Текст книги "Любовные секреты Дон Жуана"

У них было чувство юмора, но они не запоминали анекдоты.

Они не забывали, когда у кого день рождения, и умели красиво заворачивать подарки.

Они убирались, и готовили, и брали на себя вещи, до которых мужчины не опускались.

И все, собственно. Таковы в то время были познания Дэниела Спайка Сэвиджа в области тендерных различий.

Вооружившись этими познаниями, я снова выпил кофе с Хелен Палмер ровно через неделю. Как и в прошлый раз, она торопилась на следующее занятие, но я предпринял решительный бросок.

Незадолго до этого вышел на экраны фильм «Изгоняющий дьявола» («Экзорсист»), и верующие устроили демонстрацию, утверждая, что фильм «потакает сатанистам». Весь парк машин «скорой помощи» дежурил около кинотеатров, на случай, если кто-то упадет в обморок. Яйцеголовые киношные критики даже не снисходили до обсуждения этой дребедени. В клипах показывали, как у девочки крутится голова на плечах.

Теренс счел «знаменательным», что для первого свидания я выбрал фильм о девочке переходного возраста, одержимой дьяволом. Но «знаменательность» моего выбора потускнела, когда я сообщил, что единственной альтернативой был «Бемби», билеты на который оказались распроданы. Согласен, это, возможно, не лучший фильм для первого свидания, – лишнее свидетельство тому, что мои знания о женщинах были зачаточными. Тем не менее Хелен согласилась. Я предложил, и она сказала «да», вот и все. В восемь у входа в кинотеатр.

Сейчас я говорю «первое свидание», но тогда не осознавал этого, потому что грань между полами была нечеткой. Идея женщины-друга постепенно просачивалась в общественное сознание. Когда мой отец, или любой другой мужчина его поколения, приглашал куда-нибудь женщину, это означало одно: ухаживание, попытку установить не дружеские, а любовные отношения.

Но я не был уверен, что иду на первое свидание. Может, она станет моим другом. Конечно, она девушка, а я парень, но, возможно, мы просто идем в кино. Тогда я еще не понимал языка знаков, жестов, молчания и намеков, мне был доступен только язык логики – чистой, без примесей. Я не мог еще оценить прелести обольщения, я смотрел на этот процесс не как на игру, а как на полосу препятствий, которую надо преодолеть, чтобы добиться цели. Короче говоря, я воспринимал все буквально, а Хелен – символично.

Казалось бы, очевидная вещь, но прошло много времени, прежде чем я усвоил этот Любовный секрет. Некоторые мужчины вообще о нем не знают. А женщины никогда не скажут. Почему? Потому что они мыслят символами. Если они захотят сообщить что-нибудь существенное, они предоставят вам набор средств для расшифровки информации, но никогда не выдадут ее членораздельно, как сделал бы мужчина. Это сбивает с толку, а женщины злятся из-за того, что мужчина не справляется с декодированием. Феминизм не очень преуспел на пути стирания сего базового различия. Понятия не имею почему.

Меня учили, что главное – культура, хотя, возможно, это не совсем так. Возможно, причины нашего краха лежат в области физиологии. Кто знает. Так или иначе, крах налицо.

Но сейчас это неважно. Важно, что на момент того свидания – или не-свидания – я ничего не знал об этих различиях.

Среди девушек вообще, включая и Хелен Палмер, вряд ли нашелся бы такой незрелый экземпляр. Не знаю, что она делала вечером накануне похода в кино, я не спрашивал, а если бы и спросил, вряд ли она сказала бы. Однако теперь, приобретя какой-никакой жизненный опыт, я отчетливо вижу, как она звонит подружке и рассказывает о нашем свидании. Пытается разобраться, дружеская это встреча или нет. Разговор мог звучать приблизительно так.

ПОДРУГА ХЕЛЕН: Ну, ты как? Волнуешься?

XЕЛЕН: Не знаю. Чуть-чуть.

П X: А он тебе нравится?

X: Он милый. Но я не понимаю, чего он хочет.

П Х: А как ты думаешь, ты ему нравишься?

X: Смеется.

П X: Конечно, ты ему нравишься. Как ты можешь ему не нравиться? Ты красивая. А как он выглядит?

X: Обыкновенно. Нормально. Бывает хуже.

П X: Какого он роста, блондин, брюнет, толстый, худой, какой?

X: Среднего– роста, русые волосы, стройный. Довольно симпатичный.

П X: Ну, и как далеко это у вас зашло?

X: Несколько раз мы пили кофе.

П Х: Он заигрывал с тобой?

X: Не знаю. Думаю, да.

П Х: Он близко садился? Дотрагивался до твоей одежды? Смотрел на тебя подолгу?

X (сквозь смех): Все вышеперечисленное.

П X: Ну вот, что и требовалось доказать. А он тебе нравится?

X: Я совсем его не знаю. У него красивые глаза. Карие. С желтыми крапинками.

П Х: Он тебе нравится. Что наденешь?

Потом она рассказала подруге, что собирается надеть, и они обсудили, подойдет ли это и как будет смотреться. Нет, это слишком откровенно… это слишком изысканно… это вчерашний день… Да, вот это то, что надо. Они нашли подходящий вариант.

П X: А на что вы идете?

X: На «Экзорсиста»!

П Х: Не может быть! О чем он думает?

X: Не знаю.

П Х: Поверить не могу, что он пригласил тебя на это!

X: Ничего лучше нет.

П X: Тогда погуляйте по парку. Покатайтесь на лодке по озеру. Устройте свидание без блевотины.

X (смеется): Да это не свидание. Мы просто идем в кино.

П X: Ты разрешишь ему поцеловать тебя?

Подозреваю, что этот воображаемый разговор длился долго, в нем могли участвовать и другие подруги. Они давали советы и обсуждали стратегию, в зависимости от того, хотела она продолжения отношений или нет. Анализ темы был произведен с различных точек зрения. Хотя я знаю женщин, которые ничего такого не стали бы делать. Просто сидели бы за учебниками, зубрили бы Лакана[11]11
  Лакан Жак (1901–1981) – французский психоаналитик.


[Закрыть] и Мелани Кляйн[12]12
  Мелани Кляйн (1882–1960) – австро-английский психоаналитик, инициатор детского психоанализа.


[Закрыть] и сочли бы, что столь ординарному событию не стоит придавать слишком большого значения. Некоторые мужчины идут на свидание, думая не о сексе, а о возможных достоинствах произведения киноискусства.

Но мне кажется, таких меньшинство.

А я, между тем, тоже говорил с другом о предстоящем свидании/чисто-дружеской-встрече-не-для-секса.

– У меня сегодня свидание с Хелен Палмер.

– Это которая с большими сиськами?

– Ага.

– Надеешься ее трахнуть?

– Ага.

– Тогда и за меня тоже.

– Ладно.

И все.

В то время мужчины были такими. Некоторые из них такими и остались. Но в этом разговоре есть подтекст. Я переведу.

– У меня сегодня свидание с Хелен Палмер.

– Не знаю, что сказать.

– Ага.

– Понятия не имею, что сказать.

– Ага.

– Уф!

– Ладно.

Более продвинутый перевод, с привлечением подсознания говоривших, выглядит следующим образом:

– У меня сегодня свидание с Хелен Палмер.

– О Господи! У тебя свидание с девушкой. Как это здорово и как страшно. Я одновременно чувствую зависть и облегчение, что речь не обо мне. Зависть, потому что, возможно, у тебя будет секс, а облегчение, потому что, возможно, тебе предстоит вступить в эмоциональный контакт с другим человеком, и я не знаю, как это на тебе отразится, но фантазии на эту тему вызывают у меня страх и желание.

– Ага.

– Надеюсь, ты когда-нибудь потом расскажешь мне, как все прошло, потому что я плохо разбираюсь в женщинах, они для меня загадка: единственная женщина, которую я знаю, – моя мать, и стоит ей просто перестать любить меня, как я буду уничтожен. Все женщины такие? О Господи, сойду с ума от неопределенности. Может, ты что-то пояснишь?

– Ага.

– Все, не стану больше говорить ни о чем, кроме секса, так мы обычно общаемся, так мы подтверждаем свою гетеросексуальность или любой ценой хотим убедить в этом друг друга.

– Ладно.

Можно долго продолжать в том же духе, вскрывая все более глубокие пласты человеческого невежества, но это наводит тоску, так что…

Между прочим, я пользовался редким для мужчины того времени преимуществом – мог посоветоваться с близким другом-женщиной накануне свидания с Хелен. Да, я дружил с женщиной, у нас не было сексуальных отношений, мы не были влюблены друг в друга, мы были просто друзьями. Я познакомился с ней еще в детстве, и дружба возникла из взаимной симпатии и отсутствия влечения между нами. Сейчас это не редкость, но тогда встречалось нечасто. Разговор сильно отличался от предыдущего.

ПОДРУГА: И кто она?

Я: Хелен Палмер.

П: И?

Я: В ней что-то есть.

П: Что?

Я: Не знаю, я это чувствую. Глупо, конечно.

П: Вовсе не глупо. То, что ты чувствуешь, – важно. Волнуешься?

Я: Жду этого свидания с нетерпением.

П: Правда?

Я: Да. Это так.

П: Правда?

Я: Жутко волнуюсь.

П: Не волнуйся, Спайк. Все хорошо. Расслабься. На что вы идете?

Я: «Экзорсист».

П: Интересный выбор.

Я: На «Бемби» билетов не было.

П: Понятно.

Я: Ну и идиотом же я выгляжу. Наверное, она теперь не придет.

П: Придет.

Я: Ты не думаешь, что я все испортил?

П: Я думаю, что это неважно. Она идет на свидание с тобой, и ей все равно, какой фильм.

Я: Может, ей просто было неловко отказать. Я даже не уверен, что это свидание. Мы ведь только кофе пили.

П: Сколько раз вы кофе пили?

Я: Два раза.

П: Как это было в первый раз?

Я: Я подошел к ней после лекции.

П: А во второй?

Я: Через неделю.

П: Вы о втором разе договорились заранее?

Я: Ну, вроде того. Она знала, что я буду на лекции. Возможно, ждала, что я снова приглашу ее.

П: Теперь, Спайк, вспомни как следует. Что-нибудь изменилась в ней по сравнению с первым разом?

Я: Изменилось? Хм. Не знаю.

П: Это важно. Вспомни все по порядку. Как она была одета? Так же, как в первый раз?

Я: Нет. Я бы сказал, чуть лучше. В первый раз она была одета неряшливо, что ли. А в этот раз лучше. На ней были юбка и блузка, кажется.

П: Ты почувствовал какой-нибудь запах?

Я: Запах… в первый раз от нее исходил аромат влажного сена. Я думаю. От ее волос. А во второй раз как будто мускуса добавили… как будто…

П: Духи?

Я: Возможно.

П: Еще одна вещь. Губы. Губы были такие же?

Я: Губы? Не знаю.

П: Ну, они были ярче?

Я: Наверно, чуть поярче. Да, определенно ярче.

П: Помада.

Я: Ну, и что все это значит?

П: Это свидание. Она подготовилась ко второй встрече. Ничего особенного. Но достаточно, чтобы поставить диагноз.

Я: Правда?

П: Конечно.

И т. д., и т. п. Поддержка, поощрение, проницательность, небольшие преувеличения. Именно то, что я хотел получить от женщины.

Именно то, что я хотел получить от Кэрол Мун.

Мы продолжали с ней общаться после той вечеринки у Шерон Смит. В ней было что-то, из-за чего у меня появилось желание стать ее другом: открытость, интеллект, естественность, может быть. И абсолютное отсутствие женских штучек – обаяния, кокетства, ложной скромности, «сладости». Кэрол – проницательный, вдумчивый реалист. Вероятно, поэтому у нее и не складывается личная жизнь. Я не был увлечен ею, однако прекрасно понимал, что она симпатичная, у нее хорошая, пусть и слегка угловатая фигура, которая потрясающе смотрится в купальнике, но мужчин пугала ее способность видеть насквозь. Уже тогда она разочаровалась в мужчинах, в их, как она говорила, «дурацких играх». Удивительно, насколько иначе все выглядит с точки зрения противоположного пола. До чего обе стороны подозрительны друг к другу, как они высмеивают друг друга, как превратно истолковывают поведение друг друга!

Нас продолжала связывать ее любовь к музыке. Мы вместе покупали диски, слушали последние записи Леона Расселла, Дженис Джоплин, Джексона Брауна, Дж. Дж. Кейла или привезенный диск с неизвестными исполнителями блюза. Она была истинным ценителем. Любила музыку так же, как я, – с непонятной тягой к печали и боли, лежащим в основе любой музыки. В Кэрол была какая-то смутная меланхоличность, будто она чувствовала, что ей предстоит жизнь (очертания которой уже просматривались), не совпадающая с ее тщательно продуманными планами. То же самое она говорила про меня, но я ей долго не верил.

Ее гипотеза подтвердилась. И прозвище, которое она мне дала, прижилось. Я помню тот теплый, душный вечер, помню, как вышел из дома и бежал всю дорогу до кинотеатра. Бежал и смеялся. Это было как в кино. Один из тех редких случаев, когда жизнь впитала все краски, всю яркую суть еще не пережитого опыта. Я был Идущим на Первое Свидание Молодым Человеком в исполнении характерного актера, который недостаток характера возмещал избытком любознательности и энтузиазма.

Не без помощи Кэрол мне удалось убедить себя, что это действительно свидание, что я, скорее всего, нравлюсь Хелен. Я осознал, что придется проделать определенную работу. Нужно быть обаятельным, привлекательным, остроумным, ненавязчивым и т. д., и т. п. Я чувствовал – что-то должно произойти, но боялся назвать это «что-то», опасаясь кары богов, боялся, что мое предвкушение все испортит и в результате ничего не произойдет. Этот предрассудок, не позволяющий испытывать судьбу, по-прежнему со мной, несмотря на противоречащую ему веру в то, что вселенная пуста, холодна и безразлична. Это не имело никакого отношения к моему полу. Я был просто человеческим существом, ищущим поддержки у Бога. Во всяком случае, Теренс трактовал бы это так.

В общем, я бежал и смеялся на ходу, пока не прибежал к месту встречи – точно в назначенное время. Хелен еще не пришла.

В те годы я еще не знал, что женщины всегда опаздывают на свидания. Кэрол Мун, мой единственный надежный источник информации по таким вопросам, ничего мне не сказала. В десять минут девятого меня охватил страх. Я решил, что она не придет, что вместо одного фильма ужасов получу сразу два за вечер.

На улице собрались верующие с плакатами «Дело рук Сатаны» и «Запретить дьявольские показы». Я сжимал в потной ладони два билета. (То, что о билетах на первом свидании придется позаботиться мне, я, слава Богу, понимал.)

Потом демонстранты начали распевать: мне слышалось «Запретить город!», хотя, наверное, они кричали «Запретить позор!», а я смотрел на них и думал, какие они жалкие, готовы отвернуться от реальной жизни и навязать свое понимание истины остальным. И вдруг почувствовал, что повторяю нараспев: Бога нет, Бога нет, Бога нет.

