Текст книги "Розы для Аннушки. Повесть о невозможном"

В большой – чего страшного? Сказали, что прогуляемся к Китайскому посольству, вокруг него – яблонь много, и яблоки уже есть. Мне яблоки не нужны, но красивое место посмотреть можно.

Сначала и правда: у Алки свой кавалер был, у Наташки – свой. А я – сама по себе, что успокоило. Но когда уже в аллеи углубились – вдруг третий парень появился – откуда ни возьмись. И идет рядом со мной… И чем дальше, чем шуточек дурацких больше. Сначала технику поцелуев начали обсуждать. Вроде и понятно, что трёп, но мне стало не по себе. А потом Володя, тот, что рядом со мной шел, возьми и скажи: «Что вы, девушки, поцелуи – это пройденный этап! Неинтересно уже. Но вот лавочки тут, возле посольства – удобные. Широкие».

Меня от таких слов в дрожь бросило, паника охватила… Что делать? Но пришла спасительная мысль. Я косыночку с шеи сняла, к щеке приложила и потребовала: проводите скорее домой! Зуб разболелся. Надо лекарство срочно положить, мне врач назначил…

Думаю, что никто не поверил, но я настаивала, и компания решила, что Володя отведет меня за лекарством, но потом – обратно сюда! Дошли мы до корпуса, Володя ждать под окном остался, но я фигушки вышла!!! И даже к окну не подходила. Он постоял и ушел… А мне, когда пришла в себя, так захотелось Севку увидеть! Не за тем, чтобы пожаловаться – на что, если я сама по глупости пошла? Но просто увидеть и окончательно успокоиться.

Вечером Наташка и Алла, конечно, возмущались, что я ушла, дурой, как всегда, называли. Но мы же с тобой их не боимся!

– Да ну, чего их бояться? Только вот думаю, что и Володю этого ты тоже напрасно испугалась. Ничего бы он тебе не сделал! Рисуются они, имидж крутых создают… Ребята эти не с улицы ведь, тут же, у нас живут, и учатся, скорее всего, с нашими красотками. Свои, в общем. Таких просто нужно уметь отбрить! Ну, может, Володя тебя обнять бы попытался…

– Да ты что? Нет, не хочу! Я не могу даже вообразить, что до меня кто-то чужой дотронется… Вне дома, среди людей, даже если это и не такая опасная компания, я всегда, как ёжик, клубочком сворачиваюсь – не достать.

Вот возле Севы мне сворачиваться не нужно. И ощущение жизни возвращается настоящее. Поэтому я и сказала, что без него мне в Москве плохо было бы. И без тебя, Алечка!

Поскольку ребят в женский корпус не пускали, даже ненадолго зайти в гости было нельзя, то лавочка в тенистом уголке под тополями стала своеобразным оперативным штабом. Мы с Севой делились там впечатлениями от очередного сданного экзамена. Под не иссякающий поток из магнитофона какого-то неведомого фаната песенной эстрады.

«Как это все случилось, в какие вечера…»

– Ну и как ты? У меня – пятерка! – Сева сиял и не скрывал этого. – Удалось очаровать препода собственным глубоким анализом поэмы Рождественского! А ты что-то грустная совсем…

– Понимаешь, я чувствую, что и у меня была бы пятерка, но подвел дополнительный вопрос. Дурацкий какой-то… Провокационный. Уж не знаю, кто на него нашел бы «очаровывающий» ответ? Спросили: «Какую книгу о строительстве социализма вы читали в последнее время?»

Меня сразу сбило это слово «строительство»! Встали перед глазами подъёмные краны, вырастающие кирпичные стены… Ну, какую книгу о таком можно вообразить? Читала я не так давно роман Галины Николаевой «Битва в пути», но он на ум не пришел! Там все же об отношениях… О позиции в жизни. От растерянности его не вспомнила…

– Да уж… – Севка даже присвистнул – Не повезло тебе. А по билету что было?

«Три года ты мне снилась…»

– Достоевский. И из теории – понятие стиля. Для меня это в одно целое соединилось. И преподаватель кивал! Не переспрашивал, не уточнял – кивал, выражая согласие. Особенно, когда я сказала, что если кратко, одним словом, то стиль – это «человек». Индивидуальность не литературная, а человеческая. Кто чем «ударен» в жизни, о том и пишет.

У Достоевского ведь, о чем бы ни писал, такая боль везде! Каждую минуту, сквозь каждое его слово, сквозит запредельный ужас, с которым один человек смотрит на то, как другому накидывают петлю на шею… Свое личное переживание он не смог забыть.

«Не знаю больше сна я, мечту свою храню…»

– Не расстраивайся! Четверка – тоже неплохо. Но дальше старайся лучше готовиться. Завтра и начнешь, а сегодня отдохнуть нужно! Голова гудит после экзамена… Давай в кино сходим?

– В кино? А что – давай! Куда?

– Да в ближний кинотеатр. Возле остановки троллейбуса – афиша. Я посмотрел: сегодня у них «Гамлет».

– Ой… Страшно. Я даже книгу эту не открывала, если на ночь!

– Шекспира вспомнить полезно. Эпоху Возрождения на 1 курсе изучают! А я где-то читал, что в финале трагедии, написанной гением, должно быть и что-то хорошее. Если суметь увидеть… Попробуем?

– Попробуем… Но боюсь, что я не смогу.

…Лучше бы Сева не говорил про хорошее! Мало того, что я вздрагивала каждый раз, когда призрак в черном развевающемся плаще мелькал среди башен замка, так еще и позитив разглядеть старалась. А где он тут? Козни Клавдия удались, Гамлет погиб. Вот разве что…

– Не знаю, тот ли момент я заметила? В качестве примера позитива, – я спросила это, когда мы вышли из кинотеатра. – Помнишь, что ответил Гамлет другу Горацио, когда тот сожалел о смерти Офелии? «К чему грусть? Ведь смерть отнимает то, что нам и не принадлежит».

Если люди в 16 веке всерьез в это верили, то смерть не была для них трагедией! Но было то, что хуже смерти. Гамлет не мог допустить, чтобы подлость и насилие стали нормой отношений между людьми, потому уничтожил Клавдия. Это ведь уже победа?

– Пожалуй, что так… Но у Гамлета и других важных фраз много. А Могильщик и вообще – настоящий философ. После фильма мне захотелось диалоги с ним перечитать…

Я внутренне улыбнулась. Ну, хоть в чем-то не стыдно перед другом-отличником! А поскольку в темном кинозале, да еще при виде мрачных картин на экране, меня охватила нервная дрожь, то потащила Севку в залитый солнцем дворик – к киоскам с мороженым. Вот где настоящий позитив!

– Начала готовиться к английскому? – спросил Сева на следующий день. – У тебя как с ним?

– Вот как раз с английским очень прилично! Я в июле надолго уезжала на дачу к тете Гале, в России она в отпуске, а вообще-то давно живет то в Англии, то в Канаде – муж у нее крупный экономист. А тетя – преподаватель. Мы с ней занималась каждый день, она осталась мной довольна.

– Это хорошо. Но не расслабляйся! Повтори все основательно! И я пойду учить. Тем более, что у меня не было «тети Гали из Канады»…

Не расслабляться я старалась. И уверена была, что английский сдаю хорошо. Ведь на протяжении всего экзамена мы с преподавателем, яркой молодой дамой, почти ни слова по-русски не сказали. Беседовали о стихотворении Пушкина «Мадонна». Дама меня не поправляла, кивала и улыбалась. Потом дала обязательное «дежурное» задание – перевод с английского. Я перевела. Замечаний не было. Но в экзаменационном листе поставила четверку.

