Текст книги "От первого лица. «Звездные» истории: о времени и о себе"

Увидев меня, она громко расхохоталась.

– А ну, иди сюда, – поманила пальцем, – Ты кто таков?

– Я из циркового училища, Юра Чернов. Меня сниматься к Борису Григорьеву взяли.

– Вот что, Юра, шагай за мной, Григорьев подождет!

Она хваткая была женщина в прямом и переносном смыслах. Ухватила меня за руку и привела к Станиславу Ростоцкому. Тот, бросив взгляд, коротко сказал:

– Будем снимать.

Как только я вошел в комнату, где сидели люди из съемочной группы, тут же кто-то громко произнес:

– О, Сыромятников!

Так я познакомился с персонажем, которому обязан своей известностью.

Меня переодели в школьную форму: лицо двоечника, форма короткая, будто с чужого плеча, да вот только портфель слишком приличный. Была дана команда «отфактурить» портфель, чтоб реалистичнее выглядел. «Обживать» пришлось перед съемкой на школьном футбольном поле – тут же сбилась группа желающих помочь.

Вышли мы на поле. Парни – в свитерах, а я один —в школьном костюме с портфельчиком. Начали: принялись гонять его вместо мяча.

Ой, что тут поднялось! Из окна понеслись строгие голоса: «А ну, двоечник, прекрати пинать портфель!». Тут же откуда-то понабежали тетки и принялись меня стыдить громче, чем болельщики «Спартака» на международных матчах:

– Ах ты, паразит, двоечник несчастный! Ты что ж, паразит, вытворяешь?! Мать тебе, паразит, все новое купила! Ты зачем одежду и портфель портишь!?

Наблюдавшие за этой картиной киношники просто катались со смеху – попадание оказалось «в яблочко».

– Тетеньки, тетеньки, успокойтесь, я артист, мне это для работы надо…

Короче говоря, на роль Сыромятникова утвердили меня мгновенно. Костюмчик быстро обрел нужную «характерность»: все кругом топорщилось, пуговицы выпирали…

Команда на съемках собралась потрясающая! Георгий Полонский написал историю очень жизненную, очень правдивую и в то же время глубоко лирическую. Фильм и сегодня смотрится современно. Ну, понятное дело – шедевры не умирают. Когда я прочел сценарий и узнал, что сниматься буду с Вячеславом Тихоновым – фигурой в советском кино колоссальной, я просто с ума сходил от счастья. Кажется, чуть не по потолку прошелся! Это действительно был высокий старт… Вячеслав Васильевич оказался очень хорошим, очень доступным человеком. Когда снимали сцену классного бунта – на улице – он принес термос с горячим чаем и бутерброды, внимателен был к нам, как отец.

– Мама! Я снимаюсь с Вячеславом Тихоновым! – кричал я в телефонную трубкус «междугородки».

– Сыночек, какой ты счастливый, ты прямо с ним разговариваешь? – верила и не верила мама.

– Мам, да ты что, он – мой учитель!

Потоки счастья уносились по проводам в Самару чуть не ежедневно

– Сыночек, ты такой счастливый, возьми хоть автограф у него! – кричала в ответ взволнованная мама.

Работа над фильмом шла быстро, и не только потому, что все включились в нее с азартом: Госкино не наложило резолюцию на сценарий, потому режиссер и директор студии им. Горького действовали на свой страх и риск. Судьба фильма могла закончиться плачевно: либо приказ о приостановке съемок, либо – забвение в архивах Госфильмофонда.

Атмосфера на площадке соответствовала весенней тональности картины. Съемки происходили в реальной московской школе в районе Медведково, в память о том событии там висит памятная табличка. В массовке снимались старшеклассники, и, в конце концов, мы так сдружились, что нас: меня, Олю Остроумову, Игоря Старыгина и Валеру Зубарева стали считать учениками медведковской школы. Мы и работали, и хулиганили по-настоящему. Однажды после съемки мы с Валерой выпили и потерями портфель со сценарием. Стыдно было! Боялись как взаправдашние школьники, переживали, что кто-то чужой прочитает текст, кого-нибудь этим подведем. Но обошлось – нашелся портфель.

Кстати, фраза Вячеслава Тихонова, когда мой герой стоит у доски, «Поставишь единицу – получится Юрий Никулин» – это отсыл к цирковому училищу, где я готовился стать клоуном-эксцентриком. Вначале в сценарии был Олег Попов, но мы с Вячеславом Васильевичем уговорили Ростоцкого на Никулина поменять – очень мы уважали Юрия Владимировича.

