Текст книги "Любовь без страховки"

Вы чего обнимаетесь?

Стасик его не тревожил – наверное, все-таки боялся получить нагоняй за утреннюю «самоволку». У Аркадия было достаточно времени, чтобы вскрыть конверт без адреса, прочитать письмо и убедиться, что оно предназначено действительно ему.

Писала Антонина Ивановна Колесова, мать Нины. Красивым, как в прописи, почерком, сдержанно, в нескольких фразах она сообщала о том, что ему и так уже стало сегодня известно, о печальных обстоятельствах, о том, что Нина никогда не хотела обременять его просьбами, но теперь об Алине, его дочери, кроме бабушки, заботиться некому. Близких родственников у них нет. А у Антонины Ивановны гипертония, и она сомневается, сможет ли и дальше работать в школе. Если здоровье подведет, придется им вдвоем жить на ее небольшую пенсию. Это бы ладно, но она боится, как бы девочка неожиданно не оказалась совсем одна. Будет рада любой помощи.

Аркадий посмотрел на штемпель. Отправлено давно. Наверное, провалялось на почте, потому что улица и дом не указаны. Когда Зойка его принесла? Она говорила что-то про пятницу. Да, они тогда отдыхать уезжали. Если хотя бы в тот же день прочитать это письмо! Тогда и объявление в газете было бы понятно, и можно было бы сразу отреагировать.

Не получив ответа, Антонина Ивановна сама отправилась в путь. Она могла знать об Аркадии только со слов Нины, а Нина, стало быть, упоминала лишь имя, фамилию, город и улицу, где он жил сто лет назад. Немного! Там, в Сосновом Бору, они и блуждали в поисках. И случилось худшее – здоровье бабушку всё же подвело, а девочка, похоже, и имени его не знает. Если бы не чистая случайность, если бы не Стас… Стало не по себе от мысли, что он мог и на этот раз разминуться с Алиной.

Теперь всё расставилось по местам. Вот что угнетало весь день – он обиделся на Нину. Только и всего. Как же глупо это звучит. Не на то, что она родила от него дочь и не сообщила об этом, и не на то, что девочка свалилась на него как снег на голову.

Нина никогда ни о чем не собиралась его просить. Это Алинина бабушка просит в письме о помощи, а Нине его помощь не нужна была даже в крайних обстоятельствах. Аркадий сам не ожидал, что будет так уязвлен. Что же он такое был в ее глазах? Что должна о нем думать ее мать? И девочка, когда она подрастет?

Стало быть, он, получается, просто хлыщ и ничтожество, от которого нечего ждать и на которого нельзя положиться?

Где-то он это уже слышал. Подобное с ним уже было, давным-давно.

Аркадий Королёв никогда не страдал ностальгией по ушедшей юности. В отличие от многих он ее не любил и старался не вспоминать. Время, когда он уже был самим собой, таким же, как он теперешний, и в то же время ничего еще собой не представлял, ничего не мог себе позволить, не мог обеспечить не только своих близких, но даже себя, и ему плевали за это в лицо. «Наша бедность»! Нищий студент!

Он всё время мчался вперед, стараясь обогнать самого себя и непременно прыгнуть выше головы. И впервые ощутил себя адекватно, когда уже прыгнул и прыжок удался – сейчас, в тридцать лет, и он, уверенный в себе, успешный, любимый, счастливый, мог уже никуда не гнаться, а твердо и спокойно шагать по жизни. Да, ему уютно в своих тридцати, и он с неприязнью и почти отвращением вспоминает свои двадцать, «нашу бедность».

И вдруг оказалось, что прошлое не прошло, мало того – приволокло эту самую бедность за собой. Ту, в которой все эти годы жила его дочь! Их он уже не сможет ни переделать, ни вычеркнуть.

И, как прежде, в него опять не верили!

Добивало именно это.

Ну вот, подвел итоги. Непобедимая бедность и ничтожество в чужих глазах.

Так его и застала вернувшаяся Света. Аркадий спохватился. Дитя малое! Обиделся! О деле надо было думать, о том, как теперь быть с дочерью и что сказать жене.

