Текст книги "Я подарю тебе любовь"

Вернувшись домой, Лена усадила всех обедать. Шумно, крикливо, куча эмоций и обсуждений! Обычное в их доме дело, Васькины одноклассники в их квартире не переводились, и мальчики и девочки, каждый день кто-то да приходил.

Василий Федорович был в авторитете и полной «уважухе».

Отобедав, Зоя Львовна ушла к себе отдыхать, Лена занялась работой за ноутбуком, которая не переводилась – отпуск или не отпуск, книга не книга. Прервалась, вынырнув из Инета, потянулась и направилась в кухню, чайку попить.

– Мальчишки, вы тут как? – заглянула к Ваське в комнату.

– Нормально! – ответили дружным хором.

– Есть-пить хотите?

– Не-е-е!

Заварила неспешно чай настоящий, в чайнике, достала варенье…

В передней, у нее в сумке зазвонил сотовый. Лена специально себе такую трубку подбирала, чтоб звонил очень громко, бросая вечно сумки где ни попадя и зная, что тихий звонок ни за что не услышит.

Посмотрела определитель – неизвестный номер. Вообще не московский.

– Да!

– Елена Алексеевна Невельская?

– Да.

По мере того как она слушала сообщение, начиная с мозга, вниз, до самых ступней, Лену выхолаживало морозной волной, так что кончики пальцев на руках и ногах стало покалывать.

– Да, – твердо сказала она, – я приеду. Завтра. – Послушала говорящего и командирским тоном уверила: – Я возьму организационные и денежные вопросы на себя! Спасибо, что позвонили.

Она вернулась в кухню, позабыв про чай, встала у окна, глядя в начинающиеся сумерки за стеклом, до боли сильно сжав телефон в руке.

Так тошно, мерзко и больно.

Лена услышала развеселый взрыв мальчишеского смеха, долетевший из Васькиной комнаты, как очнулась.

– Так! – приказала себе. – А ну, взяла себя в руки! Давай думай, что сейчас надо делать!

Ваське пока говорить не надо, врать ему она не может, а правда ему сейчас не нужна! Значит, надо срочно уйти из дома, чтобы не объясняться с ним!

Лена тихо выскользнула за дверь, на лестничную площадку и позвонила в квартиру Зои Львовны.

– Леночка, – открыла ей дверь, приветливо улыбаясь, соседка, но, рассмотрев выражение Ленкиного лица, испуганно спросила: – Что-то случилось?

– Никаких ужасов! – поспешила уверить Лена. – Рабочие моменты. Зоя Львовна, мне надо сейчас уехать, побудете с Васей?

– Ну конечно, Леночка! – заторопилась собираться Зоя Львовна. – У вас большие неприятности?

– Нет, нет, – прибавив убедительности в тоне, уверяла Лена. – Их просто надо решить. Зоя Львовна, я не знаю, когда вернусь, вы на всякий случай останьтесь ночевать.

– Работайте спокойно, Лена, – сказала Зоя Львовна, подошла, положила ей руку на плечо. – Ни о чем не беспокойтесь, тыл у вас прикрыт. Раз все живы и здоровы, все остальные проблемы уладятся как-то.

Ленке захотелось завыть! Она зубы сцепила, сжала кулаки, кивнула только – спасибо, мол.

– Я минут через десять приду, – пообещала Зоя Львовна.

Лена вышла из ее квартиры, остановилась перед своей дверью. Так, теперь следующий шаг.

– Вот так, Лена, – сказала себе тихо. – Шаг за шагом, главное – убраться от Васьки подальше. – И набрала сотовый номер отца. – Па, привет.

– О, доча!

– Пап, я твою машину возьму? Моя в ремонте, а мне срочно в одно место надо смотаться, – контролируя голос и интонации, сказала Лена.

– Давно пора твою развалюху поменять! – толкнул любимое выступление папа. – На ней ездить опасно!

– Поменяю! – прикладывала силы к легкому общению она.

– Тебе когда надо?

– Сейчас.

– Бери!

Теперь самое тяжелое! Василий Федорович! Уйти, ничего не объяснив, она не сможет, это без вариантов! Объяснить что-то тоже не сможет, она и себе сейчас объяснить ничего не способна!

– Держись, соберись! – приказала себе и вошла в квартиру.