С Севой после экзамена мы встретились мельком: он куда-то спешил, а я была сильно расстроена! Сидела на лавочке, подставив ветерку лицо, разгоряченное от переживаний. Откладывала момент, когда придется рассказать все Але. И тут снова появился Ванечка.

«Поет морзянка за стеной веселым дисконтом…

– Привет! Ты ведь сегодня экзамен сдавала?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Разведка доложила. Ну, значит, можешь устроить себе день отдыха! Поехали в кино?

– С чего ты взял, что я с тобой поеду?

– А чем я хуже других?

На это ответить было нечего. Вот как раз сегодня фирменные Ванечкины веселость и беспечность, что обычно мне чуждо, вызвали невольную симпатию. Устала я уже… И что это за напасть? Как ни старайся, все равно четверка!

«Поверь, мне так твои глаза увидеть хочется…»

Ну, может, я Ване понравилась в хорошем смысле… Не собираюсь же с ним встречаться постоянно. Но один раз в кино… Если Сева занят. Почему нет? Тем более, что привыкла уже к его виду, к тому, что он часто попадается на пути.

– Ладно, поедем. Только подожди, мне нужно переодеться, умыться. С утра ведь ушла…

Когда мы с Ваней подходили к остановке, там заканчивалась посадка в троллейбус. Он курсирует с большими паузами, не успеем – придется долго ждать.

– Быстрее давай! – засуетился Ванечка и, видимо, чтобы помочь добежать, схватил меня за руку,

Мне показалось, что слишком бесцеремонно! По-хозяйски как-то… Ого! А дальше-то, когда уедем далеко (и неизвестно, куда!) что будет? Может, выйдем не у кинотеатра, а где-то в глухом парке… Нет, такая ситуация мне не нравится! С моей стороны это была чистая паранойя, подогретая происшествием с Володей. Но размышлять, права я или нет, времени совсем не было! И я второпях повторила недавний трюк. Но соврала не про зуб, а про головную боль.

Сказала Ване, что мне нужно вернуться и выпить таблетку от неожиданной мигрени… Поступок, конечно, на этот раз ужасный, мне за него потом долго было стыдно. Но тогда, вгорячах, я этого осознать не смогла. Вид у Ванечки стал обескураженным, веселость мигом слетела, но к корпусу он меня проводил.

Дальше… случилось нечто фантастическое – сюжет для рубрики «Нарочно не придумаешь». Ваня меня ждал-ждал возле корпуса, а потом начал карабкаться по кирпичной стенке к нашему окну. Я лежала на кровати, приходя в себя и после экзамена, и после своего глупого побега.

– Ой, смотрите! – взвизгнула Наташа. – Он к нам лезет! Татьянин ухажер!

Меня подкинуло на постели. Лезет? А что я ему скажу? Извинится бы надо, но как объяснить паранойю? Нет-нет, не могу я с Ванечкой сейчас встретиться! Потом как-нибудь извинюсь на лавочке, когда обдумаю все…

– Танька, он сейчас тут будет! – орала Наташа возле окна. И увидев, что я лихорадочно откинула покрывало, заорала еще сильнее: – Дура, он первым делом под кровать заглянет!

Я кинулась к двери и побежала в нашу с Алей укромную каморку.

– Ну и как это понимать? – спросила Аля, когда нашла меня. – Почему ты тут?

– А где мне прикажешь быть?

– В комнате. Сама кашу заварила, вот иди и сама расхлебывай…

– Алечка, ты что говоришь? Как расхлебывать? Я решила уже, что с Ваней потом поговорю. А сейчас – не могу. Да он, наверное, и ушел уже…

– Не ушел. Сидит там у нас и чуть не плачет…

– ?!!

– Да, вот так. Это видно по его лицу, что слезы сдерживает. У мужчин самолюбие развито сильнее, думать надо, прежде чем его задевать! А Наташка с Алкой еще и масло в огонь подливают. Когда он подоконник перепрыгнул, они там обхохотались, за животики держатся!

– За животики?! Ой… Идем скорее! – я не знала, что скажу Ванечке, все рождалось экспромтом. Но вот то, то не пойти не могу, поняла четко.

– Ваня, прости. На меня… срочное дело свалилось. Пришлось из комнаты убежать. Расскажу потом. А сейчас давай я тебя мимо вахтерши проведу, а то она в обморок упадет! Увидев парня, который из женского корпуса выходит… хотя не входил!

Я достала из шкафа свою большую ажурную шаль и закутала Ванечке голову и плечи. Ну а дальше, то есть, футболка и джинсы, – это у всех одинаково: унисекс уже был в обиходе. Роста Ваня небольшого и тощенький, как стройная девушка. Перед столиком вахтера мы с ним еще и обнялись, как две подружки, которые на ходу шепчут друг другу секреты. В общем, вышли удачно. Но во дворе я сказала:

– Не обольщайся! Обниматься с тобой я больше не буду. А ты, вообще-то, молодец! У тебя что, разряд по альпинизму?

– Кстати, да! Мы с отцом прошлым летом Эльбрус пытались покорить, до Чегета дошли.

– О, Чегет – это здорово! – я помолчала. – И знаешь, Вань, друг у меня тут уже есть, думаю, что даже больше, чем друг…

– А ты почему выбрал именно филологию? – спросила я у Севы, кода у нас с ним состоялся разговор, более эмоциональный, чем обычно. – В моем классе мальчишки хором выбирали физику или просто технические вузы. «Что-то лирики в загоне, что-то физики в почете!» – помнишь?

– Про технические вузы я давно понял, что не мое это. Но выбрал бы не филфак, а журфак, если бы была такая возможность. Но туда, как и в литинститут, нужны два года стажа. А меня, если не поступлю сейчас, сразу ждет армия. Это даст нужные 2 года, но не забудется ли тогда программа? Все та подготовка, которой сейчас отдал столько времени?

– Ой, да! Я бы за два года все забыла! Тоже мечтаю о журналистике, но точно знаю, что после двух лет работы экзамены не сдам… А что тебя привлекает в этой профессии?

– Думаю, что романтика! «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете…» – эта песня произвела на меня впечатление. А когда я изучил информацию, где находятся факультеты журналистики с высоким рейтингом, и выделил для себя Иркутский университет, то захотелось еще и таежной романтики! Сибирь посмотреть, новые места, где невиданные масштабы и богатейшая природа!

– Как я тебя понимаю! Я сама, услышав песню про зеленое море тайги, которое поет под крылом самолета, буквально спать перестала! Так захотелось все это своими глазами увидеть!

Но вот собственно работа в газете для меня с романтикой давно не связана. За последний год я часто бывала в редакции нашей областной молодежки, где публиковали мои крошеные рассказики, и услышала там такое: журналистика – это не профессия, а образ жизни. И он годится только тем, для кого чужой беды не бывает…

Жара все стояла и песни звучали… Подходили к концу экзамены, поездки с Севой на консультации и на лекции в литературный музей. И тогда мы с ним еще раз отправились в кино – на последний сеанс в отдаленный кинотеатр.

– Фантастика! Мы с тобой успеваем «запрыгнуть в последний вагон»! – Севка показал газету «Советская культура». – Смотри, что я прочитал! Фильм «Я шагаю по Москве» получил международное признание. На 17 кинофестивале в Каннах режиссеру, Георгию Данелия, и оператору вручили особые премии. Но фильм долго уже был в прокате. Практически сняли. Только в «Космосе» сегодня последние сеансы…

Зал был полупустой. Немного нашлось таких умников, как мы. А фильм меня сначала разочаровал: я привыкла, чтобы были сюжет, интрига, какие-то коллизии… А перед нами – просто Москва. Улицы, скверы, эскалатор метро, поливаалка с веером брызг… И – наши ровесники. Калейдоскоп встреч, как бы случайные разговоры. Но поэзия этих обычных, узнаваемых будней становилась все более явной, находила отклик в душе.

 
Бывает все на свете хорошо – в чем дело, сразу не поймешь.
А просто летний дождь прошел, нормальный летний дождь…
 

Как точно! Так оно и есть. До того, как прозвучала песня, закадровая мелодия уже создавала удивительное настроение. Прозрачная, нежная, она напоминала лучи утреннего солнца. Сначала их совсем мало, они пробиваются сквозь облака робко, тонкими, как шпаги, полосками, но вскоре сливаются в уже ощутимые столбики света. Вот и у нас так – утро взрослой жизни.

– Здорово! – сказал тихонько Севка. – Думаю, что со временем скажут, что фильм этот – знак эпохи, визитная карточка наших дней. И как хорошо про фиалку под снегом!

– Да, хорошо! Мне кажется, что я запах фиалки почувствовала – тут, в зале.

Только вот тебе не придется ее искать, чтобы вспомнить о Москве – ты тут и останешься.

– Это еще неизвестно! Даже на последнем экзамене можно срезаться…

– Не выдумывай. Тебе такое не грозит! Да и вообще – мальчиков берегут, на филологию они поступают редко, поэтому – на вес золота!

– Теперь ты не выдумывай! Откуда такое взяла?

– Все говорят. А вот у меня дела хуже. Но и мне фиалка под снегом не нужна – я итак все вот это никогда не забуду…

В общежитие мы возвращались в час ночи. И поездка эта запомнилась, как нечто абсолютно фантастическое! Ехали мы долго, добираясь с окраины, – и везде были одни. На эскалаторе, в вагоне метро, в трамвае, на улицах города… Никто, ни одна живая душа, нам не встретился. Как будто земля вымерла, вот только мы вдвоем и остались…

Но это, хоть и удивительно было, но объяснимо. А вот то, что случилось, когда в метро произошла небольшая авария… я объяснить не могу.

Вагон дернулся, свет вдруг погас. Меня шатнуло на Севу Он поддержал, прижал к себе, я уткнулась лицом в его грудь и… запах его рубашки показался таким родным, что слезы у меня брызнули и дыхание перехватило. Совсем. Время остановилось. Я не поняла, сколько прошло – секунда, минута, вечность? Или они вдруг стали равнозначны?

– Ну, что ты так испугалась? – спросил он, когда свет включили. – В метро это бывает! Я уже не раз сталкивался.

Я молчала. И потом по пустым улица мы шли молча. Мне казалось, что пахнет не пыльным асфальтом, а далеким, но ощутимым морем. Свежо-свежо, заманчиво до дрожи…

Тот, кто смог бы вообразить на крыше одного из корпусов студенческого городка флюгер – старинный такой, из кованого железа, резной, тот видел, что вертится он как бешеный. Хотя стояла жара, а при антициклоне безветренно. Но этот ветер к атмосфере отношения не имеет, он соткан из множества бесплотных ветерков, вобравших надежды и отчаяния, влюбленности большие и маленькие, ссоры и споры – все то, чем жили абитуриенты.

И хотя так много дней висел над нами маховик предстоящего экзамена, одной зубрежкой в юности обойтись нельзя, недаром «бушует она, словно вешние воды». Вот и поднимался к крышам густой компот этих эмоций, настоянный на общей атмосфере ожидания… Увидеть это чудо нельзя, но чувствовали его все – кто сильнее, кто слабее.

А для меня еще и дополнительно начали звучать «то скрипки плач, то литавров медь». Это я поняла после того, как Аля купила билеты на концерт Елены Камбуровой и заставила меня отвлечься от занятий. Я была уже однажды на концерте этой певицы, она приезжала в Калугу. Но тогда, хотя все и понравилось, такого впечатления не было.

А сейчас мне показалось, что попала в какой-то кокон, в барокамеру, куда под давлением влетали звуки и строчки стихов, и все они обращены ко мне лично.

