Текст книги "Прошлое никогда не проходит"
Автор книги: Татьяна Зверева-Литвинова
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
7. Окаменевший город
На следующий день ребята отправились в маршрут вверх по узкому притоку Фомича, и Бренди, как всегда, увязался за ними. Пробираясь вглубь тундры, геологи надеялись найти там строматолиты, но, увы, в обрывистых берегах извилистой речки и намека на них не было. Река уводила их вверх по течению, в комариное царство, где насекомые густым облаком облепляли геологов, и уже не имело никакого смысла отмахиваться от них или мазаться защитными средствами: во время движения даже самые сильные из них не помогают. Более того, кожа потеет, и маленькие ранки, укусы, обветренные и раздраженные участки на лице больно дерёт от этих агрессивных препаратов, а комары липнут только больше, влекомые теплом и запахом крови и ран человека. Да и при описании разреза не присядешь, комары продолжают настырно лезть в лицо, глаза и рот, забиваются в волосы под капюшон, и там мерзостно жужжат и кусают.
Река резко повернула вправо, образуя замысловатую петлю, и вновь возвратилась в прежнее русло. Геологи прошли ещё немного, буквально 500 м в сторону от поворота, и взволнованно замерли. Они увидели огромную скалу, сложенную тесно соприкасающимися бордово-красными столбиками строматолитов, словно выросшими из-под земли. Тучи и даже облака испарились на небе, и оно стало синего цвета, будто геологи попали в жаркие страны. Солнце освещало багряно-красную 250-метровую причудливую постройку, протянувшуюся на 4 км. Женя, оглядываясь вокруг себя, удивлённо воскликнула:
– Ой, да ведь это древний заброшенный город из «Маугли»! Помните мультик? Кружевные темпы! Только мартышек не хватает.
– И впрямь похоже, и даже небо такое же. Может быть, мы трансформировались в Индию? – возбуждённо спросил Денис.
– Чур, я буду удавом, а вы мартышками! – ядовито произнёс Николай, но они не обратил на него внимания.
Действительно, перед глазами всплыла удивительная картина, словно под южным небом раскинулся заброшенный город с ажурными храмами, сверкающими под лучами знойного солнца. У подножья скалы – древнего рифа – находились так называемые пластовые строматолиты, то есть порода с тонкими извилистыми слоями разного цвета, протягивающимися параллельно земле, постепенно из них вырастали небольшие куполовидные образования, которые переходили вверх по разрезу в многочисленные тесно соприкасающиеся параллельные столбики около 10–15 см шириной. Они также были сложены чередующимися тонкими волнистыми слойками серого, розового, ярко– и тёмно-бордового цветов, протягиваясь почти до верха постройки, а в её кровли были рассыпаны онколиты – «шарики» размером от 2,5 до 6 см в диаметре с концентрической слоистостью. Багряно-красно-серая скала подвергалась длительному воздействию воды, мороза, ветра и других природных факторов, что подчеркнуло её замысловатое строение: процессы выветривания превратили поверхность породы из разноцветных тонко чередующихся слойков в кружево с причудливым рисунком – ну, прямо, восточная вязь! Постройка и впрямь напоминала огромный индийский храм – темп, украшенный орнаментом из вырезанных на его поверхности неповторяющихся фигурок людей. Земля вокруг стромалитового рифа была усеяна нежной салатовой травкой и разнообразными атласно-бархатными цветами с плотными, шелковисто-перламутровыми листочками, покрытыми мягким серебряным пушком. Крупные цветы были удивительно привлекательны своей скромной необычной красотой и нежной окраской, они напомнили Жене одинокий эдельвейс, которые она видела высоко в горах Тянь-Шаня и Памира, но здесь, в тундре, цветы гораздо крупнее, ярче и разнообразнее, чем в горах, и их было много. В пятистах метрах от рифа, параллельно ему, протянулась другая, более массивная и плотная биогенная постройка с округлой кровлей, к ребятам была повёрнута её северная сторона, и казалось, что здесь навсегда поселилась зима: вокруг неё не было ни травы, ни цветов, а лишь островки голубого снега, от которого исходил леденящий холод.
– Нет, не трансформировались, мы всё ещё на семидесятой широте, – заметил Николай, указывая на неё глазами.
