Текст книги "Подснежные истории"

Наши мамы колдовали над костюмами, кроили крылья из старых простыней и соору– жали короны из проволоки, обмотанной золотой фольгой, мы ведь были принцами, лебеди с коронами. Мы все выступали в синих трико (подштанники которые носили зимой) и свитерах. Самый красивый свитер был у Дашки, ее мама так красиво вязала, и свитер она связала спе– циально к выступлению, сине-зеленые нитки с блестящими ниточками. С Ленкой крутились у зеркала дома и не могли дождаться выхода в свет наших принцев)

В самом спектакле было много смены декораций, ведь Элиза то в лесу вязала, то набрела на озеро, где плавали мы, братья-лебеди, замуж вышла за принца во дворце, но сбегала на кладбище ночами к упырям, то в темнице плела рубашки, то на казнь ее вели. Для этого были нарисованы на плотном картоне деревья (имитация леса) и прикреплены к доскам, устойчи– вым на полу, нарисованы камыши и кувшинки с лягушками (озеро), страшный забор (видимо это было кладбище или что-то наподобие), замок со светящимися окошками (дворец принца), огромный костер и цветущий куст (для кульминации сказки, где костер превращается в цве– тущий сад после того, как братья стали людьми, а Элиза заговорила).

Нам с Ленкой предстояло успевать и уносить/приносить декорации, из огромных кус– ков ткани делать вид полей (ярко зеленая ткань заменяла траву) и озеро, по которому плыли лебеди, для этого мы разворачивали рулон ткани брали концы в руки и делали «волны».

В принципе мы так же с папой раз в месяц вытряхивали и чистили ковры и дорожки на снегу. Рано утром в субботу начинали уборку, сворачивали рулонами ковровую дорожку из зала и половики из нашего длинного коридора и кухни и с веником и палкой шли во двор, взгромождались на наш высокий, спрессованный долгой зимой сугроб, образовавшийся поверх кустарного парка, разматывали рулоны и начинали топтаться по ним, папа бить пал– кой, потом переворачивали и делали тоже самое, в самом конце сметали с поверхности вени– ком снег, делали «волну» половиками и сворачивали в рулон, на снегу оставались серо-черные следы от выбито– вытоптанной пыли. В процессе иногда из форточек нашего дома доносилось:

– Колька, ну вот кто тебя просил так делать?

– Коля, ну ты человек или нет?

– Николай, оставайся на улице, теперь придется тебе мне помогать, у тебя же лучше и раньше всех получается!

– Коля, ну кто ж так делает, а? Кто ж в святую субботу половики чистит?

– Иди теперь сам объясняй моей, почему ты так делаешь, а я не могу!

Как я потом слышала рассказ папы маме, что это мужчины нашего дома, так высказывали недовольство, что их жены «пилят» на тему «Иди и ты почисть ковры! Видишь, Коля Терехов может, а что значит ты не можешь?».

Был генеральная репетиция без костюмов и две генеральные репетиции в костюмах. Какое же красивое принцессинское платье было у Кати – красное с белым, с прозрачными рукавами, длинное и объемное как колокольчик, до пят, со стоячим накрахмаленным ворот– ничком, золотая корона на голове у Кати была шикарной! Мы были тоже хороши – синие костюмы, прикрепленные крылья к спине и рукавам. У меня самая сложная конструкция, так как я должна была остаться с одним крылом. У всех крылья были пришиты к свитерам, у меня тоже, а в конце, когда Элиза накидывала на нас рубахи из травы, мы очень быстро скидывали свои свитера и оказывались в белых рубашках, а у меня на рубашке было пришито еще одно крыло на правом рукаве!

Настал день спектакля! Мы волновались, переодевались в кабинете сольфеджио, репети– ровали свои песни, кружились, с Ленкой проверяли как мы слаженно носим декорации (мно– гие были спрятаны за роялем на сцене, а некоторые в кабинете сольфеджио), Катя проверяла и поправляла то юбку, то воротничок на платье.

Наши родители сидели в зрительном зале, были и учителя из обычной школы, все работ– ники музыкальной школы. Больше всех конечно волновалась Наталья Владимировна, от этого она еще строже давала нам напутствия. Мы каждая мысленно пообещали не подвести никого, ведь репетировали и готовились так долго и упорно!

Спектакль прошел практически без запинок, пару раз мы столкнулись с Ленкой чуть не лбами, так интенсивно носили, убирали декорации, наши короны еле удержались на головах. У Дашки так сверкал свитер! Волны из ткани получились безупречно, кстати наши вокальные партии тоже!

В конце вот эта интрига, когда все оказываются в рубашках, а я медленно поднимаю пра– вую руку и под ней расправляется крыло – было изумительно и потрясающе, я даже слышала в зале удивленные возгласы!

Нам аплодировали стоя, спектакль и правда шикарный, как вокалом, так и сыгранными ролями)

Очередной наш звездный час в актерском мастерстве).

Побег из дома

Была у меня еще одна подружка с детского сада дружили – Оля Доникова. Мама ее была тренером по спорту в общественном, папы у нее не было. Оля была всегда такой целеустрем– ленно боевой, готовой на любые подвиги, спортивная как мама, дома выполняющая всякие задания, порой даже мальчиковые – вынести мусор, самой протрясти дорожки на улице, соот– ветственно и забавы у Оли были больше схожие на мальчиковые, ну далеко не наряды со спек– таклями и пианино. Играли мы с ней всегда отдельно, без Ленки, Кати и Даши. Любили с ней играть в больницу, причем делали мы операции куклам. Оле даже удавалось принести лейко– пластырь и бинты из дома, играли обычно у меня! Однажды разлили зеленку и конечно нам не удалось скрыть свой косяк, получили обе, но так и не сознались где ее взяли.

Вот как-то играли мы с ней в больничку, играли и надоело нам уже оперировать этих кукол, а оставлены мы были под присмотр моей сестры, она тогда на каникулах зимних была в Снежногорске, но к Ире пришли ее одноклассники и они сидели в зале, что-то там делали, тоже играли, наверное. Она один раз к нам заглянула в спальню, убедилась, что все хорошо и ушла. Вот гулять нам почему нельзя было, хотя был выходной день, было светло, т.е. это была или осень, или весна, возможно был сильный мороз, т.е. по метеоусловиям мы с Олей были оставлены дома. Но сидеть то нам надоело, хотелось на улицу, пошла я отпрашиваться к Ире, а не тут – то было – нельзя и точка. Причем им там весело в зале, а нам в пустой операционной без пациентов нет. Оля высказала гениальную идею – давай убежим!

Ну давай, вот только как, самая главная опасная составляющая была в том, что в зал дверь была стеклянная. Знаете, такие двери в СССР, где стекло как в рамочку, как паспарту заклю– чено в дверях? Не орг. стекло рифленое, а именно просто стекло! Вот такое и было в нашем зале, а за ним Ира с веселыми одноклассниками, и мы с Олей как в телевизоре перед ними. И еще была проблема —верхняя одежда, которая находилась в сушилке – это такой встроенный шкаф, который был у всех в квартирах кирпичных домов, где располагалась батарея для сушки и обогрева одежды, а сушилка была практически напротив двери зала.

Мы решили все делать поэтапно и сначала стащить одежду в комнату. Некоторыми уси– лиями и отвлекательными маневрами, мы открыли половину двери сушилки, которая была за углом просмотра из двери. Вытащили штаны, кофты, шубы и валенки, перетащили в комнату и спрятали под кровать. Несколько раз мы почти одетые резко раздевались, так как к комнате кто-то приближался, 2 раза ложная тревога – шли в туалет, 1 раз зашла, улыбаясь, Ира про– верить все ли в порядке. Она спросила, что мы прячем под кроватью, но там к счастью была прооперированная кукла, которую я и вытащила с честными глазами!

Потом мы поняли, что проблема еще в захлапывающемся замке, который очень громко открывается на входной двери. А для того, чтобы пройти к двери, надо пройти незаметно мимо двери зала. Идея была, что мы типа играем в догоняшки туда-сюда по коридору и остановимся около двери и откроем ее неслышно. Мы стали бегать от двери к двери, нас заметили, но не вышли, остановились и стали тянуть язычок замка, он щелкал и очень слышно щелкал. Тогда Оля стала петь, сначала тихо, по мере продвижения язычка громче и громче. Тут вышла Ира с вопросом: «Че горланите как ненормальные и почему возле двери?», я успела отпустить язы– чок, и он предательски на фортиссимо захлопнулся… Ира отправила нас в комнату назад.

Вы думаете нас остановил захлопнутый замок? Этот громкий щелчок сработал как сиг– нал к старту!

Мы решили вынести мусор в мусоропровод и оставить незакрытой дверь. Пошли к мусорке, она как назло наполовину заполнена. Быстрыми штрихами было искалякано пол аль– бома и смято, порвано на куски, сложено объемно в мусорку. Я так гордо шагала к двери с мусорной корзиной в обнимку, заглянула в зал и вежливо спросила не надо ли чего еще выки– нуть, а то я несу «рисунки» в мусоропровод. План сработал, дверь была оставлена открытой! Далее по-солдатски мы были одеты и первой отправилась Оля по коридору по-пластун-

ски, под нижней рамкой паспарту двери, я держала половик чтоб не съехался гармошко и очень нервничала. Дальше поползла я, но у меня задача была сложнее – я продвигалась сбоку поло– вика, по доскам пола. Доползла, оглянулась, половик нормально, не зацепила. Мы вышли в подъезд, прикрыли дверь и со скоростью звука побежали вниз по ступенькам. Выбежали на крыльцо, пошли вдоль дома, под окнами по снегу, чтоб не видно было нас и из окна, быстро– быстро, до последнего подъезда, дальше от угла дома до угла общественного и до помойки! Все! Сердца бешено колотятся, но погони нет, нас никто не увидела, ура!

Пошли мы гулять до пожарки, потом назад к общественному и тут Оля сказала: «а вдруг нас кто увидит и доложит Ире?». Было быстро решено лезть под общественный! На севере все здания строятся на сваях, низ зданий прикрыт, но не до земли и там всегда есть очень много места, чтоб пролезть или даже пройти, нагнувшись в моем мизерноразмерном случае.

Пролезли и пошли в полный рост там гулять. А там! И коробки, и тряпки и огромные сталактиты! А еще эти сталактиты все желтые! То есть присутствие собак в больших количе– ствах было отмечено везде. Присели мы на ящик и сидим…

 
Оля запела нашу любимую с ней песню я подхватила: Я бегу по полю, а в руке сачок.
Он такой голубой.
 
 
От меня не спрячется ни жучок, И никто другой.
Тапс, тапс тарурай, тарурай, тарурай Солнце в небе светит, словно вери вэл
 
 
Майский жук пролетел.
 
 
Я бегу по полю, а весна идет, Пчелка з-з-з поет.
Тапс, тапс тарурай, тарурай, тарурай Соберу для школы я коллекцию
 
 
Бабочек не одну.
 
 
Ну, а если попадется червячок, И его возьму.
 

Тапс, тапс тарурай, тарурай, тарурай Тапс тапс

Мы так запевали и тянули, аж самим понравилось, а под зданием еще и эхо звучное такое, как лед, которым оно обросшее снизу.

Очень символично петь про лето, червячков под зданием со сталактитами, сидя на ящике, в крытых одинаковых шубах (как роба в тюрьме) и валенках, мы конечно вовремя и в тему песню исполнили.

Стали мы подмерзать, я еще и варежки забыла, пальцы остекленели, не забывайте, что метеоусловия были неблагоприятными в этот день даже для прогулки, не то чтобы для сиденья под зданием, где даже летом снег не тает из-за вечной мерзлоты.

Стали мы выбираться назад, и тут… выскочила свора собак из-за сталактитов! Мы уско– рились, они тоже, Оля стала паниковать, я тоже. Оля побежала, а я не смогла, то ли страх ско– вал, то ли холод, то ли моя нефизкультурная натура. Меня охватывал ужас быть съеденной дикими собаками под общественным, но бежать я не могла. А Оля рванула и тут я увидела, как уже перед выходом ее догнали собаки. То есть собаки сразу плюнули на меня немощную, что с меня взять, а Оля очень аппетитно трясла попой и щеками, когда убегала.

Собака схватила ее за штанину, в этот момент подбежала я и умоляя просила ее отпу– стить мою Олечку. Я вспомнила все Дашкины навыки разговора с собаками, но руками я тоже махала. В результате что – то сработало, то ли руки, то ли язык собачий, но они отступили, и мы вылетели из-под здания. Я тут же упала и покатилась по снегу, Оля неслась за мной, а собаки остались в укрытии.

Знаете, куда я прикатилась? Никто не догадается, но прямо к ногам моей Иры! Сердце ушло в пятки, причем в пятки к Ире, в моих оно было, когда я бежала за собаками или от них. Ира подняла меня на шкирку с такой силой, что голова моя повисла как у куренка, намо-

тавшись шеей на ее руку, и потащила домой

Я начала скрипеть: «Отпусти! Я хочу гулять!»

На что Ира просто молча тащила домой, сзади бежала Оля и умоляла простить.

Дома Ира швыранула мною по коридору, но летела я не далеко, тормозной путь сокра– тил половик в коридоре, я шмякнулась возле косяка двери-паспарту и начала рыдать. Все громче и громче набирая оборотов с требованием «отпустить меня гулять!». Вот зачем мне надо было немедленно вернуться на пустую холодную улицу я пока не знала, видимо мною двигал инстинкт самосохранения во избежание неминуемой казни за побег.

Ира подпихнула меня в зал и сказала снимать верхнюю одежду, я рыдая поняла, что отпустить она меня не собирается и стала с таким рвением сдирать с себя шубу и шапку, что стаскивая шапку, я чуть не удушила себя резинкой. Знаете, такие резинки из трусов, которые пришивали к концам «ушей» шапки-ушанки и потом ловкими движениями рук резинка скру– чивалась на подбородке и натягивалась наверх шапки, таким образом «уши» не развязывались, шапка сидела плотно на голове и не сносилась ветрами, а мальчишки очень «любили» подойти ко мне, как к самому низенькому одетому пеньку, натянуть резинку на моей шапке и резко отпустить – пемссс!!! и у меня звенит в ушах, сыпятся искры из глаз, а мальчишки бегут в разные стороны. Кинула я шубу в одну сторону, шапку с почти оторванной резинкой головой в другую и тут Ира приказала снимать валенки. Ах так! И матанула я своей ногой в одну сто– рону, другой в другую, валенки легко улетели с моих худых ножек по – моему даже с носками. Шмякнулась я на пол рыдая дальше, вот тут я рыдала уже от безысходности и страха за соде– янное. И когда стала немного успокаиваться, Ира сказала посмотреть на телевизор, а там… сверху лежал мой валенок! Второй под стулом пианино… Я рванула убрать следы преступле– ния, а не тут-то было! Ира сказала, что оставит как есть, чтоб родители увидели, как я себя вела без них, и что обязательно расскажет и про побег, и про обман и что я обед плохо ела… Вот тут-то началось взывание к Ириной сестринской любви, к совести, потом угрозы мести, слова что никогда ее уже не полюблю, но Ира была непоколебима!

Я ушла рыдать в спальню и решила, что там залезу под кровать, там и умру, чтоб никто не узнал и я не смотрела в глаза родителей. Страх и стыд!

А знаете, как любила меня Ира? Она все прибрала и валенки, и шапку с шубой и дорожку поправила, разгладив тормозной путь и пришла успокоить. Как только эффект был достигнут, Ира все же сказала идти заниматься музыкой, иначе как я понимаю, Ира бы огреблась тоже, ведь Людмила Григорьевна живет над нами и пока не слышала моих криво исполненных гамм сегодня.

Я впервые была счастлива на миллион процентов от чувства прощенности!

Но, когда пришли родители, они уже все знали, Олина мама им все рассказала, опять сказался малый масштаб нашего поселка и всеобщее знакомство с сарафанным радио. Папа взял табуретку, сел рядом, я вжалась в свой кокон. Он очень серьезно, но почему слегка запле– тающимся языком, стал расспрашивать зачем я обманула, обидела и испугала Иру? Ответа у меня не было… Я же не могла сказать, что авантюра не моя, и что мне было безумно интересно убежать из дома, что под общественным такие сталлактиты классные, что я смогла отогнать собак от Оли, что научилась ползать по-пластунски. Это было огромное приключение, которое пока описать не могла, потому что слова упрека были у всех.

Потом родители ушли на кухню, а рядом села Ира… Я как кинулась ей в объятия, как давай рыдать и просить прощения, что Ира не выдержала и тоже стала плакать, вот так мы с ней поклялись друг другу, что не будем обманывать и убегать друг от друга никогда!

Как мы познавали мир

В нашем поселке все новости разлетались моментально, причем у взрослых были свои новости, не интересные нам, а наши новости хоть и интересовали взрослых, им никто не сооб– щал.

Одной из таких новостей, например, было место где сдохла собака или кошка. Причем кошки то ли умирали чаще, то ли не уходили далеко, но их мы рассматривали чаще. И такая новость была актуальна только летом или осенью, когда не было морозов. Иначе даже самая огромная, но мертвая кошка на морозе становилась не интересной, так как в ней не было ОПА– РЫШЕЙ! Да, мы ходили смотреть на опарышей, причем интересней всего это было на третий или четвертый день, когда их много, запах нестерпимый, а ИНТЕРЕСНО!

Ходили маленькими партиями, секрет передавался из уха в ухо и только своим. Мы ничего не делали ни с трупом, ни с опарышами, просто смотрели и день ото дня интерес рос по мере исчезновения шкуры и мышц и роста количества опарышей. Потом, когда опарыши исчезали, оставались одни кости, интерес пропадал и место забывалось.

Еще нас интересовали не только мертвые животные, но и места, где ближе к весне собаки приводили щенков. Обычно это было под домами или на теплотрассе. Всегда щенков по пять– шесть было у одной собаки. Знаете, такие серо-коричневые комочки с высоко поднятым корот– ким хвостиком, лапы у них широкие с блестящими ноготочками на пальчиках. Берешь такого пузыря в руки, а он аж кряхтит, как мне казалось от удовольствия. Начинаешь его тискать и прижиматься к его мордочке, а от него молоком пахнет и чудом!

И мамы их, огромные лайки, добрые и ласковые, аж улыбались и виляли хвостом от того, что их детей так любят. Мы всегда этим мамам носили что-нибудь вкусное. И каждый раз начи– нала теплиться надежда, что разрешат взять домой одного такого цуцыка… И каждый раз на твою мольбу, глядя прямо в твои полные надежды и слез глаза, родители говорили нет, не объ– ясняя причин. Вот как-то узнали мы с Леной Кошкиной о том, что недалеко от нашей началь– ной школы завелись щенки. Пошли мы туда искать. В дальнем заброшенном сарае, с тепло– трассой, нашли мы этих чудо-юд. Побросали свои портфели в стороне, дали их маме хлеба и стали играть с самыми лучшими существами на Земле! Играли-играли, водились-водились, тискали-тискали, хватали жадно наши минуты счастья хватали и не заметили, как стало тем– неть, дело было в апреле. Решили мы с Леной все же взять одного щенка и авось хоть у одной из нас получится уговорить родителей. Где-то в глубине души мы обе знали, что ждет нас очередной провал – мои родители не заводили животных категорически, а Ленина мама рабо– тала по сменам и точно откажется, скажет некому за щенком смотреть будет. Нашли коробку на помойке (помните наши склады у каждого дома), посадили туда щенка и потащили как на санках через весь поселок. Темнело очень быстро, дошли мы до первого, моего, дома, и тут навстречу вижу идет мой папа. Я к нему: «Папа! Разреши взять щенка домой, он такой хоро– ший, а я буду делать все все-все!». Папа строго посмотрел на часы, потом на темнеющее небо, на коробку с щенком и на нас Леной… И тут: «А где ваши портфели?». Мы с Леной уставились друг на друга, на щенка и… резко бросив коробку, развернувшись на 180 градусов, рванули к сарайке! Я как всегда бежала быстро только мысленно, страх, что портфель кто-то забрал меня подгонял. Лена добежала первая, схватила портфели и побежала быстро назад. Прибежали мы к дому, коробки с щенком уже не было, папа строго ждал. Но еще строже была мама, она дома плакала, они думали, что я пропала, провалилась в теплотрассу и меня никогда не найдут, так уже пропадал мальчик в поселке, его искали сутки, нашли спящим под снегом на трубе тепло– трассы. Сказали, что спал он от холода, и, если бы его не нашли, он бы уже не проснулся. Ругали меня сильно, поставили в угол, сказали на всю ночь. Я должна была прийти еще 5 часов назад, в обед… Стояла я в углу частенько, и честно, даже не знаю причин, вот эту помню, остальные с трудом. Мой «угол» был за дверью в спальне, рядом на стене висело радио, по нему всегда что-нибудь пели ли рассказывали, стены нашей квартиры были побеленные, я очень любила есть побелку. Олинклюзив такой в углу то – и еда в удовольствие (я облизывала палец и влаж– ный прикладывала к стене, на него налипало немного побелки, и я ее слизывала. Обглодан до штукатурки был весь угол на уровне моей груди)) и концерт по заявкам. Так я могла стоять

и всю ночь, побелки много, радио не замолкает. Обычно через час-полтора приходила мама и спрашивала не хочу ли я что-то сказать. А я не хотела, что мне сказать? Нечего абсолютно! И меня оставляли еще на час. Потом приходил папа и говорил: «Ребенок, ты можешь идти заниматься своими делами, но пообещай, что больше так не будешь». Я обещала, что «больше ТАК не буду», а как даже не знаю и «не была больше ТАК».

Как-то летом мы с Леной Кошкиной из класса остались только вдвоем в Снежногорске. Сдружились мы еще крепче. И откуда-то узнала Лена о существовании камня «куриный Бог» и конечно же мы пошли его искать на берег водохранилища.

Водохранилище, называемое в народе морем, находилось за первым и вторым домами и сарайками. Спуски к нему были разные – где-то дорога в щебенке, где-то тропинки среди северных кустарников и березок, где-то деревянные лесенки даже с перилами. Мы знали все пути к морю, все кусты малины по дороге, малина в Снежногорске очень мелкая как сам куст, так и ягоды, но такая сладкая! Знали где растет черника и голубика. Иногда попадалась и морошка, но очень мало, не росла она в таких местностях, не было там болота. На одной полянке росло много княженики – это самая ароматная ягода, которую я встречала в своей жизни, маленькая ягодка, по форме напоминающая малину, помещенная природой в корзинку из мелких лепестков, гранатового цвета, растущая по одной, как самая дорогая драгоценность, штучный вид, редкий, яркий, запоминающийся на всю жизнь своим видом, вкусом и запахом. За сарайками был небольшой лесок до спуска водохранилища и там я любила бывать даже одна, силу места этого не передать словами. Сколько же там запахов и красок – медовая пижма с желтыми кнопочками цветов, пряный серый ягель, яркие черника и малина, цветущий шипов– ник (да! Он тоже растет на крайнем севере), вечнозеленые красавицы елки и ароматный мож– жевельник. Ко всему этому добавляется яркое теплое недолгим летом солнце, всплески волн моря и крики чаек. Это все вкус севера, до дрожи в груди родной, незабываемый, согреваю– щий, любимый, мощный. Там я бываю мысленно до сих пор, мое место силы и любви.

По окончании первого спуска за домами была ровная земля, посыпанная щебнем, утрам– бованная как дорога параллельно берегу моря. На этой дороге везде стояли такие маленькие сооружения деревянные, от которых шли короткие трубы и бочки. Из многих труб шел дымок, а запах стоял умопомрачительный, ведь это были коптильни для рыбы. Все они закрывались на вертушку или согнутый гвоздик, как деревенский туалет, и мы могли открыть любую и взять рыбку. Причем никто не воровал, не наглел, не брал лишнего, не гадил, не разрушал и не ломал, и не ругал за то, что мы угостились рыбешкой. Такие чудесные были времена, как нам рассказывали в школе – коммунизм! Правда коммунизм заканчивался на берегу моря, в магазинах то все за деньги было.

Вот в такой прелести и изобилии запахов и вкусов мы с Леной провели наши две недели своих жизней в поисках этого куриного Бога. Первой нашла я такой камень, прям с отверстием насквозь, ровным таким, просверленным, наверное, вот только размер этого камня был ну чуть больше домика с рыбой, глыба такая, кусок скалы. Радовалась я неимоверно, а Лена не могла придумать аргументов в сторону опровержения что это не «тот самый камень». Так и стояли мы вдвоем пялясь на это отверстие, я – радостная, Лена – в непонятках, в ступоре. Сошлись на том, что Лена «говорила же, что его надо носить на шее, а как я эту глыбу надену и на кого, на слона что ли?» и я согласилась, что моя находка хоть и «тот самый камень», но слона в Снежногорске нет. Поиски возобновились. Помнится мне, что камни мы так и не нашли, но нагулялись вдоволь.

А вот с Олей Дониковой я научилась нюхать разные вещества, краску например, и побелку в подъезде, где делали ремонт. Оля пришла как-то за мной и говорит: «Идем сегодня в деревяшки, там будем краску нюхать», причем заявляла она это в приказном почти тоне и у

меня не возникало мыслей о сопротивлении. Пошли в деревяшки, долго шли, почти до нашей начальной школы. Зашли в подъезд и там сразу запахло краской и побелкой, такие классные запахи, что стояли мы нюхали пока нас не выгнали.

По дороге к кирпичкам нас обогнало несколько машин, и мы поняли, что запах выхлоп– ных газов еще более кайфовей, чем запах ремонта. Стали мы с Олей гоняться за машинами и нюхать выхлопные газы. Так мы добежали до нашего, первого, дома. На углу дома машины стали чаще поворачивать и стало значительно больше, и мы побежали туда. Между обществен– ным и домом стали бегать за машинами и нюхать опять. Машины стали нам сигналить, при– чем Оле больше чем мне, она быстрее бегала. И тогда ей пришла гениальная мысль устроить соревнования по количеству сигналов. Для этого мы разошлись по разные стороны дороги, Оля выглядывала за угол и когда приближалась машина она призывно кричала «По сигналу!», далее мы кидались буквально под колеса опережая друг друга, машина сигналила и пару таких увернувшись от нас уехали, оба сигнала Оля приписала себе, я проигрывала. Тут стала при– ближаться третья машина, похожая на скорую помощь, я рванула ей под колеса, Оля с другой стороны, но вместо сигнала машина остановилась и из нее вылетел мужик, успел схватить нас обеих за что попало под руку, он нами так тряс и орал, что быстро вытряс кто мы, кто наши родители, на какой Х мы здесь носимся и вообще родились. Вы знаете, он же потащил нас в общественный, в спортзал, к Олиной маме… В принципе этого было вполне достаточно. Олина мама, тетя Лариса – тренер по всем видам спорта, строгая красивая женщина, как я понимала с сильными руками, в арсенале спортзала было много предметов, которыми и будет произве– дено наказание. Мне даже не надо было уже ни родителей, ни мужика для страха. Тетя Лариса нас усадила на лавку, позвонила по телефону: «Коля, я жду тебя в спортзале, будем решать, что с ними делать» (понятно кому был звонок). Ожидание было хуже казни, Оля шептала, что

«это ты неправильно выбежала», «все из-за тебя». Вечером на ужин у меня была побелка и передачи по радио, сами понимаете, на этом тяга к нюхачеству у нас закончилась.

Мы познавали мир всеми способами, но так как наш поселок был ограничен, вокруг никаких населенных пунктов, долгая зима, познания наши в большинстве были через музыку в музыкалке, а дома через книги и фильмы с мультфильмами. Моей любимой книгой была

«Заблудившийся звездолет», но не менее интересными были рассказы и повести Носова, у меня была большая толстая книга «Витя Малеев в школе и дома». Я зачитывалась рассказами про мальчика Витю: «Мишкина каша» – также как они я мечтала заночевать с подругой в доме без взрослых, и все рассказы и повести были просто веселыми и интересными. А у Ленки Угло– вой были любимые книжки «Семь подземных королей» и «Спеши пока горит свеча». Вот мы с ней обменивались своими любимыми книгами, но, когда они заканчивались, ходили в биб– лиотеку. А особым видом удовольствия было наше совместное просматривание диафильмов. Диапроектор (фильмоскоп) был у меня, в особых бочонках хранились пленки с диафильмами, на бочонках были наклеены названия. Мы быстро научились заправлять в проектор пленки, каждый раз быстро решали кто сегодня крутит рычаг перемотки кадров, а кто читает текст. Мы с Ленкой были как профессиональные кинорежиссеры. Экраном была стена, темно было зимой почти всегда из-за полярной ночи, то есть условия были созданы идеальные самой жиз– нью, главное было разрешение родителей на просмотр. У нас были фильмы «Кот в сапогах»,

«Колобок», «Лиса и журавель», Стихи Чуковского, да много каких, мы любили их все. А еще у нас был проигрыватель и сказки на пластинках, которые мы тоже слышали с удовольствием и не каждый день. Родители выписывали какие-то журналы, и в этих журналах приходили такие тонкие, гнущиеся голубые пластики с новинками, на них тоже бывали сказки, но редко. На пластиках мы слушали и оперы с симфониями и балетами в музыкалке, порой это было скучно. У Ленки дома был такой крутой проигрыватель, на специальной для него полочке на стене за дверью в зале и были пластинки с Аллой Пугачевой, Карэлом Готтом и Валерием Леонтьевым,

мы слушали их и пели вместе с ними, когда родителей не было дома и мечтали стать певицами или хотя бы увидиться со звездами эстрады в жизни.

И все же однажды нам пришлось увидеть живьем настоящую звезду эстрады, приехав– шего к нам в Снежногорск – Кола Бельды! Афиша была нарисована за месяц вперед, несколько афиш – как обычно за стеклом общественного, где размещали афиши киносеансов, внутри в вестибюле общественного тоже красовался Кола Бельды! На концерт пришли все! Стояли в проходе зрительного зала, все женщины нарядились как в театр, нас нарядили тоже. Мы с Лен– кой сидели на одном сиденье зала и неистово хлопали в ладоши, когда объявили: «Для вас поет Кола Бельды!». Человек из телевизора, в чукчинском наряде, сидел на сцене скрестив ноги и пел «Чукча в чуме ждет рассвета» и «Увезу тебя я в тундру» – это было высшее блаженство увидеть звезду экрана прямо перед собой! Это событие обсуждалось еще много лет в нашем Снежногорске и больше к нам никто не приезжал из знаменитостей…

Еще один раз я видела знаменитость, в Москве. Мы с родителями ходили по магазинам, зашли на Арбат, а там очередь, спросили, что «дают», нам ответили «джинсы». Мы встали в очередь и в результате купили папе такие крутые джинсы Ralf с красным ремнем, что нам не верилось такой удаче. Там же купили маме какие-то невероятные духи в красивой бутылочке, назывались они «Может быть». Отошли в сторонку от прилавка с духами и стали все укла– дывать в сумку и тут подходит очень знакомая внешне женщина, в платье, в повязанном как косынка платке, спрашивает папу:

– Можете мне помочь в выборе средства от комаров? А то на даче совсем загрызли!

– Конечно! Мы живем на крайнем севере и в этом вопросе много знаем!

Папа ушел с женщиной к прилавку со средствами. А мы с мамой стояли, широко открыв глаза, ведь женщина очень нам знакомая.

Когда папа подошел к нам, все встало на свои места: «Галка, видела кто это? Любовь Соколова!».