Текст книги "Невроз"

– Ух ты! Ну и ну! – Парню явно не хватает слов. – Да я же читал их, когда… Черт меня побери! «Стрела, летящая во мраке», «Ледяной чертог» – да я болел этими книгами! Я держал их под подушкой, перечитывал сотни раз… клянусь! – Он оборачивается, чтобы встретиться взглядом с Грэмом и застыть в смятении, в ярости, в страхе. – И ты снимаешь мальчиков в барах? Господи…

– Я видел тебя на площади Дам. Видел твои рисунки.

– Только не говори, что я первый!

– Прекрати орать. – Грэм давит окурок в пепельнице и сразу же закуривает следующую сигарету. – Я не собираюсь оправдываться перед тобой, впрочем, обижать тоже не хочу, поэтому все же скажу: ты первый. Хотя, на мой взгляд, это не имеет значения.

– Для меня имеет.

– Ладно… Я тебе ответил. Верить или не верить – дело твое.

Кристиан подходит с книгой в руках.

– А почему ты не спрашиваешь, первый ли ты у меня?

– Мне плевать.

– Неправда.

Проклятие, этот мальчишка может вывести из себя кого угодно! Стиснув зубы, Грэм вскакивает на ноги, хватает его за плечи (книга летит на пол) и швыряет на кровать. На громадную антикварную кровать с массивной дубовой спинкой, достойную какой-нибудь особы королевских кровей. Прижимает всем телом. Склоняется низко-низко.

– Как ты пишешь? – шепотом спрашивает Кристиан, даже не пытаясь увернуться. – Как это происходит?

– Само собой.

– Не понимаю.

– Юнг называл всякий творческий процесс инвазией бессознательного. Инвазия, понимаешь? Вторжение.

– То есть эти люди, о которых ты пишешь, эти образы – они просто приходят?

– Приходят, возникают, проявляются… все верно. Как только набирают нужную силу. И их манифестации порой бывают столь непреодолимыми, что волей-неволей приходится уделять им время, заниматься ими, выслушивать, излагать в письменном виде истории их побед и крушений.

– Набирают силу… – задумчиво повторяет Кристиан. Его глаза закрыты, брови сдвинуты. Неожиданно к Грэму приходит понимание, что сейчас, в эту минуту, с ним можно делать все, что угодно. – Ты говоришь о них так, будто они – нечто постороннее. Чужеродное и даже в какой-то степени враждебное.

– Так и есть. Они приходят и лишают покоя. И ты уже не знаешь, радоваться им или нет. Все собственные проблемы отступают, кажутся мелкими и ничтожными. Ты открываешь глаза – здравствуй, новый день, – делаешь пару глотков кофе, включаешь компьютер… Они уже здесь, твои враги, друзья и любовники. Они ждут, когда же ты переступишь порог и начнешь наслаждаться и страдать с ними вместе, гореть в аду их желаний, преодолевать их подлинные и мнимые трудности.

Со вздохом он умолкает. Этого не расскажешь, нет. Права была Маргарита, когда говорила… Ах, да что она могла сказать? Все то же самое. Одно и то же – неизбежное и неопровержимое, как нож гильотины.

…настоящий поэт обладает способностью персонифицировать свои ментальные содержания. Когда он воплощает те или иные образы в поэме, драме, романе, то думает, что это плоды его воображения, но он ошибается – его персонажи каким-то чудом создают себя сами.[9]9
  К.Г. Юнг Тэвистокские лекции.


[Закрыть]

Дни и ночи, когда хочется с криком бежать куда глаза глядят, потому что чудовищные порождения твоего собственного мозга выходят из тьмы и обнажают острые клыки. Когда не можешь смотреть на людей, говорить с ними, отвечать на простые вопросы. Когда чувствуешь себя отнятым от груди Великой Тиамат и не знаешь, где ржавеет твой меч, предназначенный для победы над драконом.

– Я где-то читал, что ты русский.

– Так и есть.

– И тебя зовут Грэм?

– Григорий.

– Григорий, – повторяет Кристиан. – Красивое имя… Ты не прогонишь меня?