«Какой большой ветер напал на наш остров…» – это не о людях, вроде бы, но я поняла так: в мою жизнь врывается что-то, похожее на большой ветер, волнующее, его напора можно не выдержать. Но и убежать нельзя…

«Набегают волны синие. Зеленые? Нет, синие. А где-то есть страна Дельфиния и город Кенгуру…» – вот и сейчас я в каком-то нереальном городе, где не бывает ничего будничного…

Но это-то все еще куда ни шло, а вот когда началась «Девушка из харчевни», у меня сразу во рту пересохло и ладошки вспотели. Это тоже обо мне? «Мне было довольно видеть тебя, встречать улыбку твою» – ну да, так и есть. Я ведь и Але не раз говорила, что мне рядом с Севкой просто спокойно. Просто хочется увидеть – ни зачем. Увидеть и все.

Но, судя по песне, не все так просто…

***

Вестибюль филфака гудел, как улей: на стендах, наконец-то, вывесили списки поступивших. Народ толкался, оттесняя друг друга и отыскивая свою фамилию. Кто-то уже всхлипывал, забравшись в уголок.

– Здорово! Вот он – я! – Сева показал в списке заветную строчку. – Ну, все: поступил. А ты?

А меня в списках не было. Хотя до этого в приемной комиссии сказали, что моя сумма баллов – это полупроходной результат. И отбор среди тех, кто набрал столько же, будет по итогу конкурса аттестатов. Но у меня – вполне приличный! Почти что серебряная медаль, четверка по физкультуре помешала. Так в чем же дело?

Сева тоже огорчился. Попытался сам поискать мою фамилию и советовал, чтобы и я лучше смотрела. Да куда уж лучше? Нет меня.

Когда забирала документы, в приемной комиссии сказали:

– А чего вы, девушка, спешите? В общежитии можете и еще побыть, иногда неожиданно что-то меняется. Может и кто-то из поступивших забрать документы – по семейным обстоятельствам, в жизни случается всякое…

Нет уж, вероятность этого призрачная, а мне нужно быстрее домой! Я еще успеваю отнести документы в университет своего города – конкурс там тоже есть, но, по правилам, к четверкам, полученным в МГУ, прибавляют по баллу, значит, поступление гарантировано. Нынешние вступительные экзамены так и останутся единственными в жизни. Через год повторить их ну никак не хочу!

В день отъезда я сбегала с утра в ближний универмаг и долго стояла возле витрины отдела сувениров. Искала подарок для Севы. Какую-то вещь, которая может стать материальным воплощением моего «прощального слова». Наконец увидела небольшой талисман – гипсовую миниатюру на тему «Сказки о рыбаке и рыбке» Пушкина: старик склонился к воде, а из крутого завитка волны выглядывает золотая рыбка.

Да, это мне и нужно! Символ того, что при затруднениях в жизни на помощь может прийти сказка. Достаточно поверить, что стоит только рыбку позвать, высказать желание – и она уплывет исполнять! Был в таком подарке и робкий намек: меня тоже можно позвать! Хотя бы для того, чтобы просто выговориться, получить понимание и участие…

Сумка – та же самая, с которой я в первый день заняла за Севкой очередь, – потяжелела: добавились новые вещи, в их числе модный пушистый свитерок, приобретение на осень. Добраться до вокзала мне было бы теперь сложнее, но Сева еще вчера сказал, что проводит.

В автобусе и метро мы с ним ехали молча. Нашли на Киевском 8-ой путь – последний, за ним начинались служебные постройки и ряды запыленных деревьев. Сева отнес в вагон электрички сумку, а потом, на перроне, мы встали возле приоткрытого окна – так, чтобы она была видна, хотя кому понадобится? Молчание продолжалось и тут. Ну, для него погруженность в себя – не редкость, а вот чтобы мой обычный поток слов вдруг иссяк?

