Текст книги "Прошлое никогда не проходит"

10. Не плюй в колодец, вылетит – не поймаешь!

На притчу и вилы стреляют.

Русская народная пословица

На следующий день геологи быстро сложили оставшиеся вещи и благополучно добрались до нового места. Разбив лагерь, они доели остатки вчерашнего пиршественного ужина, и даже успели сделать рекогносцировочный маршрут. Оказалось, что до строматолитового рифа здесь идти даже немножко ближе. Несколько дней они проработали на нём в тундре, притаскивая из маршрута в лагерь тучи озверевших от голода комаров. В эти дни Женя с Денисом невольно старалась держаться на расстоянии, но были очень внимательны и нежны друг к другу, довольствуясь всё нарастающим взаимным чувством, ещё ни к чему не обязывающим, но дарящим радость общения и неосознанное желание. Да и проявить хоть немного ласки не так-то просто, когда они не только не оставались наедине, но и были надёжно защищены от «восторгов любви» тучей безжалостных и вовсе несентиментальных насекомых. Пожалуй, это самое лучшее время при нарастающей взаимной симпатии, когда ловишь взгляды друг друга, и безотчетно трепещешь от каждого прикосновения, как влюблённый подросток. Вечерами геологи обсуждали свои находки и строили планы на будущее, забывая про усталость и укусы. Если бы вы заглянули ночью в их палатки, увидели бы, как они раздражённо чешутся и болтают во сне, переполненные разнообразными впечатлениями дня и напряжённым физическим трудом.

Работа здесь завершилась, и отряд отправился далее. Белёсое солнце теперь показывалось только по ночам, дни становились всё сумрачнее, мелкий нудный дождь, казалось, не кончится никогда. Чем ниже по реке они спускались, тем сильнее дул встречный ветер. Николай мрачнел, что с ним часто бывало под конец поля, его раздражали и погода, и всё сильнее разгоравшаяся взаимная симпатия Жени и Дениса, и болтовня Фёдора, добродушно подшучивавшего над ними: «Из вас получилась бы прекрасная пара!». Они смущались, что доставляла ему несказанное удовольствие, и злило Николая. Неожиданно, вместо заболоченных низких берегов с бесконечной скучной перспективой вдаль, лодки плавно вошли в зажимы между высокими скалами, подступающими к самой реке. В их основании приютились уютные песчаные пляжи со спокойной, словно зеркальной гладью кристально-прозрачной воды. Обе лодки в полной тишине плавно скользили мимо живописных уступов, окрашенных в багрянорозовые тона и покрытых кое-где редкими кустиками с разноцветными листочками и крупными отдельными цветками, примостившимися прямо на камнях. Милый пейзаж приковывал взгляды притихших путешественников, умиротворяя и завораживая их.

– Смотри, Коля, а вот это, кажется, знаменитое вендско-кембрийское обнажение, описанное Комиссаржевским, да и местечко для лагеря классное. Может, пришвартуемся? Ведь ты последнее время как раз вендом занимаешься.

– Нет, это не то. Плывём дальше.

– Ты уверен!? А я вот нет. Знаешь, давай остановимся здесь на денёк, лагерь разобьём как раз напротив обнажения, вон в той очаровательной бухточке. Впрочем, можно и прямо под разрезом, там, пожалуй, не хуже. А завтра слазаем на скалку, и разрешим наш спор.

Вместо ответа Николай стал интенсивно грести, чтобы скорее проплыть мимо.

– Коля, ты что, не слышишь меня?

Он, глядя в сторону холодными глазами, зло выкрикнул:

– Оставь меня в покое! Я без тебя знаю, что мне нужно, а что – нет! Нечего строить из себя всемогущего начальника!

Женя с Денисом удивленно переглянулись:

– И как тебе это нравится!? Ну, и фиг с ним! А вообще-то, жаль отсюда уезжать, интересное обнажение, да и местечко для стоянки чудное. Вот, видишь точку на топооснове? Это Комиссаржевский её нам отметил.

– Ну, что ж ты не настояла?

– Как ты себе это представляешь? В воду за ним броситься? Смотри, куда они уже уплыли! А ведь этот разрез нужен именно ему, а мне – так, для эрудиции. Интересно, как он нашему завлабу объяснит, что не соизволил взглянуть на него? Профессиональной непригодностью или тем, что с «Женькой-заразой» не захотел согласиться? Ведь его именно туда направляли. Жаль, конечно, но не хочет, как хочет. А знаешь, давай причалим хотя бы ненадолго, может, больше здесь никогда и не окажемся… Обидно находиться рядом, и проплыть мимо.

Они более часа провели на обнажении, поднявшись почти доверху, Женя отбила несколько образцов со знаменитой стратиграфической границы, и геологи отправились дальше. Как только скалы остались позади, Николай стал ещё мрачнее: оглядываясь, он понял, что ребята притормозили там.

– Зачем ты так грубо говорил с Женей? Она тебе ничего обидного не сказала, что ты психуешь!? Некрасиво… Эх ты, а я думал, вы друзья, – укоризненно буркнул Фёдор, глядя в сторону.

– Не твоё дело! Ты здесь вообще никто, лучше следи за рекой и помалкивай! А то – догадываешься, куда я могу послать тебя с твоими поучениями?

– Ой, испугал ежа голой жопой! Думаешь, я не могу!?

И тут последовала такая тирада, что Николай чуть не выронил весло из рук.

– Вот это да! – сказал он то ли с удивлением, то ли с восторгом, а Фёдор победоносно взглянул на него, и отвернулся.

Вдруг речка побежала очень быстро, разделяясь на многочисленные рукава. Они с трудом успевали направлять её то в один, то в другой поток: стоит промахнуться, и придётся волочить лодку по камням из одного вдруг затухшего ответвления в другое. Женя с Денисом и Бренди догнали их, попав в быстрое глубокое русло, и, как с горочки на саночках, понеслись вниз, опередив намного ребят, которым повезло гораздо меньше. Фёдор с Николаем сели на мель, им пришлось вылезти из лодки и протащить её некоторое время на верёвке по воде. Оглядевшись, они увидели, что находятся рядом с длинным островом, сложенным крупной плохо окатанной карбонатной галькой. Не успели ребята перетащить нагруженную лодку в бурный водный поток, как она выскользнула из-под рук, и, весело подпрыгивая, заскользила вниз по реке. Моряк изловчился и прыгнул поперёк её, спасая их небогатый, но жизненно необходимый скарб: здесь заменить его будет нечем; Николай остался на острове. В первую минуту он обрадовался, что Фёдору это удалось, но затем его охватил панический страх. По характеру он был очень осторожный и мнительный, одному Богу известно, каким образом человек такого склада выбрал геологию. В тоже время, несмотря на эгоизм, Николай хорошо понимал, что если будет плохо относиться к тем, кто рядом, и самому может не поздоровиться. Он старался быть порядочным человеком не из любви к ближнему, но из опасения, как бы и его потом не подвели бы, в полевых условиях это может стоить жизни. Николай вспомнил, как нагрубил и моряку, и Жене, и его охватил панический ужас. Что, если они его бросят? Ну, не совсем, конечно, а на денёк – для острастки, только и этого достаточно, чтобы сойти с ума от голода, холода и страха. И он побежал за лодкой вдоль острова с криками:

– Федя, Феденька, греби скорее сюда, слышишь, греби!

Фёдор с трудом вполз на нос лодки и оседлал её, спустив ноги с двух сторон в воду. Конечно, лучше было бы устроиться на корме, тогда ей легче управлять, но уж как вышло, не до жиру. Словно вертолёт лопастями, Фёдор вращал байдарочным веслом, энергично загребая воду. Ледяной штормовой ветер дул в лицо, руки от холодных металлических весел сводило, пальцы онемели, лодка не слушалась, а моряк всё налегал и налегал на вёсла, сбивая в кровь ладони. Вода с них широкими потоками лилась в рукава штормовки, которые стали тяжелыми и жесткими, раздражая покусанную кожу. В результате того, что нос лодки не был приподнят, ледяная вода заливала Фёдора по пояс. Иногда моряку казалось, что он превращается в омертвевшего робота, при этом ветер не давал продвинуться ни на шаг, а он всё грёб и грёб, молитвенно твердя:

– Господи, помоги мне, грешному!!

Надо бы перелезть на корму, чтобы лодка стала управляемой, да куда там – её быстро отнесло бы далеко от островка с Колей. Если он сейчас не справится, придётся причалить к берегу, выгрузить её, протащить против течения, заехать за этим новым Робинзоном, вернуться за вещами и опять всё загрузить. Это очень долго, а он весь мокрый, и так зуб на зуб не попадает, да и подходящего берега для швартовки рядом не найдёшь – кругом болото. Гружёную лодку одному не дотащить волоком против течения, ещё вновь упустишь её, а здесь это смерть. Его мысли при неустанном налегании на вёсла сопровождались истошными неумолкающими воплями Николая:

– Феденька, миленький, сюда, ко мне, скорее, раз-два, раз-два, левой-правой, ещё капельку, ещё чуть-чуть, родненький!

Фёдор пытался плыть к Николаю поперек реки, но лодку сносило как раз в то самое русло, по которому так быстро ускользнули Женя с Денисом. Нечеловеческие усилия моряка ни к чему не приводили, а он всё отчаяннее твердил «Отче наш», вспомнив неожиданно для себя слышанную в детстве молитву. Руки переставали слушаться, а лодка не только не сдвинулась ни на йоту, но и капризно развернулась по диагонали и накренилась на бок так, что Федя едва успел перенести вес тела на её приподнятую часть, чтобы не перевернуться. При этом он резко стукнулся виском о весло, и перед глазами тут же поплыли круги, из носа обильна пошла кровь, но он не заметил её даже на потрескавшихся на ветру губах – голова сильно кружилась и наплывала какая-то дурь. В глазах потемнело, его тело безвольно обвисло, голова свесилась вниз, а весло так и застыло поперёк лодки, на коленях у моряка. Николай сжался от ужаса, крик застыл у него в горле, и он, как завороженный, следил за байдарочным веслом, ожидая, как то соскользнёт в воду. Он, конечно, может перейти реку, но что делать дальше в мокрой одежде под ледяным ветром? Женя с Денисом уплыли далеко вперёд, их не догнать. Если лодку вместе с Фёдором унесёт, куда и сколько придётся идти по болотистым берегам? Он с грустью взглянул на узкий голый остров длиной не более 20 м, где и присесть-то не на что. Федя, Феденька, а ты как же!?

Фёдор почувствовал лёгкое прикосновение, открыл глаза и увидел женщину в длинном белом платье, она скользила по воде, протягивая к нему прозрачные руки и указывая, куда лучше направить лодку. Ему показалось, что она окутала его то ли туманом, то ли прозрачной шалью, и холод, боль и усталость как-то сразу отступили. «Фрези Грант!» – мелькнуло в голове. Он поднял со своих коленей байдарочное весло, и ему тут же удалось удержать лодку и направить к береговой линии острова тем самым путём, который Она ему указывала.

– Родной ты мой, Феденька, греби сильнее! Молодец, всё получается! Давай, давай, левой-правой, плыви сюда! Скорее! – услышал он заискивающе-панические крики Николая.

Загребая к берегу, Фёдор, наконец-то, почувствовал скрежет лодки по дну, здесь его уже ждал Николай, который сразу подхватил верёвку, привязанную к уключине на её носу, и притянул лодку к себе. Фёдор вручил ему байдарочные вёсла, а сам пересел на корму, и вытащил из-под верёвок, перехватывающих снаряжение на лодке, короткое рулевое веслом.

– Приплыл, слава Богу! А уж я и не надеялся… Ты как?

– Говно плавает, а я моряк! Что же ты разорался, думаешь, я бы тебя бросил!? Если бы лодку снесло, я бы её разгрузил и пришёл бы за тобой. Впрочем, совсем забыл, ведь я здесь вообще никто. И нечего без команды дёргаться!

И он демонстративно стал разворачивать лодку в сторону от острова. Николай побелел, как мел, и быстро плюхнулся в неё, не выпуская из рук байдарочное весло, которое он поднял кверху и чуть не стукнул им по голове моряка…

– Ты что творишь!? Чуть не зашиб меня!

– Ну, не попал же! Я не нарочно.

«С тебя станется» – мелькнуло в голове Фёдора. И они молча поплыли дальше. Николай вспомнил инцидент с Женей и то, как проигнорировал разрез – теперь он уже не сомневался, что ошибся, и на душе стало совсем противно. Ни он, ни Фёдор не обмолвились ни о его кратком отключение, ни о Фрези Грант. «Да и видел ли он её? Навряд ли…» – промелькнуло в голове моряка. Через некоторое время Николай не выдержал, и, немного заискивающе, медленно произнёс:

– Ты, это… Фёдор, не серчай. Дурак я, дурак и солдафон, что с меня взять?

– А ты, солдатик, не плюй в колодец, вылетит – не поймаешь, как Женя говорит.

– Фёдор, не говори ребятам про… ну, ты сам знаешь.

Николай обернулся и умоляюще взглянул ему в глаза. Тот ничего не ответил, и стал ещё более сосредоточенно грести. «Как Женька, когда обижается», – мелькнуло у него в голове.

11. Фрези Грант протягивает руку сильным

Женя с Денисом, не встретив более по дороге препятствий, довольно быстро добрались до Афанасьевских прудов, разбили там лагерь, насколько смогли без снаряжения ребят. Они поставили палатки для спанья, надули 2 матраса и бросили свои спальники, набрали дров, развели костёр, приготовили макароны с тушёнкой, вскипятили чай, да только ребята всё не появлялись. Они стали нервничать, беспокойно вглядываясь вдаль, и тут Женя отчётливо увидела вдалеке женщину в длинном белом платье, парящую над вечерней розоватой водой Фомича. Женя на минуту замерла, закрыла глаза и вновь открыла – никого. Она молча отошла от реки и бессильно опустилась на бревно рядом с костром.

– Что с тобой, Женечка? Тебе плохо?

– С ними что-то случилось. Знаешь, я сейчас видела…

– Что?

– Да нет, так… Если через час ребята не появятся, пойдём их искать.

Минут через 40 вдалеке замаячила лодка, они переглянулись, облегчённо вздохнули и перекрестились. Вот странно, большинство из нас не были воспитаны в религии, в церковь ходили, как в театр, скорее из любопытства, чем из праведности. Но как только мы остаемся наедине с неведомой угрозой, обращаемся к Богу, и свято верим, что Он нам, неблагодарным безбожникам, поможет. А ведь и впрямь помогает… Женя и Денис вытащили лодку ребят на берег и разгрузили её. Пока мокрый до нитки Фёдор переодевался, они быстро поставили большую кухонную палатку с печкой, Денис растопил её заранее приготовленными дровами, а Женя, заметив их изнуренные опустошённые лица, протянула по кружки с горячительным напитком:

– Согрейтесь, братцы, у печки, мы с Денисом пока надуем ваши матрасы. Что случилось, куда вы подевались, мальчики?

– Вот спасибо, ты настоящий друг! Не дашь спокойно умереть, – хмуро улыбнулся моряк.

Через 15 минут всё было готово, и они притащили с костра котелок с ужином, переставив его на печку. Женя пододвинула им ещё по 100 грамм, заметив бледность Феди и угрюмость Николая, уставившегося в пол. Кок посмотрел на него, стукнул по-дружески по плечу, затем они, не чокаясь, опрокинули свои кружку, и дружно фыркнули, не закусывая. Денис поставил перед ними миски с едой:

– Да вы ешьте, мужики. Так что, всё-таки, случилось?

– Главное – вы здесь, живые и здоровые, остальное фигня, – сказала Женя, понявшая, что произошло что-то такое, о чём ребята не хотят рассказывать, – Хоть закусите, мальчики!

Но они так и не преступили к еде. Моряк достал трубку из красного дерева и молча уставился на неё. Остальные с выжиданием смотрели на них, пока он скупо не прокомментировал:

– Не свезло, то на мель сели, то не в то русло завернули. Вот вы молодцы, угадали, пронеслись, как на крыльях.

Николай вздохнул было с облегчением, а потом стал ещё мрачнее, вспомнив проигнорированное им обнажение, ради которого, собственно, и приехал сюда. «Довыпендривался, идиот! Впрочем, это всё из-за Женьки, не хотелось идти у неё на поводу…» – подумал он, а вслух чуть заискивающе произнёс:

– Видели, какие здесь берега? Сплошные болота!

– А мы здесь переволновались за вас, уж собрались идти на выручку… Степаныч, покажи ка, пожалуйста, твою трубку.

Рассматривая на её конце силуэт летящей женщины в длинном развивающемся платье, Женя тихо сказала, глядя в упор на отрешённого Фёдора:

– Ты Её сегодня видел, да?

Матрос поднял на Женю глаза и удивлённо махнул головой в знак согласия. Больше они не произнесли ни слова, задумавшись. Только спустя некоторое время, Женя сказала ему на ухо:

– А мне всегда Николай Угодник помогает.

– Это да, он и меня выручает, а вот она, Фрези Грант…

– Впервые? Значит, заслужил! Такое, может, вообще раз в жизни бывает… Знаешь, я, когда вас сегодня ждала, её тоже видела…

Денис был занят подтапливанием чугунной печки, а Николай подпёр голову рукой и мрачно уставился в пол. Женя взглянула на его удрученную позу и сразу поняла, что он что-то не то сделал или просто психанул, а теперь страдает от ущемлённого самолюбия. И Федьку наверняка ни за что обругал. Она не стала добивать его ехидными комментариями – в конце концов, сам себя наказал. Николай достал карту, всё ещё надеясь, что это всё-таки не Афанасьевские, а какие-то другие пруды. Женя наклонилась к нему и тихо сказала:

– Пойдем, глянем. Мы быстро, мужики.

Коля благодарно посмотрел на неё и, не выпуская из рук карты, вышел вслед за ней из палатки, они поднялись на гору.

– Жень, я ошибся, мне придётся сделать выкидушку минимум на пару дней: смотри, как далеко нас пронесло от разреза. Пойдешь со мной? Я сам потащу вверх по реке и палатку, и наши спальники, и всё остальное, ты не думай!

– Это не реально, глубина здесь изменчивая, течение достаточно сильное, берега – сплошные болота, далеко не везде пройдёшь. Тундра, однако.

– Не могу я вернуться домой без этого материала! Что скажу завлабу? Проплыл мимо разреза, да?

– Смотри-ка, вот эта гряда идёт прямо к нему. Видишь? Завтра осмотрим окрестности вокруг лагеря, а послезавтра рванём туда, думаю, за день справимся.

Николай просиял, и в то же время на душе стало совсем противно. Как он мог позволить Пасикису даже косвенно втянуть себя в игру против Женьки? После смерти его руководителя, практически написавшего за него диссертацию, их группа развалилась, Николай лишился каких-либо перспектив: он не умел работать самостоятельно, в отличие от Жени, которой никто никогда не помогал. Как-то она заметила, что ему здорово повезло с руководителем, но тот с грустью возразил: это ей повезло, ведь она ни в ком не нуждается. Видно, и во всем хорошем есть своё плохое, вот он и злится, беспричинно раздражаясь на Женю и в глубине души желая отодвинуть её от ведущих позиций. Ни для кого не секрет, что даже самой умной, талантливой да ещё к тому же привлекательной девушке на работе гораздо труднее, чем парням, она вызывает недовольство и у мужчин, и у женщин, только по разным причинам. А ей – всё нипочём!

– Спасибо тебе, Женька! – произнёс он через силу.

– Да ладно, всякое бывает. Видно, здорово мы тебе опостылели…

Женя знала, что в поле первое время с Николаем бывает относительно нормально, а через месяц-полтора он начинает психовать.

– Я сам себе опостылел, вы здесь не причём, а уж тем более, ты. Чуткие вы люди, не то, что я, солдафон, но я исправлюсь, ей Богу! – и это уже было сказано искренно.

Женя слегка хлопнула его по плечу, точно так же, как Фёдор:

– Не вешай носа, солдатик, всё устроится, и всё забудется, с нами останется только самое лучшее, поверь, Коленька.

И они, схватившись за руки, сбежали с горки, под ревнивым взглядом Дениса, и, разгоряченные и одновременно умиротворенные, подсели к печке и с аппетитом приступили к трапезе.

12. Бандитизм среди белого дня

На следующий день все, кроме Фёдора, ушли в маршрут. Подходя к лагерю, Женя достала из рюкзака фальшфейер: срок их годности давно прошёл, а новые институт не закупал, вот она и истребляла их потихоньку. Возвращаясь из маршрута, Женя бросала его в воду, радуя морскую душу Фёдора. Оба любовались этой странной картиной: белый огонь прыгал по течению, то погружаясь на глубину, то энергично взлетая, и казался сначала красным, а потом зелёным. Конечно, такие серьёзные люди, как Денис и Николай, ворчали на них за это детское развлечение, но они не обращали внимания, радуясь зрелищу и возбуждённо покрикивая друг другу: «Смотри, ой, смотри!». Но на этот раз она не успела им воспользоваться, услышав темпераментную ругань, сопровождаемую такими выразительными тирадами, что не только у Жени, но и у всех остальных округлились глаза и открылись рты от удивления. Шерсть на спине Бренди поднялась дыбом, и Жене пришлось одной рукой крепко ухватить его за загривок, а другой поглаживать по спине, сунув фальшфейер под мышку. Они переглянулись и сначала молча прибавили шаг, а потом припустились почти бегом. Едва вступив на небольшую уютную поляну, где раскинулся их лагерь, ребята растерянно остановились и оцепенели от ужаса: они увидели сидящего на дереве Фёдора с белым, как смерть, лицом. Моряк изощрённой бранью пытался отогнать огромного бурого медведя, бесцеремонно разбиравшегося в их консервах. В ответ на это медведь периодически злобно огрызался, то поворачивая гневную морду к моряку и напирая всем телом на низкое тонкое дерево, на котором с трудом примостился Фёдор, то продолжая попытку открыть банку сгущёнки, злясь и при этом всё более расплющивая её своей лапищей. Бренди, спокойный лохматый мешок, почти никогда не лаявший, неожиданно бросился на медведя. Женя ахнула и невольно пустилась вслед за ним, Николай едва успел удержать девушку, вцепившись в неё мёртвой хваткой; заметив, что брючина на штанах Фёдора имеет бордовый от крови цвет, он отпустил Женю, схватил топор и ринулся на помощь Бренди. Медведь с удивлением и любопытством несколько секунд рассматривал собаку – видимо, он не видел ранее такого зверя, а потом стал неторопливо отмахиваться от прыгающего вокруг него навязчивого пса, пытающегося укусить его за лапы. Не успев отделаться от собаки, он переключил своё внимание на Николая: медведь встал на задние лапы, поднялся в полный рост и двинулся на застывшего под его взглядом парня.

Кажется, мы все с детства знаем этих симпатичных, вроде бы, добрейших зверей, которые и в хоккей играют, и на велосипеде разъезжают, и танцуют на арене без клетки. А у какого советского ребенка в детстве не было обожаемого плюшевого мишутки, которого он нежно обнимал по ночам? Но когда видишь перед собой дикого зверя и его тяжёлый взгляд исподлобья, даже опытного охотника охватывает первобытный неуправляемый страх, так что состояние Николая вполне понятно. Наконец, он очнулся и, немного поколебавшись, вновь двинулся навстречу медведю, остальные одновременно, в один голос, закричали: «Стой!», но было уже поздно. Правда, мишка отвлёкся на минуту из-за их истошного вопля и рыкнул сначала на Фёдора, долбанув как следует дерево, на котором тот и так с трудом удерживался, затем на остальных, и только потом, с чувством выполненного долга, вновь развернулся к Николаю, который, после предостерегающего крика товарищей, осознал, что не испугает медведя видом топора, да и сражение будет явно не в его пользу, а с подраненным зверем им точно не справиться.

Всю опасность положения прочувствовали и остальные. Совещаться было некогда, время шло буквально на секунды, каждый из них, как всегда сильные люди в экстремальной ситуации, принял своё, единственно возможное для него в данном случае решение. Как только косолапый неторопливо, вразвалочку двинулся к Николаю, который резко, с силой, подбросил топор таким образом, чтобы тот со звоном упал на каменную глыбу, ранить зверя он не решился, зная, как это опасно. Одновременно Фёдор, который не мог более изображать из себя птичку на ветке – нога кровоточила, ствол прогнулся чуть ли не до земли, да и друга нужно было выручать – с диким воинствующим криком вождя краснокожих бросился вниз. Женя выдернула шнурок фальшфейера, направила его вверх, чуть выше головы мишки, и двинулась к нему навстречу – в этот раз «игрушка» действительно пригодилась. Правда, огонь-то был фальшивый, и медведь мог бы их обман легко «разоблачить», не почувствовав тепла и боли, но выбирать не приходилось. А Денис в это время заметил слабо тлеющий костёр, схватил головёшку из него, ярко вспыхнувшую от резкого движения, и тоже шагнул навстречу к медведю.

Как говорится, долго сказка сказывается, да быстро дело делается. Все эти события произошли буквально за секунду. Медведь растерялся от такого напора со всех сторон и не понял, откуда же исходит главная опасность, да и пламени побаивался. Не долго раздумывая, он на всякий случай вмазал как следует Николаю, ударив его лапой с размаху так, что тот отлетел в противоположную сторону, а затем опустился на четвереньки и, не оглядываясь более на огненных смутьянов, побежал, ворчливо бурча, в тундру.

Женя подошла к Фёдору и повела его к реке, а Денис бросился к Николаю, помогая ему подняться, обоим требовалась срочная медицинская помощь. Ребята с грустью осмотрели поле битвы: всё вокруг было перевёрнуто вверх дном, их ужин распростёрся на земле рядом с опрокинутым котелком, банки со сгущёнкой и тушёнкой частично подавлены, кухонная палатка безвольно обвисла, раздавленная труба от печки валялась в стороне. Хорошо ещё, что в этот раз Фёдор готовил на костре, а не на печке, а то бы сгорел в миг вместе с палаткой.

Открытых ран у Николая не оказалось, но ушиб был серьёзным, и боль строго фиксировала каждое его движение. С Фёдором дело обстояло ещё хуже: у него на ноге зияла глубокая кровоточащая рана, не считая царапин и ушибов на локтях и коленях. Самым трудным оказалось снять с моряка штаны: разрезать их он категорически отказался – как дальше жить без них? Ведь штормовые брюки спасают от комаров и от ветра, от холода и от жары. Однако рана стала уже прилипать к ним, нога распухла, и даже пострадавшему Николаю, превозмогая боль, пришлось им помогать. После мучительного избавления от ценных штанов, Женя первым делом промыла его раны марганцовкой, которая раньше была в каждой аптечке, обработала их края зелёнкой, а потом началось самое сложное. С помощью мелких кусочков пластыря, которые нарезал Денис, пришлось «зашивать» рваную рану на ноге с двух сторон, стягивая её концы, и только после этого нога была перебинтована. Фёдор очень переживал, что геологи пришли из маршрута голодные, а он не смог уберечь их ужин, но ребята давно и думать-то про него забыли. Они успокоили раненного товарища, уложили его поверх одеяла и, несмотря на страшное возмущение, оттащили в кухонную палатку, где соорудили Феде что-то вроде горки для ноги, чтобы приподнять её и замедлить кровотечение. У Николая боль всё усиливалась, он практически не мог помогать ребятам. Вероятно, медведь сломал ему как минимум два ребра, что достаточно болезненно и очень неприятно в полевых условиях, пришлось наложить Коле «мягкий гипс», то есть, сделать тугую марлевую повязку, немного облегчившую ему жизнь. Хорошо, что не шею сломал, и скальп на месте, так что, можно считать, повезло.

Денис с небольшой помощью стонущего Николая поправил дырявую кухонную палатку, слегка разогнул скрючившуюся трубу и развёл печь – иначе бы их съели комары. Никакая иная палатка и не сгодилась бы для этого, кроме солдатской, ещё советского образца. Женя приволокла дрова и воду, и работа закипела. Пока Денис готовил ужин и разбирался в лагере, она простирнула штаны Фёдора, достала шприц и осторожно сделала ему укол от бешенства, затем навела порядок в палатке и поудобнее обустроила ложе раненого. Наконец, когда всё было готово, и они с удовольствием поедали Денискину стряпню, Женя достала из своего стратегического запаса бутылку кагора.

– Ничего себе! Вот это да! Прямо волшебство какое-то! Сегодня ты моя Фрези Грант, спасибо, начальник, золотые у тебя ручки, так всё осторожно и ласково делаешь, ни с каким доктором не сравнить!

– У медиков-то поток больных, а ты у меня единственный, да ещё такой сотрудник, что дай Бог каждому, – бледный измученный болью Фёдор расплылся в довольной улыбке. – А за бутылку кагора будешь моего папу в Москве благодарить, это он мне её сунул, а я всячески отнекивалась. Сказал, что настанет момент, когда она нам очень пригодится: как в воду глядел.

– Ну, хватит вам рассыпаться в комплиментах, лучше расскажите, что это у вас за общая знакомая, которую вы всё время поминаете?

– Фрези Грант? Ты что, Грина не читал?

– Нет, почему же, кажется, кое-что читал. Ну, нельзя же все на свете книжки помнить! Я, например, про оружия, знаете, сколько книг проглотил? Вам и не снилось! Это тебе, Фёдор, в море делать нечего, вот ты и поглощаешь всё подряд.

– Дурак ты, Николай, не в обиду будет сказано. Не суди о том, чего не знаешь. Посадить бы тебя в машинное отделение на полгода, где под 40 градусов жара, по-другому запел бы. Правильно Женя говорит, не те книжки ты в детстве читал. Фрези Грант – это бегущая по волнам, что спасает моряков в трудную минуту.

– Коля, кончай придуриваться, никогда не поверю, что «Бегущую…» не читал! Какое-то дурацкое пижонство, Холмса из себя изображаешь? Только не все, кто ничего не читает, кроме специальной литературы, гении в своём деле. Всё чаще наоборот.

Николай насупился и ничего не ответил Жене: он действительно не читал Грина и был воспитан прагматиком, считая это своим преимущество перед ребятами, а они почему-то его жалеют… Может, и впрямь оказалось, что что-то самое главное он упустил? Видно, литература недаром существует, и не случайно иногда воспринимается властями чуть ли ни как теракт, если она заставляет думать неординарно, в разрез с навязываемыми сверху догмами. Не поэтому ли ему так тяжко в науке – не развито воображение, видно, рациональный ум в естественных науках не работает. Он тяжело вздохнул, обиженно глядя в сторону, Женя заметила это и переменила тему:

– Коленька, как только тебе в голову пришло – броситься на медведя!? Ну, ты даёшь, прямо Илья Муромец! А говоришь, сказок не читаешь и не веришь в них…

Все согласились с Женей, наперебой восхищаясь им.

– Да ладно вам, мужики, не травите, как Федя говорит… Если честно, это я от страха: смотрю, у Федьки кровь из ноги хлещет, ты, Женя, рвёшься своего пса спасать, вот и психанул.

– Не скромничай, Колян, ты и впрямь настоящий мужик, – скупо добавил Федя, пожав ему руку.

И впервые Николай пожалел, что не умеет быть таким искренним, как ребята. Может, в чём-то он ошибается? Чем больше старается для себя, тем больше теряет, вот и семья не получилась, выбирал не жену, а её родителей. А теперь дома, как в аду, и боится ей не угодить. С другой стороны, иные шагают по трупам, и живут припеваючи. Женька считает, что ещё вопрос, кто в конечном итоге счастливее – пройдоха с регалиями или настоящий учёный, увлечённый своим делом. А скольких из этих фанатов затравили коллеги, лишив их и этой, не для всех понятной радости? Каждый человек строит себе какой-то жизненный кодекс, и всегда он в чём-то слаб. Может быть, нужно жить как птичка, сегодняшним днём? Вон, хоть Денис, млеет от своей бесперспективной любви к Женьке, и вполне доволен жизнью. Николай сам себя мысленно оборвал, устыдившись собственной желчности. А может быть, дружба и есть самая ценная вещь в мире, и они правы!? Только почему-то в Москве, в погоне за мнимыми достижениями, в это слабо верится. Ну, здесь, в поле, эти чудаки-мечтатели на месте, а там всё иначе: деньги и успех – вот что ныне ценится, только не дай Бог с подобными успешными делягами хлеб с солью здесь делить… Страшно об этом и подумать! Хорошие они люди, да только время их в нашем мире закончилось. Не хочется об этом думать… Он наклонился к Жене и немножко виновато сказал: