Текст книги "«Я крокодила пред Тобою…»"

– Марина, ты куда? – Света несла на кухню стопку водки и бутерброд.

– Домой.

– Ты что? Мы же даже толком не пообщались!

– Тошнит, плохо чувствую себя, – Марина обувной ложкой пыталась втиснуть отекшую стопу в туфлю.

Олег стоял у окна. Смотрел, как уходит Марина. «Единственная нормальная девчонка здесь, и та уходит. Что ее связывает с этим компьютерным гением? Совершенно разные люди. Ухоженная, веселая, без понтов. И Вовчик этот, сумасшедший профессор. Не понять этих баб». Если б только Марина могла слышать мысли предмета ее обожания! Она бы осталась здесь, среди винегрета, водки и пустой болтовни. Но ее просто мелко трясло от обиды и унижения.

– Алла, скажешь Володе, что я ушла.

– Ко за, ты куда-а? – разочарованно протянула Аллочка.

– Домой.

– Подожди… – но Марина уже спускалась, не поворачивая головы, избавив себя от ненужных объяснений и лживых доводов.

Минут через двадцать собрались Калугины. Соседка с Вовчиком обсуждали непонятно что. Вовка съежился, выпятив нижнюю челюсть и скрестив на груди руки; он раскачивался в такт словам изрядно захмелевшей Верочки. Аллочкин муж, точнее, отец ее дочери, с редким в то время в России именем Мустафа так и не пришел; тогда его как раз знакомили с его будущей женой Лейлой. Выйдя на воздух, Олег глубоко вдохнул. У него было ощущение, что его запачкали.

– Света, первый и последний раз!

– Да поняла уже! Успокойся.

Олег познакомился со Светой через ее брата Егора. Они вместе служили на Украине в ракетных войсках. Ей было семнадцать, и она очень хотела замуж. Переписка, туда-сюда. Свадьбу сыграли сразу после армии. Первая брачная ночь у них по-настоящему состоялась только через два месяца. Светке было больно и страшно. Олег терпеливо ждал, пытаясь объяснить суть вопроса и словом, и делом. В конце концов крепость была взята, и через девять месяцев у них родился лопоухий и губастенький Майк.

Олег всю жизнь любил Светку так сильно, что прощал ей все, даже явные измены. Она этим пользовалась. Олег возвращался с работы домой, его встречала молодая и очень красивая жена. В ярком халатике, при макияже и на каблучках.

– Света, ужинать будем?

– А я не готовила.

– А что ты делала?

– Тебя ждала. Ты меня не любишь?

– Люблю. Но я голоден.

– Ну, свари что-нибудь, я тоже с тобой поужинаю.

Олег варил, поскору, сосиски, макароны. Они ужинали. Потом он стирал замоченные им же с утра пеленки и Светкины трусы, развешивая их по квартире на натянутые бельевые веревки. Гладил кучу вчерашнего пересушенного белья. Шел за продуктами на завтра, варил Майку кашу и валился без задних ног на диван.

– Оле-ежа-а, ну ты что-о? Спать уже? – капризничала Света. Она только что накрасила красивые ноготки и листала журналы с новыми моделями платьев.

– Да, я очень устал.

– Ну не-ет, – Света ластилась, как кошка, к Олегу и вилась вокруг него с нежностями, – а как же я? Ты меня даже не поцелуешь?

– Света, я устал очень.

– Фу, какой ты, – Светка дулась, утыкалась в журнал или брала телефон и допоздна трещала с подружками.

Майка укладывал Олег. Он же кормил его кашкой. Света ни одного дня не кормила сына грудью. Фигура – самое дорогое и ценное для молодой женщины. Фигура, красота и деньги. Олег подторговывал косметикой, импортными шмотками. Света неплохо шила. Однажды из-под швейной лапки домашней машинки вышло даже демисезонное пальто, которое Света расшила стразами, по тем временам – чисто диковинка. Она была счастлива, потому что не обременяла себя мыслями. Ночами Олег вставал к сынишке. Благо, Майк рос не плаксивым, поэтому Олег умудрялся высыпаться. Назавтра начиналось все сначала. Работа, пеленки, магазин, ужин, стирка, короткий сон. Олег очень любил Светку. Веселую, независимую. «Молодая еще, ничего, научится». Он снисходительно относился к милым глупостям жены. Но Света не торопилась учиться. Она оказалась патологически ленива. И, к ужасу Олега, не всегда опрятна. Он же, напротив, был аккуратистом и не мог выносить разбросанные по квартире вещи, расческу с неубранными волосами, грязное белье на полу в ванной, посуду с остатками засохшей еды, зубную щетку, торчавшую вверх ножкой, «украшенной» подтеками зубной пасты. И все же… Он терпел, потому что любил.