Но до меня дошла странная мысль: что, собственно говоря, происходит? Если прощаемся на время, то на какое? В Москве останутся новые знакомые – девчонки, которые поступили, и, в принципе, их можно будет навестить, но это пока «вилами на воде писано». А если сейчас происходит прощание навсегда, то… Как же это?! Не может же быть правдой? Калуга – так близко!

Нужно быстрее отдать свой подарок и что-то сказать! Может, перрон, который пошатнулся под ногами, после этого снова встанет на место?

– Не будь ты таким серьезным! Можно, я подарю тебе немного сказки? Если поверишь в нее, твои желания будут исполняться. – и я протянула Севе миниатюру, запакованную в прозрачный целлофан. А потом добавила: – У нас, кстати, очень красивый город! Я уже наприглашала в гости кучу девиц твоего будущего курса! Собрались вчера на кухне второго этажа и адресами обменивались… Многие обещали приехать. Люба так чуть ли не завтра…

– У меня твоего адреса нет, – ответил Сева.

– Разве? А мне запомнилось, что и тебе писала… Все от переживаний перепутала! Почему же ты молчал?!! Блокнот у тебя есть? И авторучка?

Блокнота не было, но ручку Сева дал. А в маленькой сумочке, где лежат у меня деньги и документы, нашлась страница «Литературки» – накануне сохранила что-то важное. Я оторвала от страницы полоску – верхнее поле без текста – и написала адрес. Он был такой коротенький, что и писать-то незачем. «Герцена, 9, кв.10». Запомнилось бы сходу. Но раз написала – пусть будет.

Сева положил полоску газеты в верхний карман рубашки – я это видела и успокоилась – но надежда на какие-то его слова, способные отогнать «странную мысль», не оправдалась. А вскоре и динамик на столбе захрипел: «Электропоезд до станции Калуга отправится через 5 минут с 8 пути». Уже?

Что еще сказать? Что-то есть важное, что я упустила? Вроде бы, нет. «До свидания» прозвучало бы глупо! Возможно ли оно вообще? И когда? Поэтому я развернулась и молча пошла в вагон. Всё.

***

И снова электричка увозила меня из одной жизни в другую. С той разницей, что теперь впереди неведомого нет. Но жизнь в старом, знакомом мире нужно будет начинать сначала. Меня отделяют от нее будто бы года, а не месяц. Но это неважно, сколько времени прошло, важно, что я стала другой!

Я возвращаюсь в покинутый, сброшенный, словно старая шкурка, мир, от которого уже отвыкла, но сейчас пока нет ни его, ни того, что уже пролетело, перевернув во мне все. Сейчас – перепутье, состояние невесомости, в котором нет ничего, кроме стука колес.

Хотя… есть еще и окно!

А за ним – волшебные картины. Да, это похоже на работы гениального художника. Пролетающие мимо березы и елочки удивительно четко и подробно вырисовываются на фоне темнеющего неба. Тщательно проработана каждая деталь: изгибы тропинки, трава, лужи, слоистые облака тумана, который встает над землей… И все это окутано розоватым светом только что севшего солнца.

Я прильнула к окну, боясь пропустить хотя бы капельку этой сказочной красоты – она возникает на мгновение и тут же исчезает! Не удержать никак, но и терять невозможно… Вот светлые домики утонули в голубом вечере, в их окнах уютно мелькают первые огоньки. Вот лесная поляна – на ней, по колено в тумане, в скульптурных позах застыли лошади…

А вот теперь и вообще чудо: совершенно разные картины за правыми и левыми окнами вагона.

На западе – черное кружево деревьев на пылающем оранжевом фоне. Яркая, беспокойная красота.

На востоке – темный лес и сияющий серп месяца над ним, словно выплывший из гоголевской ночи. Грустное, сказочное видение.

И всему этому суждено жить только в моей памяти? Это – тяжелый груз. Отдельно взятая человеческая голова – не место для него. Груз измучает голову и вырвется наружу, ему необходимо жить везде, я не смогу утаить его…

Но как, как удержать в мире эту красоту? Боже, научи: как рассказать о ней?