Текст книги "Любовь без страховки"

Главное – не хлопнуть дверью

Стас кинул в угол своей комнаты большую подушку в виде черепахи и уселся на нее. Всё рухнуло. Родители не хотят Алину. Они сказали, что она чужая девочка.

Машины, кубики и детали конструкторов сложены в решетчатые пластмассовые корзины и в большой сундук для сокровищ. Книжки на подоконнике в художественном беспорядке. Разноцветные леговские детальки и человечки свалены кучей на специальном лего-столике. Еще на одном столике, заляпанном пластилином, – коробки пластилина и краски с кисточками. Короче, порядок. Это он так прибрался вчера, чтобы показать родителям свою серьезность и ответственность. Всё напрасно.

В комнате всё как всегда, а кажется так пусто, так скучно. Не то что вчера у Насти, когда они носились. Стас прикинул, а понравились бы Алине его игрушки? У него, правда, нет девчоночьих кукол, но здоровенный слон, на котором можно сидеть и даже лежать – неужели не понравился бы? Или та черепаха, на которой он сейчас верхом. Мягкие игрушки все любят. Или львенок, с которым он спит. Если бы она тоже захотела с ним спать, он бы отдал. А спортивный уголок – вчера она здорово лазила по лесенке у Его-ро-вых. У него тоже лесенка есть. И в конструкторы они могли бы играть, и из пластилина можно лепить, как из глины вчера.

У него столько всего есть! И всё теперь кажется неживым, потому что одному играть совсем не хочется. А если Алину увезут насовсем, придется всегда вот так сидеть, сидеть. Другие дети не такие, как она. Они ничего не понимают и сразу на всё обижаются, с ними не поиграешь. Вот разве что Настя… Нет, Настя хорошая, но она тоже не то.

Стас не мог отделаться от ощущения, что должен что-то сделать. Что-то совсем особенное, причем сам, без мамы и без папы, раз они не за него. И поскорее. Он сам вчера говорил Зое, что надо поторопиться, что или бабушка выздоровеет и увезет Алину, или кто-нибудь усыновит… удочерит ее, не дожидаясь никакого детского дома. В общем, надо как-то попасть к Алине, пока она не исчезла.

Стас сделал это открытие и обрадовался. Немного тревожило, что всё придется делать самому, что никто не поможет. Даже Зойки рядом не будет. Ну что ж. Мама постоянно твердит, что он должен всё делать сам. Правда, это она про другое, но не важно.

В Сосновый Бор он доберется, лихорадочно соображал мальчик, он же знает дорогу. И номер автобуса помнит. Но как его встретят тетя Валя и дядя Валентин? Ну, дядя наверняка на работе, а вот тетя дома. Она никуда не ходит, как мама, только мама сидит за компьютером, а тетя Валя лепит игрушки. Она, наверное, удивится, увидев, что он совсем один. Может, и с Алиной не разрешит встретиться. Потащит назад к маме. Взрослые все заодно.

И еще: на автобус нужны деньги. Правда, он маленький, и Зойка ему билет не брала. Но если он поедет один, может, он уже будет не маленький? Лучше взять билет, чтобы никто не привязался.

Стас достал свою копилку-хрюшку – и его озарило.

Деньги! Вот он, выход. У него там порядочно скопилось. Если все их отдать тете Вале, она наверняка пустит к Алине. Даже обязательно надо отдать – она ухаживала за Алиной, взяла ее к себе, кормила, платье дала. А он точно знает, что за всё надо платить. И Алинина бабушка то же самое говорила.

Решено. Он отдаст всю копилку, целиком, разбивать ее некогда. А на автобусный билет – на билет, наверно, хватит той красивой десятирублевой монетки с картинками. Зойке дали ее на сдачу, а она ему подарила, потому что ему монетка понравилась. Зойка, конечно, вредная, но не жадная, это точно. Он еще не успел эту денежку положить в свинью.

