Текст книги "Добро пожаловать в Пхеньян! Ким Чен Ын и новая жизнь самой закрытой страны мира"

Часть третья
«Севкорреализм»

Девятая глава

Нашему розовощекому водителю Хва никто не дал бы больше двадцати пяти лет, хотя мы и не спрашивали. Он только что вернулся из армии, поэтому, возможно, он немного старше, так как в КНДР большинство мужчин призываются в армию на десять лет. Во время службы от также был шофером. Для того, кто вышел из низших слоев среднего класса, эта работа может считаться престижной. До недавнего времени очень немногие могли пользоваться автомобилями. А умели водить и вовсе единицы. Кроме того, такая работа освобождала от обязанности заниматься непосильным ручным трудом – хотя сильный загар на лице Хва был зна́ком того, как часто ему приходилось выполнять какую-то другую работу, пока не нужно было возить делегации. Когда он был с нами, он постоянно улыбался и всегда был рядом, готовый помочь.

В отличие от других приставленных ко мне водителей, роль которых в предыдущих поездках ограничивалась тем, что они просто хорошо выполняли свою работу, то есть ожидали в припаркованных на стоянках машинах каждый раз, когда мы приезжали на новое место, Хва стремился везде сопровождать нас и проявлял неподдельный интерес к тому, что мы делаем, было это посещение музея или океанариума. Александр объяснял такое поведение тем, что мы по большей части отправлялись в места, которые обычные туристы не посещают. А поэтому Хва могло быть просто интересно, так как он тоже там до этого не бывал. Я думаю, что скорее у него вообще не было раньше возможности увидеть что-либо.

Так как работа водителем – хоть грузовика, хоть легковушки – считается в КНДР довольно хорошей и уважаемой профессией, то к ней сами работники относятся очень серьезно. Каждое утро Хва подавал микроавтобус ко входу нашей гостиницы сияющим идеальной чистотой как снаружи, так и внутри – независимо от того, как долго ему приходилось возить нас накануне и в каком состоянии машина была вчерашним вечером. Александр мне как-то сказал, что однажды он встал совсем рано утром и отправился прогуляться вокруг отеля. Он увидел, как Хва снимал колеса и тщательно осматривал их, удостоверяясь, что они в идеальном рабочем состоянии.

Каждое утро мы преодолевали один и тот же путь, следуя привычному маршруту – с запада на восток через центр Пхеньяна, – что позволяло нам увидеть, как оживает и меняется проснувшийся город, готовясь к началу нового дня. Вот и сейчас, в первый раз проезжая по этому пути, мы пересекаем живописную реку Потхонган, берега которой заросли ивовыми деревьями, роняющими свои покрытые густой листвой ветви в ее тихие воды, едем мимо гостиницы Потхонган, считающейся одной из самых шикарных, – среди прочего в ней есть лучший в городе ресторан японской кухни, а во всех номерах по телевизору можно смотреть CNN.

Наш путь пролегает через Чхангван – один из центральных районов Пхеньяна, в котором находится белый Ледовый дворец куполообразной формы, который выглядит как пережиток ретрофутуризма, но неплохо смотрится в окружении зданий какого-то космического стиля, характерного для архитектуры 1970-х всех стран Восточного блока. За широкой и пустынной улицей, защищенные металлическими воротами и постом охраны, закрытые от посторонних взглядов целым лесом покрытых густой зеленью деревьев, стоят несколько зданий. Вам не удастся найти этот квартал ни на одной официальной карте, так как в нем живут и работают члены Центрального комитета. На снимках со спутников виден тенистый парк с виллами, напоминающими дворцы, окруженными небольшими караульными строениями. Там, где естественного холмистого рельефа и высоких деревьев недостаточно для того, чтобы полностью закрыть детали пейзажа, видны ряды жилых многоэтажек – скорее всего, жилье для правительственных кадров чуть более низкого ранга. Наверное, где-то здесь находится и резиденция первого лица государства, хотя никто об этом не будет говорить вслух.

Всё забито автомобилями. Однако даже в утренний час пик их не так много, чтобы образовывались пробки. Большинство легковушек – это такси. Их огромное число является показателем всё возрастающего благополучия городских жителей. Пхеньянцы, как правило, объединяются с коллегами или соседями, чтобы ездить на такси – это значительно более комфортно, чем втискиваться в битком набитые автобусы и трамваи, в которых, как говорят, процветает воровство.