Васька ее короткого отсутствия не заметил. Лена, стараясь не шуметь, проскользнула в свою комнату и, как могла, быстро переоделась – колготы, джинсы, лифчик, свитер, первый подавшийся под руку, легкий, ничего, пальто наденет!

В прихожую – сумка, кошелек, телефон, ключи. Документы и остальное барахло в сумке так и болтаются.

Звонок в дверь. Зоя Львовна.

Васька выскочил из комнаты на звонок, когда Лена открывала дверь.

– О! – удивился и порадовался он. – Зоя Львовна! – И повернулся к Лене. С лица сошло веселье, уступив место настороженности. – Лена, что происходит?

Она указала ему жестом на кухню, вошла первой. Он вошел за ней и дверь прикрыл.

– У нас беда? – спросил совсем не мальчишеским голосом.

– Нет! – твердо ответила она.

– Неприятности?

– Ни беды, ни сложностей ни у нас с тобой, ни у близких нет!

– Лена! – потребовал правды он.

– Вась, не пугайся! Пугаться нечего, клянусь! Ни пугаться, ни опасаться, ни ждать беды, даю тебе честное слово!

Он успокоился, Лена увидела и помолилась про себя.

– Я не могу сейчас всего объяснить. Разберусь в ситуации и скажу.

– Ладно, – посмотрев на нее совсем не детским, мудрым взглядом, согласился он. – Но ты понимаешь, что это против нашего уговора?

– Нет, не против! Я не обманываю, не говорю неправды!

– Но что-то скрываешь!

– Скрываю. Но потому, что мне надо подумать. Понимаешь?

– Не очень, – проворчал Васька. – И когда ты мне скажешь?

– Завтра! – железно пообещала она.

– Ты по этим делам собралась?

Лена уже не могла разговаривать, так нелегко ей дались объяснения с ним, кивнула только.

– Ладно, – разрешил Васька. – Раз не горе, не беда, не неприятности, езжай. Но чтобы это было первый и последний раз! Напридумывала тут секретничать!

Она обняла его и крепко-крепко прижала к себе, поцеловала в макушку.

– Я тебя люблю, Васька.

– Я тебя тоже люблю, езжай уж, раз надумала!

У папы была четырехлетняя белая «Нива», большую часть времени стоявшая в гараже по причине несильной занятости – ездил он в основном только в летний дачный сезон, – но всегда в идеальном состоянии. Папа машинку берег и посвящал ей большую часть своего времени.

«Это надо сыграть!» – сказала себе Лена перед дверью родительской квартиры.

– Леночка! – открыла мама дверь и обняла дочь. – Уж ночь скоро, куда ты собралась?

– Да, – отмахнулась Лена, – как всегда, дела.

– Проходи! Чаю попьем. Как там Василий?

– Лучший ученик! На олимпиаду по математике в следующем месяце пойдет!

– И молодец, – порадовалась мама. – Проходи, раздевайся. Что ты в это пальто нарядилась? Мне оно никогда не нравилось, какое-то похоронное!

Пальто длинное, до щиколоток, строгое, Лена надела его в спешке сборов, от промелькнувшей мысли, что свитер тонкий, – автоматически забыв, что увидится с мамой, всегда комментирующей ее наряды, по большей части критически.

– Мам, некогда. – И прокричала в комнату:

– Па!

– Футбол смотрит, – пояснила мама.

– Па! Ты мне ключи и документы дай, и я поеду! – крикнула еще раз Лена.

Папа вышел в прихожую.

– Чуть гол нашим не забили! Привет, дочь, – обнял, поцеловал, сунул ключи и документы в руки. – Мать права, куда ты на ночь-то глядя!

– Да дела! Я на пару дней машину возьму! Все, пока, пока!

Выскочила за дверь и, не дожидаясь лифта, побежала по лестнице.

– Лена! – вдогонку ей кричала с площадки мама. – Пальто это больше не носи! И приезжайте в выходные следующие с Василием!

Лена не ответила, силы на лицедейство кончились.

Почему-то ей хотелось как можно скорее уехать от родительского дома и из этого района, где прошло ее детство, и она гнала, не думая куда! Оказавшись в центре, сбросила скорость, а вскоре и совсем остановилась, заняв место отъезжающей перед ней от «Елисеевского» машины. Выключила мотор, откинулась на сиденье.

Что дальше?

Она не могла никому рассказать, что болело, выло в ней сейчас, никому передать чувство вины, выворачивающее ей все внутренности! Вины и боли, скопившейся в душе!

Никто не знал! Вся мера ей одной досталась, и она ее несет не делясь!

Она прикрыла глаза и потерла лицо ладонью. Она сможет загнать это поглубже и будет жить дальше, как жила до сих пор! Ведь жила же, справлялась?

Нет, подумала безысходно, теперь потрудней придется – вины прибавилось.

Лена открыла глаза и посмотрела на светящуюся вывеску магазина. Подумав, выбралась из машины и пошла купить сигарет.

Она не курила вообще.

Но случались в Лениной жизни моменты, когда сигарета спасала от шока. Иным помогает водка или спирт – ей нет!

Как тогда, в Афганистане, они стояли час на одном месте, боясь пошевелиться, когда проводник и сопровождавший их группу представитель одного из кланов договаривались с талибами, контролирующими этот участок дороги. Они громко переговаривались на своем гортанном языке, а талибы, человек двадцать, сидели на корточках вокруг Ленки и мужиков, держа «Калашниковы» между ног, и смотрели на нее, презрительно улыбаясь.

– И что нам светит? – шепотом спросила она у Мишки, корреспондента НТВ, к группе которого присоединилась в этой командировке.

– Это смотря какое настроение у их командира. Могут пропустить или развернуть, могут в плен взять, а самое простое – постреляют спокойно.

И до последней минуты, когда уже шли к импровизированному шлагбауму из бревна и двух ящиков, они не знали, что их ожидает. А когда отъехали, не веря до конца, что их пропустили, Мишка сунул Лене сигарету в руку:

– Покури, полегчает.

Или, когда Ленка так и не отпустила ментовского начальника, в коридоре догнала и задала свои неприятные вопросы и, довольная, сбегала по лестнице, у нее на глазах взорвалась их машина! Лена не дошла до нее метров десять, и это спасло их всех. Потому что водитель с фотографом ждали ее, прячась от жары в хилом тенечке одинокого клена, недалеко от машины.

И кто-то из них сунул Лене, сидевшей на тротуарном бордюре, зажженную сигарету:

– Покури, Ленка, отпустит!

И тогда, на темной чеченской дороге, когда спецназовцы подняли их с влажного, холодного, растрескавшегося асфальта, обложив трехэтажным матом, и один из них, прикурив, сунул ей в пальцы сигарету.

– Покури, сестричка, – посоветовал. – Пройдет!

Сейчас ей тоже надо было, чтобы отпустило и прошло.

Ленка вернулась в машину, забыв покурить, сидела и, ничего не видя, смотрела в пространство.

Потом завела мотор и поехала. К тому единственному человеку, которому могла и должна была все рассказать, она задолжала ему правду.

К тому, кого, скорее всего, после этой правды потеряет.

Денис задержался в мастерской намеренно, чтоб не маяться непривычными думами-размышлениями про Лену и про них вдвоем, сопровождавшими теперь его постоянно, а от работы он всегда испытывал удовольствие и радость.

Повернув за угол, на свою улицу, ругнулся про себя – фонарь, освещавший часть улицы, недалеко от его дома, так и не горел. Лампочка сдохла неделю назад. Он и соседи звонили электрикам, оставляли заявки, да те не спешили их исполнять.

Надо будет завтра позвонить еще раз.

Денис издалека заприметил белую машину, стоявшую возле его дома, и темную фигуру, опирающуюся о ее капот. Арбенин привычно напрягся, собрался. Быстро глянул по сторонам, вроде никого больше нет, хотя в темноте этой хрен кого заметишь, особенно если не хотят, чтоб заметили.

Не замедляя шага, он оценил ситуацию, возможные пути отхода и прикинул варианты быстро и четко – рефлекс. Он уже разглядел, что это «Нива» и что человек одет в длинное черное пальто, заметив, что «не для рукопашной нарядец-то».

И почему-то неожиданно заколотилось сердце! Никогда в экстремальных или требующих немедленного действия ситуациях он не нервничал, не напрягался: видеть всю картину, решать, мгновенно оценивать обстановку!

И через два шага понял: Лена!

Сердце ухнуло испуганным филином и заколотилось от предчувствия беды!

Она смотрела, как он приближается, не делая движения навстречу. Черное пальто с поднятым воротником делало ее похожей на кавказскую вдову, и Денис увидел огонек сигареты, когда Лена затянулась.

Он ускорил шаг, почти побежал, подошел вплотную и спросил первое, чего испугался:

– Васька?

– С ним все в порядке, – ответила чужим, незнакомым голосом, низким тоном, затянулась до фильтра, бросила в темноту бычок. – Мне надо с тобой поговорить.

Он не мог разглядеть ее лица, но вспомнил, как изменилась она тогда в кафе, потухла и постарела на глазах и как накрыла ее лицо, словно вуалью, темная отчаянная усталость.

Денис обнял Лену, прижал к себе и почувствовал, как сотрясает ее тело мелкая дрожь. Он заторопился, придерживая за талию, усадил в машину на пассажирское сиденье, подогнал автомобиль к гаражу, бегом закрыл ворота, помог ей выйти из машины и повел в дом.

Попытался снять с нее пальто в прихожей.

– Нет, холодно, – отказалась она незнакомым, пугающим голосом.

– Давай к камину, я разожгу!

– Нет. В кухню, там теплее. Попить можно? – однотонно, без эмоций.

Денис испугался за нее: этот замерший взгляд в себя, бледное лицо и голос, лишенный всяких красок. Поддерживая рукой за спину, он привел ее в кухню, усадил, включил весь свет и поспешил делать чай.

– Мне завтра надо уехать, – сказала она, оставаясь в той же позе, в которой он ее усадил: чуть боком к столу, руки на коленях. – В Казань. По делам. – И замолчала.

Он умел вывести человека из ступора паники и страха, он умел оказывать первую медицинскую помощь, он умел так отдавать приказы, что за ним шли хоть в ад!

Не зная, что с ней происходит, какая беда случилась, Денис не понимал, что делать сейчас. И как помочь! Чем?

Он принес ей чай, пододвинул второй стул, сел совсем близко и поднес кружку к ее губам:

– Выпей!

Она глотнула раз, другой, третий, смотрела мимо него, куда-то в себя, наверное.

– Еще, – сказал он настойчиво, подталкивая кружку к ее губам.

Она посмотрела на чашку, перевела взгляд на его лицо, снова на чашку, забрала ее из рук Дениса, сделала несколько небольших глотков и поставила на стол.

Встала, подошла к окну и, глядя в черноту, сказала:

– Вася не мой родной сын. Он мой. Родной. Сын. Но родила его не я.

– Он очень на тебя похож, – тихо отозвался Денис.

– Да, так сложилось, – кивнула Лена, не поворачиваясь.

Замолчала. Денис ждал, не торопил и не направлял вопросами, не представлял вообще, что говорить и как помогать ей. Лена развернулась к нему лицом, прислонилась к краю подоконника, сцепила руки в замок.

– Я брала интервью у одного историка русского зодчества…

Мужик был интересный, увлеченный своим делом, но занятой сверх меры, к тому же не москвич. Поэтому интервью у него Лена смогла взять только на вокзале, перед отходом его поезда.

Ну, хоть так! Довольная сделанным делом, прикидывая в уме, как подаст в статье их разговор, Лена заспешила к своей машине, торопясь успеть до начинающегося дождичка.

Машину она припарковала черт-те где, не найдя среди парковок ни одного просвета, у вечно забитого машинами Казанского вокзала, да и некогда ей было место получше и поближе выискивать.

Оставалось метров пятьдесят до машины, а дождик таки припустил, Ленка побежала, но тут увидела чуть в стороне, в неубедительном маленьком скверике, мимо которого бежала, как четверо пацанов избивают ногами кого-то, лежащего на земле. Люди безразлично проходили мимо, только ускоряя шаг, стараясь поскорей прошмыгнуть мимо драки и любопытно поглядывая.

Всем наплевать!

– Эй, вы что делаете? – заорала та единственная, которой оказалось не наплевать.

И пошла к ним. Ее обматерили в четыре голоса и послали куда подальше.

– Прекратите немедленно! – приказала Лена. – Вон милиция стоит, сейчас позову!

– Давай, сука, еще и тебе перепадет! – заржали пацаны, не отвлекаясь от своего занятия.

