Текст книги "Дикая яблоня. Пасторальная симфония"

Тихое слово со мной

 
Я хочу тишины, тишины на земле,
Чтобы звёзды сияли ярче во мгле,
На ветру чтоб шумели берёзы,
Чтоб гремели весной громче грозы,
Чтоб исток торопил вечно реку,
Чтоб родник дал глоток человеку,
Чтоб метель танцевала под бледной луной,
Чтобы тихое слово было со мной.
Чтоб в камине в ночи не угас уголёк,
Чтобы верный мой пёс вновь у ног моих лёг,
Боже! Самую малость дай мне,
Чтобы сын улыбнулся во сне!
Чтобы маленький принц свою розу укрыл,
Чтобы лебедь в беде не сложил в небе крыл,
Чтобы ждал милый дом всегда нас,
Чтоб огонь в очаге не погас.
Тишины я хочу, я хочу тишины,
Чтобы снились ночами мне яркие сны.
Для меня тишина, и пурга, и гроза —
Когда смотрим мы оба друг другу в глаза.
По секрету скажу, а ещё я хочу —
Господь крылья даёт, и тогда я лечу!
Муза-ангел со мной за плечами,
Она спать не даёт мне ночами,
Только этим живу, только этим дышу,
Когда тихо вокруг, и тогда я пишу:
Тишины я хочу, тишины на земле,
Чтобы звёзды сияли ярче во мгле,
Появилась чтоб радуга вдруг,
Чтоб не пре́дал меня лучший друг.
Если спросите в шутку, не много ль хочу,
Вы поверьте мне на́ слово – я не шучу.
Боже! Самую малость дай мне,
Чтобы сын улыбнулся во сне!
Чтоб метель танцевала под бледной луной,
Чтобы тихое слово было со мной.
 

«Вцепилась в душу пустота…»

 
Вцепилась в душу пустота,
И тело стало невесомым.
И почему-то невесёлым
Был день до самого конца.
 
 
И ночь невыносимая, как тошнота,
Тянула из нутра́ все соки.
И мысли липли сорняком осо́ки —
Колючие – до раннего утра.
 
 
И воспалённое воображенье
Все перепутало цвета,
А утро новое и птичье пенье
Вдохнули в душу вдохновенье,
Мудро расставили всё на свои места.
 

Я плакала во сне

Сестре Лене

 
Как я хотела рисовать!
Я за тетрадкою тетрадь
Изрисовала и при том
Была наказана отцом.
 
 
Как я хотела рисовать!
Опять испортила тетрадь,
Я рисовала на обоях —
Все стены в скалах и прибоях,
 
 
На берегу чудесный дом —
О боже, что было с отцом!
Как я хотела рисовать!
Чуть-чуть обижена на мать —
 
 
С утра до ночи на работе,
Весь день о нас была в заботе:
Как мы одни остались дома,
Как я без красок и альбома,
 
 
Как всех одеть и накормить,
Чем за уроки заплатить?
Ведь я у мамы не одна,
Ещё братишка и сестра.
 
 
Как я хотела рисовать!
Я порвала альбом, тетрадь,
Сломала кисти, а потом
В обнимку плакала с котом.
 
 
Я подросла. Взяла чернила,
Но вот про краски не забыла.
На волю выпустив синицу,
Я плакать стала на страницу.
 
 
В руках синица не поёт.
Муза покоя не даёт.
Как я хотела рисовать!
Во сне я плакала опять…
 
 
Я плакала во сне с котом…
Тетрадка,
Краски,
Кисть,
Альбом…
 

Мне пора лететь

 
Как живу?
Да ничего.
Я не бедная!
По теченью не плыла,
Знала трубы медные.
Из огня живая вышла,
Видно, повезло.
Я того не вспоминаю,
Что пережито́!
Я того не пожелаю
Другу и врагу.
И предателю, пожалуй,
Тоже не смогу.
Я хочу друзьям сегодня
Пожелать здоровья,
Чтобы каждый для себя понял:
Будут силы —
Можно выплыть и вразмашку,
Но здоровья не купить за бумажку!
Что с огнём играть
Нам не всем дано.
Отрастают крылья в сказке —
То-то и оно!
С медью бы поосторожней!
Слава хуже зла:
Загордился, занесло —
И тебе труба.
Как живу?
Да ничего.
Я не бедная!
По теченью не плыла,
Знала трубы медные.
Что?
Меня?
Ну, хватит!
Полно вам жалеть!
Крылья не опалила,
Мне пора лететь!
 