Далее мы въезжаем в восточную часть Пхеньяна, пересекая реку Тэдонган. С набережной на нас смотрят стеклянные фасады оздоровительного и развлекательного комплекса «Рюгён», который чем-то напоминает среднестатистический американский бизнес-парк. Там есть целый ряд зданий для боулинга – так называемая «Аллея боулинга Golden Lanes», а также примыкающее к нему строение, в котором расположились симпатичные кафешки типа гамбургерных, есть даже модный эспрессо-бар, популярный среди экспатов, крытые и открытые катки. Совсем недавно открылся большой комплекс саун для тончжу. В нем на первых этажах расположены магазины одежды зарубежных люксовых брендов, фитнес-клуб, крытый бассейн, сауны для мужчин и женщин с дорогими ресторанами и барами. Когда я первый раз пришел туда, то по дороге в ресторан наткнулся на большую фотографию, в центре которой, как мне показалось, была мужеподобная, крепкого телосложения лесбиянка с хмурым лицом, в уродливом фартуке и с мертвой рыбиной, свисающей со сковородки. Потребовалось некоторое время, чтобы, вглядываясь пристально, но не очень заметно для окружающих, осознать, что на самом деле это был молодой Ким Чен Ир без очков, который демонстрировал свои гениальные кулинарные способности. Фотография была настолько поразительно непохожа на стандартные официальные портреты улыбающегося Ким Чен Ира, которыми увешано все в Северной Корее, что это заставит любого задаться вопросом: что хотел сказать этим фото тот, кто его тут повесил. Я получил мгновенное подтверждение моей догадки о сомнительном характере этого изображения: только-только я поднял свою камеру, чтобы снять это на память, как выскочил охранник, сидевший за частично скрытым стеной столом в коридоре, и приказал мне ничего не фотографировать.

По мере того как мы углубляемся в восточную часть города, удаляясь от всех монументов и бьющегося сердца города, перед нами открывается другой Пхеньян. Жилые дома на глазах становятся всё более низкими, и, когда мы попадаем вглубь района Тондэвон, становится ясно, что это – бедная часть города. Туристов очень редко возят куда-либо восточнее Монумента идеям чучхе или комплекса «Рюгён», расположенных на восточных берегах Тэдонгана.

Несмотря на то что на востоке города есть места, которые в какой-то мере облагораживаются или «джентрифицируются»[23]23
  «Джентрификация» – термин, заимствованный из английского языка, но пока еще не очень широко известный. Он означает реконструкцию пришедших в упадок городских кварталов с помощью привлечения в них более состоятельных жителей. Этот процесс только начинается в крупных российских городах, в основном в Москве и – в меньшей степени – в Санкт-Петербурге; в Западной Европе и США он уже набрал достаточную силу. – Примеч. пер.


[Закрыть] (если такая концепция здесь вообще существует) – в одном из них живет товарищ Ким, – в общем и целом эта часть города остается бедной. Тондэвон, как и соседний район Сонгё, были одними из немногих мест в Пхеньяне, жители которых действительно пострадали из-за голода 1990-х годов, причем так сильно, что некоторые даже умирали. В этой части города живет Хва.

Когда мы приближаемся к Педагогическому институту имени Ким Хёнчжика, жилые многоэтажки сменяются одноэтажными лачугами, окруженными грунтовыми дорогами и напоминающими о колониальных временах. Сам институт расположен на одной из главных улиц района, со стороны центрального входа здание в идеальном состоянии – что неудивительно, ведь учреждение носит имя отца Ким Ир Сена. Около входных ворот стоят охранники, которые проверяют документы каждого, кто хочет войти на территорию института. На каменной плите, расположенной над главным входом, виднеется рельефный узор цвета латуни – это факсимиле написанного от руки изречения Ким Ир Сена, которое является примером еще одной глубочайшей истины на все века. «Институт имени Ким Хёнчжика – это хороший институт», – перевел для меня Алек.

