Текст книги "Гаспар гаучо"

Глава XXI
Вывихнутое плечо

Когда при виде земляных нор Гаспар разразился бранью, он даже не подозревал, что в этот же самый час такая же точно бискачера оказывает ему огромную услугу.

Другие владения тушканчиков лежали в ста милях к востоку по дороге в Асунсион.

В тот день, когда гаучо со своими юными спутниками был задержан бискачерой, одинокий всадник скакал к реке Парагваю. До реки ему еще оставалось десять – двенадцать миль. По тому, как вспотел и тяжело дышал скакун, видно было, что всадник давно в пути. А он и не думал отдохнуть и все время подгонял коня шпорами и древком копья. Казалось, обезумевший ездок спасается от грозных преследователей.

Надо ли пояснять, что одинокий путник был Руфино Вальдец? Читатель помнит, куда и зачем он гнал коня: он торопился сообщить парагвайскому диктатору радостные новости и вернуться в усадьбу Гальбергера с отрядом наемных солдат, так называемых «квартелеро».

Торопясь отомстить и получить награду, Вальдец скакал во весь дух, и добрый конь измучился. Всадник не обращал на это внимания. Лишь бы ему добраться до Парагвая, а там пусть конь падет на берегу реки! Вальдец о нем не пожалеет…

– Еще двадцать миль до реки, – шептал Вальдец, – не больше. Спрашивается только, в каком месте течения я выеду. Близко ли к Асунсиону?.. Что-то не нравится мне эта дорога. Кажется, она протоптана не людьми, а скотом. Так можно и в сторону уклониться. Но скорее всего я переправлюсь вблизи какой-нибудь «гвардиа», а оттуда легко добраться до города.

Успокоив себя этим рассуждением, Вальдец покинул сомнительную дорогу и, соображаясь с вечерним солнцем, направился прямо на восток. Тень его неимоверно вытянулась, и казалось, что он преследует гигантского черного всадника.

Солнце село… Теперь уже не Вальдец гнался за своей тенью, а тень гналась за ним, ибо прямо с востока над горизонтом взошла луна. Стояло «время жатвы», и кампо в полнолуние было залито лунным сиянием, какого мы, северяне, не знаем.

Если б не луна, Руфино Вальдец был бы вынужден остановиться и провести в Чако лишнюю ночь. Но дорога была так отчетливо видна, и конец путешествия так близок, что всадник еще яростней пришпорил коня.

Вдруг конь припал на задние ноги и задрожал. Всадник нагнулся и сразу понял, что скачет по бискачере.

Углубившись в свои мысли и планы, он до сих пор не замечал этого. Но теперь сомнения не было. Со всех сторон возвышались мусорные кучи, и зияли отверстия нор; кругом слышался крик испуганных сов.

Вальдец натянул поводья, но конь рванулся и рухнул мордой на землю. В ту же секунду всадник услышал треск. Конь сломал себе ногу выше бабки. Сам Вальдец, падая с коня, вывихнул левое плечо и лишился чувств.

Долго лежал он под луной, не слыша совиного крика и не видя тушканчиков, с любопытством обступивших его.

Когда сознание к нему вернулось, он не мог еще шелохнуться и пролежал так полтора дня. Наконец, кое-как опершись на копье, он вскарабкался на охромевшего коня и печально, медленно потащился, как раненый с поля битвы.

На третий день добрался он до Асунсиона, где ему вправили вывих. Но для Гаспара Мендеса этот вывих был счастьем!

Глава XXII
Дерево-барометр

Отъехав от бискачеры, Гаспар вновь остановил коня, вглядываясь в землю. Заметив это, Людвиг и Чиприано тоже остановились, Гаучо с необычайным вниманием изучал следы.

– Нашел что-нибудь? – спросил Чиприано.

– Не нашел, сеньорито, а потерял…

– Что такое?

Пропали следы больших подков. Следы пони остались, а вторых подков след исчез.

Теперь уже все трое внимательно разглядывали почву, медленно разъезжая взад и вперед вдоль следов индейского отряда.

Гаучо не ошибся: следы крупных подков, действительно, оборвались.

– Теперь все ясно, – прошептал Гаспар, прекратив поиски.

– Что «ясно»? – спросил Чиприано.

– А помните, четвертый, самый свежий, след подков – тот, который через реку и пошел дальше на становище? Теперь ясно, что, кто б ни ехал на этом подкованном коне, белый или индеец, во всяком случае, он сопровождал отряд только до привала и, проведя там ночь, пустился обратно. Впрочем, все это не так уж просто. За спиной Агвары и его индейцев действует кто-то другой. Догадываюсь – кто…

Последние фразы гаучо произнес под сурдинку. Он еще не хотел делиться своими подозрениями насчет Франсиа и Вальдеца.

– Над этим пропавшим следом задумываться не стоит, – громко говорил он, пуская коня легкой рысью – Сейчас нам важна Франческа!

Около часа путники ехали, не меняя аллюра. Следы вели их вверх по Пилькомайо, то спускаясь к самой воде, то огибая холмы с крутыми прибрежными склонами. У одного из таких холмов Гаспар вновь осадил коня. Его занимал не холм и не конский след, а большое дерево со светло-зелеными листьями, стоявшее в стороне на равнине. Это была одна из разновидностей мимозы, из семейства бобовых[32]32
  Современные классификации растений выделяют все разновидности мимозы в особое семейство (Mimosaceae), смежное с семейством бобовых (Leguminosae),


[Закрыть], очень распространенной по всем горам и равнинам Южной Америки, особенно в Чако. Гаучо свернул с пути.

Подъехав к дереву вплотную, он сорвал с него пучок цветов, спешившись, принялся рассматривать цветы так подробно и внимательно, что в эту минуту его можно было принять за ботаника, определяющего род и вид нового растения.

Чиприано и Людвиг тоже спрыгнули с коней.

– Что там еще, Гаспар? К чему тебе эти цветы? – крикнул нетерпеливый Чиприано. – Время дорого!

– Правильно, сеньорито, – внушительно ответил гаучо. – Потому-то я и занялся цветами. Похоже, что нам придется свернуть со следа. Если дерево не лжет, то скоро нам будет не до индейцев: придется спасать свою шкуру.

– Что ты говоришь? – изумились мальчики.

– Подойдите сюда, сеньорито. Приглядитесь к цветам.

– Подойдите сюда, приглядитесь к цветам

– Ну что же? – пожал плечами Чиприано. – Я ничего особенного не вижу.

– А я вижу, – возразил Людвиг, усвоивший от отца кое-какие сведения по ботанике. – Листья свернулись, а в это время дня им надо бы распускаться. Это дерево – «уиней». Сегодня нам встретилось довольно много мимоз, но таких сморщенных цветов я на них не видел.

– А ну-ка, – сказал Гаспар, – последите немного за цветами.

К величайшему своему изумлению, Людвиг и Чиприано заметили, что венчики постепенно сжимаются, а пестики сморщиваются, словно увядая у них на глазах.

– Черт побери! – воскликнул Гаспар. – Если дерево не лжет – а на моей памяти оно ни разу не солгало, – то минут через двадцать налетит ураган и всех нас выбьет из седел. Честное слово, сейчас начнется «темпораль», или «тормента». Спрятаться негде… Можно в одну минуту задохнуться. Впрочем, я вспомнил поблизости одно местечко. Ну, мальчики, живо! Садитесь на коней и скачите. Положение серьезное. Не оплошайте…

Глава XXIII
Отряд похитителей

В ту самую минуту, когда следопыты свернули в сторону от дерева-барометра, в сорока или пятидесяти милях от них двигалась пампасами другая кавалькада. Это были преследуемые – Агвара с отрядом юных воинов. Они направлялись в священный город, где их ожидало все племя.

С тех пор как мы расстались с этим отрядом, в нем случилось немало перемен. Все индейцы были налицо, но один из воинов лежал поперек седла, словно мешок муки. Пуля Гальбергера оказалась смертельной. Обрывки «сипос» – ветвей лианы, найденные Гаспаром на месте привала, остались от куска, которым индейцы прикручивали к седлу убитого товарища.

Вальдеца с отрядом уже не было, но бок о бок с юным кациком ехала Франческа Гальбергер.

Связывать ее индейцы не стали. Они не боялись, что девочка убежит, да и сама она не помышляла о бегстве, понимая всю его безнадежность. Ее белокурые локоны растрепались, щеки побледнели, в глазах застыло выражение скорби. Казалось, она не смотрит, куда ее везут, но вся поглощена стараниями держаться в седле, чтоб не упасть и не быть растоптанной конями индейцев. Она молчала, плотно сжав губы.

Юный кацик был любезен и пытался завоевать расположение Франчески. Он то и дело заговаривал с ней, уверяя, что в случившемся виноват не он, а Вальдец. Разве тот не был старым врагом ее отца? Агвара слыхал это от самого Вальдеца. Вальдец кончил тем, что сбежал: значит, он боится возмездия. Если бы он доехал с отрядом до становища племени тоба, на него обрушилась бы кара…

Агвара не решался открыто назвать дочь Гальбергера своей пленницей. Он объяснил, что нельзя отвезти девочку немедленно к матери, так как враги тобасов, гуайкуры, выступили как раз на тропу войны, и отряду его поручена разведка. Проследив врагов, он должен вернуться с важными сведениями в становище племени; поэтому он и не может сейчас ехать в эстансию. Не бросать же девушку одну в пампасах! Поневоле приходится взять ее с собой. Скоро он, Агвара, отвезет ее в усадьбу к матери…

Всей этой ложью вождь обольщал и обманывал юную пленницу. Но она ему не верила и почти не слушала его. Франческа уже успела подметить влюбленность Агвары. Кроме того, она расслышала конец его разговора с Вальдецем. Вкрадчивые речи кацика только углубляли ее отвращение к нему. Не отвечая Агваре ни словом, ни взглядом, она сидела, потупившись, в седле. Бедная девушка была слишком подавлена, чтобы думать о будущем. Все ее мысли вращались вокруг убийства отца. Надеяться было не на что: ведь Нарагваны нет больше в живых.

Отряд продвигался вперед в мрачном молчании. Прекратились шутки, умолк смех. На сердце у всех было тяжело, лица выражали тревогу. Что скажет племя, когда увидит мертвого юношу? Что скажет оно, когда узнает все? Что теперь делать?

И вдруг это раздумье было прервано громким испуганным криком одного из всадников, ехавших в голове отряда.

Индейцы вскочили на спину коням и, выпрямившись во весь рост, напряженно вглядывались в равнину. Только убитый остался лежать поперек седла, да Франческа сидела неподвижно, равнодушная к новым бедам, которые могли над ней стрястись.

Глава XXIV
Ураган пыли

Отряд к тому времени уклонился от берега Пилькомайо и, сокращая петлю, образуемую излучиной, ехал напрямик равниной. Мыс, омываемый рекой, имеет двадцать миль в ширину и по всему своему характеру резко отличается от окружающей местности. Это была безлесная, бесплодная равнина, или «травесиа». В период дождей река разливалась и затопляла мыс, но под тропическим солнцем вода высыхала до последней лужицы.

В ту минуту, когда раздался тревожный крик, отряд ехал как раз посредине этой бесплодной равнины, и тревогу поднял один из старших и опытных воинов.

Его испугали предвестники стихийного явления, неизвестного в наших краях, но весьма обычного в Чако. Индеец заметил приближение урагана…

Товарищи передового всадника не видели пока ничего подозрительного. Яркое солнце освещало с безоблачного неба солончаковую равнину. Ни зверя, ни птицы. Только резкие удлиненные тени самих всадников на белесой солончаковой почве.

– Что там такое? – спросил наконец Агвара. – Что-нибудь неладно?

– Большая опасность, вождь, – отвечал индеец. – Вот гляди. – И он указал перед собой на горизонт. – Ты ничего не видишь?

– Ничего.

– Не видишь темной полоски над самой землей?

– Это, должно быть, просто туман над рекой.

– Нет, вождь, это не туман. Гляди, подымается. Скоро закроет все небо.

– Тогда это дым?

– Нет, не дым. Гореть здесь нечему.

