Текст книги "Путешествие на Запад. Том 3"

– Я не пью вина, – отказался тот.

– Да ведь это не хмельное вино! Ничего не случится, если благочестивый наставник выпьет чарку! – настаивал правитель.

– «Не пей вина» – первая заповедь монахов, – твердо сказал Танский монах.

– Чем же потчевать тебя, благочестивый наставник, если ты отрекся от вина? – недовольным тоном спросил правитель.

– Пусть мои ученики выпьют за меня! – предложил Танский монах.

Правитель оживился и передал золотую чарку с вином Сунь У-куну. Тот принял чарку, вежливо поклонился всем присутствующим и разом осушил ее до дна.

Увидев, с какой охотой Сунь У-кун пьет вино, правитель поднес ему еще одну чарку. Великий Мудрец не отказался и опять осушил ее.

– Ну, а теперь и третью чарку во славу «трех драгоценностей», – засмеялся правитель. Сунь У-кун и от третьей не отказался и выпил ее с еще большим удовольствием. Правитель велел налить еще: – Выпей за четыре времени года! – предложил он.

Чжу Ба-цзе, видя, что вино все не доходит до него, от нетерпенья стал громко глотать слюнки. Когда же он заметил, что правитель усердно потчует только Сунь У-куна, он не выдержал и закричал:

– Есть и моя заслуга в изготовлении снадобья, которое исцелило ваше величество. В него примешана конская…

Сунь У-кун, опасаясь, как бы Дурень не проболтался, поспешил передать ему свою чарку и тем самым заставил замолчать. Дурень схватил чарку, жадно осушил ее и ничего больше не сказал, но правитель заинтересовался и спросил:

– Благочестивый монах, ты только что сказал, что в снадобье вошла конская… что конская?

Сунь У-кун, не давая Чжу Ба-цзе ответить, начал выкручиваться:

– Мой брат отличается чрезмерной болтливостью, и если знает какой-нибудь проверенный способ изготовления лекарства, то непременно должен сообщить его всем. В лекарство, которое ваше величество давеча утром изволили принять, входила конская трава.

– Что за конская трава? – спросил царь, обращаясь к своим придворным. – От чего она излечивает?

Поблизости оказался главный придворный лекарь из палаты врачевания, который так отвечал повелителю:

– Повелитель мой, владыка, – начал он:

 
На вкус трава горька и нёбо холодит,
Вреда ж в себе она, однако, не таит;
Ровнее от нее становится дыханье,
Спокойней крови бег, острее обонянье.
К тому ж она глистов из тела изгоняет,
Мощь плоти придает, от кашля избавляет,
От вредной хрипоты освобождает грудь
И к исцелению прокладывает путь.
 

– Вот и хорошо, что эта трава вошла в лекарство, то-то оно подействовало! – смеясь, проговорил правитель. – Почтеннейший Чжу, выпей еще!

Дурень продолжал молчать, но все же выпил целых три чарки за «три драгоценности».

Царь поднес вино и Ша-сэну, который тоже выпил три чарки. Пили и ели очень долго. Наконец правитель вновь высоко поднял большую чарку и поднес ее Сунь У-куну.

– Государь! Прошу вас, сядьте! – сказал Сунь У-кун. – Смею вас заверить, что я не откажусь выпить, если только все будут пить по очереди.

– Преосвященный благочестивый монах, – произнес правитель. – Твоя милость ко мне столь же велика, как гора Тай-шань. Я не знаю даже, чем отблагодарить тебя за исцеление. Уж как хочешь, но выпей эту большую чарку, и я расскажу тебе кое-что.

– Что же ты хочешь рассказать? – спросил Сунь У-кун. – Скажи, чтобы мне легче было выпить.

– Мне выпало на долю испытать скорбь, от которой я и заболел, – молвил правитель. – А ты своим волшебным средством прочистил мне внутренности и избавил от страданий.

– Когда вчера я поглядел на тебя, – лукаво посмеиваясь, сказал Сунь У-кун, – то сразу же понял, что тебя извела злая тоска, но хотелось бы знать, о чем ты горюешь?

– Есть мудрая пословица: «Нельзя выносить сор из избы», – отвечал повелитель. – Но ты, преосвященный благочестивый монах, для меня являешься милостивейшим благодетелем. Если обещаешь не смеяться надо мною, я, так и быть, расскажу тебе.