Глаза его по-прежнему закрыты. Он тоже боится выйти навстречу дракону, как боялся когда-то ты.

– Уйдешь, когда захочешь.

– У тебя есть женщина?

Этот вопрос Грэм пропускает мимо ушей.

Глава 6

Поскольку Ольге требовался точный диагноз, пришлось его озвучить. Рита понятия не имела, будет ли сказанное незамедлительно передано Грэму, или же у заботливой сестрицы хватит ума придержать язык. Так или иначе, слова прозвучали.

– Психастения. Пусть тебя не пугает название. Люди, подобные твоему брату, я имею в виду конкретный психологический тип, часто страдают от нее. Симптомы типичные: чрезмерная сенситивность, нервное истощение, хроническая усталость.

Ольга напряженно слушала.

– Это излечимо?

– Как тебе сказать… Психоанализ – это ведь не курс лечения в привычном смысле этого слова, который требует определенного времени и в конце концов приводит к полному выздоровлению. Это, скорее, приведение в порядок психического состояния пациента с помощью врача. От подобных трудностей нельзя избавиться раз и навсегда, поскольку и по завершении анализа жизнь бессознательного продолжается и постоянно порождает проблематичные ситуации.

– То есть ты хочешь сказать, что его будет все время вот так колбасить?

– Я помогу ему выбраться из тупика, в который он сам себя загнал, но в дальнейшем… Пойми, человека не следует избавлять от трудностей, они необходимы для его здоровья. Нежелательны только чрезмерные нагрузки.

– Но ты уверена, что справишься? – Ольга хотела гарантий. – Учитывая его мерзкий характер и все такое прочее…

Чтобы прервать поток слов, Рита заверила: все будет в порядке. Братишку подлечим, будет как новенький. Но работы еще предстоит ого-го! Причем работы, требующей дьявольского упорства и ангельского терпения.

Сидя в кресле в своей излюбленной вызывающе непринужденной позе – нога на ногу, голова слегка запрокинута, кисти рук свободно свисают с подлокотников, – Грэм в очередной раз дал понять, что не считает свою сексуальную жизнь возможным источником невроза. А значит, нечего ее и обсуждать. Это был протест эго-сознания, напуганного близким и неизбежным вторжением в запретную зону. Ту самую зону, куда в свое время были вытеснены воспоминания о самых неприглядных фактах, самых невыносимых унижениях, самых болезненных травмах, какие наносит людям жизнь.

– Мне очень жаль, Грэм, но нам придется продолжить. Я уже объясняла, почему.

– Вы уверены, что внутри орешка находится ядрышко?

– Да.

– Почему?

– Потому что вы не даете его расколоть. Именно поэтому.

Грэм смотрел на нее, как удав на кролика. Грудь его тяжело ходила под рубашкой.

– Так вы считаете, – медленно заговорил он, усилием воли поборов желание встать и выйти из кабинета, – что если я вывалю перед вами все дерьмо из тайников своей души, это поможет мне обрести спокойствие, целостность и внутреннюю свободу?

– Не знаю. Но я знаю другое: если вы не вывалите его, если оставите там, где оно есть, рассчитывать на какую-то положительную динамику уж точно не придется.

Некоторое время он молчал. Потом снял пиджак, повесил на спинку кресла. Темно-бордовая рубашка очень шла ему, тем более что он расстегнул две верхние пуговицы, открыв изящную ложбинку у основания шеи. В очередной раз напомнив себе, что каждая его демонстрация что-нибудь да значит, Рита постаралась придать своему лицу абсолютно непроницаемое выражение.

Откинувшись назад, он сложил руки на коленях (пальцы правой руки тут же грациозно переплелись с пальцами левой), закрыл глаза и начал говорить. Его низкий, глуховатый голос в сочетании с манерой изредка заглатывать окончания придавали исповеди странную и трагическую окраску.

– Я уже отучился два семестра в Оксфорде и приехал домой на каникулы, когда меня познакомили с человеком… назовем его Лео, производное от Леонид, не возражаете? Он работал в одном из столичных клубов и был богом и отцом для мальчиков, танцующих стриптиз. Мы с приятелем сидели в баре, а он спустился из своих апартаментов на втором этаже. Выяснилось, что они с Антоном старые друзья. Впрочем, я уже знал, что Антон приторговывает, так что по большому счету в этом не было ничего удивительного. Лео тоже взял себе какой-то коктейль, сделал глоток и спросил меня: «Хочешь заработать?» Я заметил, что он разглядывает мои руки, и сразу понял, о чем пойдет речь. Дело в том, что в Оксфорде у меня была подружка, с которой мы позволяли себе… легкие девиации, скажем так. Мне нравилось раскрашивать ее тело красной и золотой красками, а она обожала привязывать меня за руки к спинке кровати так, чтобы на запястьях оставались следы от ремней. На них-то Лео и смотрел. Накануне моего отъезда у нас с Мелиссой была жаркая ночка на двоих, и, поскольку с тех пор прошло всего два дня, ссадины не успели исчезнуть.

Я спросил: «Что за работа?» Деньги мне были нужны, но в Москве я совершенно не представлял, где их раздобыть. Он предложил пройти наверх. Мне одному, Антон вообще делал вид, что все происходящее его никоим образом не касается. И я пошел. Меня разбирало любопытство, несмотря на легкий мандраж.

В своем рабочем кабинете, обставленном с патологической роскошью – бархатные гардины, ковры, громадные кресла, диван с кучей подушек, – он выложил передо мной альбом с фотографиями. Я посмотрел и молча покачал головой. Лео заметно приуныл. Несколько минут ушло на вялый торг, но было ясно, что это пустая трата времени. Я не оправдал его ожиданий. Но что я мог поделать? Кожаные корсеты, цепи, плетки – вся эта эстетика BDSM смешит меня до слез! Я не мог фотографироваться в таком виде. Ни за что, ни за какие деньги. К тому же кто знает, где и когда всплывут эти снимки. Нет, нет и нет!

– Позвольте уточнить, – мягко произнесла Рита. – Вы сказали «вся эта эстетика BDSM смешит меня до слез». В таком случае что означает браслет на вашей левой руке?

– Этот браслет мне надел и собственноручно запаял мой друг Колин Мастерс. Я надел ему такой же, с ним его и похоронили. Ни разу в жизни – ни до, ни после – у меня не было такого друга, как он.

– Насколько мне известно, он был наркоманом.

– Нет-нет. Наркоман – это человек, который не может обходиться без психотропных препаратов. Колин мог. У него не было метаболической зависимости. Но ему нравились наркотики, и время от времени он баловался ими. На той вечеринке, которая оказалась последней в его жизни, ему просто подсунули некачественный продукт.

– Ваши отношения можно было назвать любовными?

– Смотря что понимать под этим словом. До секса дело никогда не доходило.

– Вы до сих пор ощущаете духовную близость со своим погибшим другом?

– Да. Образно выражаясь, мы соединены тонкой серебряной нитью, протянутой от моего браслета к его браслету. Не важно, где он при этом находится. Не важно, где нахожусь я. Нить не порвана, значит, мы все еще вместе.

– До этого у вас были связи с мужчинами?

– Связи? – Губы его изогнулись в скептической улыбке. – Не уверен, что могу дать однозначный ответ на этот вопрос. Связь – это что-то продолжительное, что-то важное для обоих. Такого у меня не было ни с кем, кроме Колина.

– Но что-то все же было.

– Так, эпизоды.

– Как часто они случались?

– Время от времени, когда я особенно остро нуждался в деньгах.

– Вы торговали своим телом, Грэм?

– Ну, это сильно сказано. Я оказывал услуги.

– Интимные услуги?

– Да, пожалуй. Но они ни в коем случае не подразумевали половой акт.

– А что же?

– То, что любитель специфических удовольствий не может получить от своего постоянного партнера. Только от платного.

Он отвечал быстро, не задумываясь. Говорит правду? Хорошо, если так.

– Понятно. Вернемся к вашему рассказу. Вы отказались сниматься в костюме раба. Что было дальше?

– Лео достал из бара бутылку «Наполеона». Я понял, что сейчас последует еще одно предложение, и не ошибся. Он выразил желание употребить меня прямо на этом диване за три сотни баксов. Я осторожно поставил рюмку на стол и направился к двери. Он схватил меня за руку. Козлить не имело смысла, прогуливающиеся по коридору ребята могли запросто взять меня за горло и держать до тех пор, пока хозяин не натешится вволю, поэтому я без возражений дал припереть себя к стенке и приготовился вытерпеть все, на что толкнет его неудовлетворенная похоть.

Не сводя глаз с моего лица, он медленно выворачивал мне запястье. «Полторы штуки за одну ночь. И без глупостей, понял?»

Я сказал: «Не пойдет».

«А сейчас?»

Я уже почти смирился с мыслью, что из клуба мне придется двигать прямиком в травмпункт, но тут мужик разжал пальцы, поцеловал меня пылко, как девицу, и подтолкнул к столу.

«А теперь поговорим о деле».

«Это все?» Я ощупал запястье.

Он чуть усмехнулся: «Расслабься. Ты хороший мальчик. Как раз такой, какой мне нужен. Садись и слушай».

В течение следующих десяти или пятнадцати минут я узнал, что у него есть клиент (старый и о-о-очень надежный клиент), который в прошлом не раз оказывал ему услуги, так что теперь Лео считает себя его должником и стремится во что бы то ни стало ему угодить. Клиент этот – солидный мужчина, отличающийся несколько… э-э… своеобразными вкусами. Ничего такого и тем не менее. Он готов платить, а я должен буду выполнять все его требования. Во-первых: полная анонимность. Никаких вопросов, никаких разговоров по душам. Встреча, во всяком случае первая, состоится у него на квартире, но адрес я должен забыть сразу же, как только за мной закроется дверь. Во-вторых: перед началом сеанса хозяин передаст мне записку, содержащую четкие инструкции относительно того, как мне следует себя вести. Никакой содомии, если я этого не люблю. Никаких увечий. Он не агрессивен, однако покорность поощряется. Оральный секс? Да, возможно. То есть, он вправе потребовать этого, а я вправе согласиться или отказать – в последнем случае размер вознаграждения будет изменен не в мою пользу. Клиент – личность довольно известная, но даже если я узнаю его, не стоит подавать виду. На то короткое время, которое он будет щедро оплачивать из своего кармана, нам предстоит перевоплотиться в хозяина и раба, без лиц и без имен.

Я спросил о размере вознаграждения, и ответ меня удовлетворил. Оплата на месте? Наличными? Безусловно. Только так и никак иначе. Что ж, я дал Лео номер своего мобильного и спустился в бар.

* * *

Вытянувшись на диване, Рита рассеянно скользила взглядом по потолку. На животе у нее лежала раскрытая и перевернутая обложкой вверх книга Грэма Мастерса «Великое молчание» – о человеке, который, подобно библейским праведникам, без конца вопиет к Богу, но, в отличие от большинства из них, не получает ответа. Тогда, чтобы привлечь к себе внимание равнодушного божества, он начинает чудить. Совершает один смертный грех за другим… и ничего не происходит! Молния с неба не сходит, земля под ногами не разверзается. Обитатели небесных чертогов даже не думают превращать его в соляной столп. Осмелев, он решает продолжить эксперимент и в течение многих лет с восторгом попирает все существующие нормы и правила, преступает все законы, божественные и человеческие. Никаких признаков недовольства со стороны высших инстанций. Наконец, совершенно отчаявшись, парень порывает с монотеизмом своих сородичей и соплеменников и впадает в махровое язычество. Отныне он живет как хочет, без оглядки на всякие там священные заповеди. Не мучается совестью, не задумывается о смысле жизни, спасении души, извечном противостоянии добра и зла… И вскоре с удивлением замечает, что потерял вкус к эпатажу. Для того чтобы быть сильным и уверенным в себе, ему уже не нужно никому ничего доказывать. Для того чтобы получать удовольствие от каждого прожитого дня, не обязательно окружать себя роскошью и предаваться разврату. Он живет в большом городе, но чувствует себя отшельником и ведет себя соответственно. Нет необходимости грешить, нет необходимости получать отпущение грехов. Живи! Все просто. И в конце концов, когда человек этот уже лежит на смертном одре, к нему является Ангел Господень и сообщает, что тот прожил весьма неплохую жизнь. «Как же так? – вопрошает наш герой. – Ведь я грешил». «Да, – невозмутимо отвечает Ангел. – И мы знаем, сколько для этого требуется мужества. Чтобы прийти к истинному пониманию человеческой природы, ты использовал все средства, какие были в твоем распоряжении. Ты пропустил через себя всю сладость и горечь этого мира. Не бойся вечных мук. Их не существует. И рай, и ад – суть изобретения человека, продукты его рефлексирующего сознания».

Человек может жить скромно, почти незаметно и чувствовать себя как в раю. Но он же может ввергнуть себя в ад кромешный. Никто не делает этого с ним – ни бог, ни дьявол. Все происходит по его собственной воле, и только он в состоянии положить этому конец.

– Значит, тебе нравится пребывание в аду, – шепотом проговорила Рита, поглаживая глянцевую обложку книги. – И если выдернуть тебя оттуда, ты погибнешь. Надо просто помочь тебе научиться жить там, не испытывая чрезмерных страданий.

Выслушав Грэма, она довольно легкомысленно обронила, что основная его проблема в том, что он до сих пор презирает себя за мелкие и в общем-то вполне простительные грехи своей молодости. Строго говоря, это и не грехи вовсе, так, баловство… Тейяр де Шарден никогда не придавал плотским грехам особого значения, считая куда более серьезным грехом (пожалуй, единственным серьезным) грех гордыни.

«Вы так думаете? – прошептал он, не сводя с нее широко раскрытых темных глаз. – Думаете, я дни и ночи напролет грызу себя за то, что грешил против целомудрия? О нет, что вы. Я видел целомудренных людей, и поверьте, они не вызывали у меня ничего, кроме мимолетной жалости. Так жалеют калек или юродивых… Я не пытаюсь убедить вас в том, что все в моей жизни было правильно и мне не в чем себя упрекнуть. Но моя сексуальная распущенность – это последнее, что заставит меня краснеть от стыда».

«Вам всегда нравилось нарушать запреты, не так ли? Но чувство нравственной неполноценности возникает вовсе не из столкновения с моральным законом общества, где живет человек, а из конфликта с глубинным центром собственной личности, с ее уникальным ядром».

Это заставило его призадуматься. Глядя в сторону, он машинально вертел свой браслет. Рита же смотрела только на него и с каждой минутой все яснее понимала, что это доставляет ей удовольствие и одновременно причиняет боль. Неужели и она угодит в этот капкан? Как специалисту, ей было хорошо известно, что сексуальные фантазии относительно пациента возникают у врача только в том случае, когда между ними отсутствует нормальный человеческий контакт. Фантазии эти являются своего рода компенсацией, при помощи которой бессознательное аналитика стремится помочь ему разобраться в характере пациента и преодолеть дистанцию непонимания.

Догадывался ли об этом Грэм? Размышлял ли вообще на эту тему? Собираясь на прием, он всякий раз одевался во что-то новое. Рите казалось, что она видела уже все его рубашки и пиджаки, но не тут-то было. Наступал очередной понедельник или очередной четверг, и он опять удивлял ее обманчивой простотой и неизменной элегантностью костюма. Ей хотелось думать, что он одевается для нее. Возможно, так оно и было. Даже когда он рассказывал о своих юношеских похождениях, ей казалось, что он намеренно сгущает краски, желая произвести на нее впечатление либо слишком дурного, совершенно неисправимого мальчишки (несмотря на то, что давно уже вышел из этого возраста), либо доброго и милого человека, который когда-то оступился и теперь вынужден из-за этого страдать.

Но говорить с ним об этом – все равно что размахивать красной тряпкой перед разъяренным быком. Несмотря на весь свой ум, он так и не научился называть вещи своими именами.

* * *

– Вы расскажете, как прошла встреча?

Он пожал плечами:

– Почему нет? Тем более что все было достаточно обыденно. В назначенный день и час я позвонил в дверь его квартиры, меня впустила горничная и проводила в гостиную, а чуть погодя появился и сам хозяин. Разумеется, я его узнал – он был ведущим одной из популярных телепрограмм, – но, в соответствии с договоренностью, не подал виду. Он внимательно оглядел меня сверху донизу, кивнул (дескать, годится) и протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги. Инструкции и впрямь были четкими и ясными. Никакой самодеятельности, все по плану. Мужик точно знал, чего хочет, и, помимо этого, не нуждался абсолютно ни в чем.

Подчиняясь его требованиям, я снял рубашку, подошел к кушетке, опустился на колени и, протянув руки вперед, лег грудью на вишнево-красный бархат покрывала. Очень просто. Делай, что тебе велено, потом забирай свои денежки и отваливай. Не говоря ни слова, этот тип выдернул из петель брючный ремень, несколько раз полоснул меня по плечам, потом подошел поближе, извлек из штанов свой болт и через минуту плеснул спермой мне на лицо. Я знал, что он это сделает, поэтому заранее повернул голову. После этого он застегнулся и бросил мне упаковку влажных салфеток, чтобы я смог утереться. Вот, собственно, и все.

Я встал, оделся, сунул в карман конверт с деньгами и направился к выходу. В дверях он окликнул меня:

«Стой! Хочешь прийти сюда еще раз?»

«Как скажете».

«Ты должен отвечать: „Как скажете, господин“».

Я послушно повторил: «Как скажете, господин». Но должно быть, при этом в моих глазах промелькнуло что-то, чего он не оплачивал, что-то непозволительно дерзкое, потому что он взвился, как старая дева, которую облапал пьяный матрос, и, сделав шаг вперед, влепил мне пощечину. Присмотрелся повнимательнее.

«Ты не профессионал».

«Нет».

«Где же наш общий друг тебя откопал?»

Этот вопрос я оставил без ответа. Выскочил на улицу, пересчитал деньги – все правильно. Настроение у меня было превосходное, несмотря на ясное сознание того, что вот только что, в этом старом кирпичном доме в центре Москвы, совершилось мое падение. Я продал себя как шлюху. Куда уж дальше? Мне вспомнилась комичная серьезность моего «господина», отпечатанная на принтере инструкция из восьми пунктов… свистящее дыхание возбужденного до крайности человека, капли пота на его висках, предательская хрипотца в голосе… Я фыркнул, потом расхохотался во все горло. Воистину, мир полон идиотов! Вместо того чтобы найти себе нормальную женщину или доброжелательно настроенного мальчишку, этот чудак довольствуется какой-то задницей по вызову!

Наутро Лео позвонил мне: «Наш друг доволен тобой. Какие у тебя планы на вечер?»

Я только-только продрал глаза, но все же сумел сообразить, что если не упущу свой шанс, к вечеру стану богаче еще на пару сотен зеленых. «Я в вашем распоряжении, сэр».

Он одобрительно хмыкнул. «Тогда ровно в девять. Адрес ты знаешь».

Не знаю, сколько он имел за посредничество, но ведь и меня не обижали. И вечером я вновь поехал на Кутузовский проспект.

Он умолк, чтобы закурить. Рита обратила внимание на то, что у него дрожат руки. Раньше такого не случалось. Сделав первую затяжку, он прищурился и медленно сцедил дым сквозь зубы. Лицо его было бесстрастным, даже чересчур.

– Все повторилось?

– Совершенно верно. Клиент ни на йоту не отступил от сценария. Сложенный вчетверо лист бумаги, исчерпывающие указания… кушетка, ремень, салфетки для лица.

Застегивая рубашку, я поморщился, и «господин» это заметил.

«Вчера, когда ты вышел от меня… ты смеялся, я видел. Сегодня тебе уже не так смешно?»

«Нет, – ответил я спокойно. – Совсем не смешно».

Он кивнул. «Жду тебя завтра в это же время».

До того как он произнес эти слова, я уже решил, что с меня хватит. Но теперь, взглянув ему в глаза, понял, что не могу не прийти. Это был вызов, который мне бросала жизнь в лице этого мелкого извращенца, как бы пафосно это ни звучало, и я должен был принять его. К тому же не следует забывать о деньгах.

– Вы всегда принимаете вызов, Грэм?

– Только когда чувствую, что иначе нельзя. И всякий раз это приходится делать вопреки собственному желанию, точнее, НЕжеланию. Это нормально, не правда ли? Человек ведь не любит трудностей. В глубине души он стремится лишь к покою и удовольствиям.

Итак, я пришел и на следующий день, и через день… Бывало, он не приглашал меня по нескольку дней, и я начинал надеяться, что он наигрался, но потом на дисплее моего телефона опять загорался номер Лео, и мне приходилось бросать все и двигать на Кутузовский, чтобы опять стоять на коленях, слушая свист ремня, а потом утираться салфетками. Все это было однообразно до тошноты. Мало-помалу я приходил к выводу, что парень начисто лишен воображения.

«С тобой это делали раньше?»

«Нет, никогда».

«Это доставляет тебе удовольствие?»

«Нет».

«Это хорошо. Если бы ты получал удовольствие, за что бы я платил тебе деньги?»

Услышав эти слова, я понял, почему он живет один.

– «Господин» все время относился к вам с такой неприкрытой враждебностью?

– Нет, почему же. Со временем он оттаял и даже начал предлагать мне выпить.

– До обязательной сцены с ремнем и салфетками или после?

– После, конечно. Мы сидели в шезлонгах на балконе, курили и болтали о том о сем. В один их таких вечеров он поинтересовался, не слишком ли сурово он обходится со мной. Я посоветовал ему не заморачиваться на этот счет. Он ухмыльнулся: «А ты довольно хладнокровная бестия». Бестия… Мне это понравилось.

Грэм вновь сделал паузу, на этот раз чтобы перевести дыхание, и Рита почувствовала, что тонкая трикотажная маечка, которую она надевала под жакет, прилипла к телу. Так реагировать на банальную в общем-то историю… Но она реагировала не на историю, вот в чем беда, она реагировала на рассказчика.

– Чем закончилось ваше своеобразное сотрудничество?

– Я прилично заработал, он развлекся. Оттянулся на все сто. Может быть, наше, как вы выразились, сотрудничество продолжалось бы и дальше, но в один прекрасный день он, как та старуха из «Сказки о рыбаке и рыбке», пожелал заполучить меня в безраздельную собственность, и пришлось по-быстрому делать ноги.

– Что значит «заполучить в безраздельную собственность»?

– Как пуделя. Как престижную иномарку. Как диван-кровать. Дистанция между нами постепенно сократилась. Не настолько, конечно, чтобы нас можно было назвать приятелями или любовниками, но и чужими друг другу мы уже не были. Я видел его насквозь, знал наперечет все его мерзкие привычки и постыдные желания. Он чувствовал, когда можно зайти чуть дальше, чем предусмотрено сценарием, а когда лучше не рисковать. Мы отлично понимали друг друга, несмотря на щекотливость ситуации.

Как-то раз, прежде чем отвесить мне обычные несколько ударов, он защелкнул на моих запястьях наручники. В другой раз вместо ремня воспользовался хлыстом. Я не сказал ни слова. Взял деньги (вознаграждение было щедрым) и ушел. Видимо, его это вдохновило, потому что дня через три, когда я снова явился по вызову, он прямо с этого и начал. Уложил меня на кровать (для этой цели мы переместились в спальню), защелкнул наручники, пропустив цепочку между загогулин кованой железной спинки в стиле модерн. Потом театральным жестом разорвал на мне рубашку, обнажив спину. Поскольку при мне была еще легкая спортивная куртка, я не очень расстроился. На деньги, что он мне платил, можно было купить целый чемодан таких рубашек. Мы обменялись ритуальными фразами, которые должны были помочь нам обоим войти в роль, и вдруг, вместо того чтобы приступить к обычной процедуре, он погладил меня по голове (я почувствовал, как дрожат его пальцы) и предложил переехать к нему. Честно, без дураков. Он готов кормить меня, поить и одевать, оплачивать мой досуг и дальнейшее образование, возить меня по заграницам, словом, заботиться как родная мать. Ну? И что я об этом думаю? Я сказал, что он больной сукин сын.

Он кивнул и попятился. В глубине души он, конечно, был готов к такому ответу. «Ты продажный щенок, возомнивший себя порнозвездой, – заговорил он очень тихо, и от звука его голоса у меня мороз пошел по коже. – Думаешь, нашел дурака, которого можно выдоить досуха, а потом отбросить, как жестянку из-под колы? Смазливая дрянь. А ведь у тебя наверняка есть отец и мать. Любящие родители, которые знать не знают, каким образом их драгоценное чадо зарабатывает на сигареты. Ладно… Я, конечно, тебе не отец, и вообще, дерьмо дерьмом, но кое-что я могу для тебя сделать. Думаю, это пойдет тебе на пользу».

Что было дальше, нетрудно догадаться. Мой господин, в соответствии с библейскими рекомендациями, не давал отдыха руке своей до тех пор, пока не почувствовал себя полностью удовлетворенным. Не помню, как я оделся и вышел на улицу. Уже стемнело. Моросил мелкий дождь. Я был весь в поту, меня била неукротимая дрожь, и прежде чем ловить такси и вообще проявлять какую-то двигательную активность, пришлось присесть на крашеную деревянную скамейку около подъезда. Думал ли я о чем-нибудь? Точно сказать не могу. Преобладающим чувством был стыд. Странно, не правда ли? Я не стыдился того, что этот хрен собачий по два-три раза в неделю заливал мне лицо спермой, но то, что он оказался свидетелем и причиной моего позора, доводило меня буквально до помешательства. Нет, я никогда не отличался стойкостью, а временами и вовсе вел себя как девчонка (так ведь говорят о мальчиках, впадающих в ступор при виде шприца или инструмента стоматолога?), однако в данном случае проявить выдержку казалось мне делом чести. Не спрашивайте почему. Вариантов ответа может быть слишком много. Слишком много, чтобы считать какой-то из них правдивым.

Рита шевельнулась в кресле. Грэм тут же поднял голову и уставился на нее больными, горящими глазами. Сердце у нее сжалось. Протянуть руку, коснуться этой бледной, впалой щеки… Что за мысли? Что за мысли? Но от них невозможно избавиться. Одновременно она чувствовала нарастающий гнев. Вот гаденыш! Какого черта тебе не хватало? Сын обеспеченных родителей, студент одного из самых престижных европейских вузов… Но на самом деле она знала, чего. Настоящих, не придуманных ощущений. Испытаний, которые не всякий сможет выдержать. Препятствий, которые не всякий сможет преодолеть. Непредсказуемого развития событий. Риска, интриги.

– Я не смотрел на часы, но успел выкурить три сигареты подряд, прежде чем дверь подъезда со стуком распахнулась и на улицу выскочил мой благодетель. Да-да, собственной персоной. Шатаясь как пьяный (а может, и правда принял на грудь), он подошел и рухнул со мной рядом на скамейку. Я услышал его голос, низкий и срывающийся.

«Не уходи. Хотя бы сегодня переночуй у меня».

Я ничего не ответил.

Повернув голову, он уставился на меня в упор, и я порадовался, что на улице уже темно и можно не заботиться о выражении своего лица.

«Ну куда ты пойдешь? Домой, к мамочке? Брось, ты еще не сошел с ума. К девчонке? А зачем? Ты думаешь, эта шмара сможет тебе помочь? Оставайся, парень… Черт тебя подери, да можешь ты хоть раз в жизни сделать то, о чем тебя просят?»

«А разве я никогда этого не делал?»

«Делал, да. Ты прав. – Он тяжело дышал. – Ты лучше всех. Я не могу отпустить тебя. Я не могу без тебя жить».

«Кончай этот цирк».

«Я знаю, если сейчас ты уйдешь, то уже не вернешься. Мне придется разыскивать тебя, платить всяким недоноскам…»