Педагогика тут – основной предмет. Будущие учителя со всей страны постигают здесь азы своей ценной профессии. При кафедре лингвистики есть программа изучения корейского языка для иностранцев – в основном для китайских студентов, которые приезжают по обмену, – после прохождения которой можно получить степень бакалавра или магистра языка Чосон. Эта кафедра находится в одном из главных зданий, выходящих на улицу Сэсаллим. Перед ними расположено футбольное поле, на котором мы так и не увидели ни одного человека за всё время нашего обучения. В летние месяцы занятий нет, но в любом случае на улице слишком жарко, чтобы еще и играть. Единственные учащиеся – это горстка студентов, посещающих дополнительные занятия.

В каждом университете и институте своя униформа; в институте имени Ким Хёнчжика все студенты ходят в синих блейзерах и красных галстуках, девушки должны носить длинные юбки, а юноши – широкие брюки и огромные кепки, которые выглядят как нечто среднее между фуражкой капитана военного корабля и традиционной кепкой пролетария. Если северокорейский студент встречает в университетских коридорах профессора, он обязан остановиться и отвесить глубокий уважительный поклон – жест вежливости, который, как нам сказал Алек, распространен также и в Южной Корее и к которому быстро привыкаешь.

Мы проходим мимо обязательного портрета Ким Чен Ира и далее по неосвещенному коридору к лестнице, по которой поднимаемся на третий этаж. Нас ведут к аудитории кафедры лингвистики, где, как и в большинстве офисов в Северной Корее, нет ни компьютеров, ни любого другого электронного оборудования – что заставляет вспомнить, как подобные учреждения выглядели в прошлом веке. Администратор, вежливая женщина средних лет с плохо завитыми волосами, представляет нас трем нашим наставникам. Мы улыбаемся и вежливо кланяемся. Всё проходит в очень формальной и торжественной обстановке, хотя чувствуется, что преподаватели несколько обескуражены, ведь до этого им никогда не доводилось учить западных студентов.

Моей «учительнице» – товарищу Пак около сорока, она всего на пару лет старше меня. Ее завитые волосы выглядит значительно лучше, чем прическа администратора. Среди северокорейских женщин определенной возрастной группы завивка весьма популярна, хотя постепенно это выходит из моды под воздействием последних веяний из Сеула. Товарищ Пак натянуто улыбается и одновременно бросает на меня робкий взгляд из-за своих очков в золоченой оправе, а затем ведет меня по коридору в аудиторию, в которой каждый последующий день я смогу выбирать любую из дюжины деревянных парт, будучи единственным учеником на занятиях для начинающих.

Десятая глава

Одним из последствий более чем семидесятилетнего разделения полуострова является усугубление существовавших и до того различий в языке корейцев, живущих по разные стороны 38-й параллели. Есть несколько диалектов корейского языка, но можно сказать, что речь северных корейцев в целом более грубая по сравнению с речью южан, особенно жителей Сеула. На севере ощущается влияние деревенских говоров и просторечия, что характерно для низших и малообразованных слоев общества. Северяне с этим фактически соглашаются: с недавнего времени на черном рынке появились южнокорейские сериалы и фильмы и можно услышать, что молодежь начинает подражать модной речевой манере южных «братьев».

С другой стороны, стиль языка, на котором говорят в Чосоне, более строгий и вежливый. На Юге такой стиль в ходу только в армии или при обращении к большой аудитории. На Севере же он вполне нормален для повседневного общения. Эта особенность делает северокорейскую речь для южан причудливой, но одновременно привлекательной, даже чарующей своим звучанием. Как отметил один из южных писателей, язык в Северной Корее звучит так, как будто бы вся страна – «одна маленькая деревня, которую не затронуло течение времени». Однако в этот формально-правильный язык очень часто врывается бранная лексика. Когда речь заходит о политических деятелях вражеских государств, например Южной Кореи или США, для радио– и телеведущих, для дикторов, авторов газетных и журнальных статей совершенно в порядке вещей использовать по отношению к этим политикам такие слова, как «ублюдок», «сука», «шлюха» или еще покрепче… (В одной из передовиц президент Обама был охарактеризован как некто, напоминающий «обезьяну из африканских джунглей».)[24]24
  Характеристика президента США Б. Обамы, которую упоминает автор, была опубликована не в передовице центральной газеты, которая всё же обязана «держать марку», а в рубрике «Письма читателей» как цитата из текста письма рабочего из провинциального города, иллюстрирующего «глас народа», которому допустимо быть неполиткорректным. – Примеч. ред.


