Текст книги "50 великих книг по философии"

Творческая эволюция
1907

«Мы ни на мгновение не сомневаемся к том, что адаптация к окружающей среде является необходимым условием эволюции. Вполне очевидно, что вид исчезает, если он не может приспособиться к условиям своего существования. Но одно дело – сознавать, что внешние обстоятельства являются силами, с которыми эволюция должна считаться, а другое – утверждать, что они являются руководящей силой эволюции. Эта последняя теория сугубо механистична. Она исключает гипотезу первоначального импульса, то есть внутреннего толчка, который облекает жизнь во все более сложные формы, наделенные более высоким предназначением».

В двух словах

Мы хотим рассматривать Вселенную в механистическом и предопределенном смысле, но поскольку реальность включает время и жизнь, она на самом деле текуча и постоянно открыта для новых возможностей.

В схожем ключе

Ханна Арендт. Состояние человека (стр. 36)

Дэвид Бом. Целостность и скрытый порядок (стр. 118)

Иммануил Кант. Критика чистого разума (стр. 284)

Артур Шопенгауэр. Мир как воля и представление (стр. 494)

Анри Бергсон был интеллектуальной звездой первой половины XX века, так как по сравнению с пессимизмом и детерминистскими взглядами большинства философов он делал акцент на творчестве, свободе воли и радости бытия. Его авторский стиль составлял приятный контраст с чрезмерно академичной и сухой прозой таких философов, как Кант и Хайдеггер, и книга «Творческая эволюция» пользовалась успехом у читателей. Она удостоилась высокой оценки Уильяма Джеймса, который побуждал своего друга опубликовать ее на английском языке. Впоследствии она принесла Бергсону Нобелевскую премию по литературе, что крайне редко происходит с философами.

Бергсон не выказывает неуважительного отношения к научной логике, но в книге «Творческая эволюция» он обращается к тому, что считает недостатками дарвинизма и теории эволюции.

По его мнению, дарвинизм по существу является механистической теорией, и было бы ошибкой считать его точным описанием реальности. Хотя эволюция сосредоточена на проявлениях жизни, Бергсон уделяет особое внимание «жизненной силе», которая движет ею.

Для многих этот термин является расплывчатой и почти мистической концепцией, и длинный список критиков Бергсона включает Бертрана Рассела и Витгенштейна. Он несомненно находится за пределами философского мейнстрима, и его акцент на творчестве и аутентичной жизни оказал большое влияние на художников и писателей, исповедовавших идеи экзистенциализма. К примеру, его увлечение временем, или «продолжительностью», наложило отпечаток на творчество Марселя Пруста, который был шафером на свадьбе у Бергсона.

Хотя в 1940-х годах его труды исчезли из списков академической литературы, рекомендуемой для чтения, со временем интерес к работам Бергсона возродился с новой силой, чему способствовал французский философ Жиль Делёз и его идея «становления». И хотя некоторые детали, обсуждаемые Бергсоном, были опровергнуты наукой, книга «Творческая эволюция» по-прежнему обращается к важным вопросам нашего времени и представляет интересную альтернативу стандартным материалистическим работам по эволюционной биологии.

В начале книги Бергсон уделяет большое внимание человеку как индивидууму, существующему в пространстве и времени. На первый взгляд, наш интеллект хорошо приспособлен для взаимодействия с окружающей обстановкой.

«Наша логика – это преимущественно логика твердых тел, – отмечает он. – Мы естественным образом рассматриваем Вселенную в терминах вещества и механических процессов, но можно ли сказать, что такое представление приближает нас к истине? Мы привыкли сортировать вещи по категориям и втискивать жизнь в готовые формы, но любая форма дает трещину».

Бергсон видит проблему биологии в том, что она рассматривает жизнь как материал для исследования, – но должны ли мы относиться к жизни таким образом? Наши представления об индивидуальности и отдельных организмах – всего лишь условность: все живые существа в конечном счете являются частью целого.

Разум позволяет нам объяснять не только физическую вселенную, но и невидимые силы, принимающие участие в ее формировании. Если мы придерживаемся чисто механистических взглядов, наши объяснения неизбежно остаются «искусственными и символическими», – говорит Бергсон. Нам нужно пытаться получить представление о «творческом импульсе», который создает и одушевляет жизнь.

Более того, если рассматривать эволюцию в контексте постоянного творческого импульса, становится понятно, что «по мере своего продолжения она создает не только формы жизни, но и идеи, помогающие интеллекту понять ее и найти термины для ее описания». Мы эволюционировали до такого высокого уровня, что можем понимать как самих себя, так и те силы, которые питают жизнь.

Бергсон отмечает, что мы можем описывать все виды неорганической материи в соответствии с законами физики и химии. К примеру, мы можем дать точное описание камня, изучая его.

Однако формы жизни отличаются тем, что они непрерывно изменяются. Мы можем исследовать их в соответствии с их прошлым и долгой историей эволюции до настоящего времени, но не можем абсолютно точно предсказать, что организм будет делать дальше, даже если это насекомое с очень простой нервной системой. Почему?

Различие между формами жизни (в отличие от неорганической материи) состоит в том, что они имеют «продолжительность». Они существуют не только в пространстве, но и во времени, а время – гораздо более трудная концепция для анализа, чем пространство.

Если по оценке Декарта мир каждое мгновение создается заново, то Бергсон принимает во внимание силу эволюции, которая является «реальным присутствием прошлого в настоящем, продолжительностью, которая служит связующим звеном, как знак дефиса».

Прошлое заключено в настоящем, но оно не определяет следующий момент времени. Для подлинного понимания живого существа нужно рассматривать его как часть энергетического потока, который по своей природе постоянно изменяется:

«Чем больше мы изучаем природу времени, тем лучше понимаем, что продолжительность означает изобретение, создание новых форм, непрерывное усложнение живой материи».

Применительно к жизни человека Бергсон вторит словам Ханны Арендт, когда пишет:

«Ростки нашей личности постоянно развиваются и созревают, и каждое мгновение что-то новое добавляется к тому, что было раньше. Мы можем пойти еще дальше: это не только что-то новое, но и нечто непредвиденное».

По контрасту искусственные или математические системы, либо факты, связанные с астрономией, химией или физикой, можно анализировать вне времени, так как здесь мы имеем дело с объектами. С другой стороны, форма жизни не поддается исчерпывающему описанию.

Разумеется, наблюдая за человеком, цветком или червем, вы можете накопить определенные факты для «объяснения» организма, но нужно понимать ограничения анализа.

Механистический взгляд на Вселенную гласит, что события определяются их причинами, однако для Бергсона «причина» является непостоянной величиной. Он переворачивает обычное понимание причинности, когда говорит, что значение имеют события или результаты; это они обеспечивают причину, а не причина объясняет их существование.

Это привело Бергсона к созданию теории непредвиденности и абсолютной оригинальности природы, особенно в том, что касается человека. Он признает, что человеческому разуму трудно переварить это, так как мы верим в «подобное, которое производит подобное» и в предсказуемость событий. Однако сама природа подтверждает идеи Бергсона: когда рождается ребенок, мы можем ожидать, что он будет обладать многими физическими и психическими чертами своих родителей, но интуитивно мы соглашаемся с тем, что ребенок является совершенно новым существом.

Благодаря непосредственному восприятию жизни, а не интеллектуальным конструкциям, «реальность выглядит как непрерывное появление чего-то нового».

По замечанию Бергсона, наука «интересуется лишь аспектом повторения». Она формулирует правила, основанные на прошлых событиях, и находит закономерности в природе. При этом она все более подробно изучает предмет, разбирая его на все более мелкие части, и наконец получает «знание». Однако, по словам Бергсона, мы можем что-то узнать, лишь узнав это в целом. Восприятие целого противоречит тому, как работает наука. Это также настоящая задача философии.

Бергсон признает, что жизнь может рассматриваться как разновидность механизма, но такого, где каждый организм является частью более крупной системы, которая сама по себе является частью целого, или «нераздельной целостности».

По замечанию Бергсона, наука «интересуется лишь аспектом повторения».

Он пользуется аналогией в виде кривой линии на странице. При увеличении вы видите, что линия состоит из тысяч чернильных точек; когда вы рассматриваете крошечную часть линии, она кажется не изогнутой, а прямой. Лишь отступая назад мы видим, что чернильные точки образуют кривую. По аналогии Бергсон говорит, что жизнь «не в большей степени состоит из физико-химических элементов, чем кривая состоит из прямых линий».

Ученые считают, что в своей работе они как бы делают моментальный снимок Вселенной и на основе этого снимка могут строить предположения о будущем. При достаточном количестве информации, если мы поместим в самый мощный компьютер все, что на данный момент известно о Вселенной, то сможем с достаточной точностью предсказать время появления нового вида живых существ или направление пара, который выходит изо рта человека холодным зимним днем. Однако такой подход предполагает, что время действительно можно «заморозить» на мгновение, а это иллюзия, на которой основано много научных конструкций.

Тот факт, что время не останавливается, а «продолжительность» является непрерывной созидательной силой, означает, что будущее никогда не будет предсказано полностью. Скорее, как полагает Бергсон, мы описываем жизнь во времени, или «поток, против которого мы не можем идти. Это основа нашего бытия и, как нам кажется, сама сущность мира, в котором мы живем».

«Головокружительная перспектива некоей универсальной математики», которая анализирует и приводит все к своим статичным компонентам, – это глупость, которая противоречит опыту и самой природе жизни.

Бергсон не верит в существование конечной цели или завершения, к которому движется жизнь (концепция «финализма»). Ее предназначение заключено в созидании, а ее импульс направлен на индивидуальность:

«Природа есть нечто большее и лучшее, чем план в процессе реализации. План – это термин, связанный с работой: его завершение закрывает будущее, форму которого он описывает. С другой стороны, еще до эволюции жизни порталы времени оставались широко распахнутыми».

Механистические и финалистские взгляды могут быть осмысленными только в отсутствие самого времени, а это означает, что «все меняется изнутри, и та же конкретная реальность никогда не возвращается». Интеллект «испытывает неприязнь к текучести и закрепляет все, к чему он прикасается».

Бергсон приходит к выводу, что такие взгляды «обусловлены только нашим образом действий. Они выявляют нашу интеллектуальную сторону. Но наш образ действий не ограничивается ими и простирается гораздо дальше». Мы не механизмы, а проявление творческой жизненной силы.

Бергсон задает вопрос: какое место занимает интуиция в современном рациональном мире, в котором мы живем? Он отмечает, что жизнь животных проста, поскольку им не приходится думать о своих действиях; они просто действуют в соответствии со своей природой. Человеческий разум обладает способностью планировать, размышлять и делать выбор (что привело к возникновению цивилизации), однако это имеет свои издержки. Сделав выбор в пользу аналитического мышления, человечество отказалось от интуиции и утратило связь с жизненной сущностью.

Каждый человек до сих пор может пользоваться силой интуиции и действовать до того, как в игру вступает аналитическое мышление, но этому мешает сосредоточенность на удовлетворении наших насущных потребностей. Поскольку это бесконечный процесс, мы привязаны к повседневному миру со всей его сложностью и разнообразием, по контрасту с целостностью и простотой жизненной силы.

Философия – единственный способ примирить эти два мировоззрения, позволяющий нам жить в «реальном» мире и постоянно возвращающий нас к жизни как таковой. Для Бергсона истинный философ – не тот, кто занимается сухим анализом концепций, а тот, кто развивает свою интуицию для приобщения к сущности нашего бытия и осознания себя как частицы Целого в непрерывном процессе созидания и эволюции.

Анри Бергсон

Бергсон родился в еврейской семье в 1850 году. Он был одаренным студентом и еще в подростковом возрасте завоевал престижную премию Сooncours Generál. Он продолжил изучение гуманитарных наук, оставив своих учителей математики горевать о том, что «он мог бы стать математиком, но стал обычным философом».

Он поступил в элитную школу Ecole Normal Superiére, где его сверстниками были Жан-Леон Жорес (впоследствии видный государственный деятель) и социолог Давид Эмиль Дюрхейм. Он занял второе место на одном из высших экзаменов по философии во Франции, Agrégatation de Philosophie.

После окончания университета Бергсон преподавал в средней школе в Центральной Франции. Он стал членом французской Академии наук, а также преподавал в своей alma mater, Ecole Normal Superiére.

Книга «Творческая эволюция» принесла Бергсону славу и множество поклонников, включая поэта Т.С. Элиота. Его первый визит в США привел к огромной транспортной пробке на Бродвее. Он стал одним из архитекторов и создателей Лиги Наций, предшественницы ООН, и президентом международной комиссии по интеллектуальному сотрудничеству, принимавшим активное участие в создании ЮНЕСКО.

Другие его книги включают «Память и вещество» (1896), «Энергия разума» (1919) и «Два источника нравственности и религии» (1932). Однако большинство его других сочинений было утрачено: их сожгли в соответствии с завещанием после его смерти в 1941 году.

Целостность и скрытый порядок
1980

«В конечном счете было бы заблуждением считать… что каждый человек является независимым существом, взаимодействующим с другими людьми и природой. Все физические проявления – это проекции единой общности».

В двух словах

Человеческий способ восприятия отдельных объектов и создания категорий является иллюзией. На самом деле реальность неразрывна и нераздельна, и все феномены представляют собой лишь пертурбации единого целого.

В схожем ключе

Анри Бергсон. Творческая эволюция (стр. 108)

Г.-В.-Ф. Гегель. Феноменология духа (стр. 218)

Томас Кун. Структура научных революций (стр. 312)

Карл Поппер. Логика научного открытия (стр. 428)

Дэвид Бом был одним из выдающихся физиков-теоретиков XX века. Его имя связано с теорией де Бройля – Бома и эффектом Ааронова – Бома, демонстрирующим влияние квантового взаимодействия на поведение электронов.

Теория де Бройля – Бома постулирует наличие «скрытых переменных величин» квантовой физики, выявляющих ее нелокальный характер (т. е. связанные частицы действуют как двойники, несмотря на огромные расстояния между ними).

Бом работал под руководством Роберта Оппенгеймера, который был начальником проекта по созданию ядерной бомбы в Лос-Аламосе, и сотрудничал с Альбертом Эйнштейном. Однако в своей жизни, наводившей мосты между Востоком и Западом, наукой и метафизикой, он испытал сильное влияние своего друга Джидду Кришнамурти, индийского философа и писателя, а также далай-ламы, с которым он несколько раз беседовал.

Бом был особенно увлечен результатами лабораторных экспериментов, показывавших, что субатомные частицы, расположенные на большом расстоянии друг от друга, тем не менее могут быть связаны неким способом, необъяснимым в рамках физического взаимодействия частиц, движущихся со скоростью света. Такое мгновенное (или нелокальное) взаимодействие было одной из многих вещей, подсказывавших ему, что Вселенная – не просто вакуум с островками вещества, а пространство, почти наделенное разумом.

Космос лучше понимать как нераздельное целое, частью которого является сознание. Лишь человеческие органы чувств воспринимают определенные феномены, создающие впечатление разделенности и автономного существования вещей, что приводит к концепции дуализма разума и вещества.

Взгляды Бома шли вразрез с детерминистскими установками современной физики, но науке еще предстоит опровергнуть его идеи.

Хотя многие физики довольствуются погружением в свою узкую специальность, Бом был жизненно заинтересован в развитии и применении своих идей. Он считал, что большинство мировых проблем происходит от ощущения разделенности людей и вещей, что заставляет нас защищаться от других и рассматривать человечество как нечто отдельное от природы. Такие глобальные рассуждения превратили Бома в философа, и его работа показывает, как философия вступает в свои права, когда наука не в состоянии раскрыть смысл своих исследований.

Бом написал книгу «Целостность и скрытый порядок» для широкого круга читателей; это весьма интересное и убедительное чтение.

Бом указывает на то, что атомистическое представление о Вселенной в течение долгого времени казалось очень хорошим объяснением реальности. Однако потом теория относительности и квантовая физика показали, что основной уровень реальности не так прост.

Настоящие элементарные частицы неуловимы до такой степени, что лучше рассматривать вещество как вид энергии, а не совокупность крошечных материальных частиц.

Атом существует не как вещь в себе, а скорее в виде «размытого облака», состояние которого зависит от окружающей среды, включая присутствие наблюдателя. По сути, атом – это упрощение или абстракция реальности, а не сама реальность.

По словам Бома, элементарную частицу можно рассматривать как «мировой цилиндр», который постоянно находится в движении и представляет собой не объект, а фронт движения энергии. Каждая частица/цилиндр имеет протяженность и энергетическое поле, которое окружает ее и сливается с другими полями.

Итак, Вселенная не является пустотой, содержащей островки вещества; она представляет собой объединенное поле, в котором «нигде нет разрывов или разделения». Таково представление Бома о «целостности». В качестве аналогии он приводит узор на ковре: не имеет смысла говорить, что цветы или фигуры орнамента являются отдельными объектами, потому что это часть ковра.

Если первым аспектом космологии Бома можно считать целостность, далее следует его концепция о явном и скрытом порядке[4]4
  В терминологии самого Бома точнее говорить о «развертывающемся» и «свернутом» порядке (иногда также встречаются термины «воспринимаемый» и «подразумеваемый» порядок), но при переводе такие термины усложняют восприятие текста.


[Закрыть].

Явный порядок – это все, что мы можем воспринимать с помощью чувств, или «реальный мир». Там вещи существуют в своем времени и пространстве и наблюдаются отдельно от других вещей. С другой стороны, скрытый порядок находится за пределами пространства-времени и содержит «ростки» или потенциальные вероятности всего, что проявляется в реальном мире.

Иными словами, порядок заключен в самом пространстве и времени и лишь иногда проявляется в наблюдаемых формах. Скрытый порядок лежит в основе вещей; явный порядок определяется как особый подкласс этой первичной реальности.

В качестве примера Бом приводит каплю чернил, помещенную в большой сосуд с вязкой жидкостью. Когда сосуд вращается с высокой скоростью, чернила как будто растворяются в жидкости, и она становится более мутной, но при вращении в обратную сторону чернила повторяют круговое движение жидкости и возвращаются в исходное положение. Таким образом, порядок движения заключен в жидкости, даже если на более позднем этапе кажется, что он исчезает.

Далее в своей книге Бом возвращается к этому примеру и отмечает, что траектория чернил в жидкости представляет собой скрытый порядок, а видимое перемешивание – явный порядок. Последнее становится возможным из-за взаимодействия света и нашего зрения, мозга и нервной системы.

Как это объяснение соотносится с целостностью? Общее целое, включающее время, пространство, сознание и оба вида порядка, является частью того, что Бом называет «голографическим движением», или «неразрывной и нераздельной целостностью».

Но как понимать тот факт, что наш анализ мира как совокупности автономных частей действительно работает?

Голономия, или «закон целостности», позволяет объектам во Вселенной выглядеть автономными, даже если на самом деле это не так. Каждый отдельный объект или событие по существу является аспектом (узором на ковре, рябью на поверхности воды), неотделимым от целого.