Текст книги "Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны"

Ускорение справедливости, замедление времени

Слабость работы советского правительства со странами третьего мира стала заметна вскоре после начала этой работы. Все более воинственная Китайская Народная Республика, возглавляемая Мао Цзэдуном и Чжоу Эньлаем, становилась привлекательной альтернативой советскому социализму[119]119
  Westad O. A. (Ed.) Brothers in Arms: The Rise and Fall of the Sino-Soviet Alliance. Stanford: Stanford University Press, 1998; Lüthi L. M. The Sino-Soviet Split: Cold War in the Communist World. Princeton: Princeton University Press, 2008; Jersild A. The Sino Soviet Alliance: An International History. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 2014.


[Закрыть]. Постколониальным странам казалось, что СССР по сравнению с маоистской державой слишком доволен существующим положением вещей, помирился с белыми империалистами и не намерен вести с ними революционные войны. В тех странах, где левые не стояли у власти, они спорили о том, кто олицетворяет «подлинный» антиимпериалистический социализм – Москва или Пекин[120]120
  Friedman J. Reviving Revolution: The Sino-Soviet Split, the «Third World», and the Fate of the Left. PhD Dissertation, Princeton University, May 2011.


[Закрыть]. Зимой 1963/64 года Чжоу Эньлай побывал в десяти африканских странах, Бирме и Пакистане, предлагая всем помощь. Вскоре Китай осуществил крупный железнодорожный проект в Танзании, чтобы соединить богатую медью Замбию с Дар-эс-Саламом – портом в Индийском океане. Иными словами, Пекин поставил Москву перед выбором: «…либо продолжать путь мирного сосуществования, надеясь выиграть битву с капитализмом посредством экономической конкуренции как внутри самого Советского Союза, так и на примере своих протеже в развивающемся мире, либо укреплять свой тыл в соревновании с Китаем, рискуя отношениями с Западом, чтобы продвигать более воинствующую марку революции»[121]121
  Friedman J. Reviving Revolution. P. 143; РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30 Д. 481. Л. 1–7. Цит. по: Friedman J. P. 175.


[Закрыть].

Китай был не единственной проблемой. Многие проекты, продвигавшиеся Советским Союзом в странах третьего мира, не принесли ему политических дивидендов. Посмотрим, что произошло в Гвинее, где СССР впервые попытался сыграть существенную роль в жизни лежащих к югу от Сахары стран Африки[122]122
  Самые первые советские вторжения в Африку южнее Сахары в действительности произошли в Либерии. Советская делегация посетила Монровию в период с 31 декабря 1955 по 12 января 1956 года. Еще одна делегация была в стране в январе 1960 года. Однако итогом этих контактов стало только установление дипломатических отношений, и советско-либерийские связи остались эфемерными. См.: Mazov S. A Distant Front in the Cold War: The USSR in West Africa and the Congo, 1956–1964. Washington: Woodrow Wilson Center Press, 2010. P. 32–43.


[Закрыть]. Вскоре после того, как 2 октября 1958 года Гвинея отказалась от членства во Французском сообществе в пользу полной независимости, ее лидер Ахмед Секу Туре подписал соглашения с Советским Союзом и Чехословакией о поставках товаров и тяжелого вооружения[123]123
  Mazov S. Op. cit. P. 68.


[Закрыть]. Это казалось многообещающим началом: в колониальные времена Туре изучал марксизм-ленинизм вместе с французскими коммунистами и был известен как «отец-основатель гвинейских профсоюзов»[124]124
  Ibid. P. 58.


[Закрыть].

Но вскоре возникли непримиримые разногласия. Туре энергично стирал социальные различия и увлеченно занимался развитием сельскохозяйственного производства, но его не манили советские идеи о пролетарском классовом сознании и индустриализации[125]125
  Friedman J. Op. cit. P. 108.


[Закрыть]. Советские дипломаты жаловались, что Туре расхищает средства, выделяемые стране для создания важных проектов[126]126
  Дэвидсон А., Мазов С. (ред.) Россия и Африка. Документы и материалы, XVIII в. – 1960‐е годы. Т. 2. 1918–1960 гг. М.: ИВИ РАН, 1999. С. 22–25, 208–211; Iandolo A. The Rise and Fall of the «Soviet Model of Development» in West Africa, 1957–64 // Cold War History. 2012. № 12(4). P. 699.


[Закрыть]. Гвинейцы сетовали на то, что СССР строит бесполезные объекты: американский посол писал, что «при постройке советской фабрики консервированных томатов в Маму не учли того, что в этом районе не имелось ни помидоров, ни воды»[127]127
  Attwood W. The Reds and the Blacks: A Personal Adventure – Two Tours on Duty in Revolutionary Africa as Kennedy’s Ambassador to Guinea and Johnson’s to Kenya. New York: Harper & Row, 1967. P. 68–69.


[Закрыть]. Впоследствии Туре дистанцировался от Москвы, а после забастовки учителей изгнал советского посла из страны, обвинив его в заговоре[128]128
  Mazov S. Op. cit. P. 187–188.


[Закрыть]. Вместо советских делегаций в страну зачастили китайцы, впечатлившие гвинейцев своей политической установкой: тратить на жизнь не больше местных жителей[129]129
  Friedman J. Op. cit. P. 120.


[Закрыть]. «Национальные демократы», подобные Туре, которые, согласно советским догмам, должны были двигаться к социалистической экономике, теперь превратились в «националистов», подозреваемых в приверженности маоизму.

Пришло время обновить старые концепции. Прежние сталинские представления о пяти ступенях развития классифицировали общества по способу производства, но получившие новый опыт марксисты понимали, что реальность сложнее. Ученые признали, что в переходные времена могут одновременно существовать разные способы производства. Экономическая эсхатология означала, что до-социалистические общества несли в себе семена не только своей собственной гибели, но и того способа производства, который будет характерен для следующей исторической стадии[130]130
  Hough J. Op. cit. P. 55.


[Закрыть]. Ссылаясь на Ленина, теоретики окрестили эти вторичные способы производства и производимые ими социальные структуры укладами. Этот термин был взят из ленинской статьи 1918 года, где вождь охарактеризовал советскую Россию как «многоукладное» общество, в котором сосуществовали кочевая, частнокапиталистическая и государственно-капиталистическая экономики. В середине 1950‐х годов Ульяновский и другие теоретики вновь приняли на вооружение эту идею, чтобы оправдать помощь «национальным демократиям», таким как Гвинея, и монархиям, таким как Афганистан[131]131
  Масленников В. А. Дискуссия об экономическом развитии колониальных и зависимых стран в эпоху империализма // Советское востоковедение. 1955. № 4. С. 139; Ульяновский Р. А. Аграрные реформы в странах Ближнего и Среднего Востока, Индии и Юго-Восточной Азии // Народы Азии и Африки. 1961. № 1. С. 13.


[Закрыть]. Национальные буржуазные партии могут сосуществовать с небольшим рабочим классом, но только в рамках научно доказанного поступательного движения к социализму. Образно говоря, экономическая дуга оказывалась длинной, но в конечном итоге склонялась к социализму – в особенности если Советский Союз предоставит стране фабричных рабочих.

Африканские события, не говоря уже о правых переворотах, совершавшихся в разных странах от Бразилии до Мали в конце 1960‐х годов, побудили теоретиков глубже задуматься о том, как социалисты могут на деле прийти к власти. Партийные руководители призывали ученых уделять больше внимания политическим исследованиям угроз, создаваемых для левых правительств армиями, переворотами и этническими разногласиями[132]132
  <Без автора> Армия и освободительное движение // Азия и Африка сегодня. 1966. Сентябрь. С. 2–4; Иорданский В. О характере военных диктатур в тропической Африке // Народы Азии и Африки. 1967. № 4. С. 22–37; Мирский Г. Политическая роль армии в странах Азии и Африки // Народы Азии и Африки. № 6. 1968. С. 3–14; Сумбатиян Ю. Армия в политической системе национальной демократии. Народы Азии и Африки. № 4. 1969. С. 34–38.


[Закрыть]. Вводя теоретические новации, начавшиеся с идеи «революционной демократии» и завершившиеся на XXIV съезде КПСС в 1971 году провозглашением концепции «стран социалистической ориентации», советские теоретики «вернулись к ленинскому положению о том, что политический и идеологический контроль в форме централизованной партийной структуры мог бы компенсировать экономические уступки, в то время как одной экономики для обеспечения успеха революции недостаточно»[133]133
  Friedman J. Op. cit. P. 166; см.: Иорданский В. Тропическая Африка: о природе межэтнических конфликтов // Мировая экономика и международные отношения. 1967. № 1. С. 47–56; Проничев И. Некапиталистический путь развития и его место в историческом процессе // Мировая экономика и международные отношения. 1966. № 12. С. 6.


[Закрыть]. На практике это означало тесное сотрудничество с такими режимами, как иракский (где правила партия БААС) или афганский времен Дауда, где «буржуазные» правительства включали коммунистов и оставались зависимыми от советской военной помощи.

И все же у нового подхода были свои подводные камни. Рассмотрим случай Сомали. Следуя образцу отношений с Гвинеей, где торговля с СССР началась с нуля, а потом заняла ведущее место в торговом балансе страны, после сомалийского переворота 1969 года Москва стала стремиться к политическому и военному влиянию в Могадишо. При этом, учитывая отсутствие в стране конкурентоспособных экспортных отраслей, СССР изо всех сил пытался нарастить «объективное» влияние на Африканском Роге. Как заметил один африканист, обновленная «ленинская» позиция Москвы, заключающаяся в обретении политического влияния без экономического проникновения, означала, что «в отличие от бывших колонизаторов-итальянцев… не было „вросших интересов“ в Сомали»[134]134
  Синицын С. Указ. соч. C. 274.


[Закрыть]. И вновь все пошло не так. После вторжения Сомали в соседнюю Эфиопию, которая сама была советским союзником, повторилась знакомая картина: после ухода Советов в стране появляется Китай (и американцы).

Афганистан был исключением из этого правила: на долю СССР приходилось более трети общего объема торговли этой страны, в три раза больше, чем у любого другого конкурента. Однако даже там, как доказал Давыдов, капиталистические отношения едва формировались[135]135
  Давыдов А. Д. Социально-экономическая структура деревни Афганистана: особенности эволюции. М.: Наука, 1976; Patterson A. R. Scholars, Advisers, and State-Builders: Soviet Afghan Studies in Light of Present-Day Afghan Development // Conermann S., Kemper M. (Eds.) The Heritage of Soviet Oriental Studies Abdingdon: Routledge, 2012. P. 156.


[Закрыть]. Ученый высказал предположение, что решение проблемы заключалось в земельной реформе в духе Белой революции в Иране: надо разрушить феодальные владения, даже если они окажутся в руках коммерческих сельскохозяйственных компаний или самих крестьян. Но это утверждение противоречило новым партийным догмам. Если Давыдов был прав, то вся работа, которую Дворянков проделал с Тараки, была преждевременной. Афганистан «объективно» развивался, но крайне медленными темпами и только в направлении становления национального рынка и капитализма. Срочное перераспределение земель, которое отстаивали афганские коммунисты, скорее всего, не укрепило бы левых, а делегитимизировало их.

Однако нужно ли было вообще слушать академических ученых? Переход от экономики к политике показал, что эти люди были не очень полезны[136]136
  «Мой марксизм – это не марксизм советских учебников…» (Интервью с Нодари Симония) // Международные процессы: журналы теории международных отношений и мировой политики 7. См. онлайн: http://www.intertrends.ru/rubrics/persona-grata/journals/regulirovanie-i-samoregulirovanie-v-mirovoy-politike/articles/moy-marksizm-eto-ne-marksizm-sovetskih-uchebnikov, а также: http://www.intertrends.ru/system/Doc/ArticlePdf/1062/Simonia-07.pdf (дата обращения: 05.02.2021).


[Закрыть]. Престиж прикладных исследований, которые проводил Институт востоковедения, сильно упал, поскольку если основной независимой переменной, влияющей на пути общества к развитию (и социализму), было государство (точнее, контроль над государством со стороны советских коммунистических партий), то не было причин тратить время на изучение пуштунских племен, узбекских глаголов и структур родства у таджиков. Центральным положением для страноведения было то, что место – язык, религия, экономика, история – определяет политику. Центральным положением ленинизма было то, что политика могла бы избавить то или иное место от его специфических особенностей. Не способствовала успеху и хрупкость советского альянса, созданного в соответствии с новой парадигмой. Сегодня Сомали выступал в качестве союзника, а Эфиопия – врага, завтра все оказывалось наоборот. Египет был союзником, а на следующий день именовался американской марионеткой. Интеллектуалы-политологи осуждали это как эрзац-стратегию. «…чехословацкая эпопея 1968 года, – писал К. Н. Брутенц, – послужила, думается, своего рода репетицией дальнейших событий. Кажущееся достижение цели, вялая реакция Запада, фактически принявшего философию „дорожного происшествия“… подкрепили в Москве веру во всесилие военных методов и безнаказанность. В этом смысле дорога в Анголу и Эфиопию, в Кабул вела через Прагу»[137]137
  Брутенц К. Н. Тридцать лет на Старой площади. М.: Международные отношения, 1998. С. 238.


[Закрыть]. Удовлетворив свои территориальные претензии в Европе, СССР устремился в страны Африканского Рога. «Доминировала политика использования „подвернувшихся возможностей“. Мы были больше развернуты на глобальную конфронтацию, чем на создание в Африке собственной стабильной базы. И нами не двигали никакие экономические и даже серьезные военно-стратегические мотивы»[138]138
  Там же. С. 215.


[Закрыть]. Однако, учитывая, что СССР, похоже, находился в апогее своего влияния на те страны, которые идеологически тяготели к нему в Африке и Азии, стратегия ухода в оборону была бы расценена как признак слабости – особенно, как отметил один из экспертов по Эфиопии, «поскольку субъективные факторы там сыграли неоправданно большую роль»[139]139
  Синицын С. Миссия в Эфиопии. С. 277.


[Закрыть].

В последней фразе в мягкой форме указывается на то, что геронтократия становилась все более некомпетентной. Брутенц приводил в качестве иллюстрации встречу, состоявшуюся 27 апреля 1978 года, во время которой М. А. Суслов и Д. Ф. Устинов хвалили Брежнева за его «успехи» в недавних переговорах по сокращению вооружений с госсекретарем США Сайрусом Вэнсом, на которых СССР ушел от какого-либо предметного обсуждения финансовых и дипломатических издержек, связанных с сохранением десятков тысяч ядерных боеголовок[140]140
  Брутенц К. Н. Указ. соч. С. 305.


[Закрыть]. Что же произойдет, если разразится более непосредственный кризис, как это произошло в тот вечер, когда афганские коммунисты ворвались в президентский дворец в Кабуле и свергли полвека управлявшую Афганистаном династию?

Содружество Дуррани?

Многолетняя мечта Советов о настоящем левом перевороте в третьем мире осуществилась, но что это значило? Официальные лица из стран Восточного блока прилетели в Москву, чтобы послушать мнение востоковедов. «Нынешняя революция, – утверждал Ульяновский 12 мая на встрече с делегацией ГДР, – отмечена решающим участием масс. Это редкое событие в „третьем мире“»[141]141
  «Information zur gegenwärtigen Lage in Afghanistan–Gespräch des Genossen Friedel Trappen mit Genossen R. A. Uljanowski im ZK der KPDSU am 12.5.1978». May 16, 1978. Bundesarchiv SAPMO, DY-30/13673. P. 12.


[Закрыть]. Однако призраки пуштунов, роль которых к тому времени казалось разумнее учитывать, преследовали Ульяновского. «Вопрос о племенах на юге Афганистана является политически серьезной проблемой. Патаны и пуштуны – исконное население Афганистана – всегда играли контрреволюционную роль. Они обычно спускались с гор толпами по десять – сто тысяч человек, вторгались в города и совершали акты насилия. Именно благодаря им в Афганистане была восстановлена монархия»[142]142
  Ibid. P. 14.


[Закрыть]. Ульяновский стал жертвой построенного по колониальным чертежам интеллектуального боевого корабля Афганистана, на котором пуштуны одновременно и командовали, и играли разрушительную роль. Опиравшийся на колониальные стереотипы о пуштунах как хронических противниках государства Ульяновский был не единственным ученым, упустившим из виду то, что сочетание спонсируемых СССР левых движений, направляемого Кабулом пуштунского шовинизма и концепции национального государства как средства националистических устремлений создавало гибридное чудовище.

Востоковеды прибыли в Кабул, чтобы оценить постреволюционную ситуацию. Ганковский разрывался на части: он метался между лекциями в афганском посольстве, главным зданием КГБ на Лубянке и ЦК КПСС[143]143
  Каменев С. Н. Конференция, посвященная 90-летию со дня рождения Ю. В. Ганковского. С. 169–173; Интервью автора с Виктором Коргуном. Москва, 15 октября 2012 г.


[Закрыть]. Ученик Ганковского В. Г. Коргун летом 1978 года был прикомандирован в качестве консультанта к афганскому Министерству высшего образования и вскоре вылетел в Кабул знакомым нам московским рейсом. «Афганистан был моим хлебом с маслом», – шутил Коргун. После того как он сдал свой паспорт на хранение в советское посольство, один из дипломатов повез его в гостиницу. Они ехали по улицам столицы и случайно наткнулись на большую молодежную демонстрацию, организованную НДПА. Десятки юных афганцев бежали возле их машины, выкрикивая лозунги в поддержку Тараки, занявшего пост Генерального секретаря Коммунистической партии Афганистана. Однако, когда Коргун захотел выйти из машины, чтобы их поприветствовать, ему не разрешили: сопровождающий объяснил, что Кабул – сплошное шпионское гнездо. Раздосадованный этим случаем, непокорный Коргун сбежал от своих надзирателей, чтобы проехаться по сельской местности, где, как он вспоминал, еще в сентябре 1978 года можно было передвигаться, не опасаясь за свою безопасность. Эта поездка породила у него много сомнений: что общего у афганских крестьян с интеллигенцией из НДПА?

Дворянкову подобные мысли не приходили в голову. Верному марксисту-революционеру, который привел Тараки на руководящие вершины афганского государства, поездка в Кабул казалась возвращением домой. Офицеры афганской армии и его бывший ученик – женатый на русской женщине, ныне занимавший пост президента Академии наук ДРА – встретили филолога в аэропорту и отвезли в гостиницу «Кабул»[144]144
  Снегирев В. Н., Самунин В. И. Вирус «А». С. 106.


[Закрыть]. Там Дворянкова перехватил молодой офицер КГБ Валерий Старостин. Старостин расспрашивал ученого о перспективах революции. Однако разговор прервали бесцеремонные сотрудники Тараки: им было поручено доставить Дворянкова на ужин с Генеральным секретарем. За этим ужином Дворянков понял, насколько Тараки оторван от реальности. Похоже, что он передал все рычаги управления своему заместителю, смахивавшему на бандита Хафизулле Амину – именно такое развитие событий приветствовали бы сотрудники КГБ, заинтересованные в повороте Афганистана к социализму[145]145
  Снегирев В. Н., Самунин В. И. Указ. соч. С. 213–214.


[Закрыть].

Старостин тем временем не оставлял Дворянкова. На следующий день он вернулся в гостиницу «Кабул» и увел ученого с советско-афганского симпозиума. Когда в разговоре офицер КГБ стал осуждать казнь политических оппонентов НДПА, Дворянков отреагировал резко, объявив, что революция требует жертв[146]146
  Там же. С. 215–216.


[Закрыть]. Позже, вернувшись домой в Москву, Дворянков уничижительно отозвался и о советском после Пузанове, и о самом Старостине как о трусах, а не революционерах. Он просил дать ему возможность полноценной работы: назначить его советником на общественных началах при правящем крыле НДПА «Хальк» и предостерегал: если мы хотим, чтобы революция выжила, не следует делать ставку на умеренных[147]147
  Там же. С. 225.


[Закрыть]. Дворянков вел себя вызывающе, но в этом сказывалось то, что он усвоил ключевую догму произошедшего в 1970‐е годы идеологического сдвига: решающую роль играла политика, а не экономика.

Владимир Басов, работавший в то время в советском посольстве, разделял подозрения Старостина по отношению к афганским коммунистам. «Для нас это было неприятным явлением – для многих крупных работников партии, государства, во многом неожиданное. Забегание вперед, явное», – говорил он впоследствии[148]148
  Интервью Владимира Басова российскому телевидению (2004). См. онлайн: https://www.youtube.com/watch?v=ab6bpIsUg_g.


[Закрыть]. Даже скептики, такие как советский посол А. М. Пузанов, отказывались дистанцироваться от НДПА. Басову удалось уловить ключевой момент. Для персидских правителей, таких как мусахибанская элита, неспособная отстаивать интересы пуштунов, а тем более говорить на пушту, «Пуштунистан» всегда был игрой в наперстки, – способом перекроить линию Дюранда таким образом, чтобы придать Афганистану бóльшую геополитическую значимость[149]149
  Hanifi M. J. Vending Distorted Afghanistan. P. 264.


[Закрыть]. Это была не столько внешняя политика, сколько погоня за чем-то недостижимым. Однако теперь проблема заключалась в том, что такие выскочки, как Тараки, равно как их иностранные советники вроде Дворянкова, относились к идее «Пуштунистана» не как к средству, а как к цели. Халькисты, пояснял Басов, «оказались – некоторые из них – просто-напросто авантюристами, если не больше… люди, мечтавшие себя видеть во главе всех пуштунов, Великого Пуштунистана, который включал бы и афганских пуштунов, и пакистанских, которые стремились столкнуть лбами интересы Советского Союза и интересы США, Пакистана и Ирана, зажечь огромный костер, на котором для себя, как говорится, <можно> поджарить всего лишь небольшую яичницу, утвердить свои политические амбиции. Это был грубый просчет со стороны афганцев»[150]150
  Интервью Владимира Басова российскому телевидению (2004).


[Закрыть]. Мечтая об Афганистане как о пуштунском национальном государстве, лидеры НДПА и Дворянков превратили постколониальные манипуляции с «Пуштунистаном» в реальную политику.

Все это вызывало ужас у Ганковского, и он попытался вмешаться. Весной 1979 года ученый занимался оценкой работы КГБ в Кабуле, но после того, как он подверг резкой критике разведывательную работу Комитета, его репутация среди партийного руководства резко упала, и ему поручили более практическую задачу – редактировать русскоязычную «Энциклопедию Пакистана»[151]151
  Переписка автора с Виктором Коргуном. 28 ноября 2013 г.; Ганковский Ю. В. (ред.) Энциклопедия Пакистана. М.: Фундамента-пресс, 1998.


[Закрыть]. В то же время, однако, Ганковский опубликовал свой исторический анализ кризиса в статье под названием «Несколько международных аспектов пуштунской проблемы» в политическом журнале, распространявшемся Институтом востоковедения среди партийных и академических работников[152]152
  Ганковский Ю. В. Некоторые международные аспекты пуштунской проблемы // Восток и современность. 1979. № 1. С. 111–124.


[Закрыть]. Вторжение британских войск в Афганистан, объяснял Ганковский, привело к заключению англо-афганского соглашения 1893 года, которое обязывало Афганистан признать «суверенитет британских властей на части территории независимых пуштунских племен». Затем Афганистан признал законность линии Дюранда по Равалпиндскому договору 1921 года[153]153
  Там же. С. 116.


[Закрыть]. Но после образования Пакистана афганские лидеры отказались от соглашения: Кабул считал, что Пакистан не является официальным государством – преемником британского Раджа, и поэтому все предыдущие англо-афганские договоры по отношению к нему недействительны[154]154
  Там же. С. 117.


[Закрыть].

В своей статье Ганковский не называл создание «Пуштунистана» ни реальной целью внешней политики, ни стратегией дипломатических переговоров. «Если вести речь о действительных целях афганской политики в 1947–1977 гг., а не о ее дипломатическом камуфляже, – писал ученый, – то надо признать, что создания независимого Пуштунистана афганские правящие круги не хотели и реализация лозунга „Свобода пуштунам!“ мыслилась ими как присоединение части Пакистана к Афганистану». Однако, поскольку Кабул признавал, что не может добиться достижения этой цели в одиночку, он заручился «широкой прямой поддержкой третьих держав, заинтересованных в уничтожении Пакистана. Иными словами, реализация афганских планов означала курс на большую войну в Южной Азии»[155]155
  Там же. С. 118.


[Закрыть].

Однако такие планы не только основывались на ложных оценках состояния пакистанского общества, но и подрывали стратегическое положение Москвы. Ганковский считал, что до Апрельской революции желание Индии стать «неоспоримым гегемоном в обширном районе Южной Азии и северной части Индийского океана» ограничивалось влиянием Пакистана. Нью-Дели стремился расчленить Пакистан на независимые Пенджаб, Синд и «Урдустан», но не обладал для этого достаточными ресурсами[156]156
  Там же. С. 123.


[Закрыть]. Теперь же, после того как в Кабуле утвердился дружественный Советам режим, индийские стратеги могли попробовать создать региональную архитектуру, которая защищала бы «индусско-брахманский империализм» от советского, американского или китайского вмешательства[157]157
  Там же. С. 124. Ганковский повторял это в частных беседах, которые он годами вел с Маликом; в них он замечал «к лучшему или к худшему, но Индия была намерена осуществлять политику гегемонии над всеми государствами Южной Азии, включая Пакистан. С индийской точки зрения это было закономерным историческим развитием».


[Закрыть]. Таким образом, в этом заключалась долговременная и сложная «пуштунская проблема». Даже если продолжать считать Индию союзником, Южная Азия с Пакистаном была более предсказуемой, чем без него[158]158
  Andrew Ch., Mitrokhin V. The World Was Going Our Way: The KGB and the Battle for the Third World. New York: Basic Books, 2005. P. 321.


[Закрыть].

Ганковский предлагал выход из лабиринта. Он напоминал читателям, что в соглашении 1838 года между шахом Шуджа-ханом, Ранджитом Сингхом и лордом Оклендом правительство Афганистана признавало, что пуштуны проживают «на территории двух суверенных государств». Пакистан, будучи государством-преемником Сикхской империи Ранджита Сингха – духовно, хотя и не юридически, – демонстрировал, что «в обеих странах пуштунский народ играет важную роль в государственной и общественной жизни». Он соглашался не присваивать себе «права говорить от имени всех пуштунов» и не признавал такого права за Афганистаном. В отличие от гегемонистских замыслов НДПА, пакистанские лидеры «заявляли, что их страна не только не возражает против перспективы установления „между двумя братскими мусульманскими государствами“ самых тесных связей, но что она согласна даже на „воссоздание империи Ахмад-шаха Дуррани“ (поскольку это не противоречит пакистанским интересам). Путем к такому „воссозданию“ могла бы стать конфедерация или федерация двух стран, при которой автоматически была бы решена и пуштунская проблема, так как тогда все пуштуны оказались бы проживающими в границах единого государственного образования»[159]159
  Ганковский Ю. В. Некоторые международные аспекты пуштунской проблемы. С. 125.


[Закрыть]. Другими словами, единственным выходом из кошмара, создававшегося слиянием пуштунского самоопределения с идеей национального государства, была пакистанская гегемония.

Ганковский продолжал отстаивать роль Советского Союза в регионе, но это приносило мало результатов. Решение о вторжении принималось без участия ученых. Как вспоминал Коргун, летом 1979 года Международный отдел ЦК КПСС обратился к экспертам по Афганистану из Института востоковедения с просьбой дать прогноз о возможных результатах вторжения в Афганистан[160]160
  Интервью автора с Виктором Коргуном. Москва. 15 октября 2012 г.


[Закрыть]. Группа экспертов наметила четыре возможных положительных сценария и шестнадцать негативных, однако реакции на этот анализ со стороны ЦК не последовало. Позднее той же осенью Дворянков (в то время уже сердечник и человек, постоянно испытывавший сильный стресс) направил в ЦК письмо с предостережением против военной интервенции. Оно тоже осталось без ответа. После четырех десятилетий работы с экспертами партийное руководство намеренно проигнорировало сведения, полученные из Института востоковедения, находившегося в пятнадцати минутах ходьбы от здания ЦК на Старой площади. Пожалуй, только один человек в институте обладал достаточным весом, чтобы остановить вмешательство. Однако Б. Г. Гафуров умер в 1977 году[161]161
  Интервью автора с Мамадшо Давлатовым. Худжанд (Таджикистан), 6 сентября 2012 г.


[Закрыть].

Атмосфера в институте стала зловещей. Одна из сотрудниц вспоминала собрания преподавателей, «на которых становилось ясно, что никто в действительности не понимает, что происходит»[162]162
  Интервью автора с Анной Матвеевой. Лондон, 18 апреля 2012 г.


[Закрыть]. «В целом, – писал специалист по Юго-Восточной Азии Н. А. Симония, – я думаю, что среди наших ученых и специалистов не более пяти-шести человек понимали, что действительно происходило в то время». Поворот к «странам социалистической ориентации» принес отравленные плоды. Руководители СССР постоянно заблуждались: «…всякий раз, когда какой-то конкретный лидер говорил что-то позитивное о нашей стране, мы причисляли его к нашим друзьям и даже к „прогрессивным“ деятелям». Таким образом создавалось впечатление, что «мировая революция» продолжается, и к социалистическому лагерю присоединились еще две-три страны. Вот почему происходившее в Афганистане выглядело как социалистическая революция, а не как государственный переворот. «Все думали, – говорил Симония, – что через три дня все будет решено. Некоторые считали, что это будет не три дня, а три месяца. Затем – через год. А когда прошло два или три года, и все больше погибших возвращалось домой в гробах, все наконец поняли, что в Афганистане происходит нечто сложное»[163]163
  Lifschultz L. Interview with Nodari Simoniia // Economic and Political Weekly. 23–30 December 1989. Arthur Paul Collection, University of Nebraska-Omaha.


[Закрыть].

Дворянков плохо переносил стресс. Еще пятнадцать лет назад энергичный профессор выставлял своих учеников из гостиничных номеров во время конференций в Алма-Ате или Ташкенте, чтобы пригласить на свидание одну из своих многочисленных любовниц. Теперь он выглядел стариком. Дворянков скончался от сердечного приступа 17 декабря 1979 года[164]164
  Переписка автора с Виктором Коргуном, 28 ноября 2013 г.; Пластун В., Андрианов В. С. Указ. соч. С. 28.


[Закрыть]. Его смерть произошла в самый решающий момент. Дворянков, напоминает Коргун, пользовался уважением как у афганцев, так и у пакистанцев. Его похороны стали редким для Москвы эпизодом, когда в одном месте присутствовали презиравшие друг друга послы Пакистана и Афганистана. Когда гроб Дворянкова поставили на землю, его поцеловала на прощание, оставив на лбу след алой помады, бывшая любовница, и это стало знаком прощания не только с ним, но и с полувековой советско-афганской дружбой[165]165
  Интервью автора с Виктором Коргуном. Москва, 15 октября 2012 г.


[Закрыть]. Москва столкнулась с серьезной проблемой.