Однажды чашу терпения переполнила большая прозрачная капелька. Свету домой привез Альгис, худой, заикающийся, со странной, бочком, семенящей походкой, – старый Светкин друг. Местный олигарх, содержавший с конца восьмидесятых несколько коммерческих ларьков. По нынешним меркам, никакой он, конечно, не олигарх. Так, крупный барыга. Но тогда коммерческий ларек был чем-то вроде бутика, где можно было купить китайские блузки, турецкие синтетические юбки на резиновом поясе, жвачку, презервативы, игрушки и спирт «Рояль». Он имел свой собственный частный дом, и, приходя вечером с пачкой денег, вырученных с ларьков за день, швырял их с порога то за диван, то за шкаф. Когда деньги были нужны, он отодвигал диван, доставал пачки, не считая количества в них купюр, кидал их в хозяйственную сумку и уносил по назначению. Альгис был не женат. И рядом с ним никогда не было женщины, поэтому он как соперник не вызывал у Олега опасения. Некоторые думали, что он гей. Но это было не так. Просто он не чувствовал необходимости обзаводиться статьей постоянных расходов. Иногда, очень редко, заказывал местных шлюшек, раз-два, и опять в доме тишина и покой, которые Альгис очень ценил. Когда в поле его зрения оказалась Светлана, он стал переоценивать ситуацию. Чем-то она его зацепила. Понятно, чем. Светик взрослела, из целомудренной невесты-жены превратилась в роковую женщину-вамп и стала приносить домой дорогие подарки.

– Откуда?

– Альгис подарил, я продавщицу подменяла. Премия, своего рода.

Видимо, Света успешно подменяла сменщицу, потому что подарки приносились часто и становились все дороже. Как-то она приехала совсем уж поздно, навеселе и с початой бутылкой «Амаретто» в красивых руках.

– Привет, Олежка! Ну не ругайся. Немножко посидели у Альгиса со всеми ларечными.

Олег молчал. Он занимался сыном и домом. А потом его жена не пришла ночевать, «останусь у подружки, ей одной страшно». Олег задумался: «И что дальше?»

– Я ухожу к Альгису. Майка заберу.

И все. Тихо, без скандала. И снова Олег терпел. Он даже ждал жену, думал, что вернется. Но Светка, вкусившая прелести беспечной и богатой жизни, возвращаться и не думала. Она прожила с прибалтом, так звал его Олег, около пяти лет и сбежала от этого занудливого импотента в никуда. Потом у нее был какой-то Дима, шестерка из бандитов, отнимавший на рынке у бабушек игрушки для Майка, потом кто-то еще из крутых смотрящих. Она хотела вернуться к Олегу, но ей доложили, что в его жизни появилась женщина. Не временная, с ребенком, уже не девчонка, и у них все серьезно.

***

Марина ехала домой и анализировала ситуацию. «И что я вообще взъелась? Что завелась? Женатый мужик. Ну нравится, и что? Ты, Марина, если помнишь, беременна, вот и думай о ребенке. С пузом, а все о кобелях мечтаешь… Срок, конечно, небольшой, живота не видно. Скорей бы родить уже! Хоть заботы появятся…».

Она терпела, как могла. Вовчик становился все невыносимее, много пил и часто проигрывал в карты. Ладно бы, ушел. Ведь нет, болтался туда-сюда. К тому времени книготорговый куст был расформирован, отдан в частные руки и благополучно развален владелицей-неумехой, поэтому Марина устроилась работать в коммерческий магазин продавцом. Десять лет она жила в сплоченном сплетнями коллективе, а сейчас каждый устраивался, кто как мог. Основная часть девчонок разбрелась по коммерческим книжным магазинам и канцтоварам. Кто ушел в игрушки, а кто и селедкой торговать. Такие вот повороты, от Дюмы до сумы… Зарплата в «комке» позволяла Марине неплохо содержать дочь и приодеть себя, дома всегда были импортные продукты и, разумеется, тот самый спирт «Рояль», который лился и пился в бессчетном количестве. Марина обрастала новыми знакомствами формата девяностых.

***

Магазин «Альянс» относился к ООО «Луч» и был самым первым коммерческим магазином Северогорска. Предприимчивая Мила Мишер стала в городе единственной крутой бизнес-леди. Коммерческая точка состояла из трех секций – одежды и мелочевки, отдела аппаратуры и секции, где выставлялись дорогой алкоголь, фирменная кондитерка, манерное женское белье – в общем, стильные штучки. Марине досталась одежда и мелочевка. За прилавком «штучек» стояла Иришка, самая крутая девушка Северогорска. Она так считала. И вела себя соответственно. Вещи носила – только «фирму», косметику покупала у спекулянтов, белье носила исключительно комплектами, шелковое, кружевное, невесомое. Ириша была очень худенькой, среднего роста, с огромными глазищами, правильными чертами лица и пухлыми, четко очерченными губами. Она не знакомилась с мужчиной, если тот ездил не на иномарке. Заграничные машины были редкостью, а Ириша хотела выйти замуж за богатого. Но, как правило, если мужчина имел хорошую машину, в ней он уже возил хорошую женщину. Поэтому Ириша изо всех сил пыталась кого-нибудь отбить. Марину она считала простушкой, беспородной кобылкой. Не дворнягой, но и без родословной. Иришкины надменность и высокомерие очень раздражали Маринку. Но они мило общались. Делали вид. Мужчины у Иришки долго не задерживались. Им ясно, что надо было от красивой, ухоженной девочки. Они велись на красивую обертку, но, развернув конфетку, понимали, что пустышка. Нет, конечно, Ириша глупой не была, но не было в ней чего-то такого, что заставило бы мужчину надолго закинуть к ней чемодан.

– Ну почему мне так не везет?

– Потому что ты мужиков реально грузишь.

– Что значит гружу? Надо же не просто: «привет – выпил – в койку – чао»! А поговорить?

– Вот-вот. Мужикам-то? Поговорить? Наивная! Твой вон алкаш-рекламщик водит тебя за нос: и с женой не разводится, и тебя обещаниями кормит, врет вам обеим, а вы уши развесили.

– Я его люблю.

– Ты «Ниссан» его любишь, штаны «Версаче» и «Фаренгейт».

– И что? Все вместе создает образ мужчины моей мечты.

– Надо не образ создавать, а семью.

– Да-а… ты вон уже второй раз замужем, как ни странно, и ребенок есть, а я до сих пор в поиске.

«Кто тебя, зануду такую, возьмет? И почему это, как ни странно? Вот сучка! Не может не зацепить, цаца…»

– Ира, мужчины любят простых и веселых. Если и поговорить, то не о замужестве. А то он еще в душ идет, а ты уже свадебное платье заказываешь.

Ириша не обижалась.

– Здесь я точно замуж не выйду. Я тебе, Мара, обещаю, я буду жить за границей.

Иришка звала Марину Марой. На западный манер. Мариша не обижалась – во всяком случае, необычно.

Ира неплохо знала французский. Через двенадцать лет, похоронив мать, отца и болонку Жужу, она через сайт знакомств завела переписку с богатым престарелым французом. И, таки, вышла за него замуж. Уехала во Францию, но детьми не обзавелась. Видимо, так долго ждала финансового благополучия, что стало жаль тратить время на пустяки. Хотя, у нее были проблемы со здоровьем, может, просто не смогла. Годы ее учебы как раз пришлись на чернобыльскую трагедию. Что ж, она и не ставила перед собой цель полюбить, а программу максимум Ириша выполнила. Вышла замуж за иностранца.

Кроме горького пьяницы и женатика, рекламщика Стаса, Иришке очень нравился Олег Калугин. Он сдавал в Милочкин магазин тайваньскую косметику и какую-то совсем мелкую мелочь – на мелочевке самый большой «выхлоп», и хоть иномарки у него не было, но все же Олег создавал впечатление эксклюзивного мужчины, не человека толпы. Олег был с обеими девчонками равно вежлив. Ирочка же вся изъерзалась.

– Мара, ну как мне его развести на отношения?

– Тебе труда не составит, напрягись.

«Везде этот Калугин. В книжном маячил, теперь здесь».

– А ты знаешь, что они со Светкой развелись? – Ириша смаковала главную новость Северогорска.

– Да ладно! Давно?

– Ну да, больше года.

– Достанется опять какой-нибудь бэ. Классный он парень, скажи?

– Скажу… – вздыхала Иришка.

***

То лето было очень жарким. Марина взяла отпуск, чтобы пару недель провести с родителями на даче – какой-никакой свежий воздух, клубника и прочие полезные детские радости. Она собрала вещи, уложила их в сумку и стала собирать Машку. Дело было к вечеру, Марина никого не ждала, поэтому звонок в дверь ее немного удивил.

– Мама, динь-динь!

– Слышу, малышка, – Марина посмотрела в глазок. «Нет, только не это! Неужели опять сейчас начнется? Он же на ногах не стоит…»

Марина открыла дверь.

– Здравствуй, шлюха! – Вовчик, в прямом смысле слова, ввалился в прихожую.

– Вова! Ты что? Машку испугаешь! – «Как он смог самостоятельно подняться на пятый этаж?» – Уходи! – Марина попыталась вытолкнуть его на лестничную площадку. Вовчик с силой оттолкнул Марину и запер за собой дверь. Испуганная Машка с широко открытыми глазами стояла сзади, прижав к груди куклу.

– Вова! Пожалуйста! Уйди!

– Тварь! Ты тварь! Ты мне вщю жижнь шломала! – шепелявил Вовка в стадии неадеквата.

Марина аккуратно, боясь испугать, взяла дочку на руки и пошла в комнату. Она заперла дверь между залом и прихожей на крючок, представляющий из себя запор чисто символически.

– Куда? Стой, тварь! – Володя попытался дернуть на себя дверную ручку, но, спьяну, рука соскользнула, а Марина успела отскочить от двери. Вовка с силой ударил кулаком в верхнюю стеклянную часть. Мелкие брызги полетели Марине в лицо, и она увидела, как по щеке дочки потекла тоненькая струйка крови.

– Господи, помоги! – Марина закрылась, теперь уже в спальне, на замок.

Маленькая Маша испуганно сжимала одной рукой материну шею, а другой обнимала свою любимую куклу-растрепу.

– Сиди, малыш, папа сейчас возьмет, что ему надо, и уйдет.

Девочка кивнула. Она все понимала.

– Папа похой.

– Нет, папа просто устал. Ложись, моя девочка. Я тебе сказку расскажу про маленькую собачку, ты же любишь про собачку, правда?

Дочка молча кивнула. Марина видела, как она часто и прерывисто дышит, прислушиваясь к доносившимся из кухни звукам. Она не плакала. Она с испугом, но доверием и надеждой смотрела на мать. «С мамой не страшно, мама заступится. Мне почти два годика, и с мамой я ничего не боюсь». Через некоторое время шум утих, Марина подумала, что Вовка где-то свалился и уснул. Она подошла к двери, прислушалась. Тихо. Приоткрыла дверь. Никого. «Надо уходить из дома, чем быстрее, тем лучше». Марина взяла дочку на руки, прихватила под мышку пакет с вещами, и девочки тихонько стали направляться к выходу. Маринина одежда висела в ванной – чтобы одеться, надо было пройти мимо кухни. Марина робко выглянула из-за коридорного косяка. На них – с безумным, ничего не видящим взглядом – летел Володя, в правой руке он держал широкий кухонный нож. Не помня себя, Марина кинулась к двери, дернула – открыта! В чем была, вылетела на лестничную площадку и босиком побежала вниз, на четвертый этаж, прижимая задыхающуюся от страха дочку. Она стала звонить во все двери. Этажом ниже открыл сосед, случайно оказавшийся дома.

– Марина! Что стряслось?

– Вовка, он… там, – выдохнула Марина, – впусти!

Они влетели в комнату. Только сейчас Марина смогла заплакать. Слезы лились непрерывным ручьем, Маша тоже тихонько заплакала. Толик принес валокордина.

– Пей! Сейчас пойду и убью суку!

– Не надо, не ходи… он в невменяемом состоянии, столько выпил…

Толик вышел на площадку и поднялся в квартиру к Марине.

– Быстрее приходи, мне страшно…

Маша успокоилась и прижалась к матери, умостившись на коленках.

– У тебя дома никого, ушел. Надо бы милицию вызвать, – вернулся сосед. – И дверь настежь. Чего он учудил?

– Он с ножом бегает. Не порезал бы кого.

– Да на хера ты вообще с ним до сих пор? В толк не возьму! Одна боишься остаться? Так не останешься, это я тебе как мужик говорю, а хмыря этого гони в шею! Сам спивается и вас погубит! Слышишь?!

– Слышу…

Марина смотрела в окно. По проезжей части, прямо посередине, в потоке машин шел Володя и катил впереди себя Машкину коляску. Ему сигналили, кто-то притормаживал, кто-то высовывался из окна и крутил пальцем у виска.

– Толик, смотри…

– Б-а-а, копец! Это все! Сейчас ему точно рожу разобьют! Я вызываю милицию!

Будто услышав слова Толика, из остановившейся машины вышел крепкий мужичок. Посмотрел в коляску и со всего размаха дал в переносицу потерявшему разум Вовке. Потом еще. И еще. Остановилась еще одна машина. Вокруг собрались люди.

– Маринка, а на фига он коляску взял?

– Толик, я ничего не понимаю. Похоже, у него белочка.

Кто-то вызвал милицию. Опросили жильцов дома. Коляску закатили в подъезд. Вовку увезли.

На дачу они не поехали, легли пораньше спать. Утром Марина смотрела на окровавленное детское постельное белье, застеленное в коляске. У нее не было никаких чувств, кроме омерзения и гадливости. «Кровь наверняка Вовкина. Сдох бы».

Смятый Вовчик пришел утром. Ночь он провел в обезьяннике, от него воняло бичами и перегаром.

– Да-а… я, конечно, знал, что ты зараза, но чтобы родного мужа в милицию сдать?! Я от тебя такого не ожидал…

– Слушай, не доводи до греха. Уйди сам. Пожалуйста!

Вовчик демонстративно курил и молчал.

– Я все понял.

– Вот и молодец. Не ходи сюда больше.

Маша стала заикаться. Марина водила дочь к логопеду, доктор посоветовал успокоительное.

– Вам надо принять решение о вашем браке. Есть какие-то препоны? Имущество? Финансы?

– Нет, мы даже не зарегистрированы.

– Пожалуйста, подумайте о дочери. Это все очень серьезно.

– Я подумала.

Маринкины посиделки с друзьями прекратились. Она безумно устала от пустой болтовни, бесконечных пьянок, прокуренных подруг, вереницы тупых лиц. Работа, дом, Машка. Все! О личной жизни даже не думала. До блевоты эта так называемая любовь.

***

На работе Марину повысили до коммерческого директора. Магазин держала дружная парочка, возможно, их связывала не только работа, но это были всего лишь Маринкины домыслы. Сорокалетняя Мила Мишер и ее ровесник Славик Алексеев познакомились в общей тусовке местных северогорских художников. Они оба когда-то закончили художественную школу, пописывали пейзажи, но крутой поворот конца восьмидесятых развернул их от прекрасного к насущному. Они оформили нужные бумаги и стали соучредителями. Фифти-фифти. В магазине товар шел по мелочи, а в масштабе под вывеской ООО «Луч» неплохо продавался бартер «Севернефтегаза», который должен был за копейки распределяться между работниками нефтегазовой конторы, но стараниями Славкиного друга, снабженца Ленчика Филатова, львиная доля нефтегазовых шмоток, аппаратуры и мебели оседала в «Луче», товар продавался с наценкой до пятисот процентов, прибыль пилилась пополам. Марина все это видела, неплохо в этом разбиралась, быстро считала и много не говорила, поэтому получила должность коммерческого директора и повышение зарплаты. Она вела местную нехитрую бухгалтерию, состоящую из граф «приход-расход», иногда стояла и за прилавком. Коллектив довольно слаженно работал, деньги в карманы художников текли непрекращаемым потоком, а праздничные корпоративы только еще больше сплачивали. Продавцы подворовывали, покупатели не жаловались, начальство не лютовало. Коммерческая идиллия.

Осенью по случаю дня рождения Милы Славик устроил вечеринку. Магазин украсили шариками и ленточками, разложили по одноразовым тарелкам вкусный дефицит. Бутылки «Амаретто», «Айриш крима», «Чинзано», шампанского блестели прохладным стеклом рядом с импортным пивом. Золотисто-зажаренные «ножки Буша» ароматно лежали, прижавшись друг к другу толстыми бочками. Вывеска «Переучет» завершила рабочий день в обед. Гости приходили, уходили, сменялись лица, частили тосты, шуршали подарки. Марине было уютно среди дорогих угощений в пластмассовой посуде, она веселилась как никогда и слушала разговоры высоких приглашенных, чувствуя себя немножко причастной к этому удивительному миру богатых людей. «Такие все простые. Посуда пластмассовая, а подарки долларовые. Танцуют даже. Завтра с утра на работу, надо бы домой… так не хочется». Марина встала из-за стола, прошла в кабинет и тихонько собралась.

– Мариша, тебя отвезти? – скрестив ноги, Мила стояла в проходе, опершись рукой о косяк.

– Нет, ты что?! Отдыхайте. У тебя же день рождения.

– Да надоели эти рыла! Одно и то же: давай переспим, дай денег, купи не задорого! Поехали, отвезу! Развеюсь хоть немного.

Мила давно и очень хорошо водила машину. Марина сидела на переднем сиденье новенькой «шестерки» и смотрела, как Милочка заправски уверенно крутила руль одной рукой, другой переключая передачи и одновременно шустро манипулируя ногами.

– Слушай, Мила, мне никогда не научиться водить. Я в педалях запутаюсь.

– Привыкнешь. И очень быстро.

Они подъехали к Марининому дому.

– Одна живешь?

– Одна. Отправила своего подальше.

– Ясно. Как теперь?

– Не знаю. Как-нибудь.

– Не бери в голову. Я дочь одна воспитываю. И ты воспитаешь. А мужика захочешь, любой прибежит, по себе знаю. Они нам не нужны, по сути. Ребенка сделал – и до свиданья. На фига нам эта капризная обуза? Подай, убери, то, се! Да?

– Не знаю, наверное…

– Ладно, давай! До завтра! – Мила сдала задним ходом.

Марина смотрела ей вслед и думала о Машке. «Зачем ей такой папаша? Вон Милка, при деньгах, независима, всегда мужичок молодой рядом трется. Может, права она?»

Тамара Николаевна обувалась в прихожей.

– Мам, может, останешься? Не пойдешь в ночь?

– Ни-ни! Я домой. Доползу потихоньку. Машку накормила, спит часа два, долго не ложилась, тебя ждала. Нагулялись?

– Нормально. Спасибо тебе.

– Ладно, пойду. Устала, как собака.

Марина зашла в спальню. Дочка лежала под мягким одеяльцем, свернувшись калачиком, по-детски сложив обе ручки под щеку. Наверное, видела что-то доброе, потому что быстро улыбалась во сне. Марина прикрыла дверь, скинула с себя пропахшее табаком вечернее платье и залезла под душ, смывая с себя дневную усталость. Горячая вода плотными струями лилась на лицо, стекала с волос на грудь и плечи, унося с собой все тревоги. «Нам никто не нужен… нам никто не нужен… Никто…»

Утром Марина заступила на смену. До обеда сидела на закупе, к вечеру встала в отдел мелочевки. День подходил к концу, покупателей почти не было, и они с Иришкой тихонько переговаривались ни о чем.

– Я Калугина в гости пригласила, – сообщила Ирочка.

– Да ладно! Когда?

– Завтра придет. Он у себя ремонт делает, дверь продает. А мне дверь нужна. Придет ко мне смотреть, что к чему, замерять там что-то. Я хочу стол накрыть, то-се, сама понимаешь.

– Ну-ну. Давай дерзай. Может, что и выгорит.

В этот самый момент в зал вошел Олег Калугин.

– Девчонки, привет! Скучаем?

– Олежка! Легок на помине! – Иришка выпрямилась в струнку, оправила юбочку, пригладила в безупречной укладке волосы.

– А чего это вы тут про меня?

– Да про дверь твою Маринке, вон, рассказываю.

– Да, Ира, я зайду к тебе завтра. Погляжу: подойдет, не подойдет.

– Буду ждать, – кокетничала Ириша. Олег был в ее руках. Ну почти был, осталось совсем чуть-чуть. Какая-то мелочь, всего лишь один день.

– Что-то сдавать принес? – Марина посмотрела на небольшую сумку Олега – наверняка товар.

– Да, Марина, пойдем, примешь по мелочи.

– Пошли. Ир, глянь на два отдела, я Олега оформлю.

В кабинете Олег достал из чистого баула барыги косметические карандаши, точилки, крем для лица, почему-то кокосовый, в огромных банках. И средство для похудения – коктейль в плотных, слегка гофрированных баночках, который разлетался со скоростью света среди желающих стать стройными.

– Давай как обычно. Оформляй по два каждого товара, а я под эту накладную буду доносить по мере продажи. Тебе процентик.

– Хорошо. Как скажешь, – Марина машинально выписывала накладную.

– А ты чего сегодня такая?

– Какая?

– Хмурая. Кто посмел тебя охмурить?

– Так вчера же у Милки днюха была. Что сам не приходил?

– А-а! Точно. Да я замотался! Набухались вчера?

– Ну не то чтобы, но голова болит.

– Марин, слушай, а у тебя какие на сегодня планы?

– Какие там планы, Олег? Никаких. Дома, с Машкой.

– А можно, я приду? У меня вечер свободный. Посидим, потрещим.

Марина внутренне напряглась. «Почему? Зачем ему?»

– Приходи.

– Ужином накормишь?

– Накормлю.

– А пить будешь?

– Буду.

– Что принести?

– Что хочешь.

Марина отдала Калугину квитанцию. Они вышли из кабинета. Иришка мило улыбалась, провожая Олега мечтательным взглядом. Завтра она его заполучит с потрохами.

– Маринка, я так рада! У нас завтра свидание!

– Везет тебе, – резко поумневшая Марина не стала докладывать заклятой подруге новость дня. Вернее, предстоящего вечера.

Марина шла домой в полном недоумении. Олег Калугин напросился к ней в гости. Впрочем, это ни к чему никого не обязывает. Взрослые люди. Встретились, разбежались. У него, вроде, девчонка есть на Болотном. Болотный – небольшой поселок в пятнадцати километрах от Северогорска. До конца восьмидесятых огромный Болотнинский завод «Атом» производил для оборонки страны, как сейчас говорят, эксклюзивную продукцию. После распада державы, чтобы как-то продержаться на плаву, завод наладил выпуск кастрюль. Но, по слухам, один из цехов продолжал собирать какие-то микросхемы.

Олег обещал прийти часам к восьми. Марина пожарила окорочка, отварила макароны и нарезала овощной салат, заправив его сметаной. На балконе остывал брусничный морс, в дверце холодильника по стойке «смирно» стояла запотевшая бутылка «Финляндии», еще две потели в морозильнике. Марина бегала по квартире от шкафа к ванной, из ванной в кухню. «Блин, блин, блин… Мама, что делать? Что будет?..» Машка копошилась с игрушками. Звонок. «Ну все, мне конец». Марина открыла дверь. Олег стоял на пороге в ярко-красной широкой футболке, черных джинсах «Вранглер», в одной руке он держал тяжелый пакет, в другой – гитару.

– Привет! Я пришел! – широко улыбаясь, Олег сделал первый шаг в Маринкину жизнь.

– Привет! – улыбаясь, ответила Марина, принимая гитару. – Входи. Ей было двадцать восемь. Она ждала перемен. – Проходи на кухню.

Олег не спеша сняв свои крутые мокасины, прошел в хрущевский закуток и стал раскладывать на столе содержимое пакета.

– Ого! Подготовился.

– Я не знал, что ты будешь. Решил всего по чуть-чуть. Стопки?

– На окне.

Уверенно манипулируя бутылкой, Калугин разлил по стопочкам холодную водку.

– Я шампанское буду.

Из гэдээровского серванта Марина принесла бокалы. Она разложила по тарелкам еду и села на краешек табурета, выпрямившись в натянутую струнку.

– Поешь сначала, чтобы не захмелеть.

– Ну, Маришка, твое здоровье! – Олег махом закинул водку и аккуратно закусил салатом. Потом не спеша принялся за курочку. Марине кусок в горло не лез. Нервный спазм сжал желудок. «Олег Калугин у меня дома. Ерунда какая-то. Сидит на моей кухне и ест жареную курицу». Она залпом выпила бокал шампанского.

– Сейчас икать ведь будешь, дуреха! – Олег наливал вторую стопочку, – лучше водочки выпей.

– Ой, мамочка моя, ой…

– Ну кто же шаму залпом пьет?

– Я.

– Давай – за вкусный ужин. И за тебя!

Шампанское сделало свое дело, Марину стало отпускать.

– Олег, а ты что пришел-то ко мне?

– А что, не надо было?

– Ты не ответил.

– Ты мне нравишься.

«Врет. Чтобы завтра не обидно было».

– А-а, нравлюсь…

– А ты как думаешь? Почему?

– А никак не думаю. Пришел и пришел. Завтра будем думать, почему да зачем. Сыграешь?

Олег взял гитару. Чиж, Лоза, Макаревич, Никольский. Он пел песню за песней. Марина смотрела на него. Светлые, голубые днем, глаза сейчас немного помутнели, потемнели. Олег снял очки, без них он выглядел подслеповатым, и от этого очень беззащитным. Он пел, она слушала. «Это мой мужчина, мой человек. Где тебя носило, Олег?»

– Я пойду Машку уложу.

Марина закутала дочку одеяльцем, присела рядышком на кровать, прислушиваясь к гитарному бренчанию.

– …прости, я снова без цветов, но я полдня болтался в небе…

– Маша глазки сейчас закроет и будет баиньки. А я тебе про маленькую собачку расскажу.

Маша сложила ручки поверх одеяла и доверчиво приготовилась слушать маму.

– Жила-была маленькая собачка. Она была пушистая и очень добрая. Но у нее не было друзей. И вот однажды собачка решила найти себе друга и побежала в лес, она шла через зеленую полянку, на которой росло много красивых и ярких цветочков…

– Эй, вы где, девчонки? – в двери спальни показалась длинноволосая голова Олега.

– Мы усыпляемся, я приду скоро, подожди на кухне.

– Я с вами хочу.

– Олег, она с тобой не уснет.

– Это тебе кажется. Ты вот что, Маришка, иди на кухню и налей себе шампанского, а мне водочки, а я дочу твою усыплю.

– Да ты что, Олег? Это бесполезно, не дури.

– Давай иди уже, мамаша. Маша, Маша, где наша мамаша? – Олег выпроводил не сопротивляющуюся, покорную Маринку.

Она прибрала грязную посуду, поменяла тарелки. Села на подоконник. Хотелось удивляться и анализировать. Но не было ни одной мысли, а ситуация становилась все более естественной. Мама моет посуду, папа укладывает дочь. До Марины доносился негромкий разговор Олега с Машей, девочка что-то лопотала, очевидно, рассказывала о своих делах за день, Олег что-то монотонно бубнил. Марина с бокалом шампанского тихонько подошла к двери, прислушалась.

– ВЕЗИ МЕНЯ, ИЗВО-О-ОЗЧИК, ПО ГУЛКОЙ МОСТОВО-О-ОЙ, А ЕСЛИ Я УСНУ-У, ШМОНАТЬ МЕНЯ НЕ НА-А-ДО… – Олег медленно растягивал слова авторской «колыбельной», – Я С-А-АМ ТЕБЕ ОТДА-А-АМ, ТЫ ПАРЕНЬ В ДОСКУ СВО-О-ОЙ, И ТОЖЕ ПЬЕШЬ КОГДА-ТО ДО УПА-А-А-А-ДА…

Марина открыла дверь и вошла в комнату. Олег стоял на коленях у кровати, похлопывая по спинке засыпающую Машку. Марина подошла, присела рядом на пол, оперлась локтем на кровать, подперев голову рукой. Она смотрела на него глазами жены и матери.

– Олег…

– Уснула…

– Олег…

– Не говори ничего…

Он взял Маринкину ладошку в свои большие теплые ладони и приложил к губам. Потом поцеловал мизинец, постепенно поднимаясь к запястью, все выше, к изгибу локтя. Марина не думала ни о чем, она была пьяна и абсолютно счастлива…

***

…Уличный фонарь ярко бил в окно, освещая часть ночного дома. «Какой же ты худющий», – Марина лежала, свернувшись калачиком, и смотрела, как Олег задергивает шторы.

– Уже почти четыре часа.

– Мне пора?

– Да нет. До семи у нас есть время.

– А потом?

– Потом Машка проснется. Нам в садик. Вовка может прийти.

– Ясно.

– Не обижайся.

– Я не обижаюсь. Просто в лом так рано уходить.

Олег натянул футболку и пошел на кухню. Еще немного полежав в полном оцепенении от происшедшего, Марина пошла следом.

– Курить будешь? – прикуривая, спросил Олег, пламя зажигалки выхватило часть его впалой щеки.

– Не хочу. Олег, ну правда, не обижайся! Все так быстро и неожиданно. Надо все осмыслить. Машка… Вовка… – Марина прижалась к Олегу.

– Не понимаю, причем здесь Вовка твой? И что Машка?