Текст книги "От первого лица. «Звездные» истории: о времени и о себе"

– Хорошо пожили, и хватит, – спокойно говорит Татьяна, подчеркивая, что мы с ней перешли точку невозврата.

Женская обида – как ржавая противотанковая мина, никогда не знаешь, когда рванет…

Год после ухода из семьи я прожил один, и честно говоря, прожил безалаберно. Потом у меня появилась девушка – Виктория Алмаева, я ее привел в театр, всячески помогал ей строить карьеру. Мы прожили вместе почти четыре года. А потом – закружился мой «осенний марафон»: девушки, одна за другой… Чуть пожили – начинаются ультиматумы, девушки хотят все и сразу: карьеру и квартиру в одном подарочном наборе. Намерения даже не прикрываются игрой в заботу и любовь. Вот так-то…

С каждой из новых подруг поначалу все складывается симпатично. Но, видно, не судьба – никого из этих девушек женой мне так и не захотелось назвать. Жена – это ведь как Родина, изменяя ей – наказываешь себя, в конце концов.

Помню, Таня привела домой щенка – добродушный такой щен, Степаном назвали. Мне надо было «протащить» отлучку на очередную съемку, а ей – этого уличного щена, с собакой ведь хлопоты – гулять приходится. Мы как два порядочных дельца сели за стол переговоров и написали друг другу менные расписки: она отпускает меня за то, что я разрешаю ей… Потом конечно со Степкой в основном я гулял, жалко было Таню в дождь и слякоть… Сын Степку всем рекомендовал как «эстонскую гончую», выдумщик… И я как-то очень привык к Степке. У нас в доме часто гости собирались. Иду их провожать, собака, естественно, тоже. У меня до автоматизма выработалось: если я на улицу – Степан со мной. А однажды вот с гостями-то вышел, да не заметил, куда пес подевался, зову – нет нигде. Даже испугался, по сердцу резануло… Бегу домой – а он, гад, там сидит, смотрит на меня вызывающе, мол – ну, получил за невнимание? Выгуливал я Степку в общей сложности четырнадцать лет и один день…

…На Трехпрудном постепенно вырос целый театральный комплекс, примерно как Малая сцена театра Моссовета на Фрунзенской набережной. А потом мэрия передала в распоряжение Луны другое – настоящее театральное – здание на Малой Ордынке, бывший Московский театр Комедии. В этом здании когда-то пел Шаляпин. При последнем художественном руководителе театра Комедии там затеяли основательный ремонт, но худрук скоропостижно умер, коллектив без лидера распался, достраивать солидное пятиэтажное здание пришлось уже мне.

Как-то, сидя на мюзикле «Кошки», я рассматривал программку. Меня поразило, что один человек в ней значился и актером, и режиссером, и продюсером. Наверное, это – естественная и очень верная последовательность. Во всяком случае, свой театр я увидел как некий «вечный двигатель», нескончаемый театральный круговорот – от поколения к поколению.

При работе над спектаклем «Лиромания» я понял, что нужно привлечь детей – так, вспоминая детство своих «кашалоток», Лир анализирует – почему дочери его предали на закате жизни. «Лиромания» – мой любимый спектакль, всю душу в него вложил… Сценарий писал по кельтским легендам, взял «дошекспировскую» версию: Лир в молодости так любил свою королеву, что после ее смерти плюнул на все, в том числе и на дочерей. А потом, естественно, спохватился, только было уже поздно. Во имя своей любви он и отказался от власти, и в ответ получил предательство дочерей, все закономерно, как траектория полета бумеранга…

С этой постановки начала работу студия «Маленькая Луна»: на первых порах играть я пригласил девочек из коллектива «Непоседы», но они оказались слишком загружены выступлениями. А зависеть от их графика я не мог – механизм постановки был пущен…

Сегодня наши студийцы из «Маленькой Луны» постоянно снимаются в рекламе, играют в спектаклях наравне с профессиональными артистами. Правительство Москвы одобрило идею о создании при театре Луны театрального колледжа, встык к нашему зданию примыкает особняк с площадкой – отличное место для подобного учреждения.