Ленка, не останавливаясь, подходила к ним, она уже разглядела, что это пацаны лет по четырнадцать, и мальчишку, совсем маленького, лежавшего на земле, свернувшись клубком, которого они колотили.

Вот здесь она завелась!

Сдернула сумку с плеча, пристроила под деревом, вести беседы больше не стала – начала бить! И бить грамотно!

В пятом классе, обидевшись на шуточки пацанов «А что, Ленка, тебя в самый раз в карате!» после совместного просмотра какого-то боевика и ее замечания, что если поучиться, то она бы тоже так смогла, Леночка Невельская пошла вместе с мальчишками записываться в секцию айкидо! Мелкая, худая, только косички тонюсенькие в разные стороны торчат!

А тренер мальчишкам объяснил:

– Айкидо – это не карате, и девочкам эта борьба больше всего подходит, ведь суть этого искусства не в нападении, а в умении не препятствовать, как бы продолжить движение нападающего врага, используя преимущество силы инерции.

– А нападать что, совсем нельзя? – спросил кто-то.

– Можно, но только если нет иного выхода.

Ленка занималась айкидо до конца школы и в университете. Гораздо меньше, когда начала работать, и совсем уж редко, от случая к случаю, когда влезла в работу с головой, а сейчас и вовсе забросила почти, так, иногда в удовольствие раза два-три в месяц заходила в зал, если находила время.

Ленино преимущество состояло в том, что она не производила впечатление спортсменки, скорее обычной беззащитной девушки. При этом имела черный пояс и первый дан по айкидо.

Она наваляла этим поганцам от души, особо не запыхавшись, но без «зверства». Трое лежали на земле и постанывали, четвертый шустренько слинял.

Лена подняла свою сумку, перекинула ремень через голову, на бок, чтоб не мешала, подняла избитого мальчишку на руки, поразившись, что он совсем легкий, и понесла к своей машине.

– Сейчас, потерпи, – уговаривала она его, укладывая на заднее сиденье. – Сейчас, в больницу поедем.

– Не надо в больницу, – слабым голосом попросил он. – Пожалуйста, не надо!

– Беспризорник? – поняла она.

– Беглый, – признался пацан и затих.

Лена села за руль, но заводить мотор не спешила, задумалась.

Про беспризорников, приемники-распределители, детские дома и социальную защиту детей она знала, как никто другой! Копалась в этом не один месяц, когда материал готовила. А в работе журналистка Невельская дама упорная, злая и скрупулезная и залезала в такие места и правды, куда путь всем заказан.

Поэтому про всю эту систему она была столь глубоко и хорошо осведомлена, что везти избитого пацана прямиком в больницу призадумалась. У нее имелся один хороший знакомый, хирург-травматолог, бывший муж ее студенческой подруги, к его помощи Ленка прибегала уже не раз, но не из-за своих травм.

Она включила свет и полезла в сумку откапывать старую записную книжку, которую всегда носила с собой, не сильно доверяясь сотовым телефонам. Нашла, посмотрела на мальчишку.

Он лежал не шевелясь, и ей показалось, что не дышал.

– Ты как там? – спросила, перепугавшись.

– Живой, – отозвался он еле слышно.

«Уже хорошо!» – порадовалась Ленка и набрала нужный номер.

– Олег, привет, Невельская!

– О, сколько лет и тех же зим! – обрадовался Олег Загоруйко. – По делу, как я понимаю?

– По нему! – покаянно вздохнула Ленка. – Ты на работе?

– На ней, увы, рыба моя! Проблемы?

– Да. Ты все там же?

– Там же, там же, куда я отсюда денусь! Срочное что?

– Да. Сейчас приеду!

Олег ждал ее у дверей отделения, сам взял с сиденья и отнес мальчика в кабинет.

– Что с ним?

– Били сильно ногами. Больше ничего не знаю.

Олег внимательно ощупывал пацана с ног до головы. Работал.

– Тебя как зовут, боец?

– Василий Федорович, – ответил мальчишка, не открывая глаз.

– Лет сколько?

– Десять почти.

– Перелом ребер, – сделал предварительный диагноз Олег, – остальное смотреть надо. Вот что, Лена, давай ты моей медсестре поможешь его раздеть и помыть.

– Я сам! – сурово сказал пацан.

– Нет, – командовал Олег, – сам – это потом!

А мальчишка потерял сознание.

Они его раздели, вымыли, и Ленка ужаснулась – весь в синяках свежих, наливающихся и других, более ранних, в старых шрамах, худой, как стиральная доска, маленький замученный ребенок! Господи, ему нет и десяти лет, а у него уже жизнь кончилась, и не в физическом смысле, хотя и в нем тоже!

«Нет, с этим мальчиком так не будет!» – твердо и окончательно решила Лена.

Она ждала в коридоре, на подранном больничном стуле, и нервничала ужасно. Что там может такое быть с ним? И Олег долго не выходил.

– Идем, – устало позвал, выйдя наконец. – Ко мне в кабинет пошли. – И повел куда-то.

– А мальчик? – оглянулась она на дверь.

– Я ему обезболивающее и снотворное вколол, спит у меня там в просмотровом на кушетке. Никуда не денется, не дребезжи!

Войдя в кабинет, устало плюхнулся в кресло за письменным столом, махнул ей рукой на стул.

– Скажи мне, Невельская, во что ты вдряпалась на этот раз?

– Ни во что. Вот мальчика избитого подобрала.

– Подобрала, значит. Ты понимаешь, что я обязан в ментовку сейчас позвонить, уведомить об избитом беспризорном ребенке?

– Потому к тебе и привезла, чтоб не уведомил, – пояснила она.

– Да? И что дальше? Ты его заберешь и на то же место, где взяла, положишь?

– Домой к себе отвезу. Подлечится – там решу.

– Невельская, насколько я тебя знаю, ты вроде не дура, а иногда такое отчебучишь! – поразился Олег. – Ты вообще в курсе про таких детей?

– Более чем! – разозлилась Ленка.

– А-а, – припомнил он, – ну да, ты ж тогда такой статьей бабахнула. Помню. Тем более все про это знаешь.

– Что с ним, Олег?

– Ну что… Ноги-руки целы, только старые переломы, два ребра сломано, множественные рваные раны зашили, на голове тоже парочку швов наложили, но сотрясения нет. Педикулез, то бишь вши, Валя его уже побрила и обработала. Общее истощение и обезвоживание организма, заболеваний наверняка полный букет, надо анализы делать, а так – обычная картина для таких детей. Насилию и сексуальным действиям не подвергался, я осмотрел. Этот еще чистенький, трусишки, маечка чистые, может, кто присматривал за ним, или сам такой чистоплотный. Судя по степени истощения, в бегах больше полугода. Вот, собственно, и все. Что делать собираешься?

– Отлежится пусть, а там посмотрим.

– Ну да, ты его в дом, а он тебя обчистит да еще на хату наведет дружков.

– Кроме меня в доме брать нечего, а для этого он маловат, – пошутила от облегчения Ленка.

– Ну, смотри, неугомонная ты моя. Но забрать тебе его придется прямо сейчас.

– Я заберу, – поспешила уверить она.

– Если не дернет от тебя поутру, приводи на днях, возьмем у него весь спектр анализов, на все и много. Но лаборанткам придется заплатить, у нас теперь не больничные платно.

– Приведу, скажи когда.

– Позвоню. Одежду его мы выбросили в утилизацию, так что придется тебе парня прибарахлить. Я его в старый халат завернул. Дарю!

– Спасибо, Олег! За мной долг будет!

– Как всегда, Невельская, как всегда, – устало отмахнулся он, потер лицо ладонями. – Сколько работаю, циник до анализа мочи, а к таким делам привыкнуть не могу никак! Истерзанные насилием женщины и вот такие дети! Те, кто на улицах больше года, все как один больные, битые-перебитые, абсолютно асоциальные, с искореженными мозгами. Как думаешь, долго это еще будет?

– Долго, – уверила Лена.

– Ладно, – посмотрев на нее внимательным взглядом, пожаловался Олег, – развезло что-то, сутки мои заканчиваются, устал. Я тебе напишу, что ему сейчас из лекарств надо и какой уход.

Олег помог ей перенести спящего мальчика, завернутого в халат, и уложить на заднем сиденье машины, пожелал удачи, посмотрел на нее внимательным долгим взглядом, но, так ничего и не сказав, ушел.

Ленка посидела немного, не заводя мотора, прикидывала, что необходимо сделать в свете возникшей проблемы.

Время не позднее, еще и шести вечера нет, успеет!

Заехала в магазин за продуктами, набрав целый ворох, в «Детский мир» – вещей для мальчика купила – и в аптеку.

Что еще? Да все! Домой!

Она слышала, как он проснулся на следующий день около одиннадцати утра, одевался. Лена ему на стул возле кровати вещи положила и сверху новую зубную щетку. Оделся и двинулся к ней в кухню, услышав, что она гремит там посудой.

Вошел. Не поздоровался. Смотрел волчонком настороженным исподлобья. Стоял.

У Ленки сердце сжалось болью! Худющий, бритая голова в шрамах и двух свежих швах, лицо заплыло уже синяками. Злой.

Но нюнить нельзя ни в коем случае и бабскую жалость выказывать – категорически!

– Садись, – приказала, махнув на стул.

Он сел не сразу. Постоял, поразглядывал ее какое-то время. Сел.

– Ешь! – сказала тем же приказным тоном.

Поставила перед ним тарелку с овсяной кашей на молоке да с маслом, другую тарелку с куском хлеба, тоже с маслом, и чашку горячего сладкого чая с лимоном.

На еду он не набросился, как ожидалось при взгляде на его истощенное тело. Посмотрел на Лену. Что он там думал, разглядывая ее?

Но надумал что-то свое, выводы сделал, взял ложку и степенно, без суеты, принялся за еду. Лена села за стол, напротив него, прихватив чашку чаю, для удобства разговора, смотрела, как он ест. Ждала.

Доев кашу, он отодвинул тарелку, взял в руку хлеб, в другую чашку и спросил:

– В ментовку сдашь?

– А ты не хочешь, – подсказала она.

Он посмотрел на нее снисходительно, как на дурочку какую, откусил кусок хлеба, запил чаем и спокойно ответил:

– Так хотел бы, не сидел сейчас с тобой.

А Лена поняла, что никакого разговора в русле «я взрослый и умный, ты ребенок и многого не понимаешь, а я знаю, как для тебя лучше!» не то что не получится, и это так же неуместно, как объяснять дедушке Ленину задачи партии.

– Давай знакомиться, – рулила беседой твердым голосом она. – Я Лена, а ты?

– Василий Федорович, представлялся уже. – И, затолкав последний кусок в рот, допив чай, прожевав, поблагодарил: – За жратву спасибо.

– Пожалуйста.

– Ну, Лена, и что тебе от меня надо? – перехватил инициативу разговора он.

Ну нет, мил-друг, это с Невельской не канает!

– За что били? – пропустив его вопрос, протокольным тоном спросила она.

– За дело, – невозмутимо ответил мальчишка.

– Я спросила: за что?

– Бабки не все в общак сдал. А я спросил: что тебе надо?

– Вот что, Василий Федорович, так разговор у нас с тобой не получится, – начала было она, но пацан перебил:

– А я с тобой базарить и не собираюсь! Помогла, шмотки купила, накормила, спасибо. Пошел я, у меня дел полно, – и начал вставать со стула.

– Сядь! – приказала Лена, да так, что он тут же подчинился. – Уйдешь тогда, когда я решу!

– Э нет, – глядя ей прямо в глаза злым, непокорным взглядом, разъяснил он расстановку сил. – Этаж третий, балкон есть, даже если запрешь, вылезу, а не вылезу, так в окно сигану. Если разобьюсь, тебя посадят. Тебе что от меня надо? Продать хочешь?

– Кому продать? – сбилась с твердости тона Ленка.

– А то ты не знаешь! Уроду какому-нибудь, который по мальчикам тащится! Что уставилась?

– Значит, так! – распорядилась Ленка, вмиг отойдя от потрясения. – В ментовку ты не хочешь и в объятия к педофилам не рвешься, как я понимаю. Хочешь, чтобы мы с тобой мирно разошлись, пожав друг другу руку, – будешь отвечать на мои вопросы, и не свою беспризорную шнягу пожалостливей! Усеку хоть намек на вранье, а я усеку, не сомневайся, скручу и вызову ментов и социальную службу! Думаю, сомнения насчет того, что я с тобой справлюсь, отпадают сами собой. Я доходчиво объясняю?

– Вполне, – усмехнулся саркастически ни на грамм не испуганный ее пламенной речью пацан. – Ты особо не заводись, мне по фигу, что в ментовку, что в приемник, я все равно оттуда слиняю, и пугать меня этим не надо, бесполезно.

