Текст книги "Фуэте на пороховой бочке"

Глава 11

Настя не знала ни одного человека, который любил бы больницы. Кроме соседки тети Зины, потому что та была бедна, больна и одинока, а в больнице ее кормили, лечили и за нею присматривали. По данной причине при любой болячке женщина привычным движением руки набирала заветные цифры ноль-три. Больше таких любителей Настя не знала. Теперь она сама попадала в больницу несколько раз подряд, и это становилось совсем уж навязчивым и неприятным.

Настя с неприязнью посмотрела на тарелку со склизким супом, в котором плавали долька соленого огурца, два куска плохо почищенного картофеля и много перловой крупы, и ей стало себя жалко. Две женщины, перебинтованные, словно египетские мумии, сидели напротив Насти и увлеченно черпали супчик алюминиевыми ложками. Женщины были очень немногословны. То есть они вообще все время молчали. И Настя вспомнила, как лечащий врач, которого она видела один раз с утра, весело сообщил ей, что произошел пожар в доме инвалидов и к ним в отделение были доставлены несколько глухонемых женщин.

– Так что вам повезло, – добавил эскулап, – у вас в палате пять человек, а разговаривающая вы, Лазарева, одна. Никто вам не будет мешать, никто не будет надоедать разговорами. Полная благодать и расслабуха! А если я приду к вам, Лазарева, ночью, мы можем даже не уединяться в ординаторской, а заняться утехами прямо здесь – никто и не проснется. Шутка! – подмигнул Насте лечащий врач.

Она тогда даже икнула от столь «лестного» и неуместного предложения.

И вот теперь уже сутки она чувствовала себя «классно». Словно в потустороннем мире, среди мумий, зомби или черт знает кого еще. Впрочем, глухонемые дамы умели производить жуткий шум – по очереди натыкались на стулья, металлические утки, громыхавшие по кафелю, и так далее. Настя всю ночь просыпалась от этого жуткого грохота, а другие сестры по глухонемоте продолжали мирно храпеть, ничего этого не слыша. Днем же они разговаривали между собой, отчаянно жестикулируя, и Настя чувствовала себя одиноким зрителем некоего цирка абсурда. Ей казалось, что если она пробудет в больнице еще пару дней, то вконец одичает.

Одна из женщин была абсолютно неподвижна, и пациентка-соседка кормила свою подругу с ложечки, громко стуча ею о миску. У Насти уже голова заболела от этого звука, но деться она никуда не могла.

Вспоминать вчерашний день, весь произошедший кошмар совсем не хотелось. Ведь потасовка в избушке на курьих ножках была лишь началом. Хотя в тот момент Настя и представить себе не могла, что может быть и хуже. На какое-то время отважная бывшая балерина потеряла сознание, выброшенная на обочину общей потасовки, но вскоре она пришла в себя от вполне реального ощущения, что ее душат. В медицине бы выразились, случилось это от острой кислородной недостаточности. И, надо отметить, возникнуть той самой недостаточности было от чего – вокруг Насти полыхало пламя. То есть весь теремок полыхал красным пламенем. Ей на секунду показалось, что она очутилась в аду. Только непонятно, отчего они оказались в аду все вместе – она и дравшиеся мужчины.

Впрочем, мужчины уже не дрались, а действовали как добрые, старые товарищи. Ополоумевшие, они бегали из одного конца кафе в другой и колотились во все двери, ни одна их которых не открывалась. А все окна теремка были забраны решетками. Настя слезящимися от едкого дыма глазами наблюдала за вакханалией, все еще не понимая, в реальном она мире находится или уже в потустороннем.

Девушка, которая пришла вместе с трусливым юношей, истерически кричала: «Помогите! Горим! Умираем!» – и одновременно надрывно кашляла от дыма, который заглатывала при воплях.

Настя совершенно не понимала, что произошло, пока она была в отключке, но очень хорошо осознавала, что все тут сейчас поджарятся, как тот шашлык, который она так и не успела попробовать. Огонь полыхал вовсю, дерево весело потрескивало, и становилось очень жарко.

К Насте подлетел Петр, не долго думая, опрокинул ей в лицо целый графин красного вина.

– Настя, очнись! Ой, ты уже очнулась? Тогда извини! Я вылил на тебя последнюю воду! – произнес он.

– Это вино! Ты испортил мне всю одежду!

– Сейчас здесь будет совсем горячо! – сообщил Петр, который уже напоминал черта из преисподней.

Когда надежда на спасение уже почти угасла, в отличие от бушующего пламени, мужчинам удалось с помощью раскаленных шампуров открыть дверь черного хода. Из терема на куриных ногах Петр вынес Настю на руках, а затем помог выбраться женщине с кухни и двум молодым людям, посетителям кафе.

От деревянного домика-кафе осталось только пепелище, но горел он долго и ярко, напоминая костер в каменных джунглях, вокруг которого и собрались погреться большие монументальные дома. Дальше были и большие красные машины, заряженные водой и пеногасителем, и белые машины с красным крестом. Все это Настя уже видела сквозь дымку догоревших останков кафе и спутанность собственного сознания. Их всех отвезли в больницу с ожогами разной степени, ушибами, ссадинами и отравлением продуктами горения. Туда же в больницу, еще вчера, приезжал следователь и разговаривал со всеми участниками инцидента. Дело в том, что кафе, как оказалось, было подожжено снаружи, а дверь тоже подперта снаружи. Отсюда следствие сделало правильный вывод: кафе хотели уничтожить вместе с находящимся внутри народом.

– Меня можете вычеркнуть из списка людей, на которых хотели напасть, – сразу же заявила Настя. – Кому нужна пенсионерка? Дорогу я уже никому перейти не могу.

– Однако не так давно вы проходили свидетельницей по делу о нападении на клуб-ресторан, – отметил следователь, сверяясь с оперативной информацией.

– Вы еще скажите, что я являюсь в общественные места с… мм… мыслью там все уничтожить, – надулась Настя.

– Я такого не говорил!

– Да и как бы я подожгла кафе, если я была внутри? – добавила она.

– Лазарева, а что вы имели в виду, говоря о местах с «моральным отклонением»? – оживился следователь, и Настя с неудовольствием отметила блеск в его глазах, как у зрителей, приходивших к ним в театр. Тогда она должна была захватывать посетителей искусством балета, а сейчас поражать собеседника ораторскими изысками.

– Чего тут непонятного? Ресторан, где я успела проработать всего один день, пользовался определенной репутацией, его посещали в основном люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Да, по-моему, нападавшие сразу же озвучили свою точку зрения об артистах – обнаженных мужчинах, дали понять, что явились «переубивать геев»

– Про тот случай я понял, – кивнул следователь. – А чем маленькое кафе «Теремок» могло показаться вам аморальным? Тем, что там жарили мясо или обвешивали и обманывали клиентов?

– Да при чем здесь это? Вы бы видели сие творение на курьих ножках среди мегаполиса, пока оно не сгорело! Вот уж действительно чудо в перьях! Домик из русской сказки мог резать глаз любому жителю из домов поблизости, и каждый, проходя мимо, наверняка только и желал ему такой участи.

– Ага! И, выходит, он решил покончить с этим злом, а потому поджег его вместе с людьми? – заинтересовался следователь.

– Слушайте, я ничего такого не говорила. И не знаю. Сами разбирайтесь! – ответила Анастасия назойливому милиционеру.

– Да вы не волнуйтесь! Вы не столь уж и далеки от истины. Предварительное следствие установило, что хозяину кафе угрожал один местный бизнесмен. Причем именно из-за того, что кавказец издевается над русскими народными сказками – то есть что в исконно русском интерьере готовит совсем даже не русскую еду.

– Шутите? – удивилась Настя.

– Тот бизнесмен состоит на учете в психдиспансере, – пояснил следователь, расставляя все на свои места. – К сожалению, у нас многие психи могут спокойно жить среди обычных людей. И даже открывают свое дело.

Именно за тарелкой с неаппетитным супом Настя и вспомнила разговор со следователем. Сегодня с утра она уже высказала лечащему врачу, что не собирается оставаться в больнице с легким ожогом руки, с шишкой на голове и тошнотой от всего происходящего.

– И не удержите вы меня здесь! – заявила она.

– Вас, Лазарева, удержишь… – вздохнул лечащий врач. – Тем более, что вы знакомы с самим Соколовым! Конечно, зачем вам мы, обычные врачи…

После этих слов доктора Настя напряглась еще больше, не понимая, что такое знает про нее этот врач, чего она сама про себя не знает.

«Видимо, сильно я приложилась головой, если не помню никакого Соколова», – с грустью подумала Настя и решила восстановить пробел, спросив у врача:

– А кто такой Соколов? И почему вы считаете, будто я с ним знакома? По всей видимости, это имя производит на вас положительное впечатление…

– Как же?! Когда вас привезли в больницу, он сразу же заявил, что вы вместе. Более того, скажу: какой-то доставленный с вами джигит рвался к вам в отделение, и Соколов устроил драку. Сцепился с джигитом, крича на все отделение, что вы – его девушка и он никому не разрешит приблизиться к вам. Мы не выгнали его за нарушение дисциплины в больнице только из-за того, что он сам известный врач в прошлом.

– В прошлом? Врач? Вы о Петре, что ли, говорите? – обрадовалась своему прозрению Настя. И еще ее приятно поразило, что Петр уже успел снова из-за нее подраться.

– Да, о Петре Рудольфовиче Соколове, – подтвердил лечащий врач. – А вы разве не в курсе его биографии?

– Ничего не знаю! – подтвердила Настя, всем своим видом показывая, что очень хотела бы узнать.

– Соколов был учеником самого Алферова! – с придыханием произнес доктор. Но балерина на его сообщение никак не отреагировала. – Неужели имя ученого вам тоже ничего не говорит? Хотя, если вы не медик, то это возможно. И все же любой интеллигентный человек должен был хотя бы слышать имя гениального ученого.

– Наверное, я не интеллигентный человек, – вздохнула Настя, впервые порадовавшись, что ее соседки по палате глухонемые.

– Алферов был выдающимся нейрохирургом, лауреатом множества премий. Он всю жизнь занимался операциями на головном мозге.

– На мозгах? – уточнила Настя.

– Именно. На самом высокоорганизованном органе человеческого тела, на том, что и делает из человеческого существа – человека разумного. Но он не просто оперировал. Профессор Алферов делал это виртуозно! Он всю свою жизнь посвятил разработкам операций, при которых мозгу наносилась бы наименьшая травма, и таких методик разработал массу. А для больных это архиважно!

– Я понимаю, – кивнула Анастасия. – Приставка «архи» произвела на нее нужное действие.

– Тысячи людей доктор не просто поставил на ноги, а вернул к нормальной жизни, в семьи, к работе по своей профессии. Достаточно было бы одного случая – чуда, когда безнадежный больной, не говоривший и ничего не помнивший «овощ», начал все понимать, чувствовать, узнавать, вспоминать и радоваться.

– Да, это чудо, – согласилась Анастасия, ничуть не кривя душой.

– Но таких чудес в практике Наума Борисовича Алферова было много. Очень много! Его руки, ум, колоссальный интеллект производили впечатление на всех людей, без исключения. Уже в сорок пять лет Наум Борисович стал подумывать о продолжении своего дела, поскольку операции были весьма сложные и длительные, и он понимал, что в скором времени сам он такой физической нагрузки не выдержит. И доктор, будучи еще и преподавателем в институте, стал подыскивать себе смену. Ваш покорный слуга, то есть я, тоже хотел попасть к нему в ученики, но из всей молодежи он выбрал только Петра. Соколов несколько лет учился у профессора, перенимал его опыт и стал самым молодым нейрохирургом в военном госпитале. Алферов не мог не нарадоваться на своего ученика и предрекал ему великое будущее. Профессор поговаривал даже о том, что Петр превзойдет его самого, потому что «он в его годы такого еще не делал». Мне казалось, что гениальный хирург завидовал по-хорошему молодости Петра и тому, что у него все впереди. Соколов сделал головокружительную карьеру, был награжден орденом за спасение группы офицеров, доставленных из Чечни, – они ехали на грузовике и подорвались на мине. Петр тогда провел в операционной рекордно большое количество часов и после даже слег с нервным срывом. Он был успешен и чертовски талантлив!

Настя слушала доктора, буквально открыв рот.

– Почему вы все время говорите о его работе, о его таланте, о чудо-операциях в прошедшем времени? – Она не могла не обратить внимание на это. А еще не совсем понимала, как можно завидовать по-доброму.

– Вот, центральный вопрос! Дело в том, что Петр пять лет назад был лишен права заниматься медицинской практикой, – пояснил лечащий врач.

Настя скосила глаза к носу на его пейджик.

– Вас зовут Дмитрий Игоревич Дегтярев?

– Ага.

– Какие ужасы вы рассказываете… Только что все было хорошо: хирург, талантливый человек, впереди вся жизнь и сотни спасенных жизней… И вдруг лишение права заниматься лечебной деятельностью какой-то срок…

– Три года условно, – уточнил Дмитрий Игоревич.

– Вот как? – сказала Настя, а про себя подумала: «Вот, вот я сразу поняла – с ним что-то не так. Сама судьба предупреждала меня: как только на моем горизонте появляется Петр, так обязательно что-нибудь происходит… Теперь все понятно… Я влюбилась в уголовника! Ой, мне почудилось или я правда употребила слово «влюбилась»?»

– Профессор Алферов попал в аварию и был доставлен к своему единственному ученику. Все верили, что только Петр может его спасти… – с трагической интонацией продолжал рассказ доктор.

– И?

– А он не спас. Профессор умер на операционном столе под его руками… – глубокомысленно вздохнул доктор Дегтярев, выдав всю информацию.

– Кошмар какой! Полный бред! Хирург ведь не господь бог! Он делает все, что может, но иногда не спасает пациента… И что, его за это судить?

– Вот, сразу понятно, что вы – человек эмоциональный, творческий. Просто так не судят и не лишают права заниматься профессиональной деятельностью. Ассистенты Петра заподозрили, что хирург сделал многое – очень многое, он долго боролся, – но не все, на что был способен. В какой-то момент он словно сломался и упустил жизнь профессора, словно сухой песок сквозь пальцы…

– Хм, надо еще посмотреть, кто из нас с вами человек с богатым воображением… – фыркнула Настя, ощущая мороз по коже.

– Короче, последнее было доказано, и карьера гениального хирурга закончилась. Но я вот что хочу сказать: к Петру отношусь очень хорошо, горжусь, что с ним вместе учился, гордился и после, и сейчас был рад его увидеть.

– А я ничего и не знала… – задумалась Настя. – Хотя мы с ним и не до такой степени знакомы, чтобы Петр посвящал меня в подробности своей жизни, а главное – своей трагедии.

– Думаю, ему и вспоминать-то не хочется, – согласился доктор Дегтярев.

– Вполне возможно, – кивнула Настя, несколько удрученная рассказом о Петре.

Сейчас Настя снова вспоминала о разговоре с лечащим врачом, и тут же, словно по заказу, в палату заглянул Петр собственной персоной. Выглядел он очень чудно в больничной пижаме и халате. Темные волосы его давно не встречались с расческой, рука его была перебинтована, он хромал, а лицо напоминало боксерскую грушу (если бы, конечно, на той оставались следы от интенсивных тренировок).

– Ого! – присвистнула Настя. – Вот так сюрприз!

Петр продолжал мяться в дверях, вращая глазами и таким образом приглашая Настю выйти к нему в коридор.

– Заходи в палату, не бойся. Все одеты и перебинтованы.

– Я хотел бы поговорить… наедине…

– Почему-то я уже не сомневаюсь, что ты не оставишь меня в покое. Заходи и говори, о чем хочешь, мои соседки все глухие.

– Что значит глухие? – понизив голос, спросил Петр, воровато озираясь.

– В самом прямом смысле – в интернате для глухонемых случился пожар, и вот они здесь… Я, хромоножка, слегка разбавляю их общество. Так что можешь чувствовать себя вполне раскованно и свободно. Они, кстати, тоже относятся ко мне как к дополнительной тумбочке.

Петр все равно не спешил заходить в женскую палату, чувствовалось, что он стесняется. И Настя смилостивилась, вышла к нему в коридор. Она хмуро осмотрела его, напустив на себя небрежный вид, чем вуалировала то чувство, которое липким медом-ядом заползало в ее душу при его появлении, а особенно на близком расстоянии.

– Выглядим мы с тобой… – протянула Настя, тоже одетая в больничный халат.

Правда, тот сидел на ней совсем по-другому, чем на Петре. На его торсе казенное одеяние выглядело очень сильно севшим после стирки – короткие рукава, короткий подол, едва натягивается на груди. А на ней халат был похож на средневековое платье с волочащимся подолом сзади, с двойным запа2хом на стройной фигурке и с закатанными валиком рукавами, чтобы хоть кисти выставлялись.

– По-моему, нам подобрали одежду не по размеру, – отметил Петр.

– Давай махнемся? Никого нет! Скорее снимай! – подзадорила его Настя, и они быстро поменялись одеждой. Результата это не дало никакого – каждый снова оказался в том же виде.

– Разные у нас с тобой, Настя, физические данные, – вздохнул Петр.

– Или у них все халаты одного размера, – высказалась она. – Так сказать, стандартный вариант.

– Надо было ходить с пакетом приготовленных вещей для больницы, чтобы сейчас не выглядеть клоунами, – заметил Петр.

– С чего вдруг? Я никогда не готовилась именно к такому повороту событий в своей жизни! – возразила Настя. – Хотя после знакомства с тобой… Сейчас твое предложение уже не выглядит смешно и дико.

Петр взял ее под руку и потащил в сторону лифта.

– Ты куда?

– На обед принесли какой-то суп, не могу назвать его съестным, а кушать хочется…

– У нас, в женском отделении, такая же фиг… то есть то же самое…

– Вот, вот. А я знаю, что здесь в подвале есть буфет, пойдем туда и нормально поедим.

– Согласна! – обрадовалась Настя, которую «склизкий» суп тоже не впечатлил.

Они спустились в подвал больницы и пошли по направлению стрелок с надписью «Буфет». По всему пути их перемещения призывно пахло выпечкой, а еще чем-то больничным и менее приятным.

Петр усадил свою даму на металлический стул и направился к буфетной стойке, за которой стояла женщина с тоскующим лицом.

Когда он вернулся, Настя игриво спросила:

– Что принес добытчик домой?

– Не ахти, конечно… – поставил перед ней поднос с едой Петр.

– Но лучше супчика, которым кормят пациентов, – осмотрела «добычу» Настя.

На подносе красовались тарелки с кусочками запеканки, политой сметаной, котлетками с картофельным пюре и подливкой и печеными яблоками. Из питья им предложили графин с морсом.

– Прекрасно! – потерла руки Настя, посматривая на редких посетителей буфета.

– Время обеда, народ надеется наесться бесплатной едой. Но сейчас пойдут, – пояснила, подплывая к ним, полная буфетчица с пирожками в пластмассовом поддончике. – Разогрела для вас. Они свежие, с утра привезли.

– Спасибо, – взял у нее из рук пирожки Петр.

Но видная дама уходить не спешила. Ее полные губы растянулись в улыбке, она засмущалась и стала как-то покачиваться туловищем из стороны в сторону.

– Что? – спросил Петр.

– Люблю, когда мужчины и женщины приходят вместе… Это так трогательно – познакомиться в больнице, где установлены жесткие границы – мужское и женское отделения, да к тому же нарушено физическое здоровье. Но жизнь-то идет… А что, может, вам судьба познакомиться в больнице. Что тут такого? Правильно, и здесь люди живут! Тем более, что чувство может оказаться сильным, раз перебило хворь. Вот в буфетик привели даму… и правильно… Да вы вообще очень красивая пара!

– Спасибо, вы нам наговорили очень много комплиментов и добрых слов, но мы познакомились еще до больницы. И сюда попали вместе, – ответила Настя.

– О, да вы – страстная парочка! – прокомментировала новость буфетчица, продолжая мяться у их столика.

– Что-то еще? – спросил Петр, почувствовавший неловкую, затянувшуюся паузу.

– Вы выглядите не очень больными, да и глаза у вас горят… – склонилась над ними буфетчица, колыхнув большой грудью. – Может быть, хотите коньячку? – спросила она таким умоляющим голосом, что согласиться должен был бы и язвенник, и трезвенник.

– А в больнице можно? – удивилась Настя, не сдержавшись.

– Нет, конечно… Но вот хорошим и фактически здоровым людям я иногда позволяю расслабиться. Да и, если честно, зря коньячок запрещают. В малых-то дозах он очень даже способствует выздоровлению. А как же иначе? Сосуды расширяются, давление снижается, аппетит повышается, иммунитет стимулируется. А если у человека поднимается настроение, он начинает активнее бороться со своим недугом. Ведь задерживаются в больнице только пессимисты.

Настя переглянулась с Петром. По ним было понятно, что оба они не только не страдают алкоголизмом, но даже и в данный момент выпивать не хотят. Но Петр, как и Настя, не хотел быть жестоким, а потому сказал:

– Хорошо… мы выпьем чуть-чуть коньяка.

– Чудесный выбор! Я сейчас! – оживилась буфетчица.

– Чего она так радуется? – спросила Настя.

– Думаю, наценка за коньячок здесь будет больше, чем в самом дорогом ресторане, – предположил Петр.

– Вот ведь гадство!

– Каждый крутится, как может… – философски заметил Петр. – Я сейчас не способен пойти и донести на нее кому-либо…

– Хотя было бы правильно, – отметила Настя, про себя подумав, что у Петра у самого есть судимость, вот он и относится с послаблением к криминальным склонностями других.

– В больницу попадают разные люди, хронические алкоголики тоже. Многие из них успешны в жизни, то есть по внешнему виду и не скажешь, что выпивают они каждый день. И вот когда они попадают в больницу, то испытывают большой дискомфорт, и такой буфет с «разумной» хозяйкой для них является своего рода спасением. А выпивать в больнице категорически нельзя! – продолжал размышлять вслух Петр.

– Это как во времена нашего «сухого закона» – всегда можно было поймать такси и «подлечиться» у таксиста, – внесла свою лепту в разговор о пьянстве Настя.

Петр с удивлением посмотрел на спутницу.

– Ого! Откуда такие познания? Ты же тогда еще не родилась!

– Не льсти мне, получается не очень правдоподобно. Все равно эта женщина – преступница. Она играет на порочных страстях людей, фактически на их второй болезни. «Полезно, сосуды расширяются…» Просто умора! Она предварительно диагноз уточняет, что ли? А если человеку вообще пить запрещено? Ведь пьют же и лекарства. Ой, не знаю я… Главное, чтобы сейчас в больницу не ворвались наркоманы в поисках наркотиков и не взяли нас в заложники…

– Я тоже уже привык: как только оказываюсь с тобой наедине, сразу же что-то должно произойти, – засмеялся Петр.

– Пожалуйста, – поставила перед ними два непрозрачных пластиковых стаканчика буфетчица.

– Спасибо, – ответил Петр, и она испарилась.

– Рискует… навязывается сама… – посмотрела ей вслед Настя.

– Увидела парочку и предположила, что людям надо выпить, – пожал плечами Петр и продегустировал предложенное таким не совсем стандартным способом. – Коньяк неплохой… Ну, что ж… давай поедим и выпьем.

– Давай, – согласилась Настя. – Не чокаясь!

Петр снова засмеялся, и они приступили к еде, достаточно вкусной и в меру сытной. Домашней ее назвать было, конечно, нельзя, но, по крайней мере, пюре было из настоящего картофеля, а не из порошка, а котлеты явно содержали не только хлеб, но и мясо хотя бы на добрую половину.

Настя с Петром с интересом посматривали друг на друга.

– Спасибо, что заступился за меня… ну, там… – опустила она глаза.

– Да не за что. Зачем ты вообще пошла туда! Я уже говорил с Гиви, и он объяснил мне, что меняет женщин своеобразным способом: подает анкету в разные службы знакомств и пользуется нескончаемым потоком одиноких, истосковавшихся по ласке женщин. Знакомился с ними, не отходя от кассы, что называется, чтобы не тратить время на дорогу. Фактически каждый день с новой женщиной или девушкой. Гиви открыл мне страшную тайну: дольше одной ночи блондинки у него не задерживались.

– Я так и поняла. Мне он сразу не понравился, – сказала Настя.

– А зачем ты пошла в службу знакомств? – недоумевал Петр. – У тебя проблема познакомиться самой?

– Давай мы не будем обсуждать эту тему, – предложила Настя, постукивая вилкой по тарелке. – Ты же понимаешь, любой женщине распространяться о таких вещах не очень приятно.

– Предлагаю тебе внимательнее присмотреться к мужчинам вокруг, – недвусмысленно подвигал бровями Петр.

– Ты не в моем вкусе, – ответила она весьма поспешно.

– А я чувствую флюиды. Между нами точно что-то есть, взглядами просто примагничиваемся друг к другу насмерть, – настаивал Петр.

– Между нами – катастрофа, и больше ничего, – ответила она.

– Я впервые терплю такое фиаско, – вздохнул мужчина.

– Не сомневаюсь. Но… Всегда что-то бывает в первый раз. Я вот в первый раз пошла на пенсию. Первый раз попала и в милицию, и на пожар, и на больничную койку с травмами и ожогами. Все в первый раз…

– Ожоги заживут, а вот сердце…

– Я понимаю, что ты – профессиональный обольститель, но со мной у тебя номер не пройдет, – оставалась непреклонной Анастасия.

– Ты ошибаешься! Я не обольститель и тем более не профессиональный. Ты словно из гранита!

– К сожалению, из плоти и крови. Из плоти, которая сильно болит, – покачала головой Настя.

– Ничего, все заживет. У тебя легкие ожоги, я уточнял у твоего лечащего врача. – Петр заработал челюстями, доедая мясную котлету.

– А ты как?

– Да, ничего, – махнул рукой Петр. – Сваливать надо из больницы, не люблю я валяться без дела.

– Я тоже сегодня уйду, пусть хоть под роспись, – кивнула Настя.

Необычайно легкой для столь грузной фигуры походкой к ним приблизилась буфетчица с подносом, на котором еще стояло несколько пластиковых стаканчиков.

– Пожалуйста! – поставила она на столик еще два и забрала пустые. И такой же летящей походкой удалилась в сторону двух пришедших мужчин, ставя и на их стол пластиковые стаканчики.

– Прямо как фея, разносящая детям подарки, – усмехнулась Настя.

– Или бабочка, опыляющая столики, – вторил ей Петр, давясь от смеха.

– Ого! По-моему, мы уже перебрали… У меня и голова закружилась…

– Скажи, а что все-таки у тебя с коленкой?

– Вот не дает тебе покоя этот вопрос… – дернула плечом Настя.

– Я хочу помочь тебе. Уверен, что смог бы тебе помочь, – серьезно посмотрел на нее Петр.

– Много врачей мне не смогли помочь, – отметила Настя.

– Попробуй поверить еще раз, – убеждал он ее.

– Что ты хочешь от меня?

– Ты спасла мне жизнь, причем дважды, а я хочу прооперировать тебе колено, причем одно. Неравноценная замена, но все же… Поверь мне. Я наделал много глупостей, но тебе помочь смогу.

У Насти от его слов и от его взгляда опять мурашки побежали по коже.

– Если я соглашусь, ты потом оставишь меня в покое?

– Тебе это так важно? – уточнил Петр.

– Очень! Ты плохо на меня влияешь.

Петр с минуту подумал, затем залпом выпил коньяк и твердо произнес:

– Хорошо. Насильно мил не будешь. Я отстану, а ты избавишься от своей хромоты.

– Звучит заманчиво. Я имею в виду то, что ты клянешься отстать от меня. А насчет операции… Не оказаться ли после твоего прикосновения в морге.

Петр рассмеялся, затем достал из кармана записную книжку и быстро записал там что-то.

– Что пишешь? Составляешь от моего имени завещание? – поинтересовалась Настя.

– А у тебя есть что взять?

– Квартира…

– У меня все в порядке с жильем, – не поднимая головы, ответил Петр.

– Больше ничего нет, – развела она руками. – Хотя… почки, печень…

– Жалко, – вздохнул он.

– А что с твоей невестой? – неожиданно для него спросила Настя. Ее этот вопрос мучил уже давно.

– Ты о Свете?

– Я не знаю. Вернее, я знакома только со Светой, желавшей тебя прикончить, а сколько их у тебя… – Настя развела руками, с ужасом наблюдая приближение к их столику айсберга под названием «буфетчица».

– Нам больше не надо! – ответил за нее Петр и вложил ей в кармашек-кенгуру на передничке две тысячи рублей.

Буфетчица засветилась от радости.

– Большое спасибо! Будете у нас в больнице, заходите еще!

– Нет уж, спасибо, лучше вы к нам, – шутливо отозвалась Настя.

– А вам, Петр Рудольфович, за ваши руки я каждый раз в церкви свечки ставлю, – внезапно прослезилась буфетчица. – Если бы не вы, мой Мишка давно бы сгинул…

И, накинув на лицо фартук, мгновенно пропитавшийся слезами и покрывшийся разводами туши и помады, женщина удалилась, оставив их в одиночестве.

Настя гневно посмотрела на него:

– Что я слышу? И что я вижу? Ты опять обвел меня вокруг пальца? Так вы, оказывается, знакомы! Вот откуда и коньяк, и внимание!

Петр смотрел на нее смеющимися глазами.

– А ты и правда, поверила, что в больнице разливают коньяк? Ну да, разливают, но по великому блату! Это – розыгрыш!

– Вот паразит!

– Фу, как некрасиво. Такая хрупкая и нежная девочка – и такие грязные слова! Милый, добрый розыгрыш. Все для тебя, дорогая, все для тебя… И нога у тебя будет как новая…

– Откуда она тебя знает? – спросила Настя, несколько переведя дух.

– Галина Петровна работала операционной медсестрой в течение двадцати пяти лет в то время, когда и я здесь работал, правда – всего два года. Потом Галине Петровне стало тяжело выстаивать на операции часами, она ушла на пенсию и перевелась работать в буфет, – пояснил Петр.

У Насти пылали щеки то ли от его взгляда и приятного, проникающего в душу баритона, то ли от качественного коньяка.

– Так ты работал с ней? – спросила она.

– Очень даже плотно… Она была прекрасной медсестрой и хорошим человеком, каким сейчас и остается.

– А о каком Мишке она говорила? – почему-то засмущалась под его взглядом Настя, теряя свою уверенность в том, что она ни за что не поддастся его чарам.

– Он ее сын, – неохотно ответил Петр.

– Ты оперировал его?

– Догадливая… Раз я здесь работал хирургом, то, конечно, оперировал ее сына. Заметь, успешно! Так что не бойся доверить мне свою коленку.

– Я уже сказала, что согласна. Мне кажется, что ты что-то сделал со мной…

– Легкий гипноз, – серьезно сказал Петр. И тут же рассмеялся: – Шучу!

– Тоже мне, шутник… Но ты так и не ответил мне, что с твоей Светой?

– Ее выпустили под залог до суда, но я не хотел бы говорить о ней, – ответил Петр, махнув рукой Галине Петровне и приглашая ее подойти.

Настя даже испугалась, что он сейчас потребует «продолжения банкета». Уж слишком разухабистым был его жест. Но Петр всего лишь спросил:

– А что у нас на сладенькое?

– Пирожное «картошка» и эклеры, Петя.

– Мне эклер с ванильным кремом, – заказала Настя, – и кофе с сахаром.

– Кофе только растворимый, – отозвалась Галина Петровна.

– Несите, какой есть, – ответила Настя. – Сахара одна ложка. Теперь, на пенсии, я хочу перейти на нормальную человеческую пищу.

– А мне кофе без сахара, двойную порцию, – заказал Петр.

– Я помню ваши пристрастия, доктор, – улыбнулась Галина Петровна.