– Разве осмелюсь я смеяться над тобой, государь? – серьезным тоном проговорил Сунь У-кун. – Прошу тебя, поведай обо всех твоих тревогах.

– Преосвященный благочестивый монах, ты прибыл сюда из восточных земель, скажи, в скольких странах ты побывал по дороге сюда? – спросил правитель.

– В пяти или шести, – отвечал Сунь У-кун.

– Не запомнил ли ты, как величали цариц в этих странах?

– Обычно цариц во всех странах принято величать: «Чжэн Гун», «Дун Гун» и «Си Гун», что значит царица из Главного дворца, Восточного дворца и Западного дворца, – сказал Сунь У-кун.

– А я своих цариц звал иначе: государыню звал Цзиньшэнгун, так как она была мне дорога, как золото, вдовствующую государыню звал Юйшэнгун – Яшмовой, а первую наложницу Иньшэнгун – Серебряной. Сейчас у меня остались только две государыни: Серебряная и Яшмовая…

– Почему же Золотая государыня не находится у себя во дворце? – заинтересовался Сунь У-кун.

У правителя потекли слезы из глаз, и он едва выговорил:

– Ее там нет уже три года.

– Куда же она исчезла? – продолжал расспрашивать Сунь У-кун.

– Три года назад, – начал правитель, – как раз в день праздника Лета, я находился с ней и с придворными прислужницами в Гранатовой беседке дворцового сада, где мы развертывали треугольники с рисом, выбирали из них отварной рис и ели его, запивая крепким желтым вином из фиалкового корня чанпу, в которое обмакивали листья полыни для отвращения злых духов. Мы смотрели лодочные гонки, как вдруг налетел сильный ветер и в воздухе показался дьявол-оборотень, который назвался Сай Тайсуй – сильнейшим из всех злых духов. Он заявил, что обитает в пещере Чудесного оленя-единорога, что на горе Диковинного носорога, и сказал, что ему не хватает жены. Узнав, что моя Золотая царица отличается необыкновенной красотой и грациозностью, он явился ко мне и стал требовать, чтобы я немедленно отдал ее ему в жены, что он будет считать до трех, и если я откажусь, он сожрет меня, а затем всех придворных и даже жителей столицы. Из жалости к своей стране и моему народу я тогда же вытолкнул Золотую царицу из беседки, так как ничего не мог сделать с этим дьяволом, а он с диким воплем подхватил мою красавицу и умчался с ней. Вот тогда-то я и занемог от испуга, причем рис, который я ел во время праздника, застрял во мне. Меня охватила тоска, от которой я не мог избавиться ни днем, ни ночью, отчего и заболел тяжким недугом, мучившим меня три года. Преосвященный благочестивый монах! Приняв твои чудодейственные пилюли, я очистился от всей мерзости, застрявшей во мне три года назад. Теперь я чувствую себя совершенно здоровым и бодрым, словно не болел. Я обязан тебе своей жизнью и считаю твое благодеяние столь же великим, как гора Тайшань!

Сунь У-кун преисполнился радостью, услышав эти слова. Он взял в руки огромный кубок в виде рога и в два приема осушил его до дна.

– Так вот какая тоска изводила его величество! – со смехом сказал Сунь У-кун. – Тебе повезло, что ты встретился со мною и получил исцеление. А не хочешь ли, чтобы твоя Золотая царица снова вернулась к тебе? – пытливо спросил он.

У царя навернулись слезы на глаза.

– Я искренне грущу, – проговорил он, – и днем и ночью думаю о ней, но нет у меня никого, кто мог бы схватить этого дьявола. Разве могу я надеяться на ее возвращение?

– А что ты скажешь, если я, старый Сунь У-кун, приведу в покорность злого оборотня?

Правитель сразу же опустился на колени и сказал:

– Если ты спасешь мою царицу, то я обещаю покинуть дворец со всеми своими царицами и всеми их прислужницами, выйду из города и стану твоим подданным-простолюдином, передам тебе всю страну с ее реками и горами, чтобы ты царствовал в ней как государь-император.

Чжу Ба-цзе, услышав эти слова и глядя на правителя в столь необычной позе, не выдержал и громко расхохотался:

– Вот так царь! – проговорил он, захлебываясь от смеха. – Совсем потерял свое достоинство! Как можно из-за бабы отказаться от своей страны, от рек и гор, да еще стоять на коленях перед монахом?

Сунь У-кун быстро подбежал к правителю и, поднимая его с полу, сказал:

– Государь, а являлся ли за это время еще раз дьявол-оборотень, после того как похитил Золотую царицу?

– В позапрошлом году в день праздника Лета он похитил Золотую царицу, – припоминал царь. – В том же году в десятой луне он явился за двумя прислужницами царицы, и они были выданы ему. В третьем месяце прошлого года он снова явился и потребовал еще двух дворцовых прислужниц, затем в седьмом месяце – еще двух. В нынешнем году, во втором месяце – опять двух. Не знаю, когда еще появится.

– А внушает ли он вам всем страх, когда появляется? – спросил Сунь-У-кун.

– Во-первых, я его самого боюсь, – отвечал царь, – особенно стал бояться, когда дьявол зачастил к нам; во-вторых, опасаюсь его пагубных намерений. Поэтому еще в прошлом году в четвертом месяце я приказал построить башню-убежище от дьявола. Всякий раз, как только налетает сильный порыв ветра, предвещающий появление дьявола, я прячусь в башню со своими двумя царицами и девятью наложницами.

– Не откажи в просьбе показать мне твое убежище! – попросил Сунь У-кун.

Правитель взял его за левую руку и повел из-за стола. Все придворные чины разом поднялись со своих мест. Чжу Ба-цзе обозлился:

– Брат, – холодно сказал он. – Какой ты, право, неразумный! Стоит ли из-за этого нарушать такой великолепный пир и поднимать всех на ноги?

Правитель сразу же смекнул, чего хочет Чжу Ба-цзе, и приказал сановнику, ведающему царским выездом, распорядиться, чтобы вынесли два стола с постными блюдами и поставили их у входа в башню, а к столам чтобы приставили виночерпиев с вином. Дурень Чжу Ба-цзе тотчас же замолк и, обращаясь к Танскому монаху и Ша-сэну, предложил:

– Пойдемте пировать на новом месте!

Вереница придворных чинов, выстроившихся рядами, чинно шествовала впереди. Правитель шел рядом с Сунь У-куном, поддерживая его. Они прошли через дворец, вошли во дворцовый сад, но никаких башен или хором не было видно.

– Где же башня-убежище от дьявола? – не выдержал Сунь У-кун.

В этот момент два дворцовых евнуха взяли в руки два лома, покрытых красным лаком, и подсунули их под большую квадратную плиту, лежавшую посреди лужайки.

– Вот здесь! – сказал правитель. – В этом подземелье глубиной более двух чжанов расположено девять дворцовых залов. Четыре чана с чистым гарным маслом предназначены для фонарей, которые горят и днем и ночью. Сюда я и прячусь при шуме ветра, а людям снаружи приказано закрывать вход каменной плитой.

– Этот дьявол все же не собирается губить тебя, – засмеялся Сунь У-кун. – Да если бы он захотел, разве смог бы ты укрыться от него здесь?

Не успел Сунь У-кун договорить, как с юга подул сильный ветер с резким свистом, подняв тучи пыли. Придворные пришли в ужас и стали роптать на Сунь У-куна:

– Ну и зловещий язык у этого монаха: стоило ему только заговорить о дьяволе, а он уж тут как тут!

Правитель бросил Сунь У-куна и полез прятаться в подземелье. За ним последовали Танский монах и все придворные чины.

Чжу Ба-цзе и Ша-сэн тоже хотели было спрятаться, но Сунь У-кун задержал их.

– Братья! Не бойтесь! Давайте познакомимся с дьяволом и посмотрим, что он представляет собой!

– Брось болтать ерунду! – взволновался Чжу Ба-цзе. – Чего с ним знакомиться? Придворные все спрятались, наставник тоже, и правитель укрылся, а мы что? Так и останемся здесь? В какой же родословной будут восхвалять нас за такую отвагу?

Он хотел вырваться из рук Сунь У-куна, но это ему не удалось. Великий Мудрец крепко держал его, пока в небе не показался сам дьявол-оборотень. Вот послушайте, как он выглядел:

 
Он ростом в девять чи
И злей, чем лютый пес,
Глаза, как фонари,
Свисает сливой нос,
Что ниточки, усы
Красны, под цвет волос,
Которыми, как лев,
Он до ушей оброс.
То уши у него
Иль новый вид колес?
То брови у него
Иль два огня зажглось?
То пальцы у него
Иль пять когтей впилось
В железное копье?
Клык изо рта торчит
Иль пики острие?
Как мертвеца душа,
Взлохмачен он и бос,
Мех барса, что на нем,
К нему как бы прирос,
Не пурпуром лицо,
А синью залилось,
В длину и ширину
Ужасно раздалось…
Кому из вас, друзья,
С ним встретиться пришлось?
 

– Ты не узнаешь его, Ша-сэн? – спросил Сунь У-кун.

– Мне никогда не доводилось встречаться с ним, – отвечал Ша-сэн. – Как же я могу узнать его?

– Чжу Ба-цзе! Ну ты, наверное, узнаешь его? – воскликнул Сунь У-кун.

– Откуда же мне знать? – удивился Чжу Ба-цзе. – Мне ни разу не приходилось с ним пить чай или распивать вино. К тому же он не приходится мне ни другом, ни соседом.

– А по-моему, он похож на дьявола с намазанным лицом и золотистыми глазами, который служит привратником у духа горы Восточный пик и получил прозвище Равный небу.

– Вот уж нет! Совсем не он, – возразил Чжу Ба-цзе.

– Откуда ты знаешь, что не он? – поддел его Сунь У-кун.

– Дьяволы относятся к темному царству и находятся там весь день до позднего вечера. Они появляются только в часы шэнь, ю, сюй и хай. А сейчас еще только час сы. Какой же дьявол осмелится показаться в такое время? Ведь дьяволы не умеют летать на облаках. Если они и могут вызвать ветер, то только небольшой вихрь, а не такой свирепый ураган. Уж не является ли он духом Сай Тайсуй?

– Ай да Дурень! Молодец! – засмеялся Сунь У-кун. – Оказывается, кое-что соображаешь. Раз уж ты так сказал, то вы пока покараульте здесь вдвоем, а я отправлюсь, расспрошу этого дьявола, как его зовут и величают, чтобы мне было сподручнее вызволить Золотую царицу и возвратить ее здешнемправителю.

– Делай как знаешь, только нас не впутывай, – сказал Чжу Ба-цзе.

Сунь У-кун ничего не ответил и взглянул вверх. Затем он быстро взвился в небо по благодатному лучу, совершив обычный прыжок.

Вот уж, поистине:

 
Чтобы стране спокойствие вернуть,
Пришлось царя избавить от недуга;
Чтоб совершенства соблюсти великий путь,
Пришлось, не зная недруга и друга,
От злобы и любви свою очистить грудь.
 

Чем кончился этот поход Сунь У-куна, победил ли он дьявола-оборотня, сражаясь с ним в воздухе, изловил ли он его и освободил ли из плена Золотую царицу, – обо всем этом вы узнаете, читатель, из следующих глав.

ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ,

повествующая о том, как злой дьявол с помощью своего драгоценного талисмана напускал дым, песок и огонь, и о том, как Сунь У-кун придумал способ, чтобы похитить золотые бубенцы

Итак, Сунь У-кун, приняв воинственный вид и держа в руках железный посох, взошел на благовещий луч и поднялся в воздух. Обратившись лицом к чудовищу, он закричал:

– Откуда ты взялся, мерзкий дьявол? Куда несешься буйствовать?

В ответ чудовище заорало:

– Я головной дозорный из войска, подчиненного нашему царю – Сай Тайсую, обитающему в пещере Чудесного оленя-единорога, что на горе Диковинного носорога. Сейчас по его приказу я явился сюда за двумя дворцовыми прислужницами для нашей повелительницы – Золотой царицы! А ты кто такой, что осмеливаешься спрашивать меня?

– Я – равный небу Великий Мудрец Сунь У-кун! Мне велено охранять Танского монаха, который идет из восточных земель на Запад поклониться Будде, – гордо отвечал Сунь У-кун. – Проходя через эту страну, я узнал, что ты и вся твоя нечистая шайка дьяволов обижаете здешнего правителя, а потому и решил тряхнуть удалью и истребить всех злых духов и дьяволов-оборотней. Не знал я, где искать тебя, злодей, а ты, оказывается, сам явился на свою погибель!