У меня в театре теперь – полный порядок, все работает стабильно, функционируют две сцены, репертуар постоянно пополняется, залы – битком, было даже, что публика двери на центральном входе снесла, такой наплыв народа. Здание прекрасно оборудовано, но еще есть большой потенциал: под крышей мы организовали съемочный павильон, имеется своя монтажная и студия звукозаписи. Так что плоская многоуровневая крыша со смотровой площадкой в две тысячи квадратов вполне может сослужить хорошую службу в будущем: пригодится в кинопроизводстве. Ведь актер должен не только сцену топтать, но и на камеру работать. Мы уже пробовали там снимать – дыма пустили, камеры поставили… Соседи проявили свои лучшие гражданские качества и вызвали пожарных. Но этим инцидентом наши кинематографические порывы не «накрыло», выжидаем подходящего случая.

Оглянешься назад – сколько всего прожито. Но тут как в старой поговорке – пока дом строится, жизнь продолжается.

Постоянно приходится выдумывать что-то новое. Вот несколько месяцев назад запустил очередной проект – бесплатная реклама по американской системе. Очень просто: при театре создан фан-клуб «Армия Луны», в основном – девчонки, которые постоянно «чатятся» в «социальных сетях». Так что теперь анонсы наших спектаклей, все обсуждения и новости об актерах распространяются среди интернет-сообщества моментально.

В «Маленькой Луне» играет мой пятилетний внук. Если его спросить, кем его дед, я, то есть, в театре работает, он отвечает: театром! Парень попадает в самую суть: я здесь – все.

Однажды с Никитой Михалковым схлестнулся в споре. Он: да какой ты продюсер, продюсер свои деньги тратит! Формально он прав, конечно. Но лишь формально.

Для Москвы я открыл несколько десятков молодых актеров, ставших звездами среди своего поколения тридцатилетних. Чулпан Хаматову нашел на втором курсе у Алексея Бородина – мне нужна была девушка на роль «Пятницы», а тут она – пластичная, цирковая. Поиграла у меня два года, уехала на фестиваль в Германию и после уже в театр Луны не вернулась. А жаль. Она с Женей Стычкиным была «парой века»: когда они вдвоем выходили на сцену – «брали банк» с лету. Такой, «ноздря в ноздрю», общей сценической жизни я не видел ни до, ни после. Подстегивали друг друга – танцевать, так танцевать, сальто, так сальто, орать, так орать. Но развалили пару, это было их колоссальной ошибкой, по-моему…

Люди обретают имя, становятся известны, уходят в новые проекты – я не в обиде на них, я их понимаю. Моя ставка крупнее – «Луна» зажигает «звезды».

Так что в каком-то смысле моя линия судьбы продолжает начатое моим героем Иннокентием Петровичем, а проще – Кешей.

Ну а личная жизнь… Помните, как Кеша пел: «Колобок-колобок, докатился, голубок»…

Просто любовь…
История одной встречи

ИРИНА САВИЦКОВА

Я бежала по коридору петербургского отделения СТД, громко стуча каблуками. Утешалась мыслью, что речь Александра Галибина, ради которой я и приехала в такую рань, произойдет в финале встречи, ведь его фамилия закрывала список выступающих. Александр много и шумно ставил, на его постановки отзывалась вся питерская театральная общественность, он считался прогрессивным, ищущим режиссером. Естественно, мне, вчерашней студентке, очень хотелось с ним познакомиться. Меня даже протежировали, мол, есть интересная молодая актриса на роли героинь… Словом, наше знакомство должно было состояться не сегодня – завтра. Однако идти к нему на показ я почему-то не спешила. А вот сейчас летела на утреннюю лекцию «Театр на рубеже веков», надеясь не только услышать от режиссера Александра Галибина, что именно несет театру новая эпоха, но и приглядеться к нему из толпы слушателей, оставаясь незамеченной…