– Ясно, – выслушав его, сказала Ленка. – Тогда свободен. Можешь идти, никто не держит, тебе на помойке подыхать, как я понимаю, интереснее.

Он поднялся, осторожно, но не скривился от боли, не позволил себе показать перед ней слабость, выбрался из-за стола, прошкандыбал на выход, но у двери остановился, повернулся, посмотрел на нее задумчиво:

– Странная ты тетка. Притащила в дом беспризорника, барахло ему купила да еще пугать взялась. – Он покрутил по-стариковски головой. – В добренькую поиграть хотела и научить ребенка, как правильно надо жить. Знаем такое дело. И чего от меня хотела? – И развернулся уходить.

– Я-то знаю, чего хочу, а вот чего хочешь ты, Василий Федорович? – спросила Лена.

Он остановился, снова, медленно, повернулся к ней.

– Как все, – поколебавшись, все-таки ответил он.

– Желания у людей разные, – не приняла такого ответа Ленка. – Вот чего конкретно ты хочешь, не в данный момент, а по жизни?

– Я ж говорю, как все. Бабки, семью, работу, дом свой.

– И как ты собираешься это получить? Или у вас на помойке и такие богатства водятся? – спокойно поинтересовалась Лена.

А он разозлился! Сильно, аж глаза прищурил, выстрелив злым, недетским взглядом.

– Тебе какое дело? Что пристала?

– Может, помочь хочу, – выдвинула предположение Лена.

– Да пошла ты! Помочь она хочет! Конфетку дать, копейки сунуть, по голове погладить, а потом руки вымыть! Добренькая нашлась! Знаем мы вас добреньких. Одно зло от вас и неприятности! Ой-ой, бедный ребенок, и к ментам: государство обязано о вас позаботиться! Позаботилось уже, спасибо!

– Ну а если я, а не государство хочу о тебе позаботиться? – не меняя тона, спросила Лена.

– Да не смеши меня! Сытая, молодая москвичка – заботиться! – И, скривив презрительную мину, детским голоском: – Мамочкой моей стать?

– Ну, мамочкой не мамочкой, а твоим шансом выбраться из дерьма я вполне могу стать. Но это зависит от того, насколько ты сам хочешь из него выбраться.

– Еще от чего? – хмыкнул он.

– В первую очередь от того, получится у нас разговор на моих условиях или нет.

Он очень долго внимательно, придирчиво всматривался в выражение ее лица. Несколько минут. И, решив что-то, вернулся, прихрамывая, и сел за стол, напротив Лены.

– Спрашивай.

– Чаю еще хочешь?

Он снова посмотрел на нее тем же взглядом:

– Давай.

Лена встала, поставила чайник, принялась делать бутерброды.

– Сколько тебе лет, Василий Федорович?

– Девять, через два месяца десять будет.

– Тебе с колбасой, сыром или просто с маслом? – указав на хлеб, который держала в руке, спросила Лена.

– С колбасой, сыром и маслом.

Она кивнула и принялась намазывать хлеб, продолжая опрос:

– Ты откуда будешь?

– Из Казани.

– О, красивый город.

– Наверное, я не видел.

– Давно в бегах? – спросила, поставив перед ним тарелку с бутербродами и чашку горячего чая с лимоном.

– Восемь месяцев, – принимаясь за угощение, ответил он.

– Доктор сказал, что ты относительно чистый. Присматривал кто?

– Сам. Что, у меня рук нет? Мы ж на теплотрассе под заводом живем, там и краны есть с горячей и холодной водой.

– А чего в бега-то подался, от любви к приключениям и свободе?

– От жизни.

– Родители есть?

– Отца нет, мать бухает. Лишили родительских прав.

– Значит, из детского дома дернул. Как до Москвы-то добрался?

– По железке, как еще, на электричках. Тогда уж грамотный был, знал, как делать надо. А в первый раз облажался, поймали меня.

– Так, – предложила программу Лена, – обед у нас есть, времени сколько угодно. Посидим? Тебе, Василий Федорович, придется рассказать свою историю подробно и, как договорились, без вранья, чтобы я была полностью в курсе и мы с тобой могли решить, как действовать дальше и что необходимо предпринять. Договорились?