Повеселевший Стас засунул копилку в рюкзачок-обезьяну, нащупал монету в кармане. Он был готов. Мама не услышит, как он уйдет. Когда она за компьютером, то слышит разве что телефон, у нее даже на плите всё всегда убегает.

Он открыл входную дверь, стараясь не щелкать замками, и закрыл ее как можно тише.

Во дворе опять повезло.

Дядя Игорь, который во время завтрака заходил к отцу, еще не уехал. Стас конспиративно оглянулся по сторонам, но было рано, и ни дети, ни старушки еще не гуляли, – и подбежал к его машине.

– Дядя Игорь, привет. Я готов. Поехали.

– Куда? – удивился Игорь. – Привет, Стасик.

Стас изобразил удивление.

– Что, папа не сказал? Он хотел попросить, чтобы вы подбросили меня до Соснового Бора.

– Нет, не сказал. А почему он сам тебя не подбросил?

– Я долго копался, – невинно отвечал Стас, – а он спешил.

– Точно, спешил и уже отъехал, – согласился Игорь. – И я бы сейчас уехал, считай, что тебе повезло. Садись.

Он не был удивлен подобной просьбой. Они были соседями, Аркадий и Света и раньше несколько раз просили его закинуть Стаса в садик, когда он туда еще ходил, или к Зое.

– А к кому ты в Сосновый Бор?

– К Его-ро-вым, – тщательно выговорил Стас чистую правду. – Я буду играть с Алиной, девочкой, которая потерялась, знаете?

– А, наша Белая Панамка. Подружился? Молоток! – Игорь с удовольствием разговаривал с малышом, на которого раньше почти не обращал внимания. Ведь скоро он и своего сына вот так будет возить, разговаривать с ним. Кажется, дети его хорошо воспринимают. – А назад тебя Зоя заберет или мама?

Стас неопределенно кивнул. Об этом он как раз старался не думать.

Он предпочитал гордиться собой: как всё ловко получилось. Автобуса пришлось бы сначала долго ждать, потом долго ехать. Прохожие смотрели бы, что он… ну, не совсем большой, один шагает по городу. А сейчас – мимо летят дома и деревья, замаячили сосны. Вот он, Сосновый Бор, он уже у цели!

– Спасибо, – говорил, вылезая, воспитанный Стасик. Главное – вежливость.

– Я сейчас папе отзвоню по мобильному, что ты доехал, – пообещал Игорь.

– Не надо, – махнул рукой Стас. – У них есть телефон, я сам позвоню и папе, и маме. Я номера наизусть знаю, хотите, скажу?

– Ну, ты совсем самостоятельный, – только и ответил Игорь.

Это просто Лермонтов

Алина подолгу не могла заснуть.

Хоть дядя Валентин, оказавшийся не страшным и не сердитым, и рассказывал им с Настей на ночь сказку или что-нибудь читал, она, кот-да полагалось, из вежливости закрывала глаза, а потом опять открывала и лежала долго-долго, пока сон не приходил.

В первую ночь у этих хороших, добрых, но чужих людей, когда ей, как и просила Настя, разложили раскладушку рядом с Настиной кроватью, Алина увидела прямо перед собой окно, а за ним – рассыпанные в темноте огоньки. Настя еще говорила, что ей не страшно засыпать, когда она их видит, они были для нее чем-то вроде ночника.

Но у Алины при виде этих слабых, мерцающих огней сердце сжалось от тоски. Она их уже видела – там, в Москве, когда они приезжали навестить маму, и бабушка сняла комнату переночевать. Занавески на окне не было, по чужим углам бродили непривычные тени, уставшая за день бабушка спала, а на девочку в упор смотрели такие же далекие, холодные огни враждебного мира. И тогда что-то заныло в груди, это было даже не предчувствие – враждебный мир ясно говорил, что заберет у нее маму, что она, как вот сейчас, будет совсем одна. Алина даже не удивилась, когда на следующий день плачущая бабушка сказала ей, что маму не смогли вылечить. Она ведь уже знала.

И вот они опять на нее смотрят!

Алина не могла в чужом доме встать и задернуть занавеску. И потом, вдруг Настя проснется? Она же боится темноты, Алина обещала ее не выдавать. О том, чтобы попробовать отодвинуть раскладушку подальше от окна, девочка и не думала – она ни за что не стала бы шуметь и своевольничать в чужом доме.

Пытаясь себя убедить, что она уже большая, что бояться нечего, что это просто светятся фонари на улицах и окна домов, где еще не спят, Алина поднялась. Это просто окна, такие же, как и то, у которого она сейчас стоит. Там, вдалеке, многоэтажные дома, они с бабушкой проезжали мимо них. Почему люди там не спят? Кто-нибудь дочитывает книжку, как мама, она всегда долго читала по вечерам. А кто-то проверяет тетрадки, как бабушка. Нет, сейчас каникулы, школа не работает. Значит, у кого-нибудь не спит малыш, и ему варят кашу. А может, кто-то болеет? Сейчас позвонят в скорую, приедет врач, пообещает вылечить, а потом… А где-то среди этих огней – окна больницы, в которую увезли бабушку.

Дверь тихо приоткрылась.

Кошка Мифа?

Неслышно вошла тетя Валя. Алина вздрогнула и замерла. Но Валентина ничего не стала спрашивать, она посмотрела на Настю – та безмятежно спала – и, подойдя к окну, встала рядом с Алиной.

– На новом месте обычно не спится, – шепотом сказала она. – Для меня это тоже новое место. Мы почти месяц на даче, а я никак не привыкну. Особенно когда просыпаюсь – и вдруг вижу вокруг всё другое.

Алина молчала.

– А когда вот так смотрю в окно по вечерам, на рассыпанные огни, – продолжала Валентина, – то думаю, что же это мне напоминает. Никак не могла сообразить и только сегодня догадалась. Сказать?

Алина кивнула.

– «Дрожащие огни печальных деревень», – торжественно проговорила Валентина. – Есть такие стихи, их написал Лермонтов.

– Я знаю, – кивнула Алина. – Он еще написал про парус. Мне читала бабушка. Она учительница русского языка. Значит, там, за окном – это стихи? – И пододвинулась к раскладушке.

– Точь-в-точь, как у Лермонтова, – убежденно сказала Валентина. – Мне кажется, очень похоже. – Она укрыла девочку и задернула занавеску, но не до конца, пояснив: – Звездочки для Насти.

– Вы знаете? – удивилась Алина.

– Догадываюсь. Я знаю, что Настя воспитывает характер. Непросто быть самой младшей в семье.

«Мне тоже надо воспитывать характер, – подумала Алина, засыпая. – Огни за окном – это просто стихи… это Лермонтов».

На следующий вечер ее раскладушка стояла у другой стены. Чтобы из окна не дуло, объяснила Валентина.

Глину достанем!

В понедельник утром доктор Егоров спал так крепко и так сладко, словно впереди было еще два выходных. Очнувшись, он оторопело посмотрел на часы и побежал умываться. Умываясь и бреясь, быстро оправдал себя: это чистый белогорский воздух виноват, в Москве такого никогда… почти никогда не случалось.

– Я же тебе оставила будильник, – сказала Валентина, кивнув на раскрытое окно – птицы на ветках так гомонили, что непонятно было, как он умудрялся при этом спать.

А она давно на ногах, отметил Валентин Юрьевич. Кажется, опять занималась своими игрушками, с утра пораньше.

– Получается?

– Еще как, – весело ответила Валентина, намазывая два бутерброда. – Успеешь, успеешь, не беги. Съешь. Эти часы на пять или даже на семь минут вперед уходят.

Муж обрадованно схватил бутерброд. Пять или даже семь минут – царский подарок в понедельник утром. Может, часы не чинить?

А Валентина оживленно рассказывала о том, как здорово, встав всего на час раньше, поработать со свежими силами. Главное, не отвлекает никто, в пять раз больше сделать можно.