Дверь в аудиторию распахивается слишком резко, и я буквально всем телом «налетаю» на Сашин взгляд. Вопреки моим ожиданиям, его речь открывала лекцию, хуже того – кафедру для выступлений в этот раз почему-то установили рядом с входом. Меня охватывает оцепенение. Замерла в дверном проеме, мысленно проклиная свою непростительную для актрисы робость. Показалось, прошло несколько минут, хотя неловкая сцена заняла какие-то секунды. И вдруг я беру и захлопываю широко открытую дверь прямо перед собой. От растерянности. Машинально. Это было уж полной глупостью.

Стою в коридоре, лицо заливает волна краски. Как ни напрягаю слух, из-за закрытой двери слов не разобрать. Наглость мне не свойственна, но, видно, тогда это было необходимо. Делаю глубокий вдох. Уже зная, что встречусь с ним глазами, вхожу вновь.

Саша потом сказал: «В тот миг ты ворвалась в мою жизнь».

***

Я только что окончила институт и сразу, без зазора, поступила в аспирантуру. На дальнейшей учебе настаивал мастер – он усмотрел во мне какие-то педагогические таланты. Аспирантура с «красным» институтским дипломом далась не сложно. Учиться люблю до сих пор. Я всегда была очень правильной, и думаю, это стало бы большой проблемой, если бы не Саша. Он сломал мой стереотип «жить без права на ошибку» одной фразой… Но до этого было еще далеко. А пока…

А пока я цокала каблуками по битком набитой слушателями аудитории в поисках свободного местечка, досадуя на себя за то, что внимание всех и прежде всего Александра Галибина сосредоточено на мне. Когда я вошла, извинившись, он как воспитанный человек прервал выступление и сейчас выжидал, пока я сяду. Наконец нашелся свободный стул. Саша спросил:

– Можно продолжать?

– Конечно, конечно!

По привычке все фиксировать, я открыла сумку и стала перебирать ее содержимое в поисках блокнота и ручки, но от волнения нашла не сразу, шуршала, мой ужас продолжался. Все-таки Александр говорил очень увлекательно, дельно. Я старательно записывала. А когда он закончил, поднимаю голову и вижу: идет прямо ко мне. Внутренне напрягаюсь: ну что еще я могла сказать после того, как уже извинилась?!

– Можно, я возьму свой портфель?

Оказывается, я заняла Сашино место, не заметила, что портфель прислонен к стулу.

Вообще-то, будучи аспиранткой, из-за занятости в репертуаре театра я уже физически не могла быть столь же прилежной ученицей, как во время учебы в институте. К тому же подобные лекции актеры в принципе посещают крайне редко, теория, да еще рано утром, мало кого интересует. Поэтому когда заговорили о недавней премьере «Царство» в театре «Особняк» и представили меня как одну из занятых в постановке актрис, Саша этого не мог не отметить. Поскольку он сел рядом со мной, я пригласила его на очередной спектакль.

Через несколько дней перед показом «Царства» за кулисами «Особняка» пронесся слух: «Галибин в зале». И тут я задумалась: он пришел из-за моего приглашения или ему действительно интересна постановка? Я отнюдь не рассчитывала на внимание успешного режиссера, увлеченного современной драматургией.

Пьеса «Царство» молодого питерского драматурга Александра Попова стала для автора в значительной степени биографической. Тема выходила далеко за рамки любовного треугольника (он, жена и любовница). В центре – мужчина, художник между двумя женщинами, между реальностью и творчеством, такая вот аллегория. Воображаемый мир в голове художника имеет те же права, что и повседневность, и это противоречие чревато трагедией… Пьеса очень интересная, многослойная. У моей героини – любовницы, музы художника, есть большой возвышенный монолог. Я произношу его à part, обращаясь обычно к кому-то из зрителей в первом ряду. В тот раз я прочла монолог Александру, весь текст, чувственный, играющий на тонких струнах души – глаза в глаза. Я была в образе, женщина, зовущая к любви. Моя героиня должна была произносить свои слова кому-то… С того вечера все и началось.

После спектакля в честь Александра актеры собрали фуршет на скорую руку, всем было весело, а мне показалось, что Сашу я знаю всю жизнь.

«Знаю всю жизнь» – такое ощущение возникает у зрителя в отношении каждого известного актера. Было оно и у меня, я ведь тоже выросла на фильмах с участием Александра Галибина. Только вот почему-то фильм, принесший ему известность, «Трактир на Пятницкой», в детстве пропустила. Впервые увидела Александра в 1986 году в картине «Джек Восьмеркин – американец». И долго потом недоумевала: почему все называют Александра Галибина «Пашка-Америка», ведь в «Восьмеркине» Джека играл Александр Кузнецов? Тогда, в ранней юности, мне запал в душу образ несчастного красноармейца с грудным ребенком на руках. То, как он качал младенца, успокаивал, какими глазами смотрел – все это мне очень нравилось…

А потом вышел на экраны фильм «Ослиная шкура», где Александр играл принца. И, хоть персонажи в двух картинах разные, у одного героя нет ничего, у другого есть все, для меня они слились в один образ – прекрасного, грустного человека, живущего с тоской по любви. С годами впечатление не рассеялось, я подсознательно выделяла актера с печальными глазами. Но почему-то в моей коллекции открыток с лицами популярных советских артистов его фотографии не было…

Я родилась в семье, не имеющей к искусству никакого отношения. Мама – медработник, папа – инженер-технолог, старшая сестра – экономист. В мир театра попала по чистой случайности из-за своей чрезмерной ответственности.

Мы с одноклассницей в начальной школе занимались настольным теннисом. Я к процессу относилась как всегда, очень серьезно. «На носу» был какой-то турнир, а подруга стала регулярно пропускать занятия. С человеком, который мало играл, на соревнования не выйдешь. К тому же без напарницы и я теряла форму, пропускала тренировки. Мне это не нравилось. Я решила разобраться и устроила допрос с пристрастием. Подруга призналась, что ходит в кукольный театр. А театр – дело командное, подводить нельзя, вот и получилось, что культура пошла в ущерб спорту, и мы на турнирах из 18 возможных мест стали занимать 18-е. Но я-то, ученица третьего класса, староста класса, командир своей «звездочки», твердо знала, что спорт – занятие куда более полезное и правильное, чем кукольный театр. И в полной решимости прекратить безобразие отправилась «на разборки»…

Это было самое сильное потрясение в моей жизни. Мне открылся другой мир. Здесь подруга менялась до неузнаваемости. Она уходила за ширму, и от нее оставался только голос, да и тот подстраивался под характер «ожившей» куклы.

Родители, конечно, водили меня в театр. Но его таинство оставалось неразгаданным. И вот «печати» разрушились, волшебство оказалось буквально на расстоянии протянутой руки.

Подруга, устав от многих кружков и секций, в конце концов, занятия в кукольном театре бросила. А я бросила все – ради них. Меня будто подхватило ураганом и унесло в другую страну, как девочку Элли на воздушном шаре. Никакого стеснения, никакой зажатости. Очень быстро пространства за ширмой мне стало тесно, я резко пошла в рост, скоро уже не могла прятаться, даже сгибаясь в три погибели. И начала придумывать этюды, в которых человек разговаривает с куклой.

Поначалу в кукольном театре мне обрадовались, ведь я была безукоризненно исполнительная. Но со временем студийцы поняли, что со мной возникает все больше проблем. Мало того, что я не умещалась за ширмой, так еще и норовила одна сыграть весь спектакль. Мне посоветовали перейти в драматический кружок.

И я сделала еще одно открытие. Выход на сцену в полный рост, оставаясь самой собой! Замечательно!