Демонстранты, похоже, услышали. Они повернулись в мою сторону и стали скандировать так, как будто речь шла обо мне, а не о фильме: Запретить позор!

А я кричал в ответ – одинокий проповедник, к которому не пришли на свидание и который вымещает свою злобу на Боге и кучке его недалекой паствы, – Бога нет, Бога нет.

И вдруг до меня дошло, что эти верующие не такие уж кроткие и милосердные. Среди них были старушки-божьи-одуванчики, но имелись и крепкие мужчины средних лет, особенно выделялся один, с головой помидора-мутанта. Я слышал, что в Америке ортодоксальные верующие громили больницы, в которых прерывали беременность, но мне и в голову не могло прийти, что и представителей англиканской Церкви религиозный фанатизм способен довести до такой степени озлобления. А Помидорная Башка уже направлялся в мою сторону с весьма угрожающим видом. Я продолжал свое «Бога нет, Бога нет», но уже без энтузиазма. Помидорная Башка мне совсем не нравился.

Через несколько мгновений он был в метре от меня и орал «Запретить позор» прямо мне в лицо. Он был в ярости.

Потом он остановился, презрительно посмотрел на меня и сделал еще один шаг. Голосом он обладал гораздо более грубым и злым, чем можно было ожидать от ученика Господа.

– Парень, у тебя проблемы с Иисусом? Если ты, того, не любишь Господа нашего, значит, не любишь меня, ты понял? Мне и моим друзьям не нравится, как ты себя ведешь, ты нас обижаешь, ты понял? А у нас принято око за око, зуб за зуб, ты понял?

Судя по выговору, он был из Америки. Один из этих ортодоксальных психов. Он подошел еще ближе, дыхнул, и я узнал, что на завтрак у него были ветчина и слабозаваренный чай. Я посмотрел ему в глаза. И вдруг понял, что, независимо от того, откуда этот человек и какого вероисповедания, он – сумасшедший и готов ударить меня. Я моргнул. Потом еще раз. Я прикидывал, возможно ли повторение чуда преображения Павла в ускоренном варианте. И тут услышал голос за спиной.

– А вы – христианин?

Голос был мягкий, чуть надтреснутый. Повеяло запахом «Мальборо», смешанным с ароматом каких-то духов, к которым я очень скоро привыкну. Помидорная Башка растерялся, когда Хелен подошла и встала между нами.

– А вы – христианин? – повторила она уже чуть громче.

Толстяк посмотрел на нее:

– Девушка, я думаю, вам лучше не лезть.

– Сэр, ответьте на мой вопрос: вы – христианин?

– Девушка, это дурацкий вопрос.

– Но будьте любезны, ответьте на него.

– Христианин ли я? Можете не сомневаться, девушка. Да славится дело Иисуса.

Хелен невинно улыбнулась, пожала плечами и сказала:

– Ну так простите его.

Затем взяла меня под руку и увела. Я оглянулся. Помидорная Башка стоял с раскрытым ртом. Я почувствовал, как рука Хелен подталкивает меня к входу в кинотеатр. Там, внутри, в логове Сатаны, мы были в безопасности.

Это произошло в четверть девятого. Никогда не забуду ту минуту, потому что именно тогда я влюбился в Хелен. Я вообще легко влюбляюсь. Это, как показывает анализ, не очень разумно. Может быть, это одна из причин моих неудачных романов.

С другой стороны, это… неплохо. Я влюбляюсь легко, но редко, а если влюбляюсь, то по-настоящему, насколько можно судить с позиций сегодняшнего дня.

Что такое настоящая любовь? Мне не хватает слов. Я скатываюсь на рекламные образы: юноша и девушка жуют «Хаген-Даз», сидя у мерцающего камина/телевизора, лица застилает дым «Голд Бленда». Любовь – стержневая ассоциация для огромного количества продуктов. Мясо – это любовь. Мороженое – любовь. Духи – тоже любовь. И бриллианты – любовь. Поэтому вместо понятия любви у меня в голове некий суррогат. Но это не мешает мне распознавать ее при встрече – как и неудачу. И тогда это была любовь к Хелен.

Когда Хелен наконец заговорила, в ее голосе было все: и материнская забота, и раздражение, и немножко злости, и до черта сексуальности.

– Что ты сделал?

– He знаю. Они действовали мне на нервы. Ведь это просто кино.

– И они ни с того ни с сего стали угрожать тебе?

– Нет. Сначала я скандировал.

– Что?

– «Бога нет». Я думал, это безобидно. Считал, они настоящие христиане.

– Христиане придумали крестовые походы и инквизицию. Нельзя недооценивать агрессивность верующих.

– Хочешь поп-корна?

Я сменил тему разговора, потому что, хоть и влюбился в Хелен, чувствовал себя униженным. Хелен спасла меня. В моем понимании, это мужчина должен спасать женщину, конечно, если речь идет о ситуации с угрозой физического насилия. Я знал это, потому что смотрел голливудские фильмы и английское телевидение. В ранние годы, до того, как я начал работать в рекламном бизнесе, у меня путались реальная жизнь и продукт массовой культуры.

Образ мужчины, спасающего женщину, был на удивление стабилен: единственное исключение – Эмма Пил из «Мстителей». Мне следовало надрать задницу помидороголовому американцу, докучающему Господу всякими дурацкими лозунгами, а вместо этого Хелен разогнала тучи своим хрипловатым голосом.

– Нет, спасибо.

– Мороженое? Мятные конфеты?

– Нет, я правда ничего не хочу.

– Леденцы?

Мы уже занимали места, а я все никак не мог успокоиться.

Хотя «Экзорсиста» к тому времени и заклеймили как смехотворную халтуру, с самого начала стало ясно, что это не просто ужастик, а действительно страшный фильм. Каждый страшный эпизод предварялся полной тишиной, зрителя долго накручивали, умело подводя к моменту, когда дьявол разоблачает себя в образе ребенка. К знаменитой сцене с крутящейся головой половина женщин в зале издала по крайней мере по одному испуганному возгласу, и Хелен не была исключением. Она не спасовала перед христианским бугаем, но, глядя на тринадцатилетнюю девочку, совершенно обмякла. Начиная с середины фильма, каждый раз, когда экзорсист подходил к двери Риган, она хватала меня за руку и даже трижды сдавленно вскрикнула. Я был напуган не меньше, но сидел, не шелохнувшись, безмятежно глядя на экран и лишь изредка позволяя себе иронический смешок. В некотором смысле все встало на свои места. Я – храбрый мужчина – должен был защищать ее – хрупкую женщину. Так-то лучше.

Я хотел, чтобы она была одновременно и храброй, и беззащитной.

Самоанализ дает то, что обещает, оправдывая ожидания. Неожиданно один из важных секретов моих прошлых отношений выплывает наружу. Возможно, самый важный.

Я говорю о двойном стандарте: человек способен одновременно желать взаимоисключающих вещей.

Это интересно. Сидишь, прокручиваешь прошлое, и вдруг что-то проясняется. Раньше я считал, что это свойственно только женщинам – желать в одно и то же время несовместимых вещей: мужчину жесткого и Уязвимого; сильного и беспомощного; привлекательного и безразличного к своей внешности; богатого и щедрого; мужчину, который предоставляет ей свободу и умеет, если надо, управлять ею; серьезного и с чувством юмора; солидного и не самодовольного; вдумчивого и при этом не мрачного; энергичного и умеющего расслабляться.

Но ведь и я хотел женщину одновременно храбрую и робкую.

Чего еще я хочу и не хочу одновременно? О чем еще моя правая рука знает, а левая не подозревает?

Надо это выяснить, и как можно скорее: в предстоящие выходные у меня первое, после Джульетты Фрай, свидание.