Текст книги "Мировой кризис. Восток и запад в новом веке"

США не имеют после падения коммунизма никакой идеологической маскировки для своей политики уничтожения Российской империи, нашей страны как таковой. Сверхвласть, эксплуатирующая США, не имеет более прикрытия в виде борьбы с коммунизмом. Русские более не претендуют на сверхвласть – это самое неприятное для самой сверхвласти идеологическое обстоятельство. Оно лишает сверхвласть главного механизма своего самовозрастания – вовлечения новых адептов сверхвласти, новых верующих.

Русский «сверхчеловек» перестал быть коммунистом. Теперь он в лучшем случае – олигарх, предатель, уже не русский по культурной политической принадлежности. Теперь он в своей исторической реальности оказался выродком, вызывающим омерзение у подавляющей части русского социума, его личность оказалась лишена какого-либо творческого начала. Он более не соответствует требованиям Ницше к сверхчеловеку. Таков же, впрочем, теперь и западный олигарх-сверхчеловек. Историческое время сверхчеловека-титана капиталистической индустрии, воспетого Айн Рэнд, как и сверхчеловека-борца за коммунистическое будущее всего человечества, как и сверхчеловека-бестии арийской расы, – их время прошло гораздо быстрее, чем полагали первые постмарксисты.

Мир никогда реально не управлялся человеком и никогда не будет. Ведь человек послан Богом в мир, чтобы плодиться и размножаться. То есть заселять Землю. Что это значит? То, что человек обязан ответить на вопрос, прежде всего, о смысле существования мира, Вселенной, а не своего собственного существования. Для этого человек послан в мир. Для этого и во имя этого он должен прожить жизнь на Земле или в космосе. Жизнь человека есть средство познания и определения смысла мира. Жизнь человека сама есть ответ на вопрос о существовании как таковом, о бытии.

Ответ не может заключаться в постулате, что мир, Вселенная созданы исключительно для него, для человека. Иначе говоря, человек должен перестать считать себя Богом, всесильным и всезнающим субъектом, не нуждающимся во внешнем основании для существования, самостоятельно полагающим и меняющим эти основания.

Такова результирующая философия, идеология и теология Нового времени. Самым социально активным и «чистым», свободным от любых «помех» носителем этой философии, идеологии и теологии является народ США – новый «богоизбранный народ» светской веры человеко-божия. Он будет упорствовать в своем антиисторизме, продолжая стремиться к субъективному идеалу безосновательно «свободного» человека, самополагающего себя субъекта, социально-историческая реализация которого и рождает сверхвласть.

Безосновательность существования человека как нового самому себе Бога, его «право» безоговорочно и бесконечно заниматься и интересоваться только самим собой как главный, основной и единственный тезис Нового времени – вот основа сверхвласти. Экономическая платформа, точнее, варианты ее организации – рыночно-индивидуалистический или коллективно-государственный – тут не играют особой роли, поскольку ведут на рубеже XX–XIX веков к одному экономическому результату (цели): сверхпотреблению далеко за пределами любой хозяйственной рациональности.

Там, где военное противостояние чревато непредсказуемым исходом, в том числе и по связанным с войной экономическим причинам, лежит граница сверхвласти. Сверхвласть не может рисковать и ничего не может завоевать, она даже не может пользоваться реальной военной угрозой. Ее военное превосходство должно быть неизмеримым, должно в действительности презюмироваться, идеализироваться, превращаться в метафизическую догму, обожествляться. Для сверхвласти военное превосходство – прежде всего имитация чего-то неизмеримо более грозного, чем оно является в действительности.

Сверхвласть может позволить себе демонстрацию своего неизмеримого военного превосходства (т. е. без человеческих жертв со своей стороны) только за счет каких-нибудь несчастных народов, назначаемых на роль жертв в сцене гладиаторского представления во всемирном Колизее СМИ.

Применение силы вообще есть граница власти, поэтому военная практика всегда и ограничивает власть, создавая государственность. Сверхвласть не может иметь реальной военной практики, это было бы недопустимым самоограничением. Подчинение сверхвласти прямо запрещает опору не только на военные, но и вообще на какие-либо основания, призванные убедить подчиняемых. В противном случае любые такие основания являлись бы ограничением сверхвласти, то есть лишали бы ее собственной сущности.

Подчинение сверхвласти неизбежно осуществляется в пространстве тотального нигилизма, в котором и разворачивается чистая вера в сверхвласть. Этот нигилизм «продается» подчиняемым как их свобода в идеальном плане. Поэтому даже любая ситуация поиска оснований для подчинения, а тем более ситуация реального противостояния, и особенно военного противостояния, есть демонстрация не просто неподчинения, усомнения оснований власти или хотя бы требования их предъявления, но и отрицания самой веры в сверхвласть, несовместимая с существованием сверхвласти.

То, что США не могут «взять» Крым «просто так», не могут избежать военной конфронтации при проявлении настойчивости со своей стороны, является вызовом всей символической военно-политической архитектуре постсоветского мира, основанной на сверхвласти.

Крымский исторический и геополитический рубеж является, таким образом, не только военным рубежом, то есть одним из финалов военно-политических процессов, начавшихся в 1914 году, но и цивилизационным рубежом.

Россия возвращает себе свое государство и суверенитет. Государство же всегда есть граница, и в этом качестве, прежде всего, граница для власти. Государство несовместимо со сверхвластью. Государство в России рухнуло не в 1991-м, а в 1917-м, и не в октябре, а в феврале. СССР был формой существования коммунистической сверхвласти при подчиненном и лишенном своей сущности русском государстве, направленном на хозяйственные работы. Великая Отечественная война вернула России идею и основы государства как цивилизационной формы устройства человеческого мира на конкретной территории.

Мы живем именно здесь, а не в каком-то другом воображаемом месте. 1991 год поставил нас перед вызовом и необходимостью полного исторического возрождения государства как единицы нашей цивилизации. Если США являются носителем философии, идеологии и теологии Нового времени в чистом и окончательном, то Россия сохраняет в себе всю целостную историю и проблематику европейской цивилизации, всю ее культуру. В том числе и неискушенное ни католицизмом, ни протестантизмом – то есть не стремящееся ни к власти, ни к богатству – христианское наследие.

Роль России – в будущем освобождении европейского континентального социума от тотального подчинения культуре Нового времени. Как следствие, роль России в будущем кризисе – в освобождении Западной Европы от власти США и в конечном счете от сверхвласти, использующей США как «управляющий элемент». Реализация этой миссии позволит России восстановить свое собственное государство. Сделать это можно, только преодолев мировую буржуазную революцию как основной механизм социальной реализации идеалов Нового времени. В этом единственный выход из современного цивилизационного кризиса.

Если страны европейского цивилизационного корня не смогут или не захотят этого, они, возможно, просто исчезнут с карты мира в не столь отдаленном будущем, не будучи готовы воспроизвести свое население, ограничить и отформатировать потребление, защитить себя в военном отношении – и совсем не от России, чего они лицемерно опасаются.

Уход США с позиции управления миром – это стремление к избавлению самих США от переэксплуатации и к восстановлению в качестве самодостаточного, современного государства, в качестве империи. Это стремление к историческому выживанию. Это естественно-историческое движение еще не нашло выражения в соответствующей развернутой политической позиции. Но такой голос в США есть. Это голос классической традиционной консервативной республиканской политики (на момент выхода книги из печати этот голос стал принадлежать новому президенту США Д. Трампу. – Прим. авт.).

При всем том, что стратегически эта позиция перспективна для самих США и полезна для мира в целом, тактически уход США – с полного согласия этих консерваторов – будет сопровождаться подрывом социального порядка во всех странах мира, до которых США только смогут дотянуться. Падение жизненного уровня в самих США должно идеологически компенсироваться еще большим его падением в других странах. Так немецкие войска во Второй мировой войне, отступая, старались взорвать за собой как можно больше городов.

США не отказались бы и от масштабной войны в Европе при условии, что их самих такая война не затронет, что в ней не придется участвовать даже таким ограниченным образом, как в Сербии. Повторение сценария 1936–1939 годов, когда Англия проиграла в попытках направить Гитлера исключительно против СССР, уже невозможно. Тогда Гитлер не взял с собой Польшу в поход на Россию вместе с Германией, а просто поглотил ее, в результате чего сама Англия начала Вторую мировую войну, объявив войну Германии.

Украина, охваченная национализмом, на роль гитлеровской Германии никак не тянет. У англосаксов сегодня не хватит политической мощности объявить мировую войну. Ведь тогда структура британской политики держалась на том, что германский нацизм был лишь политически менее мощной, негибкой, заведомо ограниченной версией расизма, всегда бывшего главным средством англосаксонской политики. Британцы понимали Гитлера, как самих себя, и идеологически контролировали. Британцы позволяли Гитлеру демонстрировать себя, оставаясь в его тени, защищая себя от обвинений в колониальном расизме мирового масштаба именно войной с этим самым Гитлером.

Сегодня англосаксонский расизм открыто экспортируется на Украину с конвертацией его в галицийский украинский этнофашизм и этнонацизм, в искусственную политтехнологическую ненависть к русским, полностью аналогичную искусственной политтехнологической ненависти «арийцев» к евреям. Американский «сверхчеловек» теперь непосредственно вдохновляет украинский «Правый сектор» и руководит им. Это уже не политика, это прямая демонстрация сверхвласти.

По мнению Маркса, история повторяется всегда в виде фарса. Сегодня ослабевшие англосаксы уже не могут сначала скрытно направить Украину воевать с Россией, как когда-то Германию, а потом объявить ей же войну. Им пришлось бы объявлять войну России, а не Украине. США будут «любить» Украину – она же такая неразвитая и слабая, а потом просто подставят, развалят и коммерчески освоят как еще одну разрушенную ими территорию. Англосаксонскую расистскую сущность украинского нацизма скрыть уже не получится. Да ее никто и не скрывает. Напротив, она демонстрируется. Ведь теперь англосаксонский расизм должен сработать не в реальной войне, а в ее имитации.

Сверхпревосходство как условие применения и демонстрации военной силы сверхвластью вовсе не является сверхсилой. Военная сила демонстрируется лишь как догматически «абсолютное» техническое превосходство, избавляющее носителей сверхвласти от жертв со своей стороны. Военная деятельность сверхвласти – всегда лишь имитация. Ничего общего с Древним Римом и даже с Британской империей тут нет. Как и все другие инструменты сверхвласти, военная сила эффективна лишь как дополнительная «насадка» к главному средству сверхвласти – идеологическому управлению. Его устройство следует ясно себе представлять.

Идеологическое управление не следует путать с идеократией, с властью идеи или идей. Идеократия содержательна, она зависит от основополагающей идеи и определяется ею. Идеократия есть разновидность нормальной власти, государства, имеющих идею в основании. Произвольная замена идеи при идеократии невозможна.

Идеологическое управление рассматривает любые «идеи», в том числе взаимоисключающие, только как средство, поскольку не признает никаких «оснований» вообще. Собственно идей как таковых при идеологическом управлении уже и нет. Сегодня управляемые должны повторять вслед за идеологическим дирижером одни идеологические формулы, а завтра совершенно другие, возможно, прямо противоположные. Идеологические формулы могут содержать любые противоречия, смысловые лакуны, очевидные и явные умолчания или подмены – это никак не умаляет их эффективности, напротив, во всем этом их сила.

Идеологическое управление – радикальный шаг вперед по отношению к софистике как основе античной демократии. Это уже не уловки языка, уловки просто не требуются. Идеологические коды, идеологическая речь – это не интерпретация, не «точка зрения», не «мнение», которому Платон противопоставлял «знание». В отличие от всех этих модусов речи идеологические выкладки полностью освобождены от каких-либо связей и отношений с истиной, с содержанием. Интерпретация, «точка зрения», «мнение» еще связаны с истиной субъективно, еще имеют основания, пусть и частные, еще разворачиваются в рамках самого вопроса об истине.

Идеология не отвечает ни на какие вопросы, она вообще свободна от какого-либо вопрошания. Идеология исходит из самой себя, как ей это нужно. Тем самым и только тем самым идеологическая речь становится средством управления, то есть неограниченного, в отличие от нормированной власти, влияния, становится тотальной.

Включение сознания отдельных людей, групп и социума в целом в идеологические формулы за счет тотальной машины массового информирования (пресса, радио, телевидение, Интернет) есть пропаганда, которая занимает место авторитета, учебной дидактики, проповеди и является основным техническим средством идеологического управления.

Не было никакого «поражения СССР в холодной войне». Перед нами типичный пример идеологической формулы. Во-первых, потому что холодная война не окончена, она продолжается. Значит, у нее вообще нет никакого исхода, результата. Продолжается и гонка вооружений. Во-вторых, нет никакого СССР как государства, стороны, обязанной нести груз «поражения». Россия никак не наследует этому якобы имевшему место «поражению». И, наконец, никто не побеждал СССР, он перестал существовать в результате самоубийства политического субъекта сверхвласти, которому и принадлежал политический проект СССР – самоубийства КПСС.

Стороны потенциальной мировой ядерной войны остаются и сегодня таковыми. Ядерный щит и меч русских остался при русских. Россия осталась Россией. Пал СССР как политический проект продвижения коммунизма, в котором участвовала Россия. Но это не изменило военного статуса ситуации противостояния США и России. Да, формально ядерных держав несколько. Но тех, которые могут многократно уничтожить все на планете, по-прежнему две. Россия больше не стремится командовать миром, ведя его к коммунизму. Но это как раз не поражение.

СССР пал не в результате так называемой холодной войны, то есть роста военной угрозы без ее реализации. Войны без войны не бывает, это нонсенс. Более того, достижение атомным оружием уровня «ядерного сдерживания» сняло глобальную войну как таковую с повестки дня. Эта ситуация сохраняется и сегодня. При всех трудностях с потреблением и также при том, что оно было принято в СССР как ценность и цель после войны без существенных отличий от идеала потребления в западном послевоенном социуме. Однако вовсе не из-за якобы «экономического отставания» рухнул СССР. Да, СССР не имел доступа к неограниченному и необеспеченному мировому кредиту, к необеспеченной эмиссии мировой валюты, как США, но он имел огромные преимущества в организованной концентрации капитала, в возможностях управления экономикой и хозяйством, в дисциплине, качестве и стоимости трудовых ресурсов. Сами феномены военного и экономического поражения или победы родом из довоенного времени.

Падение СССР было крахом исключительно системы сверхвласти, использовавшей СССР как средство, а технически – крахом идеологического управления. СССР был американизирован так же, как перед этим Западная и Восточная Европа. Американская идеология победила советскую. Уже Хрущев провозгласил лозунг «догнать Америку». Брежнев включил в программу КПСС требование удовлетворения неуклонно возрастающих потребностей. Союзный коммунистический идеологический аппарат управления распался. Это главное и единственное содержание исторического события, определяющего наше сегодняшнее положение.

Понять и проанализировать это событие нам еще предстоит. Как и осознать его далеко идущие нетривиальные исторические последствия. Однако первое, что необходимо зафиксировать, чтобы занять по отношению к этому событию рефлексивную и аналитическую позицию, а не оказаться в очередной раз внутри самой идеологической «ловушки», построенной специально для нас, так это утвердиться в понимании, что дело вовсе не в радикальном противостоянии «капитализма» и «коммунизма» как двух «идеологических систем».

Та и другая – есть выражение идеологии Нового времени:

– отказ от религии Бога как основного нормативного регулятора социума, вытеснение веры в Бога светской религией человекобожия, за которой стоит никому, кроме себя самого, неподотчетный субъект научного знания, обеспечение свободы этого субъекта;

– «свобода индивида», производная от свободы субъекта, то есть произвол, возвращение к превосходству общества над государством и индивидом, оправдываемое экономически, но цель имеющее в сфере устройства власти, в свободе власти от государства; индивид должен отдаться субъекту;

– провозглашение науки высшей мерой истины, что при релятивизме научного знания ведет в конечном счете к тотальному и радикальному нигилизму «ценностей», к полному отказу от идеала истины.

Таковы постулаты Нового времени, единые для коммунизма и капитализма как идеологических систем. Еще Джонатан Свифт высмеивал способность европейцев устроить полномасштабную войну между собой из-за представления о том, с какого конца надо разбивать куриное яйцо. Дело вовсе не в некоей онтологической несовместимости идеологий коммунизма и капитализма. У идеологии вообще нет онтологической привязки. Поэтому СССР строил государственный капитализм (в чем его уличали троцкисты и маоисты), управляя социумом с помощью коммунистической религиозной догматики, а Западная Европа прикрывала капиталистическими идеологическими формулами догоняющее СССР строительство евросоциализма. Свой обширный иждивенческий класс вынуждены были создать и США.

Различия капитализма и коммунизма как систем идеологического управления определены, прежде всего, культурно-историческими особенностями социумов, занимающих соответствующие территории. Идеология должна быть адаптирована к традиции и культуре, если управляющий хочет, чтобы идеологические формулы «сели» на сознание управляемых. Однако определяющим для самоликвидации советской системы идеологического управления стало не только сходство (и даже тождество) основной формулы о потребностях с формулой «вражеской идеологии», что привело к потере определенности «идеологического врага», но и само устройство, метод идеологического управления.

Собственно, СССР и не построил полноценного метода и системы идеологического управления социумом.

Карл Мангейм, вводя современное техническое понятие идеологии как социального знания правящего класса (то есть мировой сверхвласти, социального носителя власти как таковой, а не сословия конкретного государства), определил как главное качество идеологии ее двойную структуру.

