Текст книги "Прошлое никогда не проходит"

Всё это крайне неприятно, но отнюдь не смертельно: Женя не разбилась, хоть и пролетела метров 10–12, и со всеми этими бедами ещё можно было бы кое-как справиться такому хорошему пловцу, как она. Да только Бренди соскользнул с мокрой глыбы диабаза, и, дёргая лапами, полетел на неё с потоком ниспадающей воды. Следом за ними отправились сначала длинное байдарочное весло, а затем и лодка – и ни то, ни другое не промахнулось. После падения пса Женя вынырнула, но её тут же больно резануло ребром лопасти падающего весла. Оно не оставило без своего внимания и Бренди, стукнув пса по голове плашмя лопастью противоположного конца весла. Женя почувствовала резкий удар в шее, в висках мучительно громко застучало так, что от нестерпимой боли сомкнулись веки. Сознание стало медленно покидать её, как она не пыталась бороться, однако успела заметить, что и Бренди от удара пошёл ко дну… «И он!? Это что, всё!? Не хочу, не надо!»… В памяти всплыл прощальный взгляд отца: так вот почему ей показалось, что она видит его в последний раз! А она подумала… Смешно.

Упавшая сверху плоскодонка ненадолго отделила утопающих от белого света, и, вполне удовлетворенная проделанной работой, пришвартавалась, вслед за вынесенным ранее веслом, к берегу, но этого наши герои уже не увидели. Тело Жени беспомощно дёрнулось от нестерпимой боли, и веки сомкнулись. Перед глазами замелькали Алёнка, мама, папа, Гриша, ребята, и все они наперебой что-то беспорядочно говорили. Боль, холод, постоянное напряжение и несчастия последних дней отступили… Женя парила по бесконечно вращающейся длинной трубе вперёд, к сияющему вдалеке свету, а впереди, словно улей, гудели тысячи людских голосов. «Там, вдали, видимо, пляж. И ребята, наверное, тоже там…», – промелькнуло в её ускользающем сознании. В конце туннели она увидела невесомую Фрези Грант, протягивающую к ней руки, прозрачный лунный шарф соскользнул с её головы и полетел к Жене, окутав её с ног до головы. Остатки отчаяния, боли и осознания непоправимости случившегося испарились, и Женя ощутила умиротворение и покой. Тело девушки плавно опустилось на каменистое дно, но этого она уже не заметила: её душа была далеко. Рядом с ней лежал её лохматый товарищ. Вода ласково трепала Бренди по шерсти и ворошила Женины волосы, и для них навсегда закрылось незакатное хатангское солнце. Так печально, вместе с жизней последних участников, закончилась экспедиция по таинственному Фомичу…

Глава III
Путешествие в неизвестность

1. Незримая пуповина

 
Не зарастёт на сердце рана,
Прольется чистыми слезами.
 

А. Кочетков

Ночью, на даче в Фирсановке, которую снимали на лето Леоновы, вдруг раздался душераздирающий крик. Олег подбежал к детской кроватке и увидел заливающуюся слезами Алёнку. Он подхватил её на руки, но девочка продолжала горько плакать, настойчиво повторяя:

– Мамочка, моя мамочка, она под водой, я видела! У неё глазки закрыты. Поедем, скорее поедем к ней, нужно её достать!

На её лице, даже сквозь дачный загар, проступила бледность, спутанные русые локоны разметались по плечам, она вся дрожала, глядя широко раскрытыми испуганными глазами на отца. В комнату прибежали бабушка с дедушкой и даже хозяева дачи – таким отчаяньем был наполнен её крик, и нестерпимой болью плач. Все стали успокаивать девочку, говоря, что ей просто приснился плохой сон, мама скоро приедет, и она поедет с ней и папой на море, в Крым. Но любые уверения взрослых Алёнка словно не слышала, а только качала головой и молила о спасении мамочки. Вдруг, глядя куда-то в темноту, тихо произнесла:

– Смотрите, кто пришел! Николушка, миленький, родненький помоги моей мамочке! Они не верят, но мы-то с тобой всё видим, всё знаем!

Все повернули головы в ту сторону, куда смотрела Алёнка, но никого не увидели. Неверующая Светлана Алексеевна, имевшая в своё время большие неприятности из-за икон свекрови, тихо заметила, побледнев и смутившись перед хозяевами дома:

– Женя заморочила ребёнку голову церковными бреднями, вот ей и пригрезилось! Я Алёнке попыталась как-то объяснить, что Бога нет, а она в ответ: «А я верю!» Сколько раз я Жене говорила, чтобы не рассказывала дочери ничего такого, а то ещё ляпнет что-нибудь в садике или в школе, неприятностей не оберёшься! Времена-то, вроде бы, и другие, да у власти-то всё те же…

Но девочка ничего уже не слышала, она вдруг как-то обмякла, расслабилась и, немножко повсхлипывав, заснула на руках у отца, неожиданно улыбнувшись и ещё крепче обхватив свою любимую рыжую обезьяну, которую прихватила с собой, когда Олег доставал её плачущую из кроватки.

Всем стало не по себе. Они озабоченно переглянулись, Андрей Сергеевич, поглядывая на расстроенную жену и сочувственно-смущённые лица хозяев, залепетал:

– Да ладно вам…, ну, приснился ребёнку плохой сон, не нужно никаких мрачных фантазий! Женька прекрасно плавает, с чего это ей вдруг утонуть в какой-то хилой речушки!? Не сегодня-завтра приедет, вот увидите!

Дачники с энтузиазмом согласились и разошлись, но никто, кроме Алёнки, так и не смог заснуть до утра. Андрей Сергеевич тихонько встал, накапал в рюмочку с водой корвалол и подал жене:

– Не бери в голову, Ланочка, наша Женька из любого положения найдёт выход, ты что, не знаешь её!? Может, в это воскресенье она уже будем с нами. На, выпей. Пожалуй, и я с тобой, за кампанию.

Не спалось и Олегу. Перед отъездом Жени так получилось, что он частенько приходил под утро: то кто-то из сослуживцев уезжал надолго, или, наоборот, приехал, проводы да встречи с заморской бутылкой – не обижать же товарища, ведь тот заботливо вёз её из-за океана! Выпили – вроде бы, маловато, сбегали в Смоленский гастроном, добавили – ну, и понеслось… Ещё, ещё, а после определённой дозы, как не старайся, перестаёшь контролировать себя. Конечно, нужно было хотя бы предупреждать Женю, однако, что он ей скажет!? Только настроение себе портить… Начнёт приставать с глупостями: мол, не напивайся, да скажи, когда «явишься». Можно подумать, он знает, как сложится, дёргаться-то тоже неохота. «Приводи ребят к нам, накормим и спать уложим», предложит. Да ведь трезвые они не пойдут, их тоже жёны ждут, а потом уже всем всё равно, где, сколько, чего и с кем…

В огромной сталинской высотке с Олегом работает очень много людей, все периодически куда-то уезжают, иногда надолго. Некоторые из них учились, другие – работали с ним, неудобно отказываться, да и неохота. Женю удивляло, что он всегда приводил разных людей, однако Олега это нисколько не смущало: Она и её родители всю жизнь дружили с одними и теми же, а вот у его семьи вообще не было друзей. Ну, и что? А если у него это наследственное? Теперь, значит, ему и не выпить с мужиками!? Может, они и есть настоящие друзья! Кто знает? Впрочем, вряд ли, но об этом не хотелось думать…

Он не мог не чувствовать, что Женя всё более отдаляется от него, но и отказываться от гулянок не хотелось, со временем его втягивала такая жизнь, и загулы становились всё чаще и продолжительнее, помогая Олегу забыть о возможных последствиях. Непроизвольно, не отдавая себе в этом отчёта, он становился подобен пьянице из «Маленького принца» Экзюпери: пил, чтобы заглушить стыд от того, что пьёт. Олег любил Женю, гордился ей и даже немножко хвастал перед коллегами за стаканом, но не желал вспоминать, что она его ждёт и волнуются. Зачем портить себе настроение!? Всё обойдётся как-нибудь, рассосётся само собой. Ну, пообижается немножко, а потом забудет. Да только, чтобы она простила, необходимо было хоть иногда прекращать загулы, о чём Олег и думать не хотел.

Как-то Женя заметила:

– Ты словно из племени умба-юмба: в жару не желаешь думать о том, что наступят холода, плоды кончатся и понадобятся тёплые штаны.

Но Олег не был склонен к самокопанию, он делал то, что хочется, и ничего не желал слышать. Это Женя умеет всё так преподнести, что она вроде бы права, а на самом деле – сплошная демагогия. Ведь не просто же так он пришёл под утро! У Олега была уважительная причина, да только она и слушать не желала, упрощая всё и называя пьянкой. Ну, кого это не взбесит!? И возразить-то ведь нечего!

– Напиться захотелось, вот и вся причина, и ведь это происходит не в раз в год, а раз, а то и два раза в неделю! Ещё бы, ведь у вас более 35 тысяч работают, есть, с кем разгуляться! Наш институт маленький, мы все друг друга знаем, иногда люди уезжают на конференцию, а летом почти все – в экспедицию. Мне тоже каждый раз на сутки пропадать, провожая или встречая их, так? Получится 300 раз в году, минимум.

– Ну, знаешь, это уже не семья будет!?

– Семья – это когда ты один гуляешь? Ты удивишься, но не только тебя, но и меня это не устраивает! Даже предупредить не считаешь нужным! Ведь каждый раз звонишь, что едешь домой, и пропадаешь по дороге чуть ли не на сутки. А я с ума схожу да больницы с моргами обзваниваю.

– Когда звонил – сам не знал, а в метро встретил Вовку, мы с ним со школы не виделись.

Как-то 1 января решил сбегать за пивом, да встретил приятеля. И что, нестись домой, где его за столом ждёт куча народу, чтобы сообщить им, что они решили капельку поболтать!? Глупо, да и обидятся они, а ему это нужно!? Ну, не на сухую же, ведь Новый год всё– таки! Да и когда ещё увидятся… Олег звал его к себе, но тот отказался – тоже домой торопился! И он поморщился, вспомнив, как пришёл на следующий день под утро, уставший, и с ним же потом ещё и не разговаривали… Они не занудствовали – мол, что тебе, дома бухла и друзей не хватает!? – а просто пили пиво, игнорируя его, и даже ему не предложив! Он думал, уж давно разъехались, эти Женькины нахалы. Ещё, небось, прыгали вокруг неё, когда его не было! Голова раскалывалась, хотелось пива, да и обидно было: такое хамство с их стороны! Кажется, он их обругал немножко… Ну, а кто выдержал бы!? Самое неприятное, что с ними ещё его и Женины родители квасили, совсем совесть потеряли.

Наблюдая однажды, как Женя ласкает Алёнку, чуткий Олег заметил, что она словно компенсирует нехватку мужской ласки, с грустью удерживая дочь чуть дольше, чем обычно тискают детей, и его неприятно передёрнуло: ведь вокруг неё столько мужиков! Он стал контролировать Женю бесконечными телефонными звонками и сценами ревности, успокаиваясь лишь тогда, когда она была дома, но сам-то туда не спешил. Когда она возмущалась его бесконечными загулами, Олег уже не считал нужным оправдываться, а злился: в конце концов, это его дело, хватит уже привязываться! А что, если теперь другой окружит Женьку давно недостающими ей вниманием и любовью!? Нет, нет, она просто так изменять не станет! А если не просто!? Пожалуй, это намного хуже, ведь заявила же как-то, что считает отныне себя свободной.

Господи, о чём он думает? Только бы вернулась, всё будет по-другому! Олег простит ей всё, чтобы не случилось, с кем бы она не была, и окружит её такой заботой и таким вниманием, что ей никто не будет нужен, ведь они с Женечке очень любят друг друга. А всё остальное – мелочи жизни… Он молодой, и в чём-то ошибался, ничего страшного, с каждым бывает, исправится ещё!

Олег прекрасно осознавал, что врёт себе, и только появится Женя, всё повторится сначала. Когда он с ней, обо всём забывает, но и с ребятами за рюмкой – тоже. Стоит ей уехать, вроде бы, и пьянки не нужны – нет настроения. Почему так бывает!? К тому же, неудобно вешать заботы о ребёнке, да ещё на даче, целиком на Леоновых, ведь это, прежде всего, его дочь, как говорила Женя, а не её родителей. И потом, он любил дачу и Леоновых, всячески старающихся ему угодить.

Но сейчас Олегу не удавалось убедить себя, на душе было горько и противно… Ни на минуту он не мог представить себе жизни без Жени. Неужели её больше нет!? Нет, нет, только не это! Как же он!? В тридцать с лишним лет остаться без всего? И ему стало так жалко себя, что на глаза навернулись слёзы. Вечно она ему нервы портит своими полями!

2. За морем телушка полушку, да рубль перевоз

Гриша шагал вдоль набережной реки Чарльз в Бостоне и размышлял о своей жизни в Америке. Виктор устроился в шикарных апартаментах, а его поселил в небольшой относительно уютной квартире, состоявшей из общей комнаты-кухни и двух смежно-изолированных незапирающихся комнатушек. В одной из них жил Гриша, в другой японец, не говоривший, или делавший вид, что не говорит ни по-русски, ни по-английски: Грише казалось, будто он всегда прислушивается к его телефонным разговорам. Впрочем, это его не очень-то волновало, хоть и неприятно, ведь болтать-то ему было не с кем, кроме Сони, с которой у него не было общих секретов. Виктор его ни с кем из коллег не знакомил, деньги отстёгивая из своей зарплаты, причём половину из них лично отсылал Соньке. Устраивать его в Институт Пасикис и не собирался – мол, какая разница, где деньги получать! Чем занимался его сосед, Грише также было неизвестно.

Через несколько дней после их приезда, у него устроили обыск, перерыв вверх дном весь его небогатый скарб. Это было сделано быстро и бесцеремонно, едва он вышел на улицу. Альбомчик они, естественно, не нашли – он остался у Алексея, а крестик Гриша всегда носил на груди. Впрочем, может быть, они искали что-то другое? Но – что? В ответ на его вопросы об обыске, японец улыбался и кланялся, демонстрируя этим, что ничего не понимает и не знает.

После этого Гриша почти уверился, что Виктор приставил к нему этого типа в качестве шпиона: тот действительно не спускал с него глаз. Он решил проверить своё предположение, доехал на электрички до «поющих песков», как называют местный пляж, влез в холодное море – всего 12° (он с детства приучил себя к ледяному душу) и тут действительно увидел беспокойно бегающего по берегу японца. Когда Гриша выскочил из воды и зашлёпал по противно скрипящему песку, думая с раздражением: «этот скрип у них песней зовётся!», на берегу, рядом с его одеждой, уже находился чёртов шпион. При приближении дрожащего Гриши, он отошёл в сторону, сделав вид, что не замечает зовущего его соседа. На следующий день, Гриша притворился больным, и тогда его последние сомнения рассеял Пасикис, который вдруг ляпнул:

– Не нужно было купаться!

Гриша оказался в интеллектуальной тюрьме: ему скидывали на компьютер данные, а он их интерпретировал и готовил материал к публикации, делал Виктору презентации и писал доклады к конференции, а тот только красовался на трибуне, выставляя результаты под своим именем. Правда, однажды он ему всё-таки слегка отомстил, построив доклад таким образом, что последовали многочисленные вопросы, на которые Виктор не мог ответить. Пасикис всегда страшно боялся вопросов, и предусмотрительно таскал с собой Гришу, заявляя, что это для него что-то вроде смотрин, и если он постарается, его возьмут в Гарвардский или в какой-нибудь другой престижный университет. Но тот давно понял: Женя была права, Пасикису требовалась почти бесплатная рабочая лошадка, да и Соньку можно прокормить без головной боли, родня ему не простит, если он выбросит её с сыном, как потрёпанную половую тряпку. Но и помогать ей неохота, вот он и решил убить сразу двух зайцев за Гришин счёт.

Когда посыпались вопросы, Виктор спокойно заявил, что на них ответит его практикант, мол, ему для тренировки нужно, но Гриша смущённо пролепетал, что он и сам не всё понял. Тот побледнел от неожиданности и попытался выкрутиться из неприятного положения, уходя от темы, только Гриша ему этого не позволил. Он задал «шефу» очень узкий конкретный вопрос, на который не мог не ответить учёный, выполнивший эту работу. Виктор выглядел очень глупо, а Гриша всё настырнее приставал к нему, продемонстрировав всем его никчёмность.

После конференции весь лоск соскочил с «профессора», и он устроил Грише скандал с угрозами и воплями, но «практиканту» уже было всё равно: не хотелось превращаться в Лёву. В конце концов, Виктор от него зависит не меньше, сам он не способен даже разобраться в том, что Гриша преподносит ему на блюдечке. Таким образом, он всё-таки заставил проходимца хоть как-то считаться с собой.

Вскоре у Виктора появилась дорогая машина, периодически он уезжал в какие-то странные командировки, врал неумело, да и не старался оправдываться перед Гришей, и тот стал догадываться, что его основная работа и зарплата вовсе не в институте, а это только официальное прикрытие. Однажды, гуляя по Бостону, Гриша увидел, как Виктор входит в мрачный девятиэтажный дом серого цвета, на котором красовался лиловый плакат в виде флага с надписью «260 лет масонству», он хмыкнул: можно подумать, что до «открытия» Америки не было масонов! Что это – полная безграмотность или наглая ложь? Скорее всего, и то, и другое. Во всех окнах виднелись одинаково подобранные серые занавески, а огромные сине-оранжевые витрины на первом этаже были размалёваны всевозможными масонскими знаками с многолучевыми солнцами, молотками, человечками и ромбиками с буквой «с» в середине. Виктор прошмыгнул в неприметный подъезд, над которым было написано на английском: «Большое масонское ложе». Гриша попытался последовать за Пасикисом, но для него дверь оказалась закрытой. Теперь понятно, как тот разбогател, только чем он мог их заинтересовать!?

Вернувшись к вечеру домой, Гриша почувствовал неимоверную усталость: не хотелось ни есть, ни пить, и он лениво растянулся на узкой кровати своей скромной клетушки. Неожиданно его охватил беспричинный всепоглощающий ужас, ноги и руки похолодели, голова поплыла, и он погрузился в глубокий сон с какими-то бредовыми тяжёлыми видениями. Грише причудилось, что он с огромной скоростью летит куда-то вниз и падает в ледяную воду, старается выплыть, но не может даже пальцем пошевелить, пытается кричать, но рот не слушается его: несмотря на бешеные усилия, он не может издать ни единого звука! Вдруг Гриша увидел себя со стороны, но почему-то это был уже не он, а Женя, лежащая на дне реки, на её бескровном лице играла горькая улыбка, веки прикрыты, только белокурые локоны, словно живые, шевелятся от движения воды. И опять всё пропало, он словно куда-то провалился, пока чей-то тёплый шершавый язык не стал облизывать его бесчувственное лицо. Гриша открыл глаза, никого рядом с ним не было, он провёл рукой по щеке и почувствовал, что она влажная. Он подскочил и обежал всю квартиру, подозрительно вглядываясь в японца, сидевшего на кухне-гостиной у телевизора. Гриша зачем-то обругал его по-русски, тот вздрогнул, но не оторвал взгляда от экрана: мол, он вроде бы не только не понимает, но и не слышит ничего, и это почему-то ещё больше разозлило Гришу, и он произнёс вслух:

– Бред какой-то! Не он же меня лизал! Что со мной происходит? Может, я схожу с ума? Или этот гад мне что-то подсыпает в еду?

Он опять плюхнулся в постель, и тут же почувствовал, что кожа на груди горит. Гриша расстегнул рубашку и машинально приподнял крестик, который неожиданно осветил всю комнату ярким бордово-кровавым заревом, и тут же вновь наступила полная темнота. Или это ему почудилось!? Тут он увидел в дверях силуэт японца. «Прибежал, чёртов самурай, значит, не почудилось», – мелькнула у него в голове.

– Пошёл вон, мерзавец!

Тот съёжился, словно поджав хвост, как трусливая собака, и резко выскочил из комнаты. Гриша зажёг свет и стал рассматривать крестик, который тут же, на глазах, словно завял: он стал совершенно непрозрачным, почти чёрным и каким-то блёклым. Что за бред? Тревога всё более охватывала его, сон был настолько натуральный, так отчётливо передал беспомощный ужас надвигающейся смерти, что не выходил из памяти на физическом уровне, и перед глазами всё ещё отчетливо стояло мёртвое лицо Жени со странной полуулыбкой. А с чего это вдруг крестик вздумал засиять каким-то траурным цветом? И Гриша стукнул себя по лбу, вспомнив, что и у неё такой же! Страх за Женю и ощущение уже случившегося несчастья тяжело сдавило ему грудь и голову, он вскочил, зажёг свет и посмотрел на часы, было восемь часов вечера, значит, в Москве сейчас ночь, неудобно звонить. Гриша влез в интернет и узнал, что в Хатанге 7 часов утра и немножко успокоился: так рано, да ещё в Заполярье, ребята, скорее всего, спят или только поднимаются. Нет, не могла хорошо плавающая Женя утонуть, да и речка там мелкая: она всё боялась, как бы совсем не пересохла. А крестик ведь, в конце концов, не рация, может, это какой-нибудь облучённый камень, вот и сияет, когда не попало… Но как Гриша ни уговаривал себя, тревога не отпускала его, уж слишком сильное эмоциональное воздействие оказал на него этот омерзительный сон.

Ни на следующий день, ни позднее он не смог дозвониться до Леоновых: видно, они ещё не приехали с дачи, и от неизвестности мучился ещё больше. Гриша молился за Женю, вкладывая в слова всю боль одиночества, несбывшиеся надежды, детскую влюблённость и страх потерять единственно близкого человека, он прижал к губам крестик, и с удивлением заметил на своей груди обожжённый след, словно отпечаток от этого таинственного подарка. Гриша вспоминал слова своей бабушки – Прекрасной Незнакомки с Чистых прудов, и уже не сомневался, что с Женей случилось что-то страшное, и что крестик словно призывает его. Ему бы сейчас же броситься в Москву, а у него ни копейки… Полная беспомощность, просто какая-то западня, американская клетка… Что же делать!? Гриша практически перестал спать, и только повторял укоризненно:

– Женечка обязательно что-нибудь придумала бы, если б я оказался в беде! Бежать, хоть вплавь через океан, бежать к ней на помощь!

Все эти непродуктивные путаные мысли совсем подкосили его, он жил, как в бреду, с Виктором стал ещё более замкнутым и раздражённым, а японца вообще на духу не переносил. Беспокойно анализируя произошедшие с ним события, Гриша опять поехал к «поющим пескам», чувствуя себя на пустом пляже более уединённо, чем в одном помещении со шпионом. Он тяжело плюхнулся у самого моря, размышляя, где бы раздобыть деньги. У Виктора просить бесполезно, значит, нужно добиться, чтобы его выдворили из страны, но не переусердствовать, а то посадят. Может, на глазах видеокамеры украсть жвачку из супермаркета? А что, если и его жуткий сон, и светящийся крестик – просто совпадение, и он с грандиозным скандалом будет выставлен из Америки, в Москве вломится к Леоновым, крича, что приехал спасать их дочь. А Женя с Олегом и Алёнкой отдыхают в Крыму! Вот смеху-то будет!. Одинокая жизнь в чужой стране, где Гриша ни с кем в течение долгого времени не общался, любого доведёт до галлюцинаций! Он здесь просто как в одиночной стеклянной камере, и о каждом его шаге докладывает надзиратель. Эти рассуждения немного поостудили пыл, но Гриша уже настроился бежать отсюда, куда глаза глядят, а неприятный сон подтолкнул к этому. Да только, что его ждёт в Москве? Ведь из института он уволился, и должность занята, Сонька наверняка живёт в его квартире с Лёвой, и навряд ли они обрадуются его возвращению, а у Жени своя семья и свои заботы Может, рвануть в Канаду? Там все – эмигранты, да и геофизики востребованы. Но на какие шиши? Пожалуй, следует поискать здесь любую работу, чтобы хоть на дорогу и жильё на первое время заработать. И всё-таки, сначала нужно дозвониться Жене.

Сомнения и авантюрные планы Гриши были прерваны странным образом. К нему вдруг подбежал какой-то индус и горячо и убедительно зашептал что-то на незнакомом языке. Наконец, индус сообразил, что тот его не понимает, и неожиданно произнес на ломанном русском языке: «Гриша надо уехать Америка, берегись Виктор, завтра 6 вечер я ждать тебя индийский храм». Он было хотел уйти, но вдруг изменил свои намерения. Беспокойно оглядываясь, индус сунул ему что-то объёмное в карман, стараясь делать это очень незаметно, и сказал ни к селу, ни к городу, словно пароль: «Чистые пруды, Женя, твой бабушка привет. Прощай» и тут же отошёл в сторону – видимо, уже не рассчитывая на завтрашнюю встречу. Гриша попытался его остановить, но индус так припустился, что он догнал его только у дороги, и тут же увидел в двух шагах от себя проклятого японца, беспокойно шепчущего что-то по телефону. Сосед так достал его своей слежкой, что Гриша отвлёкся от нового знакомого, подошёл к нему впритык и сказал тихо и злобно по-русски:

– Если ты, шпионская морда, не оставишь меня в покое, я сегодня же ночью придушу тебя! Какого чёрта посылаешь ко мне ненормальных индусов, скотина?

Тот от испуга ответил на хорошем русском языке:

– Я-то здесь причём? Первый раз его вижу!!

Последние сомнения на счёт «японца» рассеялись. Гриша засмеялся, глядя ему в глаза, и удивлённо произнёс:

– Так ты не японец, а наш, казах или узбек, да!? Пасикис тебя притащил?

– Никакой я не казах и, тем более, не узбек, а киргиз, но тоже наш. Ну, притащил, а жить-то на что-то надо! У нас в Киргизии сейчас разве найдёшь работу? Впрочем, как и у вас теперь… А я ведь конструктором до перестройке был, вот так… Оман я, Оманбек, – и он приветливо протянул Грише руку: парень давно тяготился своей ролью. К тому же, трудно советскому соборному человеку неделями ни с кем не разговаривать. Гриша не смог перебороть неприязнь и обиду к обманувшему его человеку и не подал ему в ответ руки.

Тут они обернулись на визгливый звук и хлопок: рядом с ними резко остановилась машина, из которой выскочили два бугая, схватили хрупкого индуса, бросили на заднее сидение, и моментально умчалась.

– Ааа, так значит, он не сумасшедший и не ваш, так? А ты уже успел наябедничать? Оперативно, нечего сказать! И что вы с ним сделаете? Передай Виктору, пусть на меня более не рассчитывает, сыт я вами обоями по горло! Как-нибудь сам пристроюсь!

Тот стал клясться, что ничего ни об индусе, ни, тем более, о его похищении, не знает, но Гриша не стал его слушать, а резко развернулся и ушёл, раздражённо крикнув напоследок:

– Прекрати за мной таскаться, шпион фигов, а то убью, ей Богу, убью! Мне терять нечего, вы и так мою жизнь превратили в ад!

– А я-то при чём? Мне что велено, то и делаю. Ведь я такой же, как и ты: за большими деньгами помчался, а превратился в твою тень, – горько пробурчал себе под нос Оман, обиженно глядя вслед удаляющемуся соседу.