В драматической студии как раз не хватало высоких тонких девочек на амплуа героинь. Естественно, принцесс хотели играть все. А меня больше привлекали характерные роли, ведь в кукольном театре я кем только ни была. И вот, когда другие метили в красавиц, я с огромным удовольствием стала изображать сгорбленных, беззубых, лохматых и ужасных старух, придумывала все новые детали образа, шила костюмы, мастерила парики, гримировалась. Каждый мой выход на зрителя вызывал взрыв хохота, и мне это страшно нравилось. Я взяла на себя еще и роль рассказчика, спектакли открывались моей импровизацией и затащить меня за кулисы, чтобы дать возможность другим поиграть, стоило трудов.

Так, с третьего класса, для меня наступила совсем другая жизнь. То была эпоха Зиновия Корогодского, «золотой век» ленинградского ТЮЗа, я наверстывала упущенное, бегала на каждый спектакль и жадно впитывала впечатления.

А потом, в 1988 году, при «Ленфильме» открылась первая в нашей стране киношкола для юношества «Кадр». Объявление дал Александр Невзоров, он был в те годы знаменит благодаря передаче «600 секунд». Невзоров озвучил дату прослушивания, и на «Ленфильм» пришел, казалось, весь Петербург. Я отстояла гигантскую очередь. Набор производили режиссеры киностудии, все было строго, как при приеме в театральный институт. Однако, несмотря на большой конкурс, я, тогда – выпускница английской спецшколы, поступила. Учеба в киношколе заполнила собой все время без остатка, домой возвращалась на последней электричке метро, занятия шли с утра до ночи. Теория, репетиции, спектакли. А потом – еще более насыщенная жизнь в ленинградской театральной академии.

Мой первый брак – студенческий. Но часто бывает – подходит к концу студенческая жизнь, и заканчиваются все студенческие влюбленности. Антон Олейников – замечательный актер, с шармом и великолепным голосом. Он стал артистом Санкт-Петербургского театра музыкальной комедии, а меня приняли в труппу академического театра имени Ленсовета. Прожив несколько лет вместе, мы приняли обоюдное решение расстаться. Это произошло до моего знакомства с Александром Галибиным.

В тот год, когда я поступила в ленинградскую киношколу, для Александра тоже открылась новая страница жизни – режиссерское отделение ГИТИСа, курс легендарного уже тогда Анатолия Васильева. Времена менялись, Саша стал получать предложения, которые не шли ни в какое сравнение с прошлыми ролями, отказывался от съемок. Режиссеры обращались к другим актерам, Саша снимался все реже, а по кастингам ходить не считал для себя возможным. Разочаровавшись в актерской профессии, он мучительно искал место в жизни, и даже собирался уйти из искусства вообще.

У него есть близкий друг. Юрий – хирург, чрезвычайно интересный и разносторонний человек. Они познакомились при тяжелых для Саши обстоятельствах: Юра делал ему операцию и буквально вытащил с «того света». Когда Саша надумал уйти из кинематографа, перед его глазами стоял лучший пример человеческого служения – Юра. И мысли о том, чтобы тоже стать врачом, Александр тут же начал претворять в дело: ходил на операции, читал учебники, всерьез готовил себя к новой стезе. У него действительно есть природная предрасположенность к врачеванию, горячие сильные руки, сильное биополе. Но во врачебном деле важно не только принимать на себя ответственность за чужую боль – нужно уметь о ней забывать, иначе врач сам долго не протянет. К тому же Юра понимал, что Александр, как всякий талант, должен искать себя не в других профессиональных областях, а на том пути, что уготован ему собственным дарованием. И он вернул Александра к творчеству: «Врачи спасают скальпелем, а ты можешь спасти словом».

Попав на спектакль Анатолия Васильева «Серсо», Саша понял, в каком направлении двигаться дальше. Так что к тому моменту, как я отучилась в театральной академии, Александр Галибин, ученик и продолжатель традиций Васильева, успел поставить в театрах Петербурга несколько громких резонансных спектаклей. В Молодежном театре на Фонтанке его спектакль «Ла фюнф ин дер люфт» был признан лучшей режиссерской работой 1993 года в Петербурге, затем последовали спектакли в Театре на Литейном. «Три сестры» с экспериментальным «эффектом скрещивания» – вводом в действие отрывков из МХАТовских «Трех сестер» Немировича-Данченко 1940 года, тоже бурно обсуждались театральной критикой. Спектакли Александра будоражили, кто-то принимал их, кто-то нет, но о них говорили, каждой новой премьеры ждали, тем более что он часто обращался к современной драматургии, вывозил постановки за рубеж и получил достойную оценку в Европе. Поэтому неудивительно, что многие молодые актеры искали знакомства с ним.

Самая первая наша встреча произошла на петербургском радио. Александр вел передачу о театре. Мы иногда пересекались в коридорах радиостанции – я еще училась на последнем курсе академии и участвовала в постановках домашнего радиотеатра «Дебют». На мое вежливое «здравствуйте» он кивал, но вряд ли выделял из толпы: с известными актерами здоровается каждый прохожий. Естественно, я украдкой рассматривала его, задерживала взгляд на ежике седеющих волос. По ранним фильмам я помнила двадцатилетнего Александра Галибина с длинными волосами. Позже, став его женой, увидела фотографию, где Саша отрастил волосы настолько, что перехватывал резинкой в «хвост» – это был период режиссерских начинаний… На мой долгий взгляд он реагировал спокойно, как человек, давно привыкший к тому, что на него смотрят.

И вот как-то ведущая радиотеатра говорит мне:

– Ира, тебе обязательно нужно показаться Галибину. Он такой вдумчивый подробный режиссер. С ним должно быть очень интересно работать.

Поскольку я, точно так же как Саша, не умею просить за себя, напрашиваться, вторгаться в пространство другого человека, ведущая решила рекомендовать меня сама…

Так что наше знакомство состоялось бы в любом случае. Правда, оно все откладывалось, в том числе и потому, что наши рабочие графики категорически не сходились. Он много ставил в Петербурге и за рубежом, в России стремительно развивался кризис, и постановки за границей оставались единственно надежным заработком. А я работала в нескольких театрах, училась.

И вот – 1998-й год, вечеринка после премьерного спектакля «Царство».

Тогда он репетировал «Пиковую даму» в Мариинском театре, мы разговорились именно на тему этой постановки, Сашу интересовало мое мнение. Наша беседа началась не с «пристройки», а как будто сразу с середины, да так и затянулась уже на двенадцать лет. Даже если возникали какие-то дискуссии, то в глубине – в сути – мы сходились всегда.

А в тот вечер меня поразило, как легко нам вместе.

Можно не соглашаться с тезисом о любви с первого взгляда, бежать от этой мысли, пытаться ее всячески «препарировать», сомневаться. Но все-таки, она есть, знаю по себе. Я поняла, что это – любовь, почти моментально. Хоть и не отдавала себе отчета, не представляла, как могут развиваться наши отношения… Однако в момент, когда Саша на той самой лекции направился в мою сторону, во мне что-то «коротнуло», пробежало током – этот импульс я помню отчетливо.

Жизнь сама всем распорядилась.

После той вечеринки Саша исчез на несколько месяцев. Между нами ничего не было, кроме дружеской беседы и моего волнения. Я знала, что влюблена, отталкивала от себя эту мысль, а она опять причаливала, как бумажный кораблик под порывом ветра. Но потянулись дни, Александр никак не давал о себе знать. Потом услышала от общих знакомых, что он уехал репетировать в Баден-Баден. Это нормально – человек работает, мне он ничем не обязан…

Я продолжала репетировать в театре. И как-то внезапно и очень серьезно заболела. Вызвали «скорую». Состояние было довольно тяжелое. Несколько дней я пребывала то в какой-то иллюзорной реальности, то приходила в себя. Меня привезли в операционную на переливание крови. Открываю глаза – вижу: надо мной стоит Саша в белом халате и белой докторской шапочке. Зажмуриваюсь и думаю: видимо, уже что-то с головой.

Оказалось, он вернулся из Германии, звонил мне домой, телефон (сотовые тогда еще не были в ходу), естественно, молчал. Тогда он позвонил моим коллегам и, узнав, что я в больнице, уговорил знакомых врачей навестить меня в реанимации. Это, конечно, нарушало какие-то внутренние медицинские правила. Но, тем не менее, Саша пробился даже в операционную, чтобы меня поддержать. Конечно, я была поражена и покорена окончательно. Сразу внутренне успокоилась. Когда наступит полная ясность в наших отношениях – это было теперь не важно.

Саша – человек дела, нерешительность – не его качество. Но рабочий режим был жестко расписан задолго. Сразу после Германии – Рига. Он уехал. Я выздоровела, вернулась к работе над новым спектаклем. А потом получила приглашение участвовать в международном проекте в Америке: актеры из разных стран, говорящие на английском языке, должны были поставить спектакль «Король Лир» в Нью-Йорке. И когда я летела в США, во время пересадки в Хельсинки оставила Саше записку – прямо в аэропорту на reception. Сотрудница аэропорта не хотела брать, так не принято. Но я ее упросила – Александр вскоре должен был делать перелет из Финляндии, где он приступил к постановке «Полоумного Журдена», в Бангкок – на очередную премьеру своей «Пиковой дамы».

Я представляла, как он удивится и обрадуется, когда получит мою записку в момент пассажирской регистрации. Ничего особенного, просто привет и пожелание счастливого пути. Эта привычка – передавать записки и вообще делать маленькие мелочи-сюрпризы, давно уже стала в нашей семье игрой. Часто приходится разъезжаться на гастроли, иногда маршрутные линии пересекаются в каком-нибудь городе, и мы обязательно оставляем друг другу письмо или открытку.

Мне очень хотелось быть с ним. Но я уговаривала себя, что и так все хорошо, ощущение надежности не исчезало. Да, мы не виделись, но созванивались, делились всеми новостями, хоть и не решались еще задавать друг другу самые важные вопросы.

В Америке я прожила три насыщенных недели. Назад вновь летела через Хельсинки, Саша все еще ставил в Финляндии «Журдена». Он знал о моем транзите. И пришел в аэропорт.

Нас разделяла стеклянная стена. Слышать друг друга мы не могли – только смотреть. У пассажиров моего рейса в запасе имелось всего полчаса. Все прошли в зал регистрации. Одна я, как приклеенная, стояла у стеклянной стены перехода. По другую сторону Саша фотографировал меня, что-то говорил. Помню захлестывающее предчувствие счастья. А потом Саша на клочке бумаги написал «Я хочу, чтобы ты стала моей женой» и прижал к стеклу…

Мы не виделись несколько месяцев, и впереди был еще месяц врозь. По громкоговорителю объявили мою фамилию – рейс задерживался из-за меня одной. Кто-то бежал, кричал: «Ирина, вернитесь в самолет!». Я нашла в сумке блокнот, вырвала лист, черкнула «Да!». И тоже прижала к стеклу.

Не помню, как оказалась в своем пассажирском кресле. Вошла – вся в слезах, рядом спрашивают: «Вам плохо?». «Мне хорошо!», улыбаюсь, а у самой – потоки из глаз. Та бумажка из аэропорта у меня хранится до сих пор.

Вернувшись из Финляндии, Саша сделал предложение по всей форме: явился к родителям и попросил моей руки. Конечно, мама и папа очень беспокоились, все-таки, известный актер. Но волнение ушло сразу после знакомства – Саша человек коммуникабельный и к каждому умеет найти подход, говоришь и уже через минуту забываешь о его известности.

К тому же и его и мои родители – коренные ленинградцы. А, значит, у нас много общего…

Мама и папа Саши, слава Богу, живы и здоровы, хоть люди уже почтенного возраста. Им выпала трудная судьба детей блокадного Ленинграда. Папа Саши – Владимир в блокаду потерял всех родных. Один с младшим братом Женей прожил страшнейшую зиму в подвале дома, разбитого бомбежками. А когда пришла весна, отлучился ненадолго в поисках еды. И Женю выловили, чтобы эвакуировать через Ладогу. Володя бросился искать брата, переправился через Ладогу дважды с риском для жизни. Выяснилось, что баржа с Женей попала под бомбежку, никто не спасся. Володя остался совсем один. Его отправили в детдом, после войны он поступил в ремесленное училище, стал плотником. И потом двадцать лет отработал на «Ленфильме» постановщиком декораций, и еще двадцать – на «Леннаучфильме». И лишь многие годы спустя, когда Саша был маленьким, Владимир случайно встретил в метро свою родную тетю… У Сашиной мамы ____ тоже мужественная судьба. После зимы сорок первого ее с братом и бабушкой эвакуировали в Томск, в Ленинград они смогли вернуться лишь в 1946-м году. _____ больше сорока лет отработала станочницей на заводе. Это поразительная женщина, ей за восемьдесят, но она до сих пор легка на подъем, может сорваться в поездку в любую минуту, если кому-то нужна помощь… 27 января в семье Галибиных, как и у моей семьи, и у многих ленинградцев, особый праздник – День снятия Блокады. Каждый год Александр, где бы он ни был, старается приехать домой в этот день.

Мы стали жить вместе. Саша – человек широких жестов, от двух прежних жен он уходил налегке, с чемоданом и гитарой. Я переехала в его съемную квартиру. Это было хорошо – начинать с нуля. Мне кажется, все, что случилось до меня, неважно, жить нужно настоящим.

Когда он познакомил меня с дочерью от первого брака Машей, мы обе обрадовались и сразу подружились, тем более, что Маша по возрасту годится мне в подруги. А потом почти в одно время со мной у нее родилась дочка и мы стали обмениваться какими-то рецептами по кухне и народной медицине, сразу образовалось много общих тем.

Я старалась все успеть и в аспирантуре, и в быту, и в театре, играла на нескольких площадках, снималась в кино – срабатывал «комплекс отличницы». Уставала страшно. И Саша сказал однажды: не надо суетиться, стараться все попробовать, нужно понять главное и на этом сосредоточить усилия, иначе можно израсходовать всю энергию на начало новых дел. Эта мысль меня укрепила. Саша знает, о чем говорит, у него богатый опыт.

До сих пор удивляюсь чувству, возникшему в самом начале знакомства – ощущению прерванного на миг давнего разговора. Наверное, в этом и кроется секрет счастливых взаимоотношений: нам всегда интересно говорить на любые темы. Даже дочка заметила: наши разговоры под абажуром регулярно затягиваются допоздна.

– Мама, ты что, не можешь с папой днем наговориться? Мне ведь спать надо!

Но теперь, когда она выросла – ей девять лет, тоже норовит включаться в «ночные бдения»: семейная традиция.

«Медовый месяц» из-за вечной занятости для нас был непозволительной роскошью. Зато была «медовая неделя» на Валааме. Саша ставил «Фрекен Жюли» в Петербурге и среди репетиций образовалась пауза в несколько дней. Мы решили посвятить ее себе. Но сначала венчались в Царскосельском Федоровском храме, который когда-то заложил Николай II. В то время храм только восстанавливался, сегодня он полностью реконструирован, мы часто там бываем. Храм для венчания выбрал Саша. Тогда он был под большим впечатлением от съемок фильма «Романовы. Венценосная семья», где воплощал образ императора-мученика. Я уверена: встреча с ролью Николая Романова очень повлияла на мировоззрение Александра, добавила новые важные штрихи к его личности. Возможно, глубокое переосмысление человеческой судьбы императора позволяет ему видеть обыденные вещи в несколько ином свете, по-особому ценить тепло человеческих взаимоотношений…