Идеология состоит из собственно идеологии в узком смысле (формул для правящих) и утопии (формул для управляемых). Внутреннее идеологическое ядро формулы для правящего класса недоступно, закрыто для управляемых. Им это знать нельзя, не нужно, вредно. С одной стороны, ядерные идеологические формулы для правящих, управляющих хранятся в тайне. С другой стороны, они управляемым просто непонятны и неинтересны, выражены на чужом языке. Ведь в этих формулах главное – не провозглашение, не декларация, а факт реализации в деятельности. А вот утопия – другое дело. Она подчиняемому классу нравится. Она ему близка и понятна. Она декларирует несбыточные для подавляющего большинства надежды и описывает общество, которого нет и не будет.

Этим двойным устройством идеология (структура идеологического управления) отличается от метафизики классического государства Платона – Гоббса, которая едина для всех его обитателей, открыта для всех, ясна, общепонятна и, значит, публична. Понятие публичности к идеологическому правлению-управлению неприменимо. Идеологическое управление имитирует публичность, тем самым разрушая ее. Маскировка и сокрытие идеологического ядра за утопией и есть основной прием идеологического управления в обход всякой публичности, всякой метафизики, всякой действительности, всякой онтологии, всякой нормы, всякой истины, всякого государства.

Религия демократии является светской верой, заместившей традиционную религию западного социума вполне искусственным и планомерным образом. Наука была превращена в «противоядие» против любой веры в Бога именно идеологами, сторонниками Просвещения. Но наука не может сама стать религией вместо веры в Бога. Так что явление светской веры неизбежно для Нового времени. Однако светская вера в демократию – это не настоящая религия. Правящие группы демократического общества сами ее не исповедуют. Идеологическое ядро к утопии демократии не имеет никакого отношения.

Демократия как светская вера – это управляемый религиозный суррогат, исполняющий исключительно функцию утопии в западной (американской) идеологической структуре. Правящие группы знают, что голосование не порождает само по себе связи представительства. Оно есть лишь отказ от личного участия во власти в пользу избираемых, и не более того. Но избирающие думают, что выбирают тех, кто обязан защищать их интересы именно в силу самого акта избрания. Вера в демократию не требует формального отказа ни от традиционных религий, ни от принадлежности к той или иной секте.

Мы же провозгласили в рамках политического проекта СССР светскую веру в коммунизм как полноценную универсальную религию, приходящую на смену традиционной религии (в нашем случае – православия) именно в функциональном качестве последней, в качестве полноценной религиозной ортодоксии, метафизики, истины. Но использовалась эта религия в деятельности идеологического управления. Неудивительно, что русский коммунизм этого не выдержал. У него не оказалось внутреннего собственно идеологического ядра. Русский коммунизм был «честной» системой религиозных догм светской веры, неизменных и самотождественных к тому, кто эти взгляды высказывал и исповедовал – управляющие или управляемые. В этом идеологическая «слабость» русского коммунизма. Мы предложили всему миру поверить в коммунизм на самом деле – и это заранее и сразу стратегически ограничило сферу коммунистической сверхвласти и ее продолжительность. При этом главным аргументом коммунизма, в конце концов, все равно стало обещание удовлетворить произвольно растущие потребности при жизни одного поколения. Ведь настоящая религия ничего не предлагает и не может предлагать своим адептам взамен на веру в качестве материального вознаграждения.

После войны, а точнее, после смерти Сталина русская коммунистическая ортодоксия превратилась в утопическую конструкцию, которую правящая группа уже не рассматривала в качестве собственных взглядов. Противоречивость фигуры Хрущева в том и состоит, что при заявленной попытке реанимировать коммунистическую веру во всей ее метафизической полноте, на деле КПСС и вся советская интеллигенция строила собственно миф, утопию. Примером может служить великолепное творчество братьев Стругацких, в котором есть и создание мифа, и его последующая рефлексия.

При этом ошибочная (и это ошибка марксизма) идеологизация экономического порядка не дала – и не могла дать – никакого идеологического ядра носителям власти. Социализм ошибочно отождествлялся КПСС не с типом государства и структурой распределения власти (когда «все за всех», по выражению Шпенглера), не с преодолением исторического кризиса государства, вызванного войной с государством субъекта научного знания, не с постановкой научного знания на службу государству.

Социализм понимался как экономический порядок. Такой социализм не имел и не мог иметь необходимого идеологического содержания. Ведь экономика и хозяйство в СССР были такими же капиталистическими, как и в США, то есть основанными на концентрации деятельности, использовании научного знания, росте потребления, денежном обороте, военных расходах. Действительная (и существенная) разница экономических укладов СССР и США не имеет никакого идеологического значения для оппозиции их систем идеологического управления. Наша правящая верхушка потянулась к идеологическому ядру собственного противника по прихоти сверхвласти. В результате ее конец стал неизбежен.