Во время работы над фильмом «Доживем до понедельника» я сдружился с АркашейЛистаровым, он играл в эпизоде Вовку-двоечника, который от матери получал подзатыльник: «Ты чё дерёшься…», помните? Аркаша тоже учился в цирковом. Ростоцкий частенько просил нас с Аркашей поработать над реакцией класса. Например, в сцене, когда я стою у доски и отвечаю урок истории. Нужно было показать, что мои одноклассники просто покатывались со смеху. Съемки, конечно, дело радостное, но когда идет несколько дублей – тут не до улыбок. По просьбе Ростоцкого мы с Аркашей вставали за камеру и чудили, как могли. Очень был талантливый парень, жаль, погиб молодым в автокатастрофе.

Те съемки проходили на удивление легко и весело. Как началось – с вороны, вернее, двух ворон, ручной и дрессированной, которые разлетались в разные стороны и даже в кадр обе попали, так и закончились – смехом от того, что мне по лбу въехали распахнувшейся дверью. С этой дверью эпизод пришлось снимать с нескольких дублей. Думали – раз цирковой, среагирует, как надо. И на раз-два-три открывали дверь. Не получалось синхронно, хоть убейте. Я уже и ногу подставлял, чтобы упасть вовремя от толчка. Никак, какая-то секунда проходила и только после этого я падал. Режиссер все браковал. И, наконец, говорит:

– Слушай, Юра, подставляй-ка ты лоб свой. Ничего, шишка до свадьбы заживет.

Пришлось подставить – из любви к искусству. Правда, я немного схитрил. Подхожу к двери и говорю: «Посмотрим!» – это была командаТихонову и Печерниковой: открывайте, я рядом. Они стояли и ждали моего сигнала. Так что удар в лоб был настоящий…

Для меня съемки в фильме «Доживем до понедельника» малой родственной кровью не обошлись. Я разрывался между учебой и съемочной площадкой. И кто б меня за это осудил? Эх, я-то знал, кто…

Фильм гениальный, конечно: два любовных треугольника и дело принципа в учительской профессии, все просто и объемно, потому что мудро. Он стал главным событием Московского международного кинофестиваля 1969-го года, его сразу назвали «шедевром советского кинематографа»…

Я перешел на второй курс… В Самаре я сразу стал национальным героем… Папа использовал подручные средства в целях рекламного продвижения фильма в нашем родном городке. Для премьерного показа он нарисовал гигантский плакат со сценой, где я у доски отвечаю Тихонову на урокеистории. Этот плакат закрыл собой фасад Дома культуры и висел целый месяц.

Вячеслав Васильевич очень хорошо ко мне относился. Интересовался, кто я и откуда. На премьерных показах фильма он часто выступал и говорил в мой адрес немало добрых слов. И вот настал черед творческого вечера и показа картины в Самаре. Вячеслав Тихонов и директор фильма Григорий Рималис перед встречей попросили провести их к моему отцу. И вот в скромной мастерской моего папы открывается дверь и на пороге – кумир миллионов Вячеслав Тихонов. Папа, конечно, был растроган. Вячеслав Васильевич похвалил меня – а для отца эта похвала стала – как орден Славы на грудь.

А вот в цирковом училище меня быстро вернули «на землю». Вызвали на «ковер», отчитали, поставили перед выбором: или кино, или учеба. Но я понимал, почему условие было таким жестким. Труд циркового артиста складывается из немыслимых простому смертному ежедневных усилий. На тебя тратятся, ты сам тратишься, постигая мастерство профессии, где требуется ювелирная точность, стопроцентная выверенность движений, абсолютное владение телом.

Здание училища построено так, что кабинеты и аудитории находятся на втором этаже, огибая по кругу манеж – основное место учебы. И вот, помню, начинается одно занятие: литература или история цирка, кидаю взгляд с балкона – на манеже студент основного отделения Сережа Игнатов, подбрасывает в воздух кольца. После литературы переменка, уходим на историю КПСС – Сережа Игнатов кидает кольца. Выходим с занятия, гляжу с балкона – Сережа жонглирует. И так – с утра до ночи, не давая себе никакой поблажки. Результат —Всемирной ассоциацией жонглеров Сергей Игнатов назван лучшим жонглером в мире.