– Так что же это такое? Ты говоришь, как будто знаешь.

– Да, я знаю. Это пыль…

– Пыль? Но не бояться же нам табуна мустангов. Или ты думаешь, что это скачут гуайкуры?

– Хуже. Если меня не обманывают глаза, это тормента.

Молодой кацик все понял.

– Тормента? – повторил он. – Ты думаешь…

Весь отряд облетело словечко «тормента». Каждый индеец понимал зловещее значение темной полоски над горизонтом.

– Это, наверное, тормента, – заявил индеец. – Я больше не сомневаюсь.

За время их разговора полоска выросла и расползлась. Цвет ее сильно изменился: теперь она стала темно-коричневой, напоминая знаменитый «лондонский туман». Но коричневый оттенок переходил в рыжий, как будто за этой завесой пылал пожар.

Сквозь плотную пелену начали прорываться красные отблески, подобные вспышкам молний, а над головами всадников по-прежнему синело безоблачное небо, светило яркое солнце, и воздух был спокоен.

Но тишина сгустилась, страшная, неестественная, и стояла томительная духота.

Не прошло десяти минут с тех пор, как передовой индеец заметил полоску на горизонте, – и на отряд налетел порыв ледяного ветра. Сила его была такова, что несколько человек свалилось с коней. Еще через несколько мгновений все кругом погрузилось во мрак. Столб пыли заслонил солнце, и диск его стал невидим – исчез, как при полном затмении, но гораздо стремительней.

Искать убежища или прикрытия было поздно, да и негде.

Весь отряд прекрасно знал, какой страшной опасности он подвергается. Страх и ужас охватил индейцев.

Среди панических воплей слышался один только твердый, спокойный повелительный голос – голос индейца, который первым заметил «полоску».

– Долой с коней! – кричал он. – Прячьтесь за ними, закрывайте лица попонами, не то ослепнете.

Совет этот был принят как боевой приказ. Мгновенно спешились и, сорвав с лошадей кожаные попоны, закутали ими головы. Потом укрылись за лошадьми, крепко держа их под уздцы, чтобы каждая лошадь защищала всадника с наветренной стороны.

Сам Агвара, схватив под уздцы лошадку Франчески, бросился с нею в тыл отряда, укрывшись за спинами прочих всадников. Он соскочил с коня и спустил девушку – ласково, бережно, как настоящий друг или брат. Кацик не терял надежды покорить сердце Франчески.

– Звезда моей жизни, – сказал он ей на наречии тобасов, – нам грозит небольшая опасность, но скоро она минует. Лежи спокойно, и с тобой ничего не случится.

С этими словами он сорвал со своих плеч вытканный из перьев плащ и, словно башлыком, окутал им голову и плечи девушки, посоветовав немедленно лечь на землю.

Франческа подчинилась, хотя смерч ее не беспокоил. Все было ей безразлично. Она не боялась ни ослепнуть, ни погибнуть.

А тормента разыгралась во всю свою страшную силу.

Под бешеными порывами ветра лошади припадали на задние ноги, отчаянно бились и ржали от ужаса и боли. Ветер крутил вместе с пылью песок, ветки и камни, причинявшие людям и лошадям серьезные повреждения. Наконец, он подымал с земли целые вихри едкой соли, разъедавшей глаза хуже табачного дыма. Если бы индейцы не замотали головы, многие из них непременно бы ослепли.

Ураган бушевал около часа. Ветер свистел индейцам в уши; кожу их сек песок; острые камешки ранили в кровь тело. Временами ветер усиливался до такой ярости, что людям трудно было устоять на месте и еще трудней – удержать коней. Поминутно сверкали молнии, беспрерывно грохотал гром. Наконец к ледяному ветру присоединился такой же холодный проливной дождь. Ураган налетел со стороны снежных Кордильеров.

Индейцы знали, что ливень предвещает окончание торменты. И в самом деле, она прекратилась так же внезапно, как началась. Сразу прояснилось, небо стало вновь безоблачным, словно никогда не знало туч. Солнце весело улыбнулось путникам. Только земля покрылась толстым слоем грязи: это осела пыль, смоченная дождем.

Тормента пронеслась.

Блистая свежее омытой бронзой кожи, юноши-индейцы встали на ноги и, сняв с себя кожаные попоны, накрыли ими лошадей.

Поскакали дальше. Многие были изранены камнями в кровь.

Тормента

Глава XXV
В поисках убежища

Вряд ли нужно пояснять, что смерч, захвативший тобасов на солончаковом мысу, был тот самый, о котором Гаспара предупредило дерево-барометр. Правда, индейцев отделяли от следопытов добрых полтора дня езды, но ураган покрыл это расстояние в каких-нибудь полчаса.

Гаучо не стал ждать торменты в открытом поле. Он знал поблизости место, где можно было укрыться. Ему уже приходилось заглядывать в эти края: однажды он здесь охотился с покойным Гальбергером, а еще раньше побывал тут, когда спасся бегством от гуайкуру, захвативших его в плен и уволокших вверх по Пилькомайо.

Охотясь, Гальбергер набрел в тех местах на любопытный грот и с пытливостью геолога подробно осмотрел его. Гаспар запомнил положение пещеры.

– Милях в четырех отсюда, – сказал Людвигу и Чиприано Гаспар, отъезжая от дерева-барометра, – там, где в Пилькомайо впадает ручей, я знаю отличную пещерку. Срежем, однако, путь, а то не поспеем.

Всадники пустились во весь опор: теперь уже нельзя было сомневаться, что приближается тормента. Это видно было не только по состоянию цветов мимозы, но и по темному облачку, появившемуся на горизонте. Гаучо сразу оценил значение облачка. Ураган налетел на следопытов так же внезапно, как и на индейцев. Сначала наступили томительное затишье и духота, потом поднялся ледяной ветер, небо почернело, и солнце померкло.

Но путники наши не испытали на себе всей ярости торменты. Ураган не успел еще развиться, когда они подъехали к обрывистому берегу «арройо» (ручей) и спустились на конях по откосу. Добравшись до воды, сделали сто ярдов вверх по течению ручья и с первым порывом ледяного ветра достигли зияющего входа в пещеру.

– Boвремя! – воскликнул гаучо. – В обрез поспели! – добавил он, спешиваясь и вводя коня под темные своды.

– Скорей, мальчики! – закричал он, когда Людвиг и Чиприано спрыгнули на землю. – Еще не все готово. От торменты так просто не спрячешься: она найдет, пожалуй, дорогу и в закупоренную бутылку. Каррамба! Вот она уже начинается…

Последние слова смешались со свистом ветра, который ворвался в пещеру с клубами пыли и ворохом сухих листьев.

Гаучо выглянул наружу: темно, хоть глаз выколи; лишь кое-где мрак раздирают молнии. Ветер рвал и метал; с треском ломались деревья. Ручей, омывавший подступ к пещере, клокотал. Долго стоять на месте не приходилось.

– Давайте сюда ваши пончо. Надо завесить вход.

Торопить юношей не пришлось. Они понимали, что такое тормента. Они переживали ее дома вблизи Асунсиона, когда она намела в комнаты целые кучи пыли сквозь щели и замочные скважины. Так у нас на севере метель запорашивает дома снегом, которого Людвиг и Чиприано никогда не видели…

Все три пончо были сорваны с седел и плотно занавесили вход в пещеру. Гаучо сшил их вместе, пользуясь крепким шипом кактуса вместо иглы и конским волосом вместо нитки. К своду пещеры пончо прикрепили остриями ножей, глубоко засевших в сланце, а снизу придавили тяжелыми камнями.

Только покончив с этим, путники вздохнули спокойней. Взглянув в последний раз на свою работу и убедившись в ее прочности, гаучо сказал мальчикам:

– Теперь можем не бояться, сеньоры, торменты.

Глава XXVI
Непрошеный гость

Путникам, погрузившимся в полный мрак, оставалось лишь сидеть или праздно расхаживать в пещере, пережидая ураган. Но Гаспар не склонен был так бессмысленно тратить время.

– Сеньорито, – заговорил он, отходя в угол, где стояли все три лошади. – Надо скрасить наше пребывание в этой гостинице. Для начала предлагаю поужинать. Целый день провели в бешеной скачке, гнали, коней во всю мочь, и лично я голоден, как волк. Сейчас я, кажется, и волка съел бы живьем. Что вы скажете, сеньорито, о хорошей бараньей лопатке?

Ответ был, конечно, восторженный.

– Но в потемках есть неудобно, – продолжал гаучо. – К счастью, у меня с собой огарок, и притом из самой замечательной пачки свеч. Во всяком случае, она обошлась мне очень дорого: я купил ее к похоронам покойной матери, и проклятые падре содрали с меня по пяти пезо за штуку, говоря, что освященную свечку дешевле продать нельзя. Заплатив так дорого, я счел себя в праве сохранить огарки. Не напрасно сунул я один из них в седельную сумку.

И, вытащив из сумки завернутый в замшу огарок, гаучо собрался высекать огонь.

В это мгновение он услыхал потрясающе неожиданный звук и застыл с кремнем и огнивом в руках.

Людвиг и Чиприано вздрогнули. Лошади зафыркали. Это был звук, от которого в степях, лесах и горах Южной Америки кровь стынет в жилах у всякого, кто его слышит – у человека, птицы или зверя. То был рев ягуара!

– Эль тигре! – глухо воскликнул Гаспар.

И через секунду рев повторился громче и протяжнее…

– Где он? – шепнули все трое.

Эхо пещеры подхватило рев хищника, а свист ветра и топот испуганных коней окончательно сбивали с толку. Где ягуар? Внутри пещеры или снаружи?

Следопыты заспорили, но ягуар взревел в третий раз – и всем показалось, что он находится под открытым небом. Четвертый рык – и в один голос решили, что хищник находится в самой пещере. Не успели путники утвердиться в этом мнении, как ягуар заревел в пятый раз, и что-то грузное шлепнулось в завесу из трех пончо. Ягуар рвался в пещеру.

Гаучо и мальчики бросились к коням, достали ружья и вернулись к выходу из пещеры. Гаспар засветил свой огарок, укрепив его на выступе камня: ягуар, подобно всем кошачьим, отлично видит в темноте, и, не зажигая света, люди лишь поставили бы себя в невыгодное положение.

Хищник искал убежища от торменты и наткнулся на плотную завесу, преграждавшую вход в его логово.

Гаспар и мальчики держали ружья наготове. При слабом свете огарка видно было, как вздуваются пончо под натиском ягуара.

– Не пристрелить ли его сквозь пончо? – предложил Чиприано. – Пожалуй, не промахнемся…

– Нельзя, – отвечал Гаспар. – Если мы его раним, но не убьем, он разъярится, и тогда…

Рев ягуара прервал гаучо. Зверь не намерен был дольше подставлять свою шкуру ветру торменты и страшным вихрям пыли. Он ринулся на завесу. Ножи выскочили из сланца, загрохотали разворошенные камни, вход в пещеру открылся. Порыв урагана задул свечу, и все погрузилось во мрак. Зверь уже не ревел, а храпел и фыркал, катаясь и барахтаясь по земле.

– Клянусь святым Яго, – воскликнул Гаспар, – он запутался в наших пончо! Ягуар в мешке. Стреляйте! Цельтесь по звуку.

– Он в мешке. Стреляйте!

Грянул залп из трех ружей и вслед за ними пистолетный выстрел: это Гаспар на всякий случай разрядил еще пистолет в ягуара.

Пули сделали свое дело. Во мраке пещеры воцарилась тишина. Только свистел ураган снаружи, и рокотал гром.

– Готово! – глубоко вздохнул Гаспар и, нащупав огарок, зажег его искрой, выбитой из огнива.

Огромный пятнистый зверь лежал, скрючив могучее тело и запустив когти в грубую толстую ткань, весь запеленутый в пончо. Ни одна из четырех пуль его не миновала, но легкие содрогания показывали, что агония еще не кончилась. Гаспар вытащил из-за пояса нож и всадил его в горло ягуару.

– Сам виноват, – провозгласил он. – Разве можно врываться к усталым путешественникам, когда они собираются ужинать?