Текст книги "Сага"

Тонино Бенаквист
Сага

Кое-что позаимствовано у Граучо, Бергмана, Шеффера, Превера и некоторых других.

Но в первую очередь я должен воздать должное Сезару, моему отцу.

Благодарю также Даниеля, Жан-Филиппа, Франсиса и Фредерика.

SAGA

Tonino Benacquista

© Editions GALLIMARD, 1997

Перевод с французского Леонида Ефимова

Оформление Вадима Пожидаева

© Л. Ефимов, перевод, 2007

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013 Издательство АЗБУКА®

Команда

Он писал свои сериалы, по мере того как их выпускали в эфир; я заметил, что на каждую серию у него уходило всего в два раза больше времени, чем на ее показ, – то есть час.

– Гинеколог, – сказал он, – сейчас принимает тройню у своей племянницы. Один из этих головастиков застрял. Можете подождать меня пять минут? Сделаю малышке кесарево, и выпьем с вами вербены с мятой.

Марио Варгас Льоса. «Тетушка Хулия и писака»

Литература – роскошь.

Вымысел – необходимость.

Г. К. Честертон

Луи

Она лежала на паркете – окровавленный лоб, левая рука за шторой.

– Ваши ноги в кадре, – сказал тип из отдела опознания.

Старший инспектор отступил на шаг. Тот сделал несколько общих планов тела.

– Когда это произошло?

– Можно тут кофе сварить?

– Сосед услышал шум часов около семи утра.

– Тело забрать можно?

– Убийца не ожидал, что она дома. Это застало его врасплох.

Второй инспектор, помоложе, сунул нос в свой блокнот, бросил взгляд на коллегу и поспешил высказать гипотезу, пока ее не украли:

– Похоже на работу взломщика. Орудует, видимо, только во время отпусков и делает в штаны, если что не так.

– Во всяком случае, ключи от квартиры у него были. Какое-то время он тут копался, переворошил все, что мог, и это разбудило жертву. Она встала, пошла взглянуть, что происходит, и оказалась в гостиной.

Странный балет вокруг тела Лизы достиг кульминации, со всех сторон летели обрывки фраз, изредка натыкаясь друг на друга.

– Он запаниковал, схватил пепельницу с каминной полки и ударил ее по голове два раза.

– Чтобы так врезать, надо чертовски сдрейфить.

– Выяснили, что он украл?

Молодой сыщик показал на инкрустированную перламутром шкатулку.

– То, что здесь было, наверняка драгоценности. Больше вроде ничего.

– А семья?

– Детей нет. Жила с мужем, он сейчас в Барселоне, вечером вернется.

– Тело забрать можно?

– У консьержки и прислуги есть дубликаты ключей.

– Вызовите их ко мне. И соседа тоже.

Носилки вынесли в коридор. Едва тело убрали, комната, как это обычно бывает, почти сразу же опустела. Старший инспектор застегнул молнию своей куртки, его коллега в последний раз выглянул в окно.

В комнате наконец воцарилась тишина.

Было уже около одиннадцати, и оба обменялись парой слов насчет обеда и нынешнего августа, похожего на октябрь. Им надо было сначала заглянуть в комиссариат, и тот, что помоложе, Дидье, предложил ехать не по Большим бульварам, а по улице Прованс.

– Никто бы не хотел такого конца, как вы описали…

Оба сыщика, уже в коридоре, одновременно обернулись.

– Никто бы не хотел такого конца, как вы описали.

В комнате, которую они едва успели покинуть, между забитым доверху книжным шкафом и дверью в соседний кабинет сидел на стуле Луи. Благодаря странной неподвижности и костюму того же оттенка, что и старая хозяйская мебель, ему, как хамелеону, удалось совершенно слиться с обстановкой. Он не счел нужным встать и остался невозмутим, как умел делать в решающие моменты.

Дидье почувствовал досаду, что проморгал в комнате постороннего.

– Давно вы тут?

– Добрых полчаса. Зашел по случаю, меня никто тут не заметил. Я редко привлекаю внимание.

– Что вы тут делаете?

– Я почти родственник. Был женат на ней еще два года назад. Она со мной развелась, чтобы выйти за известного актера. Сам-то я никогда бы не смог поселить ее в таком месте.

– Как вас зовут?

– Луи Станик.

Не сводя с Луи глаз, старший инспектор в раздражении снял свою куртку.

– Так вы зашли «по случаю»?

– У меня была деловая встреча в двух шагах отсюда. Я знал, что ее мужа дома нет: прочитал в газете, что он сейчас в Испании. А поскольку я оказался тут по случаю, она, быть может, меня бы впустила.

Старший инспектор никак не мог решить, что его больше всего выводит из себя: невероятная естественность Луи или его способность не обращать внимания на всю странность ситуации.

– У вас есть ключи?

– Нет. Но зато есть алиби на сегодняшнее утро.

– Мы не в американском телефильме.

Луи недавно стукнуло пятьдесят. Прямые усы и густые брови придавали ему серьезный вид, которому с лукавым удовольствием противоречили светлые глаза. Он встал, разом распрямив свое длинное, узловатое тело, и хрустнул пальцами. В его хорошо поставленном голосе таилось что-то печальное – где-то в самой глубине горла.

– В американском телефильме я бы уже давно рыдал. Предпочитаю пока с этим подождать.

– В самом деле… – сказал Дидье. – Похоже, вы восприняли это довольно… довольно спокойно.

Инспектор взглядом дал понять своему коллеге, что от подобных замечаний тот мог бы и воздержаться. Дидье и сам удивился тому, что ляпнул.

– Ошибаетесь. Мне вовсе не легко было видеть двери нараспашку и толпу посторонних вокруг ее тела. Но что сейчас меня удручает больше всего, так это ваша версия событий.

Инспектор набрал в грудь побольше воздуха, чтобы унять раздражение. В разговоре с Луи можно было только импровизировать, рискуя увязнуть по уши.

– И чем же вас не устраивает наша версия?

– Она правдоподобна, но не слишком реалистична. Допустима, но ей не хватает чуточку реализма. Нет, никто бы не захотел такого конца.

– Если хотите нам что-нибудь сообщить, сейчас самое время.

– Кто бы захотел умереть от удара пепельницей по голове, наткнувшись на жулика, который смоется с украденными драгоценностями?

– При нашем ремесле сталкиваешься и с более нелепыми смертями.

– А при моем – нет. Вы всерьез держитесь за эту историю с драгоценностями в перламутровой шкатулке?

– Быть может, нам это подтвердит ее муж или прислуга.

Луи чуть было не сказал, что прислуга ничего не сообщит ему о Лизе, а муж и того меньше.

– Лиза терпеть не могла драгоценности. Что было удачно, поскольку за десять лет брака я так и не смог подарить ей ни одной. Она даже свое обручальное кольцо потеряла во время свадебного путешествия.

– ?..

– А вдруг в этой шкатулке было что-то другое? Что-то, чем она очень дорожила? То самое, за чем и явился убийца?

– Пока он для нас всего лишь вор, которому не хватило хладнокровия.

– Думаю, можно подыскать что-нибудь и получше.

Луи сказал это без малейшей иронии. Наоборот, в его словах сквозила серьезность, благонамеренность.

– Вы прожили с ней десять лет. Мы вас слушаем.

Солнечный луч падал прямо на кресло, высвечивая спинку. Луи уселся туда и сощурился на свету.

– Лиза всегда спала необычайно чутко. Никто бы не смог незаметно для нее переворошить всю квартиру. Он делал это на ее глазах. Ключей у него не было, она сама его впустила.

– Продолжайте.

– Этот тип рассудил так же, как я, явившись сегодня пораньше, поскольку знал наверняка, что ее муж в Испании. А в семь часов утра впускают к себе только кого-то близкого.

– Любовника?

– Почему бы и нет? Любовник – это как раз в ее духе. Два последних года нашего брака у нее была связь с этим актеришкой, за которого она в итоге и вышла.

– Что же любовник искал в этой шкатулке?

– Пока мы можем рассматривать лишь одну-две возможности. Быть может, еще и третью, но она более замысловата, следовательно, ею можно пренебречь. Представим себе, что любовник решил объявить ей о разрыве. Но Лиза ни о чем не подозревает. Она лишь хочет воспользоваться этим счастливым случаем, чтобы провести с ним целую ночь, не опасаясь неожиданного вторжения мужа. Но любовник, который даже не удосужился сделать ей этот прощальный подарок, приходит как можно позже, под самое утро, чтобы поставить ее перед уже свершившимся фактом. Он мог даже расщедриться на какую-нибудь фразу типа: «Мне бы очень хотелось продолжить нашу связь, но я был тебе всего лишь любовником». Дело в том, что он пока не совсем свободен. И ему надо забрать свои письма.

– Какие письма?

– Ужасно романтичные письма, которые он писал ей во время их идиллии. Она это обожала, ей подобные доказательства всегда требовались, чтобы чувствовать себя любимой. В ее глазах они были гораздо выше драгоценностей! Уж я-то знаю, о чем говорю, благодаря таким письмам я ее и покорил. В те времена я неплохо владел пером.

– Кто, по-вашему, мог быть этим любовником?

– Понятия не имею, но он женат. Это непременное условие. Она бы никогда не заинтересовалась юным воздыхателем, который донимал бы ее требованиями о разводе. Ее возбуждали только двусмысленные ситуации, двойные измены. Когда она познакомилась со своим актером, тот тоже был женат. К тому же на первого встречного она не кидалась, ей требовался такой, кто придавал бы ей блеска, вечно был на виду, как люди из шоу-бизнеса, понимаете?

– Более-менее.

Луи нравилось преподносить из ряда вон выходящее как само собой разумеющееся. Все дело в убедительности.

– Так что любовнику требовалось уничтожить письма любой ценой, поскольку Лиза ими наверняка бы воспользовалась. Перетряхивая все ящики подряд, он в конце концов натыкается на перламутровую шкатулку. Устранив опасность, но поддавшись ностальгии, он говорит ей что-то вроде: «А теперь, Лиза, остается самое трудное – забыть тебя, забыть даже о том, что ты существовала когда-то, превратить тебя в смутное воспоминание, а потом забыть и его». Пьянея от ярости, Лиза угрожает все рассказать его жене. Он паникует, она отвешивает ему пощечину, он хватает пепельницу и…

Молчание.

Сыщик какое-то время смотрел на перламутровую шкатулку, потом попросил Дидье принести из кухни остатки холодного кофе.

– Эта версия вас больше устраивает, господин Станик?

У самого-то инспектора никаких сомнений не было. Убийство явно приобретало совсем другой размах, а он всегда предпочитал преступления из ревности в среде богачей разборкам мелкой шпаны.

– Не знаю, – отозвался Луи. – Я бы очень хотел, чтобы тайна ее смерти прояснила наконец загадку ее рождения.

– Что вы имеете в виду?

Появился Дидье с кофейной гущей. Луи достал сигарету из пачки, инспектор стрельнул у него одну; оба переглянулись.

– Так вы не знали, что Лиза подкидыш?

Не дожидаясь приглашения, Дидье вытащил свой блокнот и перечитал данные, сообщенные из Центральной базы данных.

– В самом деле. Лиза Колет, найдена в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году в Кане, у ворот больницы. В двухлетнем возрасте.

– До шестнадцати лет была в приюте, – добавил Луи. – Ходили слухи, что у нее есть брат, но его так и не нашли.

– Похоже, вы осведомлены лучше всех.

– Хотя она была не слишком откровенной. Но из-за этой тайны я любил ее еще больше…

Сыщик, едва сдерживая нетерпение, попросил его продолжать.

– Представьте себе, что брат Лизы захотел связаться с ней.

– Из-за денег?

– Тогда бы он объявился гораздо раньше.

– Из сентиментальных побуждений?

– Это через сорок-то лет?

– Зачем тогда?

– По одной-единственной причине: ему требуется пересадка костного мозга.

– Простите?

– Попробуйте найти другую, сами убедитесь, что это единственно приемлемая. Ведь помочь ему могла только сестра.

– ?..

– Но такая сложная операция незаметно не проходит, да и Лиза не хочет возврата к прошлому, которое неожиданно обрушилось на нее. Она отказывается наотрез. Брат упорствует, ведь речь идет о его жизни. Этим утром он использует свой последний шанс – приходит умолять ее. И она опять отказывается спасти его. Он знает, что обречен на смерть, но в одном уверен: эта шлюха его не переживет.

Словно алкоголик, любой ценой старающийся выглядеть трезвым, сыщик счел делом чести не показать, что удивлен подобными откровениями. Дидье стоял столбом, ожидая реакции своего начальника.

– Значит, она приговорила собственного брата?

– Это был единственный способ распрощаться с ним навсегда.

– Вы ее изображаете чудовищем.

– Только чудовища пробуждают страсти.

Инспектор уже начал жалеть о своей повседневной мелочовке. Особенно когда Луи добавил:

– Но, подумав хорошенько, хочу вам предложить кое-что еще лучше.

Как он и ожидал, сыщик воздел глаза к небу и стиснул кулаки. Луи остался невозмутим. Искренен.

– Валяйте. Пора с этим кончать!

– Инспектор, кто, по-вашему, способен прикончить чудовище?

– ?..

– Другое чудовище, – сказал Луи.

Дидье с трудом подавил вздох, прикинувшись, будто прочищает горло.

– Помните дело Андре Карлье?

Никакой реакции.

– Это военный преступник, за которым полиция гонялась по всему свету. Он исчез под Канном в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году. Его так и не нашли.

– Отродясь не слыхал!

– Однажды я случайно наткнулся в сумочке Лизы на старую газетную вырезку об этом деле. Это явно не совпадение. Она была дочерью Андре Карлье.

Инспектор даже не успел выразить удивление.

– Она думала, что он где-то далеко, может быть, умер, но призрак в конце концов вернулся. Зачем? Чтобы в последний раз взглянуть на свое милое дитя перед смертью? Чтобы шантажировать? Или, наоборот, завещать ей награбленные во время войны сокровища? Невозможно сказать наверняка. Сегодня утром она впустила к себе человека, которого никогда не видела и который бросил ее когда-то. После этой встречи, о которой мы никогда ничего не узнаем, Лиза погибает от удара по голове.

– Почему вы говорите, что мы никогда об этом не узнаем?

– А вы представьте себе, что за человек этот отец. Он ведь так и не искупил свое прошлое, он стар, затравлен и продержался столько лет лишь благодаря мечте о встрече с дочерью. Думаете, он выживет после сцены, которую они разыграли сегодня утром? В ближайшие дни обшарьте хорошенько берега Сены, вполне возможно, что вы найдете – тридцать лет спустя – тело этого негодяя.

Инспектор сидел, скрестив руки, с отсутствующим видом. Задумавшись. Дидье раскрыл свой блокнот и что-то записал.

Луи бросил взгляд на контур Лизиного тела, очерченный мелом на полу, и его глаза в первый раз затуманились. Быть может, он понял в этот миг, что уже никогда больше ее не увидит.

– Господин Станик, мне надо составить отчет. Все, что вы рассказали, будет зафиксировано.

– Не стоит, инспектор. Забудьте все, что я вам тут наболтал.

– Забыть?

Луи закрыл глаза, чтобы скрыть выступившие слезы, как оно всегда бывает.

– Вы были правы, инспектор. Лизу наверняка убили из-за драгоценностей.

– ?..

– Но при моем ремесле невозможно допустить, чтобы люди погибали так глупо. Особенно те, кого любил. Хочется придумать им какую-нибудь захватывающую смерть.

Луи медленно направился в спальню Лизы. Ошеломленные полицейские двинулись следом.

– Но… что же у вас за ремесло?

Помолчав немного, Луи опустился на колени перед кроватью.

– Я сценарист.

Он провел рукой по смятым простыням и уткнулся лицом в подушку.

Матильда

Любовь.

Любовь никогда не приносила Матильде денег. Или самую малость. Она служила ей двадцать лет, трудилась как портняжка, чтобы представить ее в наилучшем виде. Любовь была ее работой, она знала все ее уловки и ухищрения. Порой даже изобретала новые. Прежде чем открыться ей, любовь долго изводила ее своими капризами и каверзами. С утра до вечера, изо дня в день. К чему считать часы, если речь идет о любви? Разве сама любовь спит? Берет отпуск? Любовь всегда требует большего и первой ничего не дает. Но Матильда умела добывать сокровища ее потаенной нежности. Двадцать лет, проведенных в погоне за любовью, научили ее, что самопожертвование – источник животворный и неисчерпаемый.

Как бы там ни было, ни на что другое Матильда все равно не годилась. Виктор твердил ей это каждый день:

– Твой талант – дар небес. Ты только одно и умеешь, но зато, черт подери, бесподобно!

В конце концов она и сама поверила в этот образ великой жрицы любви, который ему так нравилось ей живописать. Колдунья, кудесница, повелительница сердец и страстей, хранительница огня – он никогда не боялся хватить через край, когда надо было подбодрить ее в работе. А она верила всему, что исходило из уст Виктора, – с их первой встречи.

Она тогда даже не пыталась избежать западни, таившейся в его взгляде. В тот же миг начисто забыла о своем дневнике, который писала за столиком бистро на Вогезской площади. А он, словно харизматичный проповедник, который сам ни во что не верит, сразу сумел окрутить ее наивную душу. И стал ее первым любовником, в тот же самый день. Ей тогда и восемнадцати не было. Но он бы не задержался в ее объятиях и до следующего вечера, если бы она с самого начала не проявила потрясающих способностей ко всему, что касалось любви. И к лучшему, и к худшему.

Десять лет счастья. Она за работой, он за кассой. Прямо как в песенке из «Трехгрошовой оперы». Он умел давать ей советы и доставлять все удобства, в которых она нуждалась, чтобы спокойно вкалывать. Порой он ее выгуливал, чтобы у нее немного проветрилось в голове и появился румянец на щеках. Ему довольно было проявить лишь чуточку внимания, чтобы никогда не говорить «я тебя люблю» той, которая только этого и ждала.

И все стало так обыденно, так уныло предсказуемо. Каждые три недели он наведывался к ней в комнатку на улице Мсье-ле-Пренс за плодами ее пахоты. Заодно брал и ее, минут на пять – она большего и не просила. Она могла любить его еще лет десять. Что и делала. Вопреки его женитьбе на первой встречной и двоих последовавших за этим детей. «Любовь – не семейное дело», – говаривал он. В конце концов она в это поверила. Ей было тридцать. Он превратил ее в старую любовницу, которой уже ничего не обещают.

Матильда стала работать с еще большим ожесточением. Чтобы забыть Виктора или одарить его еще больше – она и сама не смогла бы сказать наверняка. А его аппетиты все росли, и он порой требовал чего-нибудь поострее.

– Поострее?.. Что ты имеешь в виду?

– Побольше эротических фантазий, пыла, черт побери! Не сдерживай сучку, которая в тебе сидит!

В сорок лет Матильда приняла все. Пожертвовав своей юностью и детьми, которых у нее никогда не будет. И ради чего?

Ради любви?

– Мне жаль, малышка. Я так и не продал тысячный тираж «Забытой любовницы».

– Но, Виктор… Я же сделала все, как ты просил. Добавила эти главы об «Эрос-центре»…

– Знаю, знаю, ты старалась. Но перепихон читателей больше не интересует.

– Это из-за моего псевдонима. Кто захочет читать последний роман Клариссы Гранвиль? Следующий подпишу «Патти Пендлтон», она уже давно ничего не публиковала.

Патти Пендлтон. «Замирание сердца», «Чертог без любви», «Та, что ждет». По тридцать пять тысяч экземпляров каждый. Патти Пендлтон с ее ситуациями-перевертышами, с романтизмом, не признающим никаких законов, и коттеджами в Сассексе.

– Пятнадцать лет прошло, Матильда. Сегодня этим даже бумагу не окупишь.

– А Сара Руд? Все фанаты ждут продолжения приключений Дженис!

«Дженис и Дама червей», «Дженис идет на войну», «Дженис и ее сестра», «Наследство Дженис». И еще столько других.

– И что ты родишь на этот раз? «Дженис в Интернете»? «Дженис теряет вставную челюсть»? Всем плевать на эту дуру.

– Возобновлю серию «Экстаз».

«Адские грезы», «Экзотическая дрожь», «Андреа-дикарка», «Оазис наслаждений» и так далее.

Виктор, сидя за ее письменным столом, гнусно осклабился и достал книгу со стеллажа, закрывающего всю стену.

– Ты? О сексе? Хочешь, зачитаю из «Греховодницы» любой отрывок наугад?.. «Эдвина почувствовала, как ее воля дрогнула под опытной рукой Давида. Она знала, что отдастся ему рано или поздно, и этот час пробил. Она опустилась на колени перед своим любовником и потянулась губами к его жезлу». Жезлу! Надо быть шестидесятилетней старухой, чтобы уразуметь, что это такое! Проклятье! Всем плевать на твои старомодные изыски! Хуже всего, что тебя даже нельзя за это винить. Как ты можешь надеяться, что кто-то поверит в твои дурацкие «Экстазы», если сама знаешь всего две позиции, да и то вторая у тебя только для праздников?

– Тяжело говорить это, Матильда, но я вынужден вернуть тебе твою последнюю рукопись.

– Что ты такое говоришь?

– Я не стану это публиковать.

– ?..

– Если не увеличу оборот, придется продать часть лавочки. А я слишком долго дрался за нее, чтобы делить с посторонними.

Мертвенно-бледная, задыхающаяся Матильда склонилась над столом и вцепилась в руку Виктора.

– Издательство «Феникс» – это же мы вдвоем… Уже двадцать лет… Мы ведь его вместе создали, это издательство… Ты им руководишь, но первые-то книжки написала я, без задатка, без всякого договора… Да у меня и сейчас его нет… Мы ведь всегда работали на доверии… Всегда были одной командой, верно?

Она ждала, что он улыбнется в ответ на ее улыбку. Но он даже не смотрел ей в глаза. Наверняка из-за неловкости. Или отвращения, которое она ему внушала.

– Вот, забери свой текст. Завтра рассчитаюсь за «Забытую любовницу».

Она вскинула похолодевшую руку ко лбу. Жестом, достойным «Дженис», изысканным и патетичным, в духе принесенных в жертву любовниц.

– Я должен дать шанс и другим авторам, как тебе когда-то. Они пишут современнее, больше отвечают запросам публики. В последние годы ты слишком много работала, малышка. Сделай передышку. Попробуй некоторое время заняться чем-нибудь другим.

Она схватилась за спинку кресла, чтобы не потерять равновесие. Никогда еще она не была так похожа на собственных героинь, прекрасных и беззащитных.

– Я больше ничего не умею…

– Тебе будет трудно пристроить свою писанину, Матильда. Я не знаю тут ни одного издателя, который бы ее взял.

Уж лучше бы он ударил ее кулаком. До крови.

– На что же мне жить?..

– Пиши для бабских журналов, какую-нибудь ерунду для телевидения – дело нехитрое. Или замуж выходи. В твоем возрасте это еще вполне возможно. Почему любовь должна быть для всех, кроме тебя?