В цирке нужна полная сосредоточенность и самоотдача, манеж компромиссов не терпит. А у меня – кино… Отчисление стало реальной угрозой. И, возможно, я совершил роковую ошибку в тот момент. Судьба предложила мне следующий крупный ход. После «Понедельника» предложили съемки в фильме с рабочим названием «Спасите гарем». За мной какое-то время охотились ассистенты режиссера Владимира Мотыля, уговаривали: роль будто специально для тебя написана, на гитаре играешь, поешь… Меня утвердили. А я находился в каком-то вакууме: между состоянием триумфа и состоянием провала – из-за нажима руководства училища. И я отказался… отказался от роли Петрухи в культовом фильме «Белое солнце пустыни» – побоялся остаться без диплома, ведь на несколько месяцев пришлось бы уехать на съемки… Впрочем, что об этом теперь вспоминать. Никакого смысла…

Любой актер, глядя на удачную творческую работу коллег, испытывает чувство зависти, черной или белой – смотря кто на что горазд. Когда вышел в прокат фильм «Белое солнце пустыни», я испытал двойное потрясение. Стараюсь не говорить об этом, и так все понятно… Ее благородие госпожа Удача прошла совсем близко от меня… Теперь уже мне предстояло добиваться ее благосклонности.

Нервное напряжение росло. На третьем курсе обнаружилось прободение язвы, перед экзаменами меня забрали в больницу и запретили резкие движения. Так что цирковой артист я получался – с «не кондицией»: акробатика стала для меня – «табу». Когда «звездная пыль» улеглась, я получил диплом циркового училища. И мне пришлось все начинать заново. В актерской профессии так всегда – каждый день нужно доказывать, что ты чего-то стоишь.

Мои испытания начались с Московской областной филармонии. Я, вроде бы, и был артистом. И не был им. Моя партнерша, мы с ней – одного выпуска, как и я, подавала на манеже большие надежды. Но что-то случилось, и цирк ей тоже стал «заказан». Мы сделали хороший номер в лубочном стиле. Нас постоянно приглашали на гастроли в «звездной» компании, режиссером концертов был известный на всю Москву Александр Павлович Конников, создатель Московского мюзик-холла, а впоследствии – художественный руководитель московского Театра эстрады. Мы открывали сезоны на Берсеневской набережной в Летнем театре на территории сада «Эрмитаж»…

Актеру нельзя превращать жизнь в гонку за мечтой – большой ролью, иначе легко можно проиграть эту самую жизнь… Помню, накануне Дня Победы мы: Рома Карцев, Витя Ильченко, Люба Полищук, Рудольф Рудинрепетировали спектакль. А в парке прогуливался Леонид Осипович Утесов. Я жил тогда напротив Театра миниатюр – в Малом Каретном переулке (кстати, поначалу-то меня прописали в квартире, где родился Высоцкий, но комнату потом дали в Малом Каретном). И вот, пока Леонид Осипович говорит с ребятами, я пулей несусь домой. Нашел гибкую пластинку с песнями Утесова, вернулся. Он дождался меня, поставил автограф, сказал мне кое-что, вселил надежду. Он умел подбодрить. Я тогда чуть репетицию не сорвал. А память о важной для меня встрече осталась – автографом на пластинке.

Я должен был играть и верить в себя. Но предлагали лишь крохотные эпизоды в кино. Позвали в фильм «Иван Васильевич меняет профессию» – там я мельком проскочил в сцене с Куравлевым: белобрысый балалаечник из царского оркестра. Балалайкой я увлекся в цирковом училище. Кстати, с балалайкой у меня связана одна страшная история. 11 сентября 2001 года мы были на гастролях в Америке, с Ирой Муравьевой играли спектакль «Жена-интриганка» в Сан-Франциско. На поклоне я всегда делал один и тот же трюк: ставил балалайку себе на голову и кланялся. И вот на последнем спектакле балалайка упала и разбилась вдребезги, впервые в жизни такое случилось. Возвращаемся ночью в гостиницу, спать не могу, голова идет кругом – что делать, где достать балалайку, утром вылетаем в Нью-Йорк, а вечером там должен быть спектакль. Продюсер, советский эмигрант, меня успокоил, пообещал собственную балалайку из дома в Нью-Йорке принести. И все равно меня мучила какая-то тревога, сердце сжималось, охватила бессонница. В четыре утра включаю телевизор: горит северная башня Всемирного торгового центра. Переключаю на другие каналы: то же самое! Пронзает мысль: война! И вдруг второй самолет врезается в южную башню, слышу панический возглас новостной ведущей…

Что чувствовали родные в России – остается только догадываться. Звонили мне, я говорил: «Не волнуйтесь, у меня все отлично, купаемся в бассейне»…Пять дней мы «загорали» в отеле невольными заложниками 11-го сентября. Ребята потом подтрунивали: «Юра, это все из-за твоей балалайки».

Возвращаясь в семидесятые годы, могу сказать одно: я задыхался от ощущения своей актерской ненужности. А жизнь шла своим чередом. Меня узнавали – по «Понедельнику». Наливали. Часто компании собирались прямо в моей комнатке в Малом Каретном. Жена Валя терпела-терпела, и однажды ее терпение лопнуло. Пришла, а тут – попойка. В общем, Валя без лишних слов сгребает все закуску и выпивку, завязывает в скатерку и – выставляет за порог. А за выпивкой вслед – и дружков моих.

Я сделал все, чтобы жениться на ней. Торопился с регистрацией: Валя уезжала в командировку, занималась тогда польским театром, а ятребовал оформить наши отношения. Регистрациявыпала на 1 апреля, в этот день никто жениться не хочет. Но мне было не до шуток. Боялся, что сопьюсь без семьи. Я чувствовал: Валя – мой «якорь».

И опять странное совпадение, как после – на свадьбе сына. В театре заболел актер, и меня попросили заменить еговечером в спектакле. Так что моя собственная свадьба прошла под «знаком» работы – в первую очередь. Я по гороскопу «бык», рожденный под созвездием «тельца», то есть – сплошная «пахота».

– Не могу. У меня свадьба!

– Вот-вот, органичнее играть будешь. Как с утра в образ жениха войдешь, так до вечера и не выходи.

Играть-то пришлось – Жениха в спектакле по пьесе Василия Шукшина «Точка зрения»! Вот так1 апреля моя свадьба состоялась и в реальности, и на сцене: вечером гости всей гурьбой явились ко мне домой. Валя со своей родней и друзьями сидела и ждала меня – жениха.

Жена меня охраняла и сохраняла. Трудностей мы много вместе пережили… Не было ролей – она говорила: «Сегодня нет – завтра будут». И так – месяцами, годами. Говорила: «Не волнуйся из-за ерунды. Ты – замечательный. Ты – лучше всех». Спасало…

Валя – очень терпеливая. Это на сцене и в кино я играл тихих да скромных. А дома был как Отелло. Однажды вечером заприметил женщину в таком же плаще, как у жены, и устроил слежку. В другой раз так изревновался по поводу ее замечательного платья, что порвал его прямо на ней в клочья. Мы к друзьям отправились, а платье очень шло Валентине, и я все думал: чего она нарядилась, для кого?! Требовал, чтобы в брюках ходила, ноги прятала: домострой! Порванное платье могло обернуться разрывом: Валентина просто опешила, сказала мне только: «Уйди!». Ушла она. Я потом искал ее целую неделю по всей Москве, выследил. Как-то утром Валяоткрыла дверь квартиры своей сестры и обнаружила меня спящим на подъездном коврике… Пожалела.

Валя в молодости была очень похожа на актрису кино Жанну Прохоренко, помните ее в замечательном фильме «Баллада о солдате»? Однажды мне надо было срочно куда-то уезжать, и она в этом своем серебряном плаще металась в очереди у касс: «Мне билет на съемки надо, пропустите вперед, пожалуйста!». Кассирша увидела: «Ой, Жанна!». Тогда не надо было паспорт показывать, и Валя воспользовалась именем популярной актрисы, взяла мне билет.

Мы познакомились, когда я поступал на заочное отделение в ГИТИС, она в то времяработала на кафедре истории зарубежного театра. Потом стала преподавать, защитила диссертацию. Валя читала историю театра соцстран. Многие артисты приходили к ней на занятия. У нее училась Люба Полищук, и каждый раз перед экзаменом Люба меня просила: «Скажи Вале, что я не знаю ничего, пусть двойку не ставит». Но Люба была ответственная, всегда готовилась, так что пятерки получала заслуженно.

Валентина – женщина серьезная, доктор педагогических наук, проректор художественно-промышленной академии им. С. Г. Строганова. Она мой тыл. Она никогда во мне не сомневалась, никогда не считала неудачником… Слава Богу, я смотрю на актерскую профессию с пониманием ее коварной сути. И «оттягиваю» нужную жизненную энергетику на семью, которую очень люблю. Дети, дом, дача, уют, покой – это обязательные условия для того, чтобы со сценой у меня сложились гармоничные отношения. Это помогает держать удар…

В театре миниатюр я оказался почти случайно. Бывший выпускник нашего училища актер Илья Баскин эмигрировал в США, сейчас снимается в Голливуде, перед отъездом он предложил меня на свои роли. Главный режиссер Рудольф Рудин мою кандидатуру одобрил.. Это был решающий момент в моей судьбе. Да и спектакль, с которого я начал в Театре миниатюр, имел символическое для меня название: «Хочу в артисты»…Как часто бывает, один верный шаг вовлек в череду удачных событий. Тогда я стал, наконец, актером с активным сценическим графиком, поступил в ГИТИС и сыграл главную роль в хорошем фильме. Филармония осталась в прошлом.