[Закрыть]

Носителям английского языка, которые обучаются корейскому в Сеуле, немного легче из-за большого числа заимствований английских терминов и сленга. Но в Северной Корее общее стремление к сохранению национальной чистоты и «первозданности» всего традиционного сказывается и на языке. В результате получается, что многие предметы и явления повседневной жизни южане и северяне сегодня называют по-разному, и это может приводить к некоторым конфузам, когда, например, редкие беженцы из КНДР прибывают на Юг.

Овладение новым языком обычно начинается со знакомства с основными особенностями произношения. В случае с корейским это знакомство происходит одновременно с изучением алфавита, который на Юге называется хангыль, а на Севере – чосонгыль. До его изобретения и введения в употребление королем Сечжоном корейские слова писались с использованием сложных китайских иероглифов[25]25
  Строго говоря, в средневековой Корее вплоть до создания собственного алфавита не существовало способов фиксации корейского языка на бумаге, он был бесписьменным языком. Китайские иероглифы использовались для записи китайского языка, который существовал в стране параллельно с корейским и, по сути, являлся главным языком литературы и делопроизводства. Естественно, что изучение китайского языка в полном его объеме мог позволить себе только ограниченный круг жителей страны. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Именно поэтому подавляющее большинство корейцев были неграмотны. Когда в 1443 году Сечжон представил свою письменность, он был уверен, что человек с серьезными умственными способностями может выучить эту «азбуку» за один час, а полный идиот – за десять дней. И вот теперь я должен узнать, к какой категории следует отнести меня согласно этому «королевскому тесту».

В отличие от китайских иероглифов, где сложнейшая пиктографическая система предполагает запоминание тысяч вариантов написания различных штрихов, так как они не несут в себе соответствия звукам, в корейской письменности сочетания горизонтальных и вертикальных черточек и кружочков образуют всего двадцать восемь букв – семнадцать согласных и одиннадцать гласных, каждая из которых связана с конкретным звуком. Концепция короля Сечжона была в равной мере космологической, фонологической и анатомической; гласные составляют комбинации трех первичных звуков, которые соответствуют трем главным элементам вселенной – небу, земле и человеку; форма каждой согласной напоминает вид органов речи в момент произнесения звука, соответствующего этой букве. Таким образом, то, что сделал Сечжон, было ни больше ни меньше как сопоставлением человеческого тела с землей и космосом.

Благодаря тому что чосонгыль строго фонетическое письмо, наложение звуков, соответствующих буквам, одного поверх другого в порядке их произнесения образует слоги. К удивлению иностранцев, в корейском языке соответствие письменного знака конкретному звуку настолько последовательное, что если вы запомнили все буквы, то – в теории – уже через пару часов вы сможете вслух прочитать любой корейский текст, правда, без какого-либо понимания его смысла.

Поэтому моя первая учебная задача – выучить алфавит и все звуки, соответствующие его буквам, начиная с гласных. Звуки, которые можно считать простыми – будь это звуки испанского или итальянского языка, – можно выучить меньше чем за пять минут. Но корейские гласные представляют очень серьезную трудность для иностранца, частично из-за того, что их просто много. Кроме того, разница в произнесении некоторых звуков для носителей европейских языков ничтожна, но вполне заметна и существенна для корейцев. Также многие гласные звуки являются дифтонгами, то есть сочетаниями двух звуков, которые произносятся слитно – со скоростью пулемета. Но, с другой стороны, несколько упрощает процесс само написание букв чосонгыля, которое подсказывает, как их нужно произносить: внешний вид букв напоминает, какие движения следует сделать губами или языком в процессе произнесения звука, соответствующего каждой букве. Это всё мне растолковала госпожа Пак, указывая на свой рот и на буквы, написанные на классной доске.

Первый учебный день позволил мне заглянуть в «настоящую Северную Корею», которую иностранные журналисты – как они часто жалуются – никогда не смогут увидеть. В здании института в местах общего пользования нет электричества – на удивление, даже фреска с изображением Ким Чен Ира у главного входа скрыта в темноте. В учебной аудитории электричество есть, но освещение, как бы помягче сказать, не работает постоянно. Кроме классной доски, над которой в обязательном порядке висят портреты улыбающихся студентам Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, другим инструментом госпожи Пак был плоский телевизор; на его экране появлялись слова и буквы алфавита, которые мне нужно было повторить. В середине первого занятия электричество пропало. Госпожа Пак, совершенно не растерявшись, переместилась к доске и продолжила свое объяснение, записывая на ней пропавшие гласные.

Учебные задачи первого дня оказались достаточно трудными. В результате, всё занятие я бесконечно повторял произношение каждого гласного. В конце урока госпожа Пак предложила мне снять на телефон, как она будет повторять эти звуки. Просматривая видео, я мог бы практиковаться в произношении, выполняя сегодняшнее домашнее задание. Кинооператор из меня, конечно, никудышный, но все-таки мне удалось записать и отдельные буквы, которые я старательно выводил в своем блокноте, и лицо госпожи Пак, в то время как она указывала на каждую запись и издавала соответствующий звук. В конце концов, мы с ней достигли некоторого взаимопонимания, по крайней мере, мне показалась, что я верно понял ее как минимум наполовину. Этого было достаточно, для того чтобы завтра перейти к следующей сложной задаче – согласным.

* * *

После занятий я встретил товарища Кима, который появился совершенно неожиданно из глубин темного коридора. «И как всё прошло?» – спросил он озабоченно.

Я прилежно выпалил все одиннадцать гласных звуков, которые сегодня выучил. Товарищ Ким зааплодировал и повторил их еще раз со мной, а затем разразился хохотом.

«Вам очень повезло, – сказал он, став вдруг весьма серьезным. – Когда я занимался составлением программы наших курсов, администратор с кафедры сообщила мне, что госпожа Пак – самый лучший преподаватель для начинающих во всей Корее. У нее пятнадцатилетний опыт работы!»

В ответ я молча кивнул: в моей голове всё еще крутились гласные звуки.

«Все иностранные студенты, которые хотят учить язык в нашей стране, учатся у нее».

«Уффф, – подумал я. – Она не только лучший, но еще и единственный такой преподаватель в Корее!»

На стене – длинный постер, освещающий историю движения Чхоллима и его важнейшие свершения. Этот постер я буду подробно изучать в течение последующих дней во время пятнадцатиминутных перерывов между занятиями за баночкой холодного кофе, который продается в абсолютно пустой столовой, расположенной по соседству с моим классом.

«Я буду учить корейский со скоростью Чхоллима!» – провозгласил я с улыбкой.

Товарищ Ким залился истерическим смехом и затем стрельнул в меня отчаявшимся взглядом, примерно таким, каким некоторые юнцы одаривают своих «предков», когда пытаются безосновательно и отчаянно выглядеть «круто». «Теперь это “скорость Маллима[26]26
  «Маллима» – это еще один мифологический крылатый конь, который бежит в 10 раз быстрее Чхоллима и способен преодолевать очень большие расстояния. – Примеч. пер.


[Закрыть]”».

«Вы тоже учились в этом институте?» – спросил я его. Ким снисходительно улыбнулся: «Нет, я учился в Пхеньянском университете иностранных языков». Его же оканчивали и Мин, и Ро. Это – второе по престижности северокорейской высшее учебное заведение после Университета имени Ким Ир Сена. «Я изучал много предметов! В университете моей специальностью были языки стран Юго-Восточной Азии – тайский, малайский, вьетнамский, лаосский. Но я также учил и китайский, и английский. Затем я получил диплом в бизнес-администрировании…»

«Вы, должно быть, учились в течение многих лет?»

«Неееет, – ответил он скромно. – Много лет я провел, работая за границей. По большей части во Вьетнаме. В корейском посольстве. И одновременно занимался… бизнесом».

Такая двойственная роль совершенно невозможна в любой другой стране мира. Но в Северной Корее зарабатывание твердой валюты для режима является одной из главнейших задач всех посольств.

«Да, я еще забыл сказать, что учил итальянский!» – товарищ Ким снова разразился хохотом. Я засмеялся в ответ. Этот смех стал казаться чем-то вроде заразной болезни. Им я был встречен в аэропорту. Этим же смехом товарищ Ким проложил тогда себе дорогу через все кордоны безопасности на таможне, спас меня и мою кипу книг. Товарищ Ким был человеком, важным настолько, что мог позволить себе расслабленно, с помощью смеха решать проблемы, встающие у него на пути.