Услышав эти слова, чудовище, не разобравшись, кто перед ним, стало колоть своим длинным копьем храброго Сунь У-куна. А тот поднял железный посох и начал колотить чудовище. Ну и бой разгорелся в воздухе:

 
Драгоценность пучины морской, –
Быстрый посох, владеющий чарами!
Со сноровкою и быстротой
Он встречает врагов ударами.
Как же может простое копье
С ним в поединке сравниться?
Всуе чудище в битву стремится,
Всуе тратит уменье свое.
Отродью бесовскому биться
С мудрым праведником не дано –
Будет бес побежден все равно, —
Не ему своей мощью кичиться!
Едва только бой начался,
Понял враг – с Сунь У-куном не справиться!
Поднимает он пыль столбом,
Но напрасно – мудрец не пугается!
Только бурей песчаною зря
Потревожил безумец царя!
Сунь У-кун же, туманы топча,
На злодея, как коршун, кидается,
Солнце меркнет, что в полдень свеча,
За спиной Сунь У-куна скрывается;
Не жалеют противники сил,
Бьются, застя сиянье светил.
Неспособный на подвиг хвастун
Тщетно в злобе бессильной ярится:
Должен он с неизбежным смириться –
Одолеет его Сунь У-кун!
Посох смело вперед устремляется:
Раз – удар, и копье пополам!
Вот оно под ногами валяется,
Превратясь из оружия в хлам!
 

Потерпев поражение и спасая свою жизнь, чудовище повернуло ветер в обратную сторону и помчалось прямо на Запад. Однако Сунь У-кун не погнался за ним. Он прижал край облака вниз и опустился на землю возле убежища, в котором прятались от дьявола.

– Наставник! – стал звать он. – Прошу тебя, выйди вместе с правителем! Я прогнал чудовище.

Танский монах вместе с правителем вышел из убежища, поддерживая его под руку. Небо прояснилось и стало совершенно чистым, а в воздухе даже не пахло никакой чертовщиной. Правитель подошел к столу с угощениями и, собственноручно взяв кувшин с вином, стал разливать его по чаркам. Налив до краев золотую чарку, он обеими руками поднес ее Сунь У-куну с такими словами:

– Преосвященный монах! Благодарю и еще раз премного благодарю тебя!

Сунь У-кун взял в руки золотую чарку и только было хотел ответить правителю, как вдруг в дворцовых дверях показался сановник и доложил:

– За западными воротами дворца бушует пожар!

Услышав эти слова, Сунь У-кун подбросил чарку с вином высоко в воздух. Раздался звон, и пустая чарка упала на землю.

Правитель засуетился и, изогнувшись в три погибели, стал кланяться Сунь У-куну:

– Преосвященный монах! – умоляюще заговорил он. – Прости меня. Я сознаю свою вину. Мне бы следовало просить тебя, как положено, откушать вино в парадных хоромах дворца! Но поверь, я дерзнул предложить тебе выпить здесь только потому, что под руками оказалось это вино. Не потому ли ты кинул чарку, что хотел показать свое недовольство мною?

– Да что ты! – рассмеялся Сунь У-кун. – Совсем не в этом дело.

Немного погодя появился еще какой-то сановник и доложил:

– Ну и дождь! Только что за Западными воротами разбушевался пожар, а тут как хлынет ливень: так сразу же залил огонь. По всем улицам текут потоки воды, но почему-то от нее пахнет вином.

Сунь У-кун вновь рассмеялся и сказал:

– Правитель! Ты видел, как я кинул вверх чарку с вином, и подумал, что я чем-то недоволен, но, видишь, оказалось вовсе не так. Дело в том, что чудовище, потерпев поражение, умчалось на Запад, а я не погнался за ним. Тогда оно вернулось и напустило огонь. Я же этой чаркой вина загасил дьявольский огонь и спас от пожара жителей города, живущих по обе стороны Западных ворот. Разве могло быть у меня какое-либо иное намерение?!

Правитель еще больше обрадовался и удвоил свое почтение к монахам. Он поспешил пригласить Танского наставника и всех его спутников в тронный зал, желая, видимо, уступить им трон и передать бразды правления.

– Правитель! – смеясь, сказал Сунь У-кун, желая отвлечь государя от его намерения: – Оборотень, который появился здесь, назвал себя головным дозорным злого дьявола Сай Тайсуя и сказал, что послан за двумя дворцовыми прислужницами. Сейчас этот оборотень, потерпев поражение, вернулся ни с чем и, безусловно, доложил о случившемся главному дьяволу, который непременно явится сюда, чтобы сразиться со мною. Для этого он сразу же поднимет всю свою ораву и приведет с собой. А это, неизбежно, встревожит весь твой народ, да и тебя, государь, напугает. Поэтому я хочу выйти ему навстречу, схватить его еще в воздухе и освободить из плена твою Золотую царицу. Не знаю только, в какую сторону мне направиться. Не скажешь ли ты, как далеко отсюда логово этого дьявола?