А ее мужу в который уже раз стало не по себе при виде ее счастливого лица. Откуда это неприятное ощущение виноватости? Никто не любит чувствовать себя виноватым, и он не любит! А уж он-то вообще герой: дачу какую организовал.

Но сейчас дело не в даче, а в том, что вот такого счастливого лица он, оказывается, давно, очень давно не видел. А считал, что всё в порядке, раз живут себе, не ссорятся, с девчонками управляются. Значит, не всё было в порядке, только он предпочитал этого не замечать. Но ему и в голову не приходило накопать ей глины посреди Москвы! Так ведь и здесь не пришло, она сама накопала.

Значит, не пришло, мысленно развел руками Валентин. Значит, был до глупости наивен, считая, что жена счастлива стиркой, уборкой и творческой работой парикмахера. Что она воплотила себя в детях и успокоилась, а талант и призвание остались лежать на полочке вместе с дипломом.

– О чем задумался? Или опять засыпаешь?

– А днем работать совсем не получается? – вопросом на вопрос ответил муж. – Мне жалко, что ты так рано встаешь. С Панамкой много возни?

– Да нет. Наверное, просто неграмотно распределяю время. А Панамка – славная, вчера как резвилась, помнишь?

– Может, ее уже пустят бабушку навестить?

– Хорошо бы. Конечно, малышка скучает. Тяжело повиснуть между небом и землей, не зная, когда окажешься дома.

– Ну всё, Валюш, спасибо, я побежал. Не успею на электричку – придется телепортироваться.

– Чай допей.

Валентин Юрьевич торжественно поднял бокал с недопитым чаем и провозгласил:

– «Дивлюсь тебе, гончар, что ты имеешь дух мять глину, бить, давать ей сотни оплеух!»

– А про тебя Хайям сказал, что настоящий врач никогда не ошибается и никогда не опаздывает на работу, – смеясь, ответила Валентина.

– Разве это он сказал? Первую часть я вроде слышал от нашей соседки. Вон она, кстати, идет, с сумками. Уж не к нам ли? – И уже на бегу советовал: – Валь, нагружай Ксению побольше. У нее каникулы, пусть помогает – и в магазин сходит, и обедом займется, и за девчонками приглядит. Не хватайся за всё сама, а то скоро совсем спать перестанешь. Занимайся своей глиной, а она пусть себя хозяйкой в доме почувствует. – Хлопнув калиткой: – Здравствуйте, Любовь Сергеевна. Как дочка? Как малыш?

– Спасибо, говорят, ничего – и Женя, и Игоревич. Увидеть бы их скорей.

Люба несла две тяжеленные сумки.

– Что это вы тащите? – удивилась Валентина. – Надорваться же можно.

– Найдете применение, – уверенно сказала Люба и, зайдя в дом, без всяких церемоний стала выкладывать продукты. – Это в холодильник, это куда хотите, это к чаю.

– Зачем? Для Алины? – догадалась Валентина. – Но нам есть чем ее кормить, у нас с голоду никто не умирает.

– Вот-вот, как раз чтобы жизнь поддержать. Берите, не выдумывайте. В рабочем порядке. Не от чужих ведь, от меня и от Игоря. Гусятников сегодня проверяет Сосновый Бор, последние дома, – сообщала Любовь Сергеевна, – раз на Главной улице никакого результата. Я всё думаю, к кому же они шли, наши Колесовы.

– Я тоже, – подхватила Валентина. – По словам Алины, бабушка никогда раньше не говорила об этих загадочных белогорских родственниках. И в обычных разговорах бабушки и мамы она о них не слышала. Я тоже думаю, что же это за родственники такие, о которых никогда не говорят и о которых вспоминают только в крайнем случае. А случай и в самом деле крайний: бабушка, наверное, после смерти дочери совсем была плоха, понимала это и торопилась найти тех – или того, – кто позаботится о девочке.

– Того? – задумчиво переспросила Люба.