– Проводила, – рассказывала ему Света, кладя ключи от машины на неизменный холодильник. – Бабушка Алины пока как растение, но главное, что кризис миновал, и она будет жить. Правда, после такого инсульта не ей за девочкой, а за ней бы надо ухаживать. А может, и ничего, обойдется, старшее поколение закаленное, еще покрепче нас будет. Ты чего молчишь? – Она присела рядом и пристально посмотрела на мужа. – О чем думаешь? Об Алине? Она твоя дочь?

От этого зоркого ока ничто не могло укрыться. Света сама обо всем догадалась.

Аркадий молча протянул ей письмо. Света быстро пробежала его, потом прочитала еще раз, потом еще, не спеша и внимательно.

– У меня один вопрос, – сказала она. – Это было еще до того, как мы поженились. Вы с тех пор не виделись? С Ниной Александровной Колесовой из Можайска?

Аркадий покачал головой.

– А ты пытался что-нибудь сделать для девочки?

– Я о ней не знал.

Света помолчала, осмысливая свалившуюся на нее информацию, болезненно поморщилась. Ничего не скажешь, редкий понедельник. Хоть он и должен быть по традиции тяжелым, но не настолько же. Оба ее мужчины нашли чем удивить. Но еще был свеж «урок дня»: дорогие люди живы, здоровы и рядом с ней, и это главное. При таком раскладе можно справиться практически с любой проблемой. А упростить ее и найти правильное и выполнимое решение – это уже ее задача, с которой лучше Светы никто не справится. И кажется, если она сейчас ее одолеет, многое в будущем покажется рядом с ней пустяком.

– Да, важнее всего – определить, что главное, – проговорила она сама себе, но вслух. Аркадий вопросительно поднял глаза. – А главное – в настоящем, потому что прошлое не переделаешь. – Она уже обращалась к нему. – Главное сейчас – как быть с девочкой. Мы – единственные, кто несет за нее ответственность после Антонины Ивановны.

Аркадию достаточно было услышать это «мы», чтобы понять – Алина не будет отвергнута, и он тоже. Сердце само по себе подпрыгнуло, но всю свою благодарность он смог выразить только взглядом, все слова куда-то ушли. Впрочем, говорила Света, умевшая отключиться от эмоций, и говорила по делу.

– …По-моему, невозможно дальше пользоваться гостеприимством дачников. Алина ехала к нам и, значит, должна оставаться у нас, – рассуждала она. – По крайней мере, до выздоровления Антонины Ивановны. Надо сегодня же переговорить об этом с Любой Ларионовой.

И посоветоваться, что и как мы скажем девочке, да? Представляешь, как Стас будет счастлив. Я понимаю, что это промежуточные решения, что последнее слово за бабушкой. Может, она имела в виду только материальную помощь и не захочет, чтобы девочка у нас осталась.

– Свет, а ты бы этого хотела? То есть ты бы согласилась? – Аркадий волновался и путался, он чувствовал, что более сложной задачи жизнь ему до сих пор не преподносила. – Второй ребенок в доме – это непросто, ты хозяйка – тут только тебе решать. Я и так мерзко себя чувствую, потому что ничего для нее не сделал, и, конечно, хотел бы взять малышку в дом, исправить, что возможно… Но решаешь ты. Пойми, я на тебя не перекладываю, я просто не могу взять и поставить тебя перед фактом.

– Аркаш, ты сам говорил, что все вопросы одним махом не решишь, – твердо заявила Света. – Я считаю, нам надо взять к себе Алину и попробовать жить всем вместе. Всё равно ведь так пока и получается. Посмотрим, понравится ли у нас самой девочке, захочет ли она остаться. А окончательно определиться к концу лета, потому что в сентябре ей идти в школу. Думаю, к этому времени всё уже будет понятно. А ты как считаешь?

– Я считаю, ты умница, ты чудо! Таких, как ты, просто нет.

– А чего это вы обнимаетесь? – сварливо спросил брошенный Стас, заглядывая на кухню.

Алина, сестра Стасика

– Вот это да! Недаром королевича так к ней тянуло, – хлопала глазами Зоя. – Выходит, это вас они искали. Ну, то есть Алинина бабушка, ну, то есть Королёва. Обалдеть! Песня! Нет, это мексиканская мелодрама какая-то – сиротка, выросшая в бедности, благородный папашка ничего не знал. А амулета никакого нет? Вроде еще амулет полагается.

– Заинька, не ёрничай, – попросила Света. – Я же не анекдот тебе рассказала. Нисколько это не потешно и не развлекательно. Я на самом деле горсть таблеток вчера выпила, чтобы уснуть, и сейчас голова квадратная. Какой уж там полугодовой. Решила вот с утра на воздух выйти, а там видно будет.

Они брели по пляжу, увязая по щиколотку в песке, уже нагретом солнцем. Стас убежал далеко вперед, отыскивая их прежнее место. Зоя успела разнести почту и даже забежать домой перекусить, как позвонила Света с сообщением, что есть важный разговор.

– Лучше помоги мне, – говорила старшая сестра, – подумай, как ты преподнесешь нашу новость папе с мамой раньше, чем по городу об этом заговорят.

– У! – Зоя махнула рукой. – Как тут ни преподноси, они вконец ополчатся на Аркашку. Тебе ничего не скажут, как всегда, а вот я буду выслушивать, какой он негодяй, как своего ребенка на тебя повесил. Свет, а ты это серьезно? Ну, взять Алину? Она хорошая девочка, но одно дело погостить, а чтобы совсем… Мне кажется, ты ничего подобного не обязана.

– Зоя, такие решения принимаются сразу, и их не меняют, – жестко ответила Света. – Ребенок ни в чем не виноват и имеет право жить в доме своего отца. Если Алина захочет, она у нас останется. Она сестра моего сына, а значит, и мне не чужая.

– А эта женщина, которая умерла… Алинина мама… – Зоя подыскивала слова.

– Послушай, ты уже взрослая. Я такие вещи должна бы говорить маме, но я говорю их тебе, во-первых, потому, что ты умница и всё понимаешь, а во-вторых, ты мой посланник, и тебе это поможет правильно обо всем рассказать родителям. Просто сообщишь, а дальше уж я сама как-нибудь. Пойми, я совершенно не в восторге от того, что у Аркадия когда-то была другая девушка. Но если себя накручивать и только об этом и думать, можно известись вконец, а всё равно ничего не изменишь. Я просто не хочу думать о женщине, которой нет! Уже нет. Понимаешь?

– Я хотела сказать, что, может, тебя поэтому Алина будет раздражать. Вдруг тебе всё время придется себя пересиливать? Я не хочу, чтобы ты приносила себя в жертву! Мне девочку жалко, но тебя – еще больше, – заявила Зоя, пояснив: – Я же эгоистка.

– Разумеется, я живой человек. Но я не испытываю неприязни к матери, которую переносила бы на дочь. Я никак не отношусь к женщине, которой нет. Для меня есть только Алина, сестра Стасика. И нет никакой жертвы.

Зоя согласно кивнула.

– Всё сломали! – кричал им Стасик и махал рукой, подзывая к себе.

От песочного города у воды, который они так увлеченно строили с Настей и Алиной, остались невнятные кучки, размытые волнами.

– Конечно, сломали. Так всегда бывает, – «утешила» Зоя. – И еще дождик сверху полил.

– А ты начни заново, – предложила Света. – Смотри, каналы остались. Их надо только углубить. Эти кучи можно использовать под фундаменты. А мы с Зоей пойдем расстелем одеяло вон там, под соснами.

Стас сосредоточенно смотрел на развалины, соображая, стоит ли тут что-то предпринимать.

– И как теперь всё будет? – спросила Зоя сестру.

Света пожала плечами.

– Мы позвонили вчера Любе. Она, разумеется, разахалась. Сказала – рада, что нашлись Алинины родные, и не против, если девочка пока останется у нас. Ну, пригрозила в своем духе, мол, будет сама следить, чтобы малышке было хорошо, и всякое такое. А с Валей мы договорились встретиться здесь. Да вон они уже идут.

Между сосен мелькали разноцветные сарафанчики Егоровых и белая панамка. Стас сорвался с места и с криком «Алина! Настя!» помчался навстречу девочкам.

Проблема, быть или не быть городу на прежнем месте, решилась сразу: Алина сказала, что всё можно поправить, и бережно достала из пакетика давешних шишечных человечков. Они сохранились в исправности. Жители были целы и невредимы, и друзья с воодушевлением начали строить им новый город.

Он получался даже лучше прежнего, потому что Алина придумала, цепляя шишки одна за другую, делать из них красивые дугообразные мосты, сразу придавшие городу нарядный вид. Шишек после дождя и ветра нападало сколько угодно и любой величины, и их можно было не экономить.

А Настя открыла еще один полезный материал, тоже во множестве валявшийся под ногами, – красноватую сосновую кору. Из нее они принялись мастерить крыши, заборы, скамейки и лодки, для которых сразу потребовалось расширить и углубить городские каналы. В мягкой коре легко проделывались отверстия для мачт, борта обтачивались железкой от конструктора, оказавшейся у Стаса в кармане.

Вот только с парусами вышла загвоздка – зеленые листья, использованные для этой цели, быстро вяли на солнце, и у флотилии получался недостойный помятый вид. Но Алина быстро нашла замену – шелуху с сосновых стволов, которой у озера было не меньше, чем коры и шишек. Тонкая, шелковистая и прочная, она подошла идеально. Скоро все корабли нарядились в золотистые паруса.

Стас радовался так, словно сам это придумал, и побежал с лодочкой к матери – показать, таща за собой Алину.

– Здравствуйте, Светлана Станиславовна, – поздоровалась Алина.

– Называй меня тетя Света, – предложила Света, – как тетю Валю.

– Хорошо.

– Как ты только выговорила такое имечко, – засмеялась Зоя, загоравшая чуть поодаль вместе с Ксюшей.

Валентина сделала ей большие глаза, чтобы она не смущала малышку. Но Алина не смутилась. Она заметно ожила после того, как навестила бабушку и убедилась, что с ней всё в порядке, никого уже не стеснялась и доверчиво ответила:

– А я тренировалась про себя, чтобы не сбиться. Как в садике. Я там думала, что никогда не смогу выговорить Маргарита Владимировна. – Она сказала это быстро и без малейшей запинки и тут же повторила раздельно, по слогам: – Ведь это такое трудное имя: Мар-га-ри-та Вла-ди-ми-ровна, правда?

– Правда, – подтвердила Света, а Зоя с пониманием заметила:

– А у меня вообще воспитательница была Октябрина Георгиевна. Это покруче будет. Я ее все Георгиновной боялась назвать. Ну, и как ты со своей Маргаритой?

– Всё время повторяла про себя, и на прогулке, и на тихом часе – и выучила.

Стасик победоносно поглядел на взрослых, как будто в этом была его заслуга:

– Ну что? Раньше у вас одна Зойка была умница, а теперь Алина тоже!

– Может, и от тебя дождемся когда-нибудь, – прибавила Зоя, но племянник уже убежал вместе с подружкой-сестренкой.

Как сохранить шишечную семью

Игрушечный львенок тоже не спал, топорщил усы и таращил круглые пуговичные глаза. Впрочем, по-настоящему спят только моргающие куклы, как у Насти. У Стасика кукол нет. Вон он спит, довольный, что она согласилась у них ночевать. Он так просил, и тетя Валя была не против, и папа Стасика перетащил в детскую комнату этот мягкий диванчик. Он гораздо удобнее раскладушки, только опять всё незнакомое вокруг, и опять не спится.

Стасик дал Алине своего любимого львенка, чтобы с ним спать. У Егоровых по ночам прибегала кошка Мифа и укладывалась или к Насте на кровать, или к Алине на раскладушку, долго возилась, топталась в ногах, а иногда лезла прямо на подушку и сразу принималась громко мурлыкать. Она немножко мешала, но с ней было уютно и совсем не страшно. А Лёва милый, мягкий, но ведь неживой, совсем не то.

Панамку для сохранности Алина надела на голову черепахе Тортилле, потому что у слона голова оказалась огромная.

А как там шишечные человечки? Она опять принесла их с собой и расставила на ночь на подоконнике. В доме тети Вали человечки тоже жили на подоконнике, но почему-то каждое утро Алина находила их разломанными. Палочки – ручки-ножки – лежали отдельно от шишек. Кто мог это сделать? В комнате, кроме них с Настей, никого не было. Мифа? Но она, уж если бы принялась играть, раскидала бы шишки по всей комнате. Она один раз попробовала их лапой, хотела скинуть на пол, но Настя строго ее отчитала, и та поняла. Правда, обиделась и ушла, гордо вскинув хвост.

Алина поднялась, чтобы проверить своих человечков. Осторожно отодвинула плотные занавески.

Целая россыпь ночных огней была перед ней совсем рядом – как на ладони. Близкие и яркие, далекие и мерцающие, убегающие вдаль цепочки. Алина вздрогнула и прислушалась сама к себе.

Но, против ожидания, знакомый страх не проснулся. Она затаилась и подождала. Но его просто не было. Девочка, проверяя, обводила глазами весь город, лежавший перед ней. Напротив – большой дом с горящими окнами, дальше – тоже большие дома. Там читают, ужинают, смотрят телевизор все те люди, которых она видела днем на улицах и на пляже. А еще дальше, наверное, живет Зоя, которая всё время над всеми смеется, но на самом деле она хорошая, любит Стасика. Как она его обнимала, когда он нашелся! А вон там – больница, в которой поправляется ее бабушка. А совсем далекие огоньки – это, наверное, уже Москва, и там другая больница, где работает дядя Валентин – хороший доктор, который всех вылечивает.

Алина посмотрела в ту сторону, где огни были совсем мелкими и перемигивали как будто печально. Нет, это раньше так казалось, что печально, как тете Вале – «дрожащие огни печальных деревень». А сейчас… Алина почувствовала, как теплая волна прихлынула к сердцу – в той стороне озеро, и их пляж с песочным городом, мостами и лодками, и Сосновый Бор, и дача Егоровых, и дом тети Любы! Настя, должно быть, уже спит, и, даже если вдруг проснется – рядом будут Мифа и огоньки.

Мир за окном не был незнакомым, и не был чужим. Повсюду, в какую сторону ни посмотри, жили люди, которые знают Алину, и любят, и заботятся, и, может быть, тоже сейчас думают о ней.

Свет ночных огней не был холодным и жестким. Ночные огни улыбались девочке, некоторые – весело и дружески, некоторые – задумчиво и мечтательно.

– Я слышу шаги в детской, – шептала Света мужу в соседней комнате.

– Я тоже слышу. Не спит.

– Не спит. Мне говорила Валя, что она плохо засыпает. Ну что, я пойду?

– Давай я, – мужественно решил Аркадий.

– Только не испугай ее.

– Я сам боюсь.

– Тогда, может, я?

– Нет, я.

Алина не удивилась, увидев папу Стасика. Она не называла его пока ни «дядя Аркадий», ни еще как-нибудь, только, про себя, «папа Стасика». У Егоровых мама проверяет, как дети спят, а здесь, стало быть, папа, потому что Стас – мальчик.

Папа Стасика смотрел на нее с немым вопросом, и Алина шепотом объяснила, почему не спит:

– Я встала посмотреть на моих шишечных человечков.

Папа Стасика согласно кивнул, подошел поближе, чтобы увидеть человечков, и тоже шепотом спросил, а зачем за ними присматривать – они что, убегут? Алина подумала, стоит ли, а потом все-таки рассказала о непонятных ночных нападениях и о лежащих утром по отдельности шишках и палочках. Папа Стасика задумался над этим загадочным явлением и наконец сказал:

– Знаешь, а ведь человечков никто не ломал. Просто шишки живые.

– Живые? – Алина расширила глаза.

– Ну да. Ты не замечала, что во время дождя они сжимаются, а когда тепло, опять расправляются, растопыриваются? Они так берегут сосновые семена, которые внутри, на чешуйках. Наверное, от окна ночью веет прохладой и сыростью. Ведь все эти дни шли дожди. Вот шишки и сжимались, и сами выталкивали палочки.

– И этой ночью они сожмутся и сломаются? – прошептала Алина.

– Могут. Смотри, опять дождик накрапывает. Давай вот что, – придумал Аркадий. – Давай воткнем палочки покрепче. Вот так. И отнесем твоих человечков на кухню, там самое теплое и сухое место в квартире. Там они наверняка продержатся до утра.

Алина кивнула, но боязливо заметила:

– Все спят…

– А мы тихо. И свет я только в коридоре включу, чтобы нам не споткнуться, никто и не проснется. Иди за мной.

Алина, поначалу немного боявшаяся, как бы ее человечков не приняли за мусор и не выбросили, пошла вслед за Стасиковым папой, знавшим толк в шишках.

Аркадий по одному переложил человечков на большое блюдо и поставил его поближе к плите. И когда они все оказались на блюде, заметил: двое из них были побольше, каждый сделан из двух шишек – туловище и голова, а остальные – малыши, шишечки маленькие, и из каждой просто торчат ручки и ножки. Семья, догадался он. Мама, папа и детишки, понятно сразу, можно даже не переспрашивать.

– Здесь они не замерзнут, – сказал он и предложил девочке: – А давай посидим, раз не спится. Хочешь чего-нибудь перекусить?

Алина замотала головой.

– Вообще у нас правило – на ночь не есть, когда уже зубы почищены, – пояснил Аркадий. – Чтобы вот такое пузо, – он показал рукой предполагаемую величину, – ни у кого не отросло. – Но если очень хочется, то можно. Или ты боишься фигуру испортить?

Девочка сдержанно хихикнула и вежливо взяла из вазочки печенье.

– Может, ты не любишь такое печенье? – допытывался папа Стасика. – А что ты любишь?

Алина неопределенно пожала плечами.

– А я в детстве мечтал о шоколадном зайце, – неожиданно для себя признался Аркадий. – Знаешь, такие иногда бывают в новогодних подарках. Но мне всегда доставались наборы с карамельками.

Алина посмотрела на него вопросительно.

– И вы никогда не купили себе зайца, когда уже выросли?

– Купил. Но был разочарован. Там оказались только уши целые, а сам заяц – весь пустой.

– А я бы хотела купить много-много чупа-чупсов, – сообщила Алина доверчиво. – Знаете, такие леденцы на палочке. И отдала бы их все Стасику. Он их так любит.

– Я очень рад, что вы дружите со Стасом, – взволнованно сказал Аркадий. – Он иногда может капризничать, ты на него, пожалуйста, не обижайся. Он маленький.

– Конечно, он же младше меня, – с терпеливой улыбкой отвечала Алина. – Он хороший. Я о нем рассказала бабушке. Я ей обо всех вас рассказала! – И, заметив непонимающий взгляд Аркадия, пояснила: – Ну, ведь это ей разговаривать нельзя. А мне-то можно. Я подумала, когда бабушку навещала, что же я буду просто сидеть да смотреть? И начала рассказывать, что со мной было. И про милицейскую машину, и про тетю Валю, и про Настю с Ксюшей, и про кошку, и про Стасика, и про вас с тетей Светой. Чтобы бабушка не беспокоилась, что я совсем одна. Я же не одна. Мне кажется, она всё слышит. И если она будет знать, что у меня всё хорошо, то скорее выздоровеет, – убежденно сказала девочка. – и мы дальше будем наших родственников искать.

– А ты знаешь о них что-нибудь?

– Ничего. Просто что они здесь где-то живут.

Аркадий быстро поднялся и взял конверт с холодильника.

– Послушай, Алина. Я… мы с тетей Светой хотели тебе завтра утром сказать, потому что утро вечера мудренее. Но давай уж лучше сейчас, раз мы всё равно не спим. Это мы – ваши родственники. Вы с бабушкой искали нас. И мы уже нашлись.

– Настя тоже думала, что это к ним мы ехали, – задумчиво проговорила Алина. – Потому что они живут на улице Главной. А бабушка говорила, что наши родственники на этой улице живут.

– Я раньше жил на улице Главной, – сказал Аркадий, слегка удивленный, что ему не верят на слово. Сообразительная девочка, ей нужны доказательства. – А потом переехал. Твоя бабушка не знала точного адреса, она написала письмо – вот это – просто так, и оно шло к нам слишком долго. Поэтому мы и не знали, что вы должны приехать. Иначе встретили бы вас, и не пришлось бы тратить время на поиски. Ты умеешь читать? Узнаешь такие буквы?

Он протянул Алине конверт. Она взглянула на него и обрадовалась:

– Это бабулечкин почерк! Я умею читать. Она такими буквами тетрадки проверяет.

Конверт был для нее такой же родной, как сама бабушка, и она прижала его к себе.

– Значит, вы и правда нашлись? Мы к вам ехали – и вот приехали.

– Я рад, что ты наконец-то не в гостях, а у себя дома.

– И я, но в гостях тоже было хорошо, только сначала грустно.

И Алина – неожиданно для себя – рассказала ему про ночные огоньки, злые и добрые, и про Лермонтова, и про любимую панамку, которую она научилась стирать, и про игру «Путешествие» с фишками из пуговиц, и еще о многих-многих важных вещах. Папа Стасика слушал внимательно и серьезно, иногда что-нибудь переспрашивал или кивал. Алина видела, что ему действительно интересно то, о чем она рассказывает, иначе бы она давно остановилась. Но она, наоборот, увлеклась. Ей нравилась его серьезность, то, что он нисколько не подшучивал и не насмехался, как обычно взрослые.

Аркадий невзначай взглянул на часы, висящие на стене и снизу загороженные «кучей Плюшкина», и ужаснулся: стрелки приближались к двенадцати. Ребенку давно пора спать! Что он творит! Но тут же безмятежно позволил себе об этом забыть: какая разница, он первый раз в жизни беседует с собственной дочерью. Он так этого боялся, когда шел к ней, а оказалось, что с ней так легко, так тепло и непринужденно, и минуты бежали незаметно. У Алины был удивительно ровный характер, она не ломалась, не капризничала, не надувалась…

Скоро он заметил, что ресницы у дочери опускаются и слова переходят в бессвязный лепет, осторожно погладил ее по голове – точно, уснула, – бережно поднял на руки и понес в комнату. Уложил на диванчик, укрыл. Поправил одеяло у Стасика. Тот спал по-младенчески, на спине, закинув ручки за голову, а девочка – свернувшись клубочком.

– Ну что? – вопрос с порога.

Света, конечно, не спит.

– Свет. – На лице Аркадия нервная улыбка. – Она не знает, что у нее есть отец. Ей обо мне не сообщали. Ее бабушка называла меня собирательным словом «родственники». Моя дочь говорит мне «вы».

– Ничего, – уверенно ответила Света. – Узнает от нас, и всё будет хорошо. Не сомневайся. Если хочешь, я сама могу ей сказать, хотя, думаю, у тебя лучше получится. Но давай по порядку. Доживем до утра. В настоящий момент что главное? Не как именно называются родственники, а есть ли между ними душевное тепло.

Аркадий подумал.

– Тепло есть. Ты знаешь, – оживился он. – Мы сейчас поговорили – она такая большая, такая разумная, так всё понимает. Стасикова старшая сестра! Я первый раз в жизни ощутил, что Стасик-то наш – совсем еще малыш, и чуть было не захотел начать с ним сюсюкать.