

– Ты зря. Здесь красиво. Смотри, какой вычурный орнамент и такой разный!

Томина зашла в очередное помещение дворца археологического комплекса Митлы. Стены его покрывала мозаичная каменная резьба. Разнообразие узоров изумляло, казалось, они не повторяются.

– По мне, так здесь как-то слишком прилизано, – критиковал Беловежский.

– Миштекское барокко, – пояснила Марина.

– Откуда ты знаешь?

– Я умею читать.

– К тому же на языке науа Митла – «место смерти», – мрачно констатировал Александр. – И миштеки их в этом поддержали.

– Мне больше импонирует сапотекское «место отдыха».

Из дворца они спустились на залитую полуденным зноем и туристами площадь Митлы.

– Людно, – заметила Марина.

– Это важная археологическая зона. Ламбитьеко и Ягул – мелочи, – начал рассказывать Саша. – После Монте-Альбана Митла приняла на себя фактически роль сапотекской столицы. С 1000 года здесь хозяйничали уже миштеки, превратив ее в культовый центр.

– Сапотеки, миштеки, науа… можно запутаться в этих племенах. Но круто! – Марина кивнула на дворец и вдруг радостно вскрикнула: – Ой, пес!

Откуда-то из-за развалин появилась собака и, следуя какой-то ей одной ведомой цели, уверенно зашагала через всю площадь.

– Такой деловой! – не сдержал улыбку Саша.

Пес перебрался на другую сторону площади, вскарабкался по насыпи из камней к руинам другого сооружения, уже наверху окинул победным взором не то всю вселенную, не то следивших за ним ребят и устроился в тени под стенами развалин. Цель была достигнута.

– Знал, куда шел, – усмехнулся Саша.

– И все-таки Митла – место отдыха!