Нетронутость природы, отсутствие всё уродующего человека чувствовались здесь в каждом вздохе. Радостное возбуждение и отрешённость от бесконечно-скучной в последние дни серой погоды и тяжёлого каждодневного труда охватила их всех, включая лохматого спутника, удивленно поглядывающего на сказочное место, щедро освещённое солнцем. Они стояли, словно завороженные, а затем весело зашагали к высоченному сказочному замку, построенному самыми первыми обитателями нашей планеты. Бренди, очарованный растительностью и её богатыми запахами, бросился валяться в траве, радостно перевертывая своё лохматое туловище с боку на бок. Женя схватила за руку Дениса и почему-то шёпотом произнесла:
– Смотри, Дениска, это не просто отдельные строматолиты, а протяженный риф. Нам здорово повезло, я такого не ожидала! Он нигде не описан, мы первые его обнаружили, представляешь?
Денис ласково взглянул на своего начальника и восторженно произнес:
– Такая красота, да ещё и целая лаборатория под небом! Жень, значит, не зря мы здесь болтаемся, правда?
Она кивнула головой, и Денис демонстративно широко распахнул руки и обнял Женю, а затем осторожно поцеловал её в щёчку. Они обернулась к Николаю, ожидая прочитать в его глазах ту же радость, но на его лице застыло брезгливое недовольство и раздражение, холодные стальные глаза не отражали ничего, кроме завистливой неприязни. Жене с Денисом показалось, что им на голову вылили ведро ледяной воды. Увидев их удивленное оцепенение, Николай, словно комик на концерте, моментально сменил маску и нарисовал на лице трогательно-счастливое выражение. На это понадобилось не более секунды, и он тут же обхватил в охапку коллег и тоже чмокнул Женю в щечку:
– Ребята, как я рад за вас! Дениска, у тебя теперь будет самая лучшая дипломная работа! А ты, радость моя, с твоим умом и талантом, из такого материала запросто сделаешь докторскую.
– Навряд ли, и уж тем более, с умом и талантом, так что не расстраивайся раньше времени… Дай пока это никакой не материал, а только скала, которая может служить оправданием нашей экспедиции, и не более того, – холодно ответила Женя.
– Да что ты, я…
– Коля, тема закрыта. Думаю, и ты сможешь найти здесь для себя много интересного. Может, что-нибудь сделаем вместе, мы с тобой вполне сумеем дополнить друг друга.
Николай моментально изменился, и стал заинтересованно спрашивать у неё о том, как бы ему правильнее собрать материал, чтобы его можно было использовать для совместной работы. Ребята застучали молотками, отбивая от скалы образцы. Они не забыли сфотографироваться на фоне и солнечного, и снежного рифов, сняли и зарисовали различные фрагменты постройки, и, последовательно описывая разрез и собирая образцы, потихоньку поднимались по скале наверх. Хитрый Бренди обижал её с другой, более пологой, стороны, и когда Женя добралась до самого хребта, радостно бросился к ней, размахивая хвостом, словно вертолёт своими полостями. Он водрузил на Женю лапы, чуть не сбив её с ног, и нежно лизнул в щёчку бесполезно увёртывающуюся от него смеющуюся девушку.
Геологи, столько дней не видевшие ни солнца, ни строматолитов, в эти минуты чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете. Ветерок на открытом от тундры пространстве, словно по мановению волшебной палочки, почти избавил их от комаров.
Постепенно становилось всё прохладнее, да и голод брал своё. Николай сложил костёр-«коромысло», то есть на одну, поднятую сторону длинной палки подвесил котелок с водой, а другую придавил к земле тяжёлыми камнями, Денис и Женя подтаскивали ему с разных сторон дрова, и буквально через пять минут высыпали в кипящую воду 2 суповых пакетика, сырный и грибной, галеты с салом служили приятным дополнением. Казалось, что никто из них не ел ничего вкуснее, и ребята не уставали восхищаться незамысловатой похлебкой, оживленно обсуждая свою находку. Их небольшое открытие переполняло геологов радостью и любовью к жизни. Бренди крутился вокруг, завистливо поглядывая им в рот, но ему ещё не полагалось есть. Женя не выдержала молящего взора и тихонько сунула псу кусочек сала с галетой.
Эх, если бы они знали тогда, как на 180 градусов меняются приоритеты… Всё, что было открыто и сделано геологами, работавшими на будущее страны, распродавалось в это время за копейки, и осуществлялось это теми же самыми комсомольскими и партийными активистами типа чубайсиков и гайдарчиков, что сначала призывали советских граждан к трудовым подвигам, а затем набивали карманы на их открытиях, совершённых с непомерными трудностями и лишениями. Кто знал, кроме самих геологах, о голоде и жажде, пронизывающем холоде или удушливой жаре, об истёртых в кровь ногах и постоянной неустроенности, об опасных порогах бурлящих рек и перевёрнутых машинах на высокогорных перевалах!? Сколько их навсегда осталось в тундре, пустыне или в тайге, в горах или на дне морей… Кто вспомнит о них, кто позаботится об их детях!? Эти люди не гнались ни за славой, ни за деньгами, но просто и самоотверженно делали свое дело, а когда их спрашивали: «А что вы за это будете иметь?» – удивлённо округляли глаза. Дальняя дорога, радость открытия, красота невиданных мест, живой голос неутомимой природы и, наконец, горячий супчик – что ещё нужно для счастья!?
Богатство, успех, карьера – всё эфемерно, и может в мгновение превратиться в ничто. И не обязательно это сделают революции, судьи или бандиты, не менее опасны и непредсказуемы болезнь и смерть. А жизнь так быстротечна… Но воспоминания о звёздном небе и ночном купании, о капризах бурлящих горных рек и холодной красоте Заполярья, о величии Памира и непредсказуемости Тянь-Шаня никто у них не отнимет! Они навсегда останутся с геологами, как их работы и маленькие открытия, вот такой у них материализм. А можно ли забыть бирюзовый Иссык-Куль и волнение гордого Байкала, быстроту вод неустрашимого Енисея да капризы взбалмошной Лены, прелесть бурного Амура или таинственную красоту каменистых таежных берегов на их притоках? Скажите, купались ли вы в Тихом океане, заглядывали ли в жерло камчатских вулканов, срывали ли гроздья винограда в Дальневосточной тайге, любовались ли озёрами Алтая? Застывали ли в восторженном молчании перед волшебными закатами Карелии? Богата и прекрасна наша страна, и можно до бесконечности перечислять её красоты, о которых большинство людей не имеют представления, включая наших братьев из бывших республик, превративших свои земли в полыхающую войнами «заграницу». Не забудутся геологам и длинные маршруты, приключения и трудности, ночные споры и разговоры, песни под гитару, дружба и внезапно вспыхивающая любовь, подчас захватывающая их бродячие души. Нет, этого у них никто и никогда не отнимет, даже на смертном одре. Жизнь в палатке, единение с природой, интересное дело не заменят им ни один самый комфортабельный отель, а завораживающие размышления о жизни планеты, построенные на базе собранного и обработанного материала, захватывают учёного больше любого детектива. И останутся после них бесценные труды, книги и статьи с фактическим материалом и его оригинальной авторской интерпретацией, которыми будет пользоваться ещё ни одно поколение, немножко завидуя им, первооткрывателям своего маленького мира, умеющим жить «здесь и сейчас».
Сытые и окрыленные долгожданной находкой, превышающей все их ожидания, геологи аккуратно собрали свой небогатый скарб и образцы. Застегнув штормовки и прикрыв голову капюшонами, надвинутыми до самого носа, они отправились домой. Обратный путь с набитыми камнями рюкзаками и в сопровождении тучи комаров не показался геологам сложным: каждый из них был занят своими мыслями. Женя думала о строматолитах, о той необыкновенной силе жизни и единой организации бактериально-водорослевого сообщества, позволившей им существовать миллиарды лет, а Дениска – о Жене. Ему уже 24 года, он окончил техникум, поступил в институт, но не «свезло» парню – со второго курса забрали в армию – тогда вышел такой дурацкий указ, не дающий студентам отсрочки, действовал он всего лишь 2 года, однако многих юношей сорвал со студенческой скамьи. Вузы, особенно те, в которых учились преимущественно мальчики, опустели, и вскоре его отменили, но Дениса это не спасло: он отслужил 2 года. Сразу после армии он решил устроиться в экспедицию и попал в отряд к Жене, затем восстановился в институт, но только уже на другой факультет – тот, который кончала она, и все свои жизненные интересы: и науку, и гитару, и любовь связал с Женей. Но, увы, у неё семья, однако Денис чувствовал: не так уж там всё хорошо, и терпеливо ждал своего часа, в глубине души понимая, что навряд ли ему удастся увести её от мужа – кто отпустит такую девушку!? Но препятствия только усиливают чувства, и разум тут бессилен. А Николай размышлял о том, что у него нет своих идей, как у Жени или у Гриши, вот он и вынужден сладкой лестью да грубоватым подхалимажем пробивать путь в науку, а лучше, в администрацию. Видно, уж такова его карма – вытеснять хитростью тех, к кому приходится льстится, и пока у него это неплохо получалось. Николай знал: Женя хороший друг, никого не боится, не предаст, лишнего не сболтнёт, и в каждодневном общении приятна, что немаловажно, тем более, для геолога. Он сумел стать ей близким человеком, это и выгодно, и приятно, но для дела Николай сможет вовремя бросить нужным людям парочку нелицеприятных фраз за её спиной. Ничего личного, как говорят сейчас. Ведь, в конце концов, Женя ему не жена, чтобы быть ей всегда верным, хоть он и искренно уважает её, да и многим обязан ей. Николай мужчина, а не супруга дипломата, и должен реализовать себя любым путём, не разводя сантименты. Жизнь меняется, Советского Союза более не существует, а вместе с ним и порядочность вышла из моды. Будь он академиком, мог бы всегда оставаться благородным и добрым. Истории восхождение некоторых из них, ныне всё чаще потомственных, были ему хорошо известны, и что-то Вернадских среди них не видать, зато подлецов – пруд пруди. А таланты живут впроголодь в обнимку со своей наукой, и эти самые академики понукают ими. Ныне не Советский Союз, никого достижения в фундаментальной науке не интересуют. Всё-таки, стоит подумать о предложении Пасикиса, хоть тот и сволочь, – а вдруг что-нибудь выгорит!? И Женьку не хотелось бы терять, ведь её выгоднее иметь другом, чем врагом. Правда, если Колю хорошо пристроят, какое ему дело и до неё, и до института? Иначе в этой постсоциалистической жизни и не выжить… Вздохнув, он посмотрел на Женю, удивлённо поймавшую его взгляд, и смутился, словно был разоблачён.
Их путь завершился, засверкал серебристый Фомич и показался раскинувшейся на берегу лагерь. Но когда геологи вышли из тундры, Фёдор замер в недоумении: к нему навстречу шли четыре тёмных комариных тучи. Не дойдя до лагеря, они побросали рюкзаки и с криками: «Не подходи к нам, Фёдор!» – разбежались в разные стороны, размахивая руками и сердито подпрыгивая. Однако облепивших их комаров это нисколько не смутило. Бренди, скуля и жалобно потявкивая, бросился в холодную речку, выскочил на берег и, весело подпрыгивая, побежал отряхиваться к Жене, что вовсе не осчастливило её. Увы, принесённые ими комары не захотели более покидать лагерь, прекрасно чувствуя себя здесь, теперь в отличии от людей.
Пополоскавшись в реке, ребята смыли дорожную пыль с взмокшего тела и горящего от укусов лица, переоделись, привели себя в порядок, и за «макаронами по-флотски», мастерски приготовленными коком, возбуждённо рассказывали ему о своей находке и хвастались образцами, доставая их из пёстрых мешочков. Фёдор, внимательно рассматривая их, глубокомысленно заметил:
– Вот чудо природы! И что, им правда миллион лет?
– Нет, Степаныч, неправда, конкретно этим 1,8 миллиардов, а не миллион.
– Врёёёшь! Ой, извини, начальник. Что, серьёзно!? И тогда они уже состряпали себе целый город, да? Нет, даже целую страну, ведь они совсем малюсенькие… Жень, подаришь мне такой красивый камушек, а? Вот хоть этот, смотри-ка, прямо столбики! А можно я завтра с вами пойду?
– Конечно можно, вот сам и выберешь, что тебе понравится, а я тебе помогу. В Москве его распилим и отшлифуем с одной стороны, он станет ещё симпатичней, обещаю. В Дели такими строматолитами метро отделано.
– Интересное кино, Сонечка! А кто в лагере останется? И кто нас кормить будет? Бренди? – недовольно пробурчал Николай, сердито поглядывая на Фёдора, при этом пёс, на всякий случай, спрятался за Женю – видимо, его не очень привлекала подобная перспектива.
– Здесь за сотни километров никого нет, не волнуйся, можно спокойно уходить. А еду приготовим сами, когда вернёмся из маршрута, не бары. Впрочем, если хочешь, можешь остаться, ведь тебя, в отличие от Фёдора, строматолиты вроде бы не интересуют. А человек хоть раз сходит с нами в маршрут.
Николай промолчал, а потом вдруг, ни с того, ни с сего произнёс:
– Жень, какой у тебя красивый крестик! Не покажешь?
Женя пристально смотрела на него своими большими почти синими на загорелом лице глазами, ничего не произнося. Молчание затягивалось неприлично долго. Николай как-то вдруг смутился и завертелся на складном стуле. Вдруг Женя весело и задорно рассмеялась, не отводя от Николая глаз, и сказала:
– Крыса!
– Что!? Ты что, думаешь, я мог….
– Что именно, Коленька, друг ты мой верный? Я говорю, крыса пробежала, ну, или какой-то другой зверёк, серенький такой. Не видели?
И она опять засмеялась, не сводя пристального взгляда с Николая. Все, кроме него, стали вглядываться туда, куда указала Женя, а он покраснел и очень смутился, заискивающе поглядывая на девушку. Чуткий Фёдор решил разрядить обстановку, и тоже стал всячески расхваливать её крестик, расспрашивая, давно ли он у неё. (А может, у него свой интерес?) Удивительно, но Женя выдала ту же или почти ту же версию, что и Гриша. Мол, они зашли с ним в меншиковский храм и купили два одинаковых крестика – свой Женя где-то потеряла, а у Гриши был очень маленький, ещё детский – вот они и надели их сначала каждый на себя, а потом решили обменяться на память. Желая отвлечь их, она незаметно перевела тему разговора на историю церкви, чему никто не удивился – все знали её интерес к прошлому родного города:
– Кстати, знаете, почему храм Архангела Гавриила называется в народе «меншиковской башней»? Когда-то, внутри Белого города, змейкой извивалась река Рачка, кое-где заболачивая местность и создавая грязь. По её берегам москвитяне строили дома, и ныне переулки в обе стороны от Покровки до Солянки и до Мясницкой, причудливо разбегаются и сбегаются. Чтобы избавиться от сезонной жижи, речку запрудили, возникли многочисленные водоёмы, но сохранился только один из них – Чистые пруды, хоть в названии и осталось множественное число. В XVI веке на нынешней Мясницкой улице была слободка мясников, приноровившихся сбрасывать в пруды отходы производства, вот и прозвали их в народе Погаными. В 1740 г. Рачка так разлилась, что затопила на Покровке церковь Живоначальной Троицы на Грязях (она до сих пор там находится), это переполнило терпение первопрестольной, и шаловливую речушку заключили в подземную трубу. А в начале XVIII века эту территорию Пётр отдал во владение Меншикову. Тот очистил пруды, и с тех пор они носят название «Чистые».
Неподалеку от них находилась деревянная церковь Гавриила Великого, «что на Поганых прудах». Обычно храмы возводили на возвышении и строили как корабли, в ширину, а этот был поставлен вровень с землей. Такие церкви называются подколокольными, то есть они вырастают вверх, полностью находясь под колоколом. Князь раздобыл для неё Икону Богоматери, написанную самим Лукой, и в честь этого события решил переделать её в каменную. Переделать, а не построить иную, так как место для святыни выбиралось не случайно, практически каждый каменный храм сменял деревянную церковь, появление которой было связано с каким-либо божьим предзнаменованием. Он был сооружен в 1707 году в стиле западноевропейского барокко – воспитанный немцами Пётр со своими «птенцами» силой навязывали России всё западное. Однако её архитектор Иван Зарудный использовал при строительстве русские традиционные элементы, благодаря чему церковь Гавриила получилась дивной красоты, с необычным для Запада шестиярусным строением. В верхней части башни находились часы, бившие каждые 15 минут, а на самой макушке красовалась фигура парящего святого Гавриила с крестом в руках. Дивились москвитяне и часам с боем, никогда не украшавших ранее церкви, и высоте храма: в Москве запрещалось строить что-либо выше колокольни Ивана Великого, но это не остановило честолюбивого царского любимчика. Известное дело, из грязи в князи… Москвитяне прозвали храм «Меншикова башня», так это имя и сохранилось до сих пор – наши предшественники любили давать всему свои прозвища, каждое из которых приживалось на века. Трусоватый Пётр не наказал своего собутыльника, а велел использовать башню для наблюдения за Лефортово во время царских пьянок – вдруг кто-нибудь нападёт на него там! Однако вскоре гордыня нувориша была наказана высшими силами – молния ударила в 30-метровый шпиль и верхний деревянный ярус башни, они обрушились, а часовой механизм с 50 колоколами проломил своды, уничтожив внутреннее убранство храма.
Женя сделала паузу, обведя слушателей внимательных взглядом, и добавила:
– Ну, а чем закончилась жизнь Меншикова, вы и сами хорошо помните. Вот так наказывается гордыня. Впрочем, мы всё-таки вспоминаем его с благодарностью: он использовал наворованные деньги, в том числе, и на благое дело, а не только на бритьё бород, грязное пьянство, парики да заморские тряпки.
– Шибко не любишь ты Петра, Женя, – заметил Фёдор.
– Есть за что. Согласитесь, если бы он не натаскал в Россию всю западную гниль и не уничтожил бы наш быт и традиции, мы жили бы сейчас в другой стране. Думаю, Лефорт недаром приваживал к себе будущего русского царя, спаивая его и подсовывая мальчишке доступных немок. Дошло до того, что Пётр чуть в протестантство страну не обратил, а на русский трон посадил гулящую неграмотную чухонскую бабу. Да он и по русски-то плохо говорил, недаром существует версия, будто за границей царя подменили. Но нельзя же не видеть и того хорошего, что сделал Пётр. Впрочем, плохое, с моей точки зрения, перевешивает, ведь ему приписали многие заслуги тех, кто правил до и после него. Ну, да ладно, не отвлекайте, это ещё не всё. Так вот, после смерти царского фаворита, приблизительно, в 1773–1779 годах, церковь восстановили по инициативе масона Измайлова, правда, без верхнего яруса, и русский храм стал использоваться для масонских собраний. Вот так, Николай, бывает, когда люди своё отечество предают ради денег и карьеры.
– Я-то здесь причём!? Гришки своему скажи… – взбеленился Николай, но Женя проигнорировала его замечание, и спокойно продолжила.
– Так вот, кто становился масонам, для того все двери открывались, а кто отказывался плясать под их дудочку, как Пушкин, неожиданно погибал. Однако и судьба масонских шестёрок недолго была завидной, как только к ним утрачивали интерес или они пытались выйти из беспрекословного подчинения, с ними жестоко расправлялись. Вот так и получилось, что наш храм и внутри, и снаружи разукрасили масонской символикой, и 90 лет там проходили их службы. Но справедливость восторжествовала, хоть, увы, и не так быстро, как хотелось бы. В 1852 г., по распоряжению митрополита Филарета, весь этот сатанизм был уничтожен, с Божьей помощью.
– «Ну, мне-то и 90 лет благополучия хватит, я не церковь. Тоже мне, напугала…» – промелькнула в голове у Николая.
– Да уж, тут не поспоришь, масоны всегда были и будут врагами нашей страны и православной веры. Всё, что ты нам поведала, Женя, очень интересно. С тобой не пропадёшь и не соскучишься, – заметил Фёдор, внимательно слушавший её рассказ. Женя со смехом сказала:
– Мой папа говорит, что с нашей Женей не пропадёшь, но горя хватишь.
– Ха-ха, это он точно заметил! – ехидно одобрил Коля.
– Зато ты весёлая и всегда разная, – с восторженной улыбкой произнёс Денис.
Николай открыл было рот, но не решился для наведения мостов на сладковато-грубоватые комплименты: лучше промолчать: лесть на фоне их искренности может только подвести. И он мрачно уставился на костёр, размышляя, что сильным мира сего по любому проиграешь, будь хоть за, хоть против. И только подобные Жени Дон Кихоты способны сражаться с мельницами, имея лишь один приоритет – Родину и её народ. Да только нужно ли это сейчас хоть кому-нибудь, спасут ли бессмысленные жертвы наше будущее? Навряд ли… И он вспомнил Москву осенью 1993 г., Белый дом, псевдоинтеллигенцию, вопящую на Васильевском спуске «Пли», и крики из всех средств массовой информации: «Распни их, распни!», и Гавроша-Женьку на баррикадах. (Лучше бы о себе подумала!) А потом – поражённую, притихшую столицу, залитую русской кровью, гордых своей «победой» ельциноидов, нагло затоптавших собственный же Закон, крики поражённой американской журналистки над трупами защитников конституции…
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?