– Ну да, – смутилась Валентина. – Вы не подумайте, что я мню себя Шерлоком Холмсом. Мне просто кажется, что в ситуации, когда ребенок потерял одного родителя, было бы естественно обратиться ко второму. Даже если раньше он совсем не участвовал в судьбе ребенка.

Или начать искать его, если он не жил с семьей. Они с Ниной Александровной, мамой Алины, могли быть в ссоре или разведены…

– Или никогда не женаты, – закончила Люба. – Отец мог и не знать о существовании дочери. Таких историй сколько угодно. Я полжизни занимаюсь детьми, у которых есть живые, но бессовестные родители. То, что вы предполагаете, похоже на правду, но мы опять-таки ничего по сути не знаем! Может, бабушка уже успела встретиться с этим воображаемым отцом, отправив малышку погулять, а он отказал ей в помощи, тогда-то ей и стало плохо. Или она искала его, но не нашла, и ее подкосила безнадежность. Возможно, он здесь и не живет давно. А может, и никогда не жил, а дал Нине Колесовой выдуманные координаты. Как раз затем, чтобы его никогда не смогли найти. Может быть всё, что угодно. Мы занимаемся гаданием на кофейной гуще, от которого мало толку, а не заниматься тоже не можем.

– Не можем, – подтвердила Валентина. – В голове всё время крутится.

– Остается подождать новостей от Гусятникова и надеяться, что бабушка поправится и заговорит. Послушайте, Валентина, не сочтите за любопытство – а о какой это глине говорил Валентин Юрьевич?

Выслушав объяснения, Любовь Сергеевна захотела взглянуть хоть одним глазком, а увидев фигурки – русскую красавицу в кокошнике, мишку с балалайкой, – пришла в восхищение:

– Надо же! Кто бы мог подумать. Настоящая художница рядом с нами живет!

Валентина, испугавшись столь громкого наименования, начала отнекиваться, объясняя, что не занималась глиной столько, сколько лет Ксюше, но Любу было не переубедить.

– Вы просто чудо. Расскажу Андрею – он сразу захочет о вас написать. Как же вы всё успеваете?

– Ах, Люба, да никак.

И пришлось рассказать, уже подробно, как незаметно пронеслись годы, как она совсем начала потухать, и как неожиданный переезд на дачу воскресил былые мечты.

– Вот видите, – беспомощно пошутила Валентина, проговорившая всё это в том числе и самой себе, – в газете писать совершенно нечего. Просто вожусь тут для души. Превращаю профессию в хобби какое-то.

Но соседка остановила ее решительным жестом, и Валентина с изумлением убедилась, что решать чужие проблемы для Любы Ларионовой – не только работа, но и призвание.

– Во-первых, настоящий талант не пропьешь и в хобби не превратишь, – заявила она. – А во-вторых, у нас летом детский дом творчества работает, все кружки, вам там цены не будет. Если захотите, можете заниматься с ребятами пару дней в неделю – и от дачной жизни не сильно оторветесь, и на фрукты детям подработаете, и в себя поверите заодно. А там, глядишь, и выставку вам устроим. А в Москву вернетесь – и там найдете что-нибудь подобное или еще лучше что-то придумаете. Из подвальчика пора выбираться.

Любовь Сергеевна вслух развивала свою мысль, прикидывая, когда, куда и к кому Валентине лучше обратиться. Она пояснила, что раньше работала в школе, и теперь не забывает прежних коллег и прекрасно знает, как обстоят дела с образованием не только в Белогорске, но и во всем районе. Чем с большим вдохновением она говорила, тем с большей надеждой Валентина ее слушала, и на лицо ее возвращалось счастливое выражение. Люба пообещала сегодня же, вот только навестит Женьку в роддоме, созвониться со своими знакомыми и узнать насчет подработки.

– Может, и у Гусятникова появятся какие-нибудь известия, – сказала она, торопясь уходить, и на прощание добавила: – А с глиной проблем не будет. Здесь недалеко есть кирпичный завод. Там работает один мой бывший жених, за которого я не вышла замуж. Достанем глину!

За всё надо платить

Окрыленная Валентина вернулась в дом. Из кухни доносились детские голоса. Уже поднялись. И как вкусно пахнет какао! Кто же это приготовил? Неужели Ксюша? Ну да, она – кормит девчонок завтраком. Увидела, что мама занята, и проявила инициативу.

«Не буду мешать, – решила Валентина. – Пускай хозяйничает. Валя, кажется, прав: надо давать ей эту возможность. Действительно, уже большая девочка. Может, ей давно хочется что-нибудь самой поделать, на свой вкус. А если я всё время на кухне кручусь, то ей и воткнуться некуда». И занялась в прихожей разборкой каких-то вещей. Ощущение, что дети обходятся и без нее, было немного непривычным. Пожалуй, так вдруг свалится целый вагон свободы, и что с ней делать?

– …Тогда сама постирай, – убеждала Ксюша за дверью. – На белом пятнышки сразу заметны, и выглядит некрасиво. Вот давай после завтрака, я тебе помогу…

«Это она про панамку, – поняла Валентина. – Неужели согласится?»

Похоже, Алина соглашалась. Она своим тоненьким голоском что-то объясняла Ксюше и Насте. Кажется, помимо того, что это был подарок, сделанный бабушкиными руками, панамка представляла еще одну ценность. У девочки это была единственная новая вещь. По словам Алины, и платьице, и сандалики, и вообще вся одежда достались ей от соседей и знакомых.

– У нас нет денег, чтобы покупать в магазине, – тихо созналась она, явно стесняясь своих признаний. – Мы много платили за мамины лекарства.

– И у нас мало денег, – рассудительно отвечала ей Настя. Валентина затаилась. – Ну и что? У меня тоже одежда не вся новая, мне много осталось от Ксюши. Младшие донашивают за старшими и в других семьях тоже. И с соседями в Москве мы меняемся: у них девочка младше меня, и мы им отдаем мои вещички, которые приличные, а они нам – что-нибудь для Ксюши. Разве одежда главное? Зато у нас остаются деньги на главное, – убежденно продолжала она, – на книги, например. И еще мы часто ездим куда-нибудь.

Последовал рассказ о том, как они побывали в старинной усадьбе неподалеку отсюда. У Валентины отлегло от сердца.

Слышно было, что Алина успокоилась. Ксюша вставила, что тем более надо привести в порядок панамку, если она ее так любит, и они дружно прошествовали в ванную. Валентина, чтобы не спугнуть их, осталась в прихожей.

В дверь постучали, она отворила. На пороге стоял вчерашний малыш. Стасик, поклонник Алины.

– Здравствуйте. Я к Алине, – сказал он немного напряженным голоском.

– Здравствуй, Стасик, – ответила Валентина, давая ему войти, и выглянула на крыльцо – она ожидала увидеть там Зою. Но Зои не было. – Ты что же, один? Тебя одного к нам отпустили? – не могла она поверить.

Стас молчал. Вся радость от удачного путешествия улетучилась. С дядей Игорем было проще, тот сразу всему верил, а тут он боялся сказать что-нибудь не то. Уж слишком внимательно глядит на него тетя Валя, как будто всё знает. Тогда он начал с главного. Снял рюкзачок, достал копилку.

– Это вам.

Валентина глядела на него непонимающе.

– За Алину, – пояснил Стас. – Вы о ней заботились. Теперь я буду сам. Я за ней.

– Как за ней? – Наверное, она действительно слишком рано поднялась и поэтому с трудом соображает. – И куда же ты собрался?

Мальчик молчал.

– А мама знает, что ты здесь?

Опять нет ответа.

Тетя Валя не обрадовалась копилке, убедился Стас. Надо срочно придумывать что-то другое.

Малыш, кажется, сбежал, подумала Валентина. Надо срочно сообщить его родителям.