– В свое время я посылал туда лазутчиков, – отвечал правитель. – Они отправились на боевых конях, и им потребовалось более пятидесяти дней, чтобы побывать там и вернуться обратно. Его обиталище находится на юге, больше чем в трех тысячах ли отсюда.

Услышав об этом, Сунь У-кун крикнул:

– Чжу Ба-цзе! Ша-сэн! Побудьте пока здесь и охраняйте нашего наставника, а я живо слетаю туда и обратно. Но правитель стал удерживать его!

– Преосвященный монах! – уговаривал он. – Обожди хотя бы денек! Тебе приготовят сушеную и жареную еду, соберут серебра на дорожные расходы, выберут лучшего коня-рысака – вот тогда и можно будет отправиться!

– Да что ты, правитель! – смеясь, сказал Сунь У-кун. – Ты говоришь так, будто я собираюсь карабкаться через горы и хребты! Не стану тебя обманывать и скажу прямо: эти три тысячи ли я проделаю за такой короткий срок, что вино не успеет остыть в чарке!

– Преосвященный монах! – удивился правитель. – Ты только не обижайся на меня, но своим достопочтенным обликом ты, право, очень напоминаешь обезьяну. Хотелось бы знать, как смог ты овладеть таким волшебным способом передвижения.

И Сунь У-кун отвечал правителю так:

 
Пусть даровала мне судьба нечеловечий лик,
Искать всеобщие пути я с малых лет привык,
Которыми шагает жизнь, и с ней бок о бок – смерть.
Горнилом мне была земля, а крышкой тигля – твердь,
Когда наставника нашел, к которому спешил,
Когда ученье о Пути достойный мне открыл,
Когда приют мне свой дала гора Хуагошань,
Где приобщался я в тиши от мира скрытых тайн.
И тело я свое и дух в те поры закалял.
Трудился день, трудился ночь, усталости не знал;
Тогда постичь мне удалось состав, каким полна
Планета Заяц иль в ночи светящая луна,
А также из каких веществ образовался круг
Светила, что в моей стране все Вороном зовут;
Постиг начала «инь» и «ян», борьбу огня с водой,
Великого ученья суть раскрылась предо мной;
Узнал, что участь всех людей, и вместе с ними стран,
Находится во власти сил созвездия Тяньган.
Жизнь наша может быть плоха, быть может хороша,
Как повернется рукоять созвездия Ковша;
Все нужно делать в должный срок: огонь сильней раздуть,
Или уменьшить, или тигль со сплавом повернуть,
Опорожнить его совсем, коль выплавке конец,
И вовремя добавить ртуть, и в срок извлечь свинец.
Двух этих действий меж собой взаимосвязь сильна,
Без них в цепи благих веществ недостает звена;
Объединение стихий рождает страсть и мощь –
Вот также тучи с высоты прохладный дарят дождь.
Взаимно связан и светил главнейших тихий бег,
И время года узнает по звездам человек.
Три славных школы все труды разделят сообща,
Бессмертья золотой залог без устали ища.
Два духа жизненных должны друг к другу подойти,
Чтоб круг свой плавный совершить по Желтому пути.
Движенья рук и ног людских легко постичь закон –
Ведь каждый из простых людей тем знаньем наделен!
Но духи помощью своей как будто бы дарят
Того, кто ходит колесом, как я, сто раз подряд!
Как только кувыркнусь разок – перемахну шутя
Хребет Тайхан – так через кочку прыгает дитя,
Еще разок – и позади и реки, и леса,
И переправа, что ведет с земли на небеса…
Не мне страшиться гор крутых, что поперек пути
Встают, – не им мне помешать, куда хочу дойти!
Не побоюсь и сотни рек таких же, как Янцзы,
Лишь полюбуюсь с высоты на скал и волн красы…
Ведь я могу быстрей орла по воздуху летать,
И облик свой перед лицом опасности менять!
 

Царь выслушал Сунь У-куна с изумлением и радостью и поднес ему царский кубок вина.

– О преосвященный монах! – произнес он. – Тебе предстоит совершить дальний путь и великий подвиг. Прими от меня этот кубок с пожеланием успеха!

Но Сунь У-кун был охвачен столь неистовым желанием покорить дьявола, что даже и помышлять не мог о вине. Он лишь воскликнул:

– Поставь пока этот кубок, правитель. Я мигом слетаю туда и обратно, и тогда выпью!

И вот наш герой, едва договорив последние слова, рванулся с места и со свистом умчался, быстро исчезнув из виду. Изумлению правителя и его сановников не было границ, но об этом мы рассказывать не будем.

Между тем Сунь У-кун вскоре увидал высокую гору. Облако, на котором он мчался, зацепилось краем за ее выступ. Тогда Сунь У-кун прижал все облако вниз и встал во весь рост на самой вершине. Внимательно осмотревшись, он убедился, что гора была поистине замечательная.

Вот послушайте сами:

 
Она, возвышаясь до неба, захватывала и землю,
Солнце собой закрывала, и тучи рождались на ней;
Вершин своих острия до синих небес подъемля,
Землю она загружала россыпями камней,
Гребнями кряжей и жилами мощных отрогов;
Много таила красот и таила опасностей много.
Солнце она заслоняла вершинами темными сосен,
Там же, где тучи свивали клубы грозовые свои,
В мрачных теснинах, под сенью тяжелых утесов
Мчались седые потоки и рокотали ручьи.
Сосны зимою и летом зеленый покров не теряли,
Облик свой скалы столетия не изменяли,
С шелестом тихим порой расступались травы,
И раздавался воды неожиданный плеск,
Ропот листвы и кустов потревоженных треск;
То выползали на поиски пищи удавы;
Крик разносился порою и резкий и странный,
Слышались скорбные вопли ночной обезьяны.
Воздух наполнен был клекотом, щебетом птичьим,
Шумом, и ревом, и писком, и рыканьем хищным;
Как шаловливые дети, олени и серны сновали,
У водопоя месили прибрежный песок;
Облаком, ветром гонимым, под самое небо взлетали
Стаи крикливых ворон и болтливых сорок.
Ну, а цветы луговые – никак не окинуть их взглядом –
Ярко пестрели в высокой траве их наряды.
Ветви склонялись под тяжестью спелых плодов,
Зрели орехн под сенью листвы шелестящей.
Пусть здесь опасны пути, непролазны кустарников чащи,
Все же убежищем может служить настоящим
Эта гора для того, кому надобен кров;
Многие праведники здесь приют обретали,
Многие оборотни здесь спасенья искали.
 

Наш Великий Мудрец Сунь У-кун с неослабевающим любопытством разглядывал гору и уже готовился пойти на поиски пещеры, как вдруг заметил, что из расселины вырвался яркий столб пламени, и мгновенно все небо запылало красным заревом. Затем из пламени вырвался клуб зловещего дыма, еще более страшного, чем пламя. Вот что рассказывается об этом в стихах:

 
Свет от тысячи фонарей дворцовых
Перед этим пламенем померк;
Пламя сбросило подземные оковы,
Тысячами языков пунцовых
Небо лижет и стремится вверх;
Не походит дым на тот дымок,
Что летит из труб жилья людского,
Ни на тот, что от костра ночного
Вдаль уносит легкий ветерок,
Ни на дым пожарища лесного.
Синий, черный, красный, желтый, белый, –
Он несется в горные пределы,
Как всеистребляющий поток,
Закоптив небесных врат основы –
Их литые, прочные столбы, –
Он, рожденный полымем багровым,
Вьет свои зловещие клубы.
Самый воздух страшно раскален,
Задыхаются, забившись в норы, звери,
Загораются на горных птицах перья,
Их теснит огонь со всех сторон,
И дворец небесный окружен
Пламенем, что буйно рвется в двери…
Как же сквозь огонь и дым пробиться,
В глубь горы себе проход открыть,
Чтоб в земные недра углубиться
И владыку демонов смирить?
 

Великий Мудрец струхнул, но вот из горы вдруг взметнулся огромный столб песка, который сразу же затмил солнце и скрыл небеса.

Представьте себе:

 
Весь необъятный небосклон
Седым песком запорошен,
Туман окутывает землю,
Несется прах со всех сторон,
Столбы огромные подъемля.
Пыль мелкая глаза слепит,
А та, что покрупней, летит
И стелется к земле поближе,
Спускается все ниже, ниже,
Ее разносит вихрь лютый,
Подобно семенам кунжута.
Через долины нет пути,
И через горы не пройти,
Из берегов выходят реки…
Тропинку нужную найти
В лесу не могут дровосеки,
И сборщики целебных трап
Друг друга кличут безуспешно
Плутают все во тьме кромешной,
От тщетных поисков устав
И если б ты держал в руках
Жемчужину, что ярко светит,
То все ж пути бы не приметил, –
Столь очи застилает прах!
 

Сунь У-кун так увлекся этим зрелищем, что не заметил, как ему в нос забился песок. В носу зачесалось, защекотало, и Сунь У-кун стал чихать. Он чихнул раза два, быстро оглянулся и, протянув руки, нащупал в выступе скалы два круглых камешка, каждый величиной с гусиное яйцо, которые и запихал себе в ноздри; качнувшись всем телом, он превратился в ястреба, обладающего способностью собирать огонь, и полетел в самое пекло, в огонь и дым. Там он сделал несколько кругов, и вдруг песок улегся, дым исчез, а огонь погас. Тогда Сунь У-кун поспешно принял свой первоначальный вид. Когда он опять стал оглядываться, его внимание вдруг привлекли резкие металлические звуки «дин-дин, дон-дон», словно били в гонг.

«Эх, я, видимо, сбился с пути! – подумал Сунь У-кун. – Здесь не может быть обиталища дьявола. Судя по ударам в гонг, это должна быть почта. Видимо, где-то близко проходит столбовая дорога, по которой идет посыльный с казенным пакетом. Пойду-ка я ему навстречу и узнаю, так ли это».

Едва он вышел на дорогу, как увидел бесенка с желтым флажком на плече и с сумкой для пакетов за спиной. Бесенок бил в гонг и мчался во весь дух. Сунь У-кун засмеялся и сказал самому себе:

– Так вот кто, оказывается, бьет в гонг! Интересно, что за грамоту он несет. Надо узнать!

Ну и молодец наш Сунь У-кун! Он снова встряхнулся, превратился в шмеля, полетел за бесенком, сел на сумку с грамотой и стал слушать, как бесенок бьет в гонг и бормочет:

– До чего же лют наш великий князь! Сверх всякой меры! Три года назад похитил он Золотую царицу в Пурпурном царстве, да видно не судьба им жить вместе, никак не может добиться ее расположения. Зря только губит неповинных прислужниц царицы, желая удовлетворить свою страсть. В первый раз привез двух – убил, затем четырех – тоже убил. В позапрошлом году вытребовал прислужниц, в прошлом году опять понадобились, в этом году то же самое: вот и теперь еще потребовались, да ничего не вышло. Нашелся какой-то Сунь У-кун, который сразил головного дозорного, посланного за царицыными прислужницами. Наш великий князь так разгневался, что решил проучить то государство, и велел мне доставить им грамоту о войне. Вот я иду и думаю, если тамошний правитель не станет воевать, значит, он человек с умом, если же вступит в бой, то наверняка потерпит неудачу. Наш великий князь как напустит на его царство огонь, дым да еще песок, так никого не останется в живых: ни самого правителя, ни его слуг, ни подданных! Тогда мы займем столицу ихнего царства, наш великий князь провозгласит себя императором, а нас сделает придворными слугами. Я хоть и получу какой-нибудь чин, а совесть все равно будет мучить за нарушение законов неба!

Сунь У-кун слушал, а сам втихомолку радовался.

«Ишь ты, оказывается, оборотни тоже бывают с добрым сердцем! Ну, как не похвалить этого бесенка за его слова: «Совесть все равно будет мучить за нарушение законов неба»? Только никак я не пойму, что это он говорил про Золотую царицу, будто все время у ихнего князя с ней ничего не получается – никак он не может овладеть ею. Ну-ка, дай расспрошу его об этом».

Сунь У-кун зажужжал, отлетел в сторону, пролетел вперед на десять с лишним ли, там встряхнулся и превратился в отрока-послушника:

 
Одет он в рубище из ста заплат,
По барабану ударяет билом,
И тянет голосом пронзительно-унылым
Молитву длинную, сопровожденью в лад.
Рогульками закрученные, две
Косицы у него на голове.
 

Обогнув склон горы, Сунь У-кун вышел навстречу бесенку и, подняв руки в знак приветствия, воскликнул: