Текст книги "Только для влюбленных"

Глава 5

Он повернулся и пошел в дом, задвинув за собой стеклянную дверь и оставив Гвен глядеть на свое собственное отражение.

Ворча, мисс Стикерт вновь уселась на стул, вздохнула. Поджав под себя ноги, она почувствовала, как сетчатое сиденье оставляет на них свои отпечатки, и вытащила ноги. Гвен поставила на стол локти и открыла учебник. Ничего не помогало. Она продолжала глядеть на ту женщину в окне, на ту, которая не пошла на риск, на какой пошла ее сестра. На ту, которая прожила жизнь, уверяя себя, что можно найти приемлимо честолюбивого, здравомыслящего, совершенно подходящего супруга.

Гвен полагала, что могла бы винить своих родителей. Сегодня все это делают. После их развода ее матери хотелось, чтобы девочки выросли хорошими. Из-за легкомыслия Шарлотты организованный здравый смысл Гвен стал для нее жизненно важным.

Отражение мисс Стикерт вздрогнуло при звуках громких голосов внутри дома, так отчетливо вызывавших воспоминания детства. Кто бы мог винить Гвен за то, что став взрослой она решила: эмоция – слишком шаткое основание для замужества?

– На что это ты уставилась так угрюмо? – поинтересовалась Шарлотта, выйдя на веранду.

Вздрогнув, Гвен схватила вилку, чтобы выглядеть занятой делом и ткнула цыпленка так сильно, что он чуть не свалился в горящие угли.

Последовала минута страдальческого молчания, когда Шарлотта жалобно воздела глаза к небесам, стала мерять веранду шагами и скрипеть зубами.

– Хочешь поговорить об этом? – предложила Гвен.

– Думаешь, что я несчастна, – прорыдала сестра, почти обвиняя.

– Ты не можешь быть счастливой.

– Я хочу сказать: ты не одобряешь, что я так несчастна.

– Неужели я должна радоваться?

– Ты смотришь на нас так хмуро, словно хочешь сказать, что взрослым не годится делать из себя дураков.

Если бы под рукой не было вилки и цыпленка, Шарлотта увидела бы, как виноватое выражение разлилось по лицу Гвен.

– Вот уж не знала, что я такая прозаичная.

– Ты всегда принадлежала к типу людей, которые склонны осуждать. Не то, чтобы я делаю осуждающее заявление. Ты просто принимала решение по поводу людей, относила их к той или иной категории.

Это верно. Может быть, поэтому Гвен так сокрушалась, когда люди, которых, как ей казалось, она знала, становились другими. Как, например, Дейв. Он отказывался быть тем беззаботным повесой, каким ей хотелось его видеть, таким, которого можно не принимать всерьез. «Мы не можем притвориться, что этого не было. Больше никогда».

Пригладив непокорную гриву черных волос, Шарлотта безжалостно стянула их резиновой лентой, покрытой парчовой тканью. Пользуясь стеклянной раздвижной дверью, как зеркалом, она хмуро поправила «прическу».

– Я знаю, что он и его братец что-то замышляют.

– Шар, ей-богу, если бы ты была достаточно взрослой, чтобы слушаться маму и папу, тебе жилось бы легче.

– Значит, я действую не правильно, так что ли?

– Существуют конструктивные способы выражения разногласий.

– И я должна их придумывать, вроде тебя.

Не было секретом, что страстная натура Шарлотты всегда оставалась загадкой для Гвен. Но Шарлотта нуждалась в логичной Гвен, благоразумной Гвен. Она вообразила, что сделал бы карикатурист Дейв из ее характера.

– Прости, но твой подход ко многим вещам отличается от моего. И когда вы двое вступаете в сражение, то ты произносишь слова, которые нельзя взять назад.

– Но мы всегда сражались. Лишь недавно мы отскакивали друг от друга, как шарики китайского бильярда, пока вы с Дейвом не закричали: «Бросьте!»

– Тебе это нравится?

– Я привыкла. Драка делает примирение более приятным, – Шарлотта пожала плечами и, охватив себя руками, добавила с сожалением. – Мы просто перестали мириться, вот и все.

Гвен прислушалась к скрипу деревьев, но едва ли слышала их. В голове ее проносились мысли, набиравшие силу, словно волны. Шарлотта и Роберт отлично умели воевать, да вот забыли, как надо мириться!

Скрытый смысл происходящего проник в ее разум. Захлопнув учебник, Гвен осушила стакан с водой. Ей нужно поговорить с Дейвом. С глазу на глаз.

«Но не настолько с глазу на глаз, чтобы он попытался поцеловать меня снова», – предупредил внутренний голос. Или совсем по-другому.

«Не поздновато ли?» – подумала Гвен, взбираясь по лестнице на чердак. Она привыкла к темноте по пути наверх, и теперь сощурилась от света, лившегося на мольберт Дейва.

– Вдохновение приходит в самое неподходящее время, – пробормотал молодой художник, выронив мелок, торчавший в его губах, как сигарета.

– Тоже мне вдохновение! Ты пребываешь в этом состоянии с самого обеда. – Гвен не представляла себе, что рисование комиксов было такой тяжелой работой. – Спина не болит?

Он послушно выпрямился на стуле. Что-то хрустнуло у него в позвоночнике. Рассеянной рукой пригладив вихры, он уставился на свое произведение покрасневшими глазами.

– Теперь, когда ты упомянула об этом… Словно кто-то ходит по моей спине, Гвен! Точно гибкие дальневосточные девы из мифов и легенд.

– Не говоря уже о массажных кабинетах. Достань мне пару туфель на шпильках, как у Шарлотты, и мы это испробуем, Квазимодо.

Гвен скривилась, когда Дейв, заняв свое прежнее сгорбленное положение, вернулся к работе, затем обошла вокруг него.

– Ты суеверный?

– Давай, давай. Взгляни-ка. – Он махнул рукой в сторону рисунка. Мисс Стикерт отметила: «Пальцы в пятнах полдюжины оттенков пастели».

Гвен ахнула, увидев произведение Дейва, затем положила руку ему не плечо, мгновенно успокоив.

– Вот уж не думала про комиксы так, – протянула она. – Это просто…

– Ужасно?

Гвен медленно кивнула:

– В некотором смысле. Дейв повернулся и взглянул на нее, потом на свою работу.

– Ужасно – означает пугающе, – шепнула Гвен, взъерошив ему волосы. – Я-то думала, что пастель – нечто нежное, субтильное. Как бы там ни было, исполнено мастерски.

– Тебе не нравится кровь, хлещущая вот здесь, – указал Дейв огрызком красного мелка.

– Я полагаю, что это необходимо. Хочу сказать, меч, отсекающий э-э…

– Мистический перстень злого карлика. Тут он еще держится на пальце, вот внизу.

– Да, конечно, – Гвен сглотнула.

– Бели-Зар должна поступить так, иначе злой карлик будет править страной Амазонией еще тысячу лет.

– Этим все и объясняется.

– Она тебе нравится?

Гвен присмотрелась к Бели-Зар – Воинствующей амазонке. Если Дейву мерещатся такие женщины, то ей не о чем беспокоиться. В реальном мире рост рисованной Бели-Зар был бы равен шести футам и восьми дюймам. Ее груди развились до солидных 38 д, бедрами мог бы гордиться велосипедный гонщик, не говоря уже о чемпионских бицепсах, поднявших сверкающий меч.

– У нее полно волос, – пробормотала Гвен, глядя на живо изображенные кудри, вьющиеся вокруг женской головы.

– А у нее нет сходства с кем-нибудь? Теперь, когда он упомянул об этом… Гвен взглянула сквозь балконную балюстраду вниз в гостиную. Роберт разжигал огонь в камине, Шарлотта азартно черкала что-то в своем новом сценарии, волосы ее разметались над обеденным столом облаком чернильной черноты. К удивлению Гвен, там не оказалось никаких синих оттенков, как на рисунке.

Мисс Стикерт перевела взгляд на мольберт и… прикрыла рот рукой.

Дейв крутанулся на стуле, схватил Гвен за руку и приложил ее пальцы к своим губам.

– Наш секрет, – шепнул он, и дьявольские искорки запрыгали в его глазах.

В горле у Гвен зародился смешок. Она подавила его с той же решительностью, с какой Бели-Зар победила карлика. Взрослые женщины не хихикают.

– С недавних пор у нас полно секретов, – заметила она.

– И несколько еще прибавятся. – При этих словах губы Дейва скользнули по ее пальцам.

Ее пульс забился в ритме музыки, несшейся из включенного динамика, рядом с которым Дейв работал. Кожа Гвен покрылась рябью, как отсветы в волосах Бели-Зар, в чеканенных медных пластинках, служивших ей защитными доспехами.

– Этот металлический бюстгальтер не очень-то удобен.

– Мстительная ярость Шарлотты сочетается с телом Мадонны. Кто скажет, что комиксы не отражают реальной жизни?

Тела. Гвен задумалась над этим словом. Пока Дейв говорил, она не сознавала, что вновь заняла место позади него и принялась массировать его плечи. Он откинул голову, бледные ресницы на загорелых щеках, широкая улыбка, плечи расправились под ее быстрыми пальцами.

– Не останавливайся. Чувство приятнейшее.

Мужчина расслабляется при первом удобном случае – умение, которому она завидовала. Гвен сравнивала свои собственные чувства, тот узел напряжения, какой она носила в себе месяцами, тот, что ослаблялся всякий раз, как Дейв заставлял ее смеяться, и расслаблялся еще сильнее, когда он к ней прикасался.

– К слову о реальной жизни, – пробормотала Гвен. – Мне хочется поблагодарить тебя за тот комический трюк со спортивным комментатором в ресторане.

– Юмор может сильно обезоруживать, «Это бывает, видимо, очень часто», – подумала она.

– Я уяснила кое-что насчет Шарлотты и Роберта. Это может быть применимо и к нам.

– Я – не он, а ты – не она.

– Боже упаси, нет. Она утомительна.

– И сумасбродна. Но имеет мужество подчиняться собственным эмоциям – как вот эта Бели-Зар. Пылкость и ярость создают преувеличенную степень красоты.

Гвен ощутила укол зависти.

– Полагаю, что я представляю собой нечто вроде стакана теплого молока перед сном? Откинув голову, Дейв рассмеялся.

– А я, может, люблю молоко перед сном. Вот приходи вечерком поправить мне одеяло, и узнаешь.

Столь открытый призыв ее рассмешил.

– Нет уж, прости, солнечный мальчик.

– Ага, – произнес он. – Я подумал, что мы обойдемся без этой детской темы.

Медленно повернувшись на табурете, Дейв положил руки ей на талию и посадил к себе на колени. Они медленно повернулись лицом к рисунку. Теперь мольберт загораживал их от гостиной.

– Я вырос со времени нашей первой встречи. Пора бы тебе понять.

Гвен ему поверила. Теперь требовалось последнее усилие, чтобы доказать это. Тут Дейв ее поцеловал.

– Никаких возражений, – его шепот обжег ухо Гвен. – В этом доме и так хватает возражений. – Открыто, откровенно его губы опустились на ее губы. Его язык имел вкус меди, металлический, сладковатый, острый и стихийный. Столь же необходимый – подумала Гвен – насколько необходима прозрачная холодная минеральная вода.

Гвен пошевелилась на его коленях, волна чувственности поднялась по ее бедрам там, где джинсы впитали теплоту кожи молодого человека, у неподшитых краев его шортов.

В горах холодает и темнеет быстро. Захваченный работой, Дейв перестал следить за температурой. Впрочем, это неважно, им теперь достаточно жарко. Его кожа оказалась горячей, когда Гвен потерлась о шершавую щеку, чувство было настолько приятным, что она чуть не замурлыкала.

Обняв Дейва одной рукой, другой Гвен гладила его шею, ее рука по-родственному, по-женски погружалась в его ароматные кудри, пахнувшие тлеющим древесным углем.

Дейв был не могучим, как рыцари и варвары, которых Гвен видела на его рисунках. Даже не таким, как Бели-Зар. Он был худощавым, мускулистым и сильным, и это вдобавок к заботливому и игривому характеру. Он отдавал, соблазнял, но ничего не требовал. Мужчина, слишком свободный духом, чтобы подчиняться приказам или отдавать их. Вместо этого Дейв предоставлял ей полную возможность сколько угодно исследовать его рот и то, как их губы соприкасались. Насколько мисс Стикерт хватало смелости.

В конце концов, она приложила свой лоб к его лбу.

– Гвен, – выдохнул он.

«Это близость», – подумала она. Дейв уже понял, что ей приятны его поцелуи. Все, что они сделали, подтверждало это. Мог ли он винить ее? Приманивать ее еще ближе к краю?

Когда его руки сомкнулись на талии Гвен под шелковой тенниской, она чуть не выпрыгнула из кожи.

– Дейв, подожди. – Она знала, что он подождет, даже если просьба прозвучала хрипло и призывно.

– К чему стеснять себя?

– Ну, я бы просто использовала тебя. Это была бы лишь физическая близость, и больше ничего.

– А ты когда-нибудь пробовала это?

– Нет. – Гвен подумала, что он ухмыльнется. Дейв не стал ухмыляться.

– А ты? – спросила она. Он покачал головой:

– В последнее время нет.

В последнее время ему хотелось большего: отношений настоящих, эмоциональных, на уровне воли, таких, какие проникают в душу и иногда причиняют боль – как в случае с Шарлоттой и Робертом. Однако уже теперь Дейв не сомневался, что не даст Гвен забыть, какими сладкими могут быть болезненные, неустановившиеся стадии любви.

– Нам надо поговорить.

– Мы уже говорили. – Дейв провел ладонью по ее коже, палец его проник за границу ее бюстгальтера, опустился чуть ниже и приглашающе поиграл родинкой, проведя по ней пальцами, как если бы это был сосок.

Простая мысль заставила кровь Гвен быстрее струиться по жилам. Ее груди стали нежнее и чувствительнее, они не желали, чтобы внимание, посвященное им, уделялось чему-нибудь другому.

– Я не могу разговаривать, когда ты делаешь это.

Казалось, Дейв не обратил внимания. Водя носом по ее шелковой тенниске, он наклонялся все ниже, пока его нос не проник за ее ворот, прошелся по ее ключице и затем по тонким волоскам на затылке.

Когда Гвен поднималась по лестнице, у нее было не больше намерения целоваться с ним, чем летать по воздуху. Но ему как-то удалось соблазнить ее, делать то и другое путем приветливого приема и согласия во всем, что бы ей ни пожелалось.

Может быть, он сторонник той теории, что пожилые женщины сходят с ума по более молодым мужчинам. Кожа Гвен горела. Дейв, какого она видела за эти последние несколько дней, был все таким же импульсивным, безумно безответственным юнцом, какого мисс Стикерт знала всегда. А может, нет? В то время, как Роберт и Шарлотта раздражали ее, словно гвозди, царапающие по кафелю, Дейв проводил дни гладко, подобно клубнике со сливками.

И вот Дейв целует Гвен, а у нее ноги подкашиваются. И от нее не ускользают дразнящие искорки в его глазах, говорящие о том, что он прекрасно знает, что делает.

Но смеется он над нею или над ними обоими?

Гвен вырвалась из его объятий.

– Они не могут нас увидеть, – запротестовал Дейв.

– Они не могут видеть ничего, кроме собственных сердец. Вот о чем мне нужно с тобой поговорить.

Дейв крутанулся на табуретке. Одним мановением руки он провел по своим волосам две полоски розовым и желтым мелками, потом тряхнул ими и дал упасть непокорным и разукрашенным на лоб.

Он был так мил, что Гвен чуть не вернулась к нему. Но вместо этого она решила придерживаться своего плана.

– Шарлотта сказала, что они так привыкли ссориться, что забыли, как надо мириться. Это подало мне мысль.

– Ммм, – последовал его нечленораздельный ответ. Склонившись, Дейв набросал несколько штрихов на подобранном им небольшом листке, и протянул его Гвен.

– Ну, так в чем состоит великая мысль, леди Гвенет?

Нахмурившись, она посмотрела на портрет очкастой женщины с распахнутыми крыльями, со светло-коричневыми волосами и со стосвечевой лампочкой над головой. Что-то в Гвен перевернулось, когда она попыталась решить, чего Дейв хотел больше – выразить чувство или нарисовать карикатуру. Конечно, это могла быть насмешка над ней, но почему же ее сердце так радостно бьется?

– Никто меня до сих пор не рисовал.

– Мне бы хотелось изображать тебя по-разному. – Он помедлил и закончил. – Когда у нас будет больше времени. Так что ты говорила?

Гвен покраснела. Продуманные заранее фразы разлетелись, как голуби на сеновале. Она отошла и уселась на край коврика.

Дейв впервые наблюдал ее колебания. «Интересно, – подумал он, – это оттого, что она учуяла, как он пахнет на простынях, или колебание вызвано его рисунком».

Интересно, чем от нее пахнет. Чем-то женским, полагал Дейв, медовым и слабым, присущим только Гвен. Ее волосы, должно быть, пахнут шампунем, а ниже они, должно быть, рыжеватые, возможно, белокурые. Он нисколько не постеснялся бы изобразить их любыми.

Гвен поймала его взгляд. Он не возражал.

– Ты хорошо смотришься на этом фоне. Мне бы хотелось нарисовать тебя при таком освещении.

И при меньшем. И ниже декольте ее сорочки, изобразить ее нежную талию, безо всяких джинсов.

Она вскочила, как бы узрев то же самое, и хлопнула себя по бокам.

– Прости. Ты не просил меня присесть.

– Я не приглашал тебя и в свою спальню. Рад, что ты пришла.

– Тут, должно быть, жарко. – Гвен взмахнула рукой к верху деревянной крыши в нескольких футах над головой. – Тепло поднимается.

Как будто это ему не известно. Гвен захотелось вздохнуть. Хоть бы кто-нибудь снабдил ее руководством по пустой болтовне! Она подула на свою челку и поправила очки.

– Вижу, что тепло поднимается. – Дейв ухмыльнулся и дотронулся до своей щеки, оставив на ней след мелка.

Он намекал на то, что мисс Стикерт покраснела. Почему он всегда переводит разговор о Шарлотте и Роберте на них самих? Они ведь не были даже любовниками. И никогда не будут. Если она не разыграет из себя полную дурочку. Бывали ли когда-либо отчаянные женщины, которые могли отогнать мужчин?

– Если бы мы могли напомнить им, как сильно они некогда любили друг друга, они могли бы вспомнить, как заменять ссоры примирением.

– И вернуть к положению статус-кво.

– Если они останутся женатыми, семейные связи не распадутся.

– И?

– Мы могли бы видеться.

– Ты имеешь в виду устраивать свидания?

Она пожала плечами с как можно более безразличным видом, натянув на плечо сползшую тенниску.

– Что-нибудь нормальное. Завтрак, кино.

– Что-нибудь безопасное.

– Про меня известно, что время от времени я покидаю монастырь. Дейв рассмеялся.

– Так ты назначишь мне свидание? В реальной жизни?

Гвен кивнула. Движение ее головы стало более сомнительным, когда она заметила его улыбку, застывшую, как у Чеширского кота.

– Ты заключаешь сделку сама с собой. Но тут есть ловушка.

– Какая же?

Гвен не хотелось, чтобы в ее словах прозвучала подозрительность. Но в глазах Дейва опять мелькнула озорная усмешка, заставлявшая ее сердце делать кульбит, наподобие лыжника на обложке журнала «Всемирный спорт». Мука поражения.

– Во-первых, пару недель мы проведем здесь, – напомнил Дейв. – Ты собираешься все время отдавать учебе?

– Я должна.

– День и ночь?

О, если бы он не упоминал ночи и в то же время прикоснулся к ней. Дейв погладил руку Гвен.

– Назначь мне свидание здесь, – попросил он.

– Каким образом?

Он разметал челку по ее лбу, разгладил пальцами брови, ее глаза закрылись.

– Расслабься, – пробормотал Дейв голосом, какому позавидовал бы любой гипнотизер. – Наслаждайся временем, какое у нас есть. Теплые ночи. Холодные утра. Всякий раз душ со мной.

Глаза Гвен распахнулись. Она едва не упала в обморок Дейву на руки. Еще чуть ближе, и их тела могли бы слиться. Она бы этого не вынесла.

– Такая сделка не пройдет.

– Ты меня не выслушала. Мы воссоединим Роба и Шарлотту, и ты позволишь мне объяснить тебе, что такое хорошо проводить время. Вот моя сделка. И это все.

Хорошее времяпрепровождение? Класть голову ему на плечо в неритмичном танце и попадать под его власть. Гвен подавила разочарование. Он совсем не смеялся над ней. Для Дейва флирт – забава. Гвен – забава, а секс, вероятно, некий порыв. Думал ли он о чем-нибудь, кроме удовольствия? О жизни и обязательствах? Об ответственности, разделяемой обоими?

Мисс Стикерт наверняка лишит его самоуверенности, если даже упомянет слово «ответственность». Но в то же самое время желание пронизывало ее медленно и настойчиво, как завиток дыма в лесной чаще.

– Забава, – повторила она. – Хорошее времяпрепровождение.

– Поможет тебе пройти сквозь тяжелое время. – Дейв дотронулся пальцем до нижней губы Гвен, формируя утомленную улыбку. Она не удержалась. Планы роились в его мозгу, как заклинания в пещере колдуна.

Леди требуется нажим. Дейв соблазнит ее раскованностью, увлечет праздностью, несмотря на ее учебники и экзамены. Будут и часы досуга, которые надо заполнить. Часы, скользящие мимо них, сидящих бок о бок.

Его умная леди упустила одно очевидное обстоятельство. Воссоединенные Роб и Шарлотта станут живым доказательством того, что противоположности срабатываются. Дейв никогда не относился к людям, которые избегают сказать: «Ага, а что я говорил!» К тому времени, когда они покончат с делом упрочнения брачных уз, Дейв заставит Гвен рассмеяться и сказать «да». Тогда ей придется принять его всерьез.

– Итак, каков же твой план? – спросил он.

Когда щека Гвен потерлась о его тенниску, соски Дейва напряглись, сердце громко забилось. Он почувствовал, что твердеет, и решил не пугать ее. Он прекратил танцевать.

– Так каков твой план? Гвен моргнула, с минуту перестраивала мысли, наконец, заговорила:

– Они все время злятся. Они забыли, что значит радоваться. Надо им напомнить.

Дейв улыбнулся, но сдержался саркастических комментариев. Следующее ее мероприятие будет вычерчивание для них графиков, расстановка по колонкам плюсов и минусов, которые демонстрируют, как добро будет уравновешивать зло.

– Но сможешь ли ты рассказать кому-либо об этом?

Дейв урвал поцелуй. Начальный чертенок.

– Вот в том-то и дело. Тут лекции не годятся.

– А как насчет наглядного примера?

Поддев пальцем подбородок Гвен, он чмокнул ее в губы.

– Мы будем демонстрировать, как приятно иметь кого-нибудь, с кем можно это проделывать.

Дейв прижался к ней всем телом, а потом, уже после того, как еще раз овладел ее ртом, по-рыцарски отстранился.

Гвен изо всех сил постаралась восстановить строгий взгляд, но уже после того, как глаза ее смогли сконцентрироваться и утратить свой влажный блеск.

– Мы проделаем это все…

Она постаралась не заметить слово «все».

– Мы будем целоваться и крепко обниматься и наполним коттедж счастьем, которое они оставили где-то по дороге, усеянной убитыми и ранеными.

Дейв подождал, пока ее рот не высох и губы не разжались, затем влепил смачный поцелуй в самую середину лба.

– Хорошая идея, а? – он шлепнул ее по попке.

– Эй! Я же не сказала, что буду проделывать это все.

– Ты смеешь не соглашаться, амазонская дева? Тогда готовься к бою!

Дейв схватил Гвен за талию и принялся крутить до тех пор, пока они не упали на коврик. Вывернувшись, он схватил подушку и ударил ее по крестцу. Гвен вскрикнула, выхватила из-под покрывала запасную подушку и с удовлетворением опустила ее на его сердитую голову.

– Не смей больше меня щекотать!

– Честное бойскаутское! Однако…

– Однако что? – она отодвинулась оперевшись на локти.

– Никто ничего не говорил насчет всеобщей войны.

Дейв ухитрился нанести еще один сильный удар по нижней части ее тела.

– Подожди, перья! – выдохнула она. – Это же дорогие подушки!

– Подумаешь!

Прежде, чем Гвен опомнилась, они сплелись, смеясь и задыхаясь. Клочья пуха летали вокруг них вместе с ее виной в сумасбродстве. Смех рвался наружу. Она закрыла рот рукой.

Дейв отвел ее ладонь и заменил собственными губами.

– Смейся со мной, Гвен. Полежи со мной.

Какая-то часть ее сознания понимала, что она должна быть начеку. Эта часть просто кричала, что Гвен лежит на сбившемся коврике с мужчиной, которого она раздразнила, и от которого убегала в течение четырех лет. После они выделывали кульбиты, уклонялись, и вот она уступила. Да, уступила. У этого слова приятный вкус, как у его губ, искавших ее губы.

Но Гвен не могла удержаться от смеха, от кудахтанья в ответ на вольности, какие он себе позволял. Дейв шарил руками по ее ребрам, а она снова смеялась, задыхаясь, когда он целовал ее в шею, напрягаясь и расслабляясь, когда его руки скользили ниже к ее талии и тянулись вниз.

Насколько вниз, она не замечала, пока он не растянулся поверх нее. Кровать застонала, когда его вес навалился на нее. Его нога раздвигала ее ноги, его грудь расплющила ее груди.

Гвен извивалась, наслаждаясь глубинами чувственности, истекавшей из ее грудей к ее животу, к тому стремительному трепету между ногами, которые так плотно облегает хлопчатобумажная ткань, и которые так жаждут освободиться.

Смех не прекращался, только ослабел. Гвен куснула Дейва за ухо и смеялась басом, как сирена. Он ответно рычал в ее уши, касаясь их языком. Надавливал, щупал, тяжело дышал в чувствительную влагу.

Ее сердце едва не остановилось, смех замер в ее горле.

– Еще! – слышался ей умоляющий голос женщины.

Дейв подчинился. Мгновенно. Тщательно. Ее сердце стучало, как молот, в контрапункте с его сердцем. Никто уже не притворялся, что это игра. Может, он и был тонким, как тростник, но прижимал Гвен без усилий, сплелся с ней, как самая цепкая виноградная лоза, и все сжимал ее, пока она не начала бояться, что они оба погрузятся в удушливую мягкость.

– Я задыхаюсь.

Дейв отпрянул, подняв ее вместе с собой. Большая рука прижимала снизу ее голову, сливая ее рот с его ртом, прокалывая ее языком. Когда Дейв отпустил Гвен, ее легкие расширились в глубоком жадном вдохе.

Только, чтобы замереть на полувздохе, когда его рука охватила ее грудь, он пробормотал:

– Да!

Их глаза встретились.

Дейв отодвинулся от ее груди, но его бедра все еще прощупывали место соединения их бедер. Затуманенный взгляд его глаз возвещал о его намерении оставаться только там.

Напряжение. Страсть. Все это Гвен наблюдала в Дейве в тех редких случаях, когда он бывал погружен в работу, изучая картину. Мисс Стикерт не ожидала, что такие эмоции будут обращены на нее. Она не была той женщиной, которая возбуждает страсть. Или управляет ею.

– Дейв? – трепещущий вопрос. Он молчал. Гвен испугалась. Одной рукой она нежно коснулась его груди в области сердца и поняла, что он чувствует то же самое. Он хотел ее, он жаждал ее. Жгучее желание пронизывало его, страсть тревожно близкая к самозабвенной любви.

Безжалостно он овладел ею, и ее сознание поглотило ритмичное круговое движение его бедер, качающее, на грани грубости, несомненно эротичное.

– Гвен!

Она сглотнула. Дейв проследил за этим движением по всему пути вниз по ее лебединой шее. Где-то на постели валялись ее очки, растрепавшиеся волосы лежали шелковыми светло-коричневыми прядями.

– Двигайся со мной, – скомандовал он. Это говорил уже не мальчик, это говорил мужчина, тот, кто ожидал, кто желал, кто намеревался понять, какого сорта женщина – Гвен Стикерт – может оказаться. Он доказал, что способен на большее, чем ей казалось, – четыре года тому назад поцелуй из волшебной сказки.

Гвен зажмурила глаза, сжала бедрами его бедра с обеих сторон, прислушиваясь к чувствам, пронизывавшим ее.

Он подумал, что этому движению она училась не по какой-то волшебной сказке. Это работал инстинкт.

– Эй, вы там наверху, у вас все в порядке?

Дейв подавил почти выскочившее ругательство в ответ на резкий подозрительный возглас Шарлотты. Долго сдерживаемый вздох с содроганием как бы прошел сквозь него. Он взглянул на Гвен, выглядевшую подавленной, с глазами газели. Его рот скривила косая усмешка.

– Ну, ты подумала, что это твоя мамочка?