Только как это сделать? Ксюша может знать Зоин телефон. Надо спросить ее незаметно, чтобы Стасик не обратил внимания. Кажется, в их доме скоро соберутся все потерявшиеся, заблудившиеся и сбежавшие. Только бы не спугнуть ребенка. Он сам боится собственной смелости, вдруг как припустит – еще догонять придется.

– Проходи в комнату, Стасик. – Валентина старалась говорить как ни в чем не бывало. – Не волнуйся, я позову Алину, и ты нам всё расскажешь. А хрюшку свою забери.

– Мне нужно быть с Алиной, – объяснил Стас. – Вдруг ее куда-нибудь увезут.

– Алина занята, она стирает свою панамку, – сообщила Настя, подходя к ним. – Сейчас они с Ксюшей придут. Какая свинка смешная!

– Это вам, – твердо сказал Стас, ставя копилку на стол. – Возьмите. За Алину.

Ничего тут другого не придумаешь, у него больше ничего нет.

– Как за Алину? – удивилась Настя, побренчала свиньей и убедилась, что она полна монеток.

– Там не только железные денежки, – пояснил Стас. – Там и бумажные есть, и один доллар, и один еврик.

– Мам, он хочет у нас купить Алину? За деньги? Как в «Хижине дяди Тома»? Мы такую книжку читали, – снисходительно объяснила она малышу. – Такое сто лет назад было. Или двести. Ты просто маленький и не понимаешь.

– Нет, Стасик не это имел в виду, – мягко сказала Валентина. – Он благодарен нам за то, что Алина у нас живет, и решил отдать самое дорогое, что у него есть. Потому что она очень ему нравится. Так, Стасик?

Стас кивнул. Кажется, здесь его понимают.

– А-а… – протянула Настя.

– Всем нравится Алина, все хотят ей помочь, – продолжала Валентина. – Тетя Люба из соседнего дома принесла для нее много вкусных вещей. Так что видишь, у Алины всё уже есть, и еда, и одежда, и ты спокойно можешь оставить хрюшку у себя. Она тебе самому пригодится.

– Всё равно, вы ей сказки читали, играли с ней, – не сдавался упрямец.

– За это деньги не берут, – удивилась Валентина.

– Берут, – возразил Стас. – Папа всегда дает деньги Зойке, когда она со мной сидит. Он говорит, что за всё надо платить.

Валентина растерялась. А Стас вдруг вспомнил, что последний раз Зойка не взяла денег и сказала, что он любимый. И Егоровы не берут. Что бы это значило?

– Вы любите Алину? – подозрительно спросил мальчик. – Может, вы хотите, чтобы она осталась у вас?

– Еще как хотим, – обрадовалась Настя.

И тут вошла Алина – без панамки. Темные волнистые волосы красиво обрамляли ее худенькое личико.

– Стасик! Ты пришел играть? – обрадовалась она, потом обвела взглядом лица всех, кто был в комнате, и тревожно спросила: – Что-то случилось? Ты один? Ты тоже потерялся?

– Я пришел к тебе, – заявил Стас. – Потому что я хочу, чтобы ты жила у нас, а они не хотят.

– Кто они?

– Папа и мама. Они сказали, что мы не будем это обсуждать.

– И ты сбежал? – догадалась Алина. – Стасик, это очень плохо. Я не хочу, чтобы тебя ругали.

– Всё равно, – дрогнувшим голосом проговорил он.

Валентина в это время шепталась с Ксюшей. Та исчезла и через несколько минут появилась.

– Зои дома нет, – негромко сказала она матери. – Там вообще трубку не берут. Наверное, она уже ушла на почту, а ее родители – на работу.

– А если позвонить на почту?

– Я позвонила. Сказали, что все почтальоны разошлись по участкам.

– А мобильного у Зои нет?

– Не знаю. Может, и есть, но у меня только домашний номер записан.

Как же найти его родителей? В милицию? К Гусятникову? К Любе Ларионовой? Валентина перебирала возможные варианты.