«Ночь-то какая светлая!..»

 
Ночь-то какая светлая!
На Рождество в небеса
Восходит звезда заветная,
Свершаются чудеса.
 
 
С млечной её короны,
Света полным-полны,
Стекают по небосклону
Чистые, добрые сны.
 
 
Младенца Иисуса рождение
Святой воды естество!
Чудесное возвращение
В светлое Рождество!
 

Завесой призрачного сна

 
Морковно-жиденький закат,
Сулящий миру сон и негу,
Пришит неровным швом тайги
К наскоро скроенному небу.
 
 
Зари́ца, мо́рок разжижая,
Малюет вечер слабым светом.
Лес плачет, тенью истекая,
Навек прощаясь с бабьим летом.
 
 
Сонным безмолвием охвачен,
Блазни́тся зыбкий лист землёй.
Ему недолгий срок назначен,
Уж пахнет прелью луговой.
 
 
В прозрачном светоза́рном платье
В очаровании стыда
Осень бросается в объятья
Из дальних дальнего пруда.
 
 
Вольно встреч северного ветра,
Седой прозо́ристый пихта́рь,
Перегорелый пепел лета
Зиме приносит на Алтарь.
 
 
Завесой призрачного сна,
Где зримо нет движенья жизни,
Стоит покорно, как на тризне,
На исповеди тишина.
 

Иволга

 
Ветер сорвал листву,
Обнажились грустные дали,
Покинув грачи ольху
В тревожную ночь улетали.
 
 
Шатровые тёмные ели
И кряжистые дубы
Печально вослед им смотрели,
Поднявшись, как на дыбы.
 
 
Тихо качали кроны,
Ветром листву несло,
Каркали громко вороны:
«Куда вас, грачи, понесло?»
 
 
Прыгали и кричали,
Звали обратно домой,
Вышла луна в печали,
Ветер затеял вой.
 
 
Чёрным кружевом стая взлетела,
Скрылась в сырой мгле.
А где-то иволга спела
На прощание песню мне.
 
 
Опустились с неба метели,
Украла день темнота,
Снега расстилали пастели,
Мне запомнилась осень та.
 

Мой секрет

 
На машине я мчусь наугад,
Как страницы, листаю луга.
Вот волнуется синее море.
Это всё – васильковое поле,
Луг цветастый, душистый!
Как веер,
Разметался здесь
ситцевый клевер.
Я поеду на скорости малой,
Полюбуюсь огнями купа́вы.
Луга мяты уже позади,
Но везу аромат я в груди.
Луг за лугом листаю и пью
До дурмана я книгу свою.
Задержусь на странице той белой —
И ромашку сорву я несмело.
Но не стану гадать: «любит – нет»,
Увезу я с собой мой секрет!
Луг ромашковый белый мне снится,
Любви! Белой осталась страница.
Несчастливой ромашка была:
Не хватило всего лепестка.
Луг за лугом листаю – уж пьян
От дурмана цветущих полян.
Пропущу я страницу: не плох…
На цвету вечный чертополох!
 

Ветер

 
Тени на тропе в сером полусвете.
Ивы в полусне обнимает ветер.
И танцуют тени, падают, взлетают,
Изнывая в лени, на тропинке тают.
 
 
Ветер чуть коснулся пышной кроны ив,
Грустно улыбнулся волнами залив.
Вдруг очнулись тени, в танце закружились,
Изнывая в лени, под ноги ложились.
 
 
Я ступаю тихо, чтоб их не спугнуть,
Ветер сдул тень лихо, указав мне путь.
Светлая тропинка привела к воде,
Чистая картинка обнажилась мне.
 