Семидесятые… Судьба будто испытывала меня. Мне поступило предложение сняться в фильме «ДерсуУзала» Акиры Куросавы. И одновременно позвал Сергей Юткевич в свой фильм «Маяковский смеется». Надо ж так случиться! Мне, изголодавшемуся по настоящей актерской работе, предстояло выбирать между выдающимися мастерами эпохи, между режиссерами, перед которыми я в равной степени преклонялся. Если бы знать заранее, что советско-японская картина «ДерсуУзала» войдет в список величайших фильмов за всю историю кино, удостоится главного приза на московском кинофестивале, что ей суждена «оскароносная» судьба!

Я метался, мучился в раздумьях. Даже спиритический сеанс устроил. В предновогоднюю ночь начертил алфавит, взял тарелку, нарисовал стрелку – смеха ради, конечно, просто забавлялся с друзьями. Вызываю дух Маяковского, задаю, в шутку, вопрос: ждет ли успех фильм «Маяковский смеется»? И вдруг тарелка затряслась, заходила ходуном. Меня даже пот пробрал. Тарелка покрутилась, сначала, вроде, выходило «да». А потом – резко —слово «нет». Маяковский посмеялся над нами…

Меня утвердили на роль у Акиры Куросавы, но длясъемок требовалось надолгоуехать в Уссурийск. И Сергей Иосифович Юткевич уговорил остаться в Москве.

– Юра, не сомневайтесь, моя картина обречена на успех, и – сами подумайте – после этого вас все киностудии приглашать будут.

Когда он появлялся в павильоне, устанавливалась гробовая тишина. Его уважали и любили, перед ним благоговели – он был носителем старой культуры, почетным членом французской киноакадемии, героем социалистического труда.

Поначалу планировалось создать полнометражную двухсерийную ленту. Но Сергей Иосифович уже был старым человеком, перенесшим тяжелую болезнь. И в определенный момент съемки приостановили. Смонтированный материал не дотягивал до одной серии. Тогда режиссеру пришла гениальная мысль: разбавить его кукольной и рисованной мультипликацией. Сам Юткевич учился у Мейерхольда и был живым носителем традиций Вхутемаса. Анимационные вставки в этом фильме совершили настоящий революционный прорыв в отечественном кино. «Маяковский смеется» по стилистике возвращал зрителя в эпоху Маяковского, «Окон РОСТа», Кукрыниксов и Остапа Бендера. Фильм получился ярким, необычным, вполне в духе творчества великого поэта. На съемках собралась отличная компания: Галина Волчек, Михаил Глузский, Ия Савина, Леонид Броневой, Алексей Яковлевич Каплер.

Помню, как Сергей Иосифович работал, добиваясь от меня полного понимания персонажа. Специально для съемочной группы устраивал просмотры зарубежных кинолент. Показал запрещенный на тот момент в СССР фильм «Заводной апельсин» – скандальное, нашумевшее тогда на весь мир кино. Мы питали надежды.

Но, несмотря на звездный состав, экспериментальный фильм Юткевича остался незамеченным. Перспектива «большого кино и крупных ролей», которой я грезил, работая над «Маяковским», помаячила и вновь рассеялась как дым. Фильм имел очень незначительные сборы в прокате, а на экранах телевизоров его почти не показывали.

Конечно, в глубине души я чувствовал себя разочарованным, все-таки ожидания сулили большее. Зато благодаря фильму я имел счастье познакомиться с Юткевичем и дочерью Маяковского. Она приехала из Америки, крупная женщина с резкими чертами лица, выразительными глазами и сильным голосом. Встреча с ней состоялась в музее поэта на Лубянке…

Надежда обманула, но и это я пережил…

В девяностые годы я стал сниматься реже, больше времени уделял сцене. Ушел к Сергею Проханову в Театр Луны. Там нашлось несколько стоящих ролей для меня, особенно мне нравился спектакль «Ночь нежна». Однако время было трудное, нужно было содержать семью. Затянула антреприза. Создал собственный эстрадный коллектив, ездил с ним по стране и даже в Америку и Финляндию в перестроечный период. Но соскучился по театру, и Любовь Полищук привела меня в «Школу современной пьесы» – на тот момент этот театр уже стал серьезным явлением российской театральной действительности. Сейчас я – актер театра «Школа современной пьесы». И каждый день, проходя по дороге на работу мимо цирка на Цветном бульваре, мысленно здороваюсь с бронзовым Юрием Никулиным:

– Привет, Юрий Владимирович! У меня пока – слава Богу. До завтра.