 
Ивы опустились низко над водой,
Ветви веселились с ласковой волной.
Ветер вновь коснулся пышной кроны ив,
Грустно улыбнулся волнами залив.
 

У моря

Зарисовки с натуры

 
Перистые облака
Спрятали оскалы,
Волны пенные бока
Робко трут о скалы.
 
 
Между зубьями хребта
Утро мо́рок це́дит,
Чаек шумных суета
Море бризом бредит.
 
 
Пирс, мурлыча, лижет
Ласковый прибой,
Яхту тихо движет
Парус голубой.
 
 
Перистые облака
Спрятали оскалы,
Волны пенные бока
Робко трут о скалы.
 
 
Парус… тихо…
Пирс… прибой…
 

«Курсом души шальная муза правит…»

 
Курсом души шальная муза правит,
Талантом – необъезженный Пегас.
Ретивый конь крыло своё подставит
Избраннику, передавая пас!
 
 
Нам тщетно гарцевать на нём учиться
И под уздцы не взять – увы и ах!
Его стихия – небо и зарница.
Конь вольный тот пасётся в небесах.
 
 
Его никто не видел пред собою,
Не всякий знает, что за масти конь.
Один чудак не устает хвалиться:
Стреножен в стойле у него тот конь-огонь!
 
 
Поэзия – когда роятся мысли,
А рифма – когда ро́ются в словах.
Конь резвый, что пасётся в небесах,
Не бьёт копытом воздух, если
Правда его в крыла́х, а не в ногах!
Что проку под собою землю рыть?
Если дано тебе парить – пари!
 
 
Но что Пегаса оседлал, не говори!
Тебе бросаю я пари!
Кому журавль? А кому синица?
По Сеньке шапка! По крылу полёт!
А если высоты душа боится,
Она и на земле не запоёт.
 

«День рожденья! Не долго он длился…»

 
День рожденья! Не долго он длился,
Что птенец расставался с гнездом.
К улетающей стае прибился,
На крыло встал – покинул мой дом.
 
 
Крикну я: «Ну верни-и-ись!»
«Не верну-у-усь», —
Вторит эхо… Зови не зови…
Грустно мне, но тебя я дождусь!
Мой журавль – отголосок любви.
 
 
Жар рассвета до дна ночка выпьет,
Тень прохладная ляжет каймой,
Тихо день за калитку в ночь выйдет.
День рожденья – не частый гость мой.
 
 
Я встречала его хлебом-солью,
Заблестела слезинка что соль.
День рожденья приходит с любовью,
Провожать его – сущая боль!
 
 
Крикну я: «Ну верни-и-ись!»
«Не верну-у-усь», —
Вторит эхо… Зови не зови…
Грустно мне, но тебя я дождусь!
Мой журавль – отголосок любви.
 
 
День рожденья! Не долго он длился,
Что птенец расставался с гнездом.
К улетающей стае прибился,
Прикоснулся вновь белым крылом…
 
 
Жар рассвета до дна ночка выпьет,
Тень прохладная ляжет каймой,
Тихо день за калитку в ночь выйдет.
День рожденья – не частый гость мой.
 

«Кто-то вчера окрасил даль зелёным…»

 
Кто-то вчера окрасил даль зелёным,
А завтра она розовой была.
Я дорожу конём своим дарёным,
Он стиснул золотые удила!
 
 
Несётся мой ретивый быстрей ветра,
Я не дерзну его остановить.
А ну как не дотянет километра?
И не подумаю коня я приструнить!
 
 
Пока под небом колосятся нивы,
А ветер под крылом ещё не стих.
Я в кладницу вкруг чалой его гривы
Упрячу для потомка лучший стих!
 
 
Не спешиться бы посреди пустыни —
Разбита в пыль исхоженность дорог.
В подзвёздном мире, где вовеки и отныне
Мне каждый шаг – живой воды глоток.
 
 
Пятьдесят птиц моих перелётных
Прокричали, кружась миражом,
Пятьдесят зим и лет мимолётных
Прикоснулись белым крылом.
 
 
Я дорожу конём своим дарёным,
Он стиснул золотые удила!
Кто-то вчера окрасил даль зелёным,
А завтра она розовой была.
 

Чудесная тропа

 
Ах! Это слово, лишённое смысла и слуха, —
Обширность пустого звучания.
В строгом молчании духа
Мы прячем своё отчаянье.
 
 
Длинна чудесная тропа,
Которая ведёт нас вечно к цели.
Не тронута, не хожена она.
На ней слова и мысли уцелели.
 
 
Обильная казна способна оскудеть.
Беда не может удержать от пытки.
Должны мы с первой же попытки
Настроить сердца паруса.
 
 
Окутаны саваном лёгким тумана,
Смело бежать вперёд ветра,
К цели спешить без грёз и обмана,
Спасаясь стопами метра!
 

Скульптор

Самому лучшему скульптору

в мире Зурабу Церетели

 
Когда мечта трепещется синицей
И миражами белые крыла,
Я падаю подраненною птицей
Под купола.
 
 
Когда душа оплавлена тоскою,
А во Вселенной дефицит тепла,
Бреду, охлёстанный серебряной росою,
Под купола.
 
 
Когда судьба бросает камень в спину,
Я вижу в небе гордого орла.
Несу в ладонях, согревая глину,
Под купола.
 
 
Когда над Миром благодать и пенье,
Озванивают высь колокола,
Иду испить любовь и вдохновенье
Под купола!
 

Хочу летать!

 
Уж лучше бабочкою-однодневкой быть,
Чем триста лет под панцирем ходить!
Что обретает черепаха за три века?
Не дай Господь того для человека.
 
 
Спасибо, Отче, что не дал на триста лет
Ты человечеству несчастнейший билет!
О! Как несчастны были б наши дети
И с ними мы, несчастные навеки.
 
 
За триста лет грехов столь наживёшь!
Ни в рай, ни в ад не попадёшь.
Как можно на себя взвалить столь груза?
Не жизнь под панцирем, а полная обуза.
 
 
Среди людей веками шла б тогда
За пядь земли вселенская война.
О бред! Аж триста лет! Три века!
Как трудно объяснить для человека.
 
 
Под панцирем! Зачем та ноша ей?
Для нас поёт свободный соловей,
Незащищённый бродит средь ветвей
Повеса месяц – яркий фалалей!
 
 
Он вечно охраняет наши сны,
Мы красотой его ослеплены.
При том, что однодневка день порхает,
Любовь и счастье внаве обретает.
 
 
А поутру в мир явится другая.
Да что тут говорить? Дана ей жизнь такая!
Нам хочется, как бабочка, парить,
То каждый жаждет, что тут говорить!
 
 
Пускай я завтра не взлечу!
Под панцирем жить точно не хочу!
Хочу я бабочкою-однодневкой быть,
Хочу летать, хочу любить!
 
 
Когда нам есть на что смотреть,
Мы говорим: «Увидеть бы! И умереть!»
Так что, друзья! О чём жалеть?
Ещё не всё!!! Пора лететь!
 

«Не рук творенье…»

Зарисовки с натуры

 
Не рук творенье —
Божий дар
Сошёл на лес
С небес лазурных.
И сок рябин жгуче-пурпурных
Впитала бахрома небес.
Вмиг горизонт зажёг зарёю
Рябин полуденный пожар,
И осень вновь напоминала:
Не рук творенье —
Божий дар!
 

Соловей

 
Уже не было сторожа дачи,
Что прикормил соловья.
Но бывают в жизни удачи,
Вдруг случайно подъехала я.
 
 
Меж сквозных облетевших ветвей
Дул боре́й с па́житей мутных.
Впервые в жизни своей
Певец путался в нотах грустных.
 
 
Добрая вялость янтарных очей
Угрюмым блеском сменялась.
Одинокий не знал соловей,
Что осень с зимой встречалась,
 
 
Что придётся ему самому
Сторожить эту старую дачу,
И белую тишину,
И тёмную ночь в придачу.
 
 
Ну лети же ко мне скорей!
Я согрею тебя в руках.
Он сидел на ладони моей,
Я в восторге шепнула: «Ах!»
 
 
С рук моих брал он смело крошки,
Не боялся пернатый герой!
Чуть озябли мои ладошки,
Убедил меня, что он мой.
 
 
Мои пальцы от холода сжались
Торопясь, я к машине шла.
По дороге мы с ним целовались.
Вот прикольно! Я друга нашла!
 
 
Вдруг ГАИ. «Предъявите права!» —
Произнёс молодой старлей.
Знала я, что была не права,
Ситуацию спас соловей.
 
 
Вдруг запел он, словно весной.
Поднял голову лейтенант.
Улыбнулся: «Певец какой!»
Соловей и зимой талант!
 
 
Отдал честь и вернул права.
Не заметил тогда постовой:
Я, конечно, была не права,
Я рулила одной рукой.
 
 
Вы простите меня, старлей,
Я правила вновь не нарушу.
Виноват во всём соловей,
Который согрел мою душу.
 
 
Пусть всю зиму я прогрущу,
Буду вздрагивать ночью от страха,
Но на волю тебя не пущу,
Ты замёрзнешь в мороз, птаха.
 
 
По ночам он пел серенады,
Я привыкла под музыку спать.
Мне не надо другой награды!
Настал день соловья отпускать.
 
 
Угрюмая вялость янтарных очей
Добрым блеском с утра сменялась.
Понимал кроха мой соловей,
Что зима с весною встречалась!
 
 
Я вдохнула весны прохладу
У открытого настежь окна.
На прощанье он спел серенаду,
Я осталась совсем одна.
 

Любовь – акварель

«Я только приоткрыла дверь…»

 
Я только приоткрыла дверь,
И запах леса, мёда хмель,
И шум шмеля, и птичья трель,
Плакучей ивы старой тень,
И покосившийся плетень —
Ожи́ло всё после дождя,
Как будто в рай попала я!
Мне хочется шмелём шуметь,
Рекой кружить и птицей петь,
Луной повиснуть в вышине,
Подняться солнцем на заре,
Плакучей ивой у плетня
Сто лет стоять день ото дня.
Завидую Вселенной я,
Что не могу быть небом,
Зарницей, спелым хлебом,
Пыльцой медовой и пчелой,
И лугом, и его росой,
Чтоб ты бежал по ней босой,
Дождём стучать по крыше,
Чтоб ты меня услышал,
Как прежде, было это —
Сказал:
«Ты моё лето!»
 

Человеку изначально дано всё необходимое,

в том числе и сама Земля,

чтобы он жил на ней счастливо и без страданий.

А. Некрасов, из книги «Живые мысли»

Новый день

Радость моя, ты посмотри:

Бог для тебя всё сотворил…

 
Поле родит спелую рожь,
Небо родит радугу в дождь,
Ива даёт тень кружевную,
Дарит родник нам воду живую,
Осень даёт песни и хлеб,
Бог – новый день, чтобы жил человек.
Вечер приносит свою тишину,
Горы подносят свою вышину,
Аист несёт тихую нежность,
Любви океан и счастья безбрежность,
Родительский дом – заботу и кров,
Дарит зима первый снег на покров.
Роща раскинет прохладную сень,
А равнодушье – душевную лень,
Ветер даёт сил парусам.
За блага земные молись небесам!
 
 
Поле родит спелую рожь,
Небо родит радугу в дождь,
Осень даёт песни и хлеб,
Бог – новый день, чтобы жил человек.
 

«Выше сердца держи внимание…»

Выше сердца держи внимание.

Из лекций профессора

Московской духовной академии

А.И. Осипова

 
Выше сердца держи внимание,
Выше сердца его держи.
Молю, Господи, дай понимание
Не чужой, нет, моей души!
 
 
Совесть сжечь – ничего нет проще.
В чистоте удержать сложней.
Сладкий плод созрел в райской роще,
Что кощунственней – то нежней.
 
 
По плодам узнаётся дерево.
Беснованье страстей – недуг.
В бескорыстность души уверую.
Не предай меня, лучший друг.
 
 
Будет прежде оно украдено,
То сокровище, напоказ.
Жизнь Всевышним дана, а что да́дено,
Нам даётся один только раз.
 
 
Становленье души человеческой.
Высший смысл – воскрешенье Христа,
Присягаю любови отеческой,
Остальное – всё суета.
 
 
Выше сердца держи внимание,
Выше сердца его держи.
Молю, Господи, дай понимание
Не чужой, нет, моей души!
 

Любовь – акварель

 
Как с чистого листа,
Как с белого холста,
Любовь писать с натуры начала!
Я не жалела сил и красок,
Образ любви был свеж и ярок.
Любовь! Всегда судьбы подарок!
Подарки так приятно получать,
Но на любовь любовью отвечать
Не всем дано!
Как недопитое вино,
Плеснула терпкий тот сюжет
На полотно.
Смешалась акварель в одно
Пастельно-грустное пятно.
И на холсте увидела я том
Морской простор
С рубиновым закатом.
Возможно, было то моё творенье
Минутной страстью, вдохновеньем
И лёгким призрачным виденьем!
Я всё же допишу свою картину —
Не шторм морской, а лёгкий бриз!
Пусть будет это автора каприз.
Ту акварель
Я именем своим не подпишу,
Просто скажу:
«Картина неизвестного художника!»
Я знаю, можно так!
 

Шёпотом

 
Кистью невесомой
Акварельным светом
Осень золотая
Пишет бабье лето.
 
 
По мечте наивной
Грустною пастелью
Осень по любви прошлась
Той же акварелью.
 
 
В тихом танце бабье лето
Сбросило наряд,
И про это шёпотом
Звёзды говорят.
 

Стихи на песке

 
Призрак солнца, уроненный небом,
Зацепился за выступы скал.
Мир засоненный засуетился,
Заискрился, ожил, заиграл!
 
 
Кипрейная нежность зарицы
Блазнилась холодной водой.
Крикливые белые птицы
Кружились над тихой волной.
 
 
Охвачена сонным безволием,
Бездонно светилась вода.
Лучи золотистые роем
Впивались в неё без труда.
 
 
Прибой лизал пирс до блеска,
Что слепого волчонка волчица.
Рыбака неуёмного леска
Серебристой удачей искрится.
 
 
В это раннее утро у моря
Я писала стихи на песке.
Он (на то была Божия воля!)
Подошёл тихо-тихо ко мне.
 
 
Стёрта волной с песка рифма,
В унисон шептал нам прибой.
Берегиня моя, моя нимфа!
Мы с тобой,
    мы с тобой,
       мы с тобой…
 
 
Призрак солнца, уроненный небом,
Зацепился за выступы скал.
Мир засоненный засуетился,
Заискрился, ожил, заиграл!
 
 
Он (на то была Божия воля!)
Подошёл тихо-тихо ко мне.
В это раннее утро у моря
Я писала стихи на песке.
 

Собственный мотив

 
Почувствовать себя твоим ребром!
Ну, дай, прошу! Ну, дай мне это.
Ни золотом, ни серебром
Не оплатить до рая мне билета!
 
 
Любимый, слышишь! Слышишь или нет?
Мою любовь убить не так-то просто.
В моих глазах ты стал чуть ниже ростом,
А за окном уж двадцать первый век!
 
 
А помнишь, век двадцатый на исходе,
И не было у нас на то причин,
Но мир вдруг сам собою разделился
На Сильных – женщин мир и
Слабых – мир мужчин.
 
 
Увы! Петь в унисон мы не умеем,
Каждый слагает собственный мотив.
Нам счастье человечье дано змием,
А змия кто-то предал, умертвив.
 
 
Почувствовать себя твоим ребром!
Ну дай, прошу! Ну дай мне это.
Ни золотом, ни серебром
Не оплатить до рая мне билета!
Любимый, слышишь…
 

«Дай акварельные краски…»

 
Дай акварельные краски,
Дай откровенные ласки,
Пастельных тонов дай,
Дай мне, ну, дай рай!
Дай необъяснимости,
Дай необходимости,
Дай беззаботной весёлости,
Лёгкости и невесомости,
Смелости дай и робости,
Дай за тебя гордости,
Дай мне нашего космоса,
Крика и томного голоса,
Губы твои пряные,
Смелые, руки упрямые!
Силы мне дай и слабости,
Дай мимолётной радости,
Капельку грусти и мести,
Дай откровенной лести,
Дай глубину фраз!
Дай умереть раз.
Дай мне, прошу, дай мне…
Я всё оставлю втайне.
 

Женская логика

Если логика скажет вам,

что жизнь – пустая случайность,

пошлите к черту не жизнь, а логику.

Шайра Милгром

 
Если б ромашку простую
Логика домогалась,
Я бы в жизни не догадалась,
Какой из них будет мой!
 
 
Если мне, упаси боже мой,
За грехи предстоит отчитаться,
Я заставлю их всех рассчитаться
Прям на тризне на первый-второй.
 
 
Всё логично, любому понятно:
Женщина вечно права.
Адик с папой был – Ева одна,
А со змием кому быть приятно?
 
 
Если логика скажет мне,
Что жизнь – пустая случайность,
Я согну железяку ту
О хрупкую парадоксальность.
 
 
Если б логика лирике стала
Палки вставлять в колёса,
Тучка б не ночевала
На груди великана-утёса.
 
 
Если бы над ромашкой простой
Логика преобладала,
То она бы не лепетала
О любви на цветочном со мной.
 

Дыханием души

 
Душа не даст забыть любовь мою,
Другой любви нет места в моём сердце.
Дыханием души о ней в стихах пою,
Не грусть пою – ликующее скерцо!
 
 
Суть – медленный огонь сильнее греет,
Его тепло ладонями ловлю.
В костре, мерцая, уголёк слабеет,
Его своим дыханьем оживлю.
 
 
Из камня можно разом искру высечь —
Трудней всего поддерживать огонь.
Из сердца боль забвением не выжечь.
Любовь – она как тот крылатый конь.
 
 
Пегасом белокрылый конь зовётся,
Парит он вечно в синих небесах.
Как лира в моём сердце отзовётся —
Любовь у музы вечно на устах!
 
 
Душа не даст забыть любовь мою,
Другой любви нет места в моём сердце.
Дыханием души о ней в стихах пою,
Не грусть пою – ликующее скерцо!
 

Без любви

Го́рше не видала я разлуки…

Со слов моей бабушки

Анисии Абросимовны Шевченко.

Алтайский край, деревня Боровушка

 
В царственных дебрях дремучей глуши
В хороводе танца у излуки
Проплывали лебеди – гобелен души,
Го́рше не видала я разлуки.
 
 
Душу за́стила тревога пеленой,
Взор не оторвать от той картины.
Что любовью нарисована земной —
Убеждали крики лебедины.
 
 
Вдруг заколыхался гобелен,
Содрогнулась стая и взлетела!
Одинокий лебедь, будто взятый в плен,
Без любимой не лети, душа велела.
 
 
Без любви – крыл птице не поднять,
Без любви – душа слаба, ничтожна,
Без любви и разуму не внять:
Без лебёдушки его жизнь невозможна.
 
 
Крылья распахнул – я поняла:
В небеса взлетая в одиночку,
Вдруг сложил он белых два крыла,
Жизни без любви поставил точку.
 
 
Душу за́стила тревога пеленой,
Взор не оторвать от той картины.
Что любовью нарисована земной —
Убеждали крики лебедины.
 
 
В царственных дебрях дремучей глуши
В хороводе танца у излуки
Проплывали лебеди – гобелен души,
Го́рше не видала я разлуки.
 

«У зимы попрошу тройку шалую…»

 
У зимы попрошу тройку шалую,
А у лета – цветной полушалок.
Даст весна мне примерить серёжки,
Осень красная – бусы с застёжкой.
Наряжусь, как цыганская дочь,
И умчусь с милым цыганом прочь.
 
 
Но растаяла тройка вдали,
А на шали цветы отцвели.
У серёжек сломались застёжки,
И рассыпались бусы по стёжке.
 
 
Тройки быстрой совсем мне не жаль!
Не к лицу мне безликая шаль.
Ни к чему серьги те без застёжки,
Собирать буду бусы по стёжке.