Текст книги "Хищные птицы"

Несколько похожих на куколок яванских девушек-рабынь привлекли внимание Камбра; он ведь уже много месяцев провел в море, лишенный женского утешения. Кожа этих девушек сияла, как отполированная слоновья кость, их темные глаза смотрели томно… Некоторых хозяева нарядили на европейский лад, и их маленькие аккуратные груди довольно развязно выглядывали из кружевных лифов.

Камбр воспринял их восхищение с царственным видом; он касался полей украшенной лентами шляпы, поглядывая на самых молоденьких и хорошеньких девушек, и они хихикали и розовели под бесцеремонным взглядом его голубых глаз, составляющих контраст с огненными усами.

Караульные у входа в форт отсалютовали Шредеру, которого хорошо знали, и мужчины прошли во внутренний двор. Камбр внимательно огляделся по сторонам, оценивая силы обороны. Может, теперь и наступил мир, но кто мог предсказать, что будет через несколько лет? А вдруг ему придется командовать осадой этих стен?

Камбр увидел, что укрепления выстроены в форме пятиконечной звезды. Здесь явно взяли за образец новую крепость Антверпен, первую, созданную по столь передовому плану. Каждый из пяти лучей звезды был увенчан редутом, из которого защитники могли вести прикрывающий огонь так, что ни дюйма стен крепости не оставалось доступными врагу, – при старых планах крепостей всегда оставались «мертвые зоны», куда огонь с внутренней стороны не доставал. И как только внешние каменные стены будут закончены, форт станет почти неприступным, и взять его можно будет лишь долгой продуманной осадой. А для того чтобы пробить такие стены, понадобится много месяцев.

Однако работа была еще весьма далека от завершения. Сотни рабов и заключенных трудились и на верхней части стен, и во рвах. Многие пушки оставались во внутреннем дворе, их еще не скоро предстояло втащить наверх, на редуты и на стены со стороны залива.

«Такая возможность упущена! – мысленно пожаловался на судьбу Буззард. Знание о крепости пришло слишком поздно и уже не могло принести прибыли. – С несколькими другими рыцарями – с Ричардом Листером, и даже с Фрэнки Кортни, до нашей с ним ссоры, – мы могли бы взять эту крепость и разграбить город! Если бы мы объединили свои силы, мы втроем могли бы весьма удобно здесь устроиться, и держать под своей властью всю Южную Атлантику, и захватывать все голландские галеоны, которые пытались бы обогнуть мыс!»

Рассматривая двор, он заметил, что часть крепости используется еще и как тюрьма. Из подземелья северной стены вывели вереницу рабов и осужденных в железных ножных кандалах. В верхней части этой стены находились казармы военного гарнизона.

Хотя во дворе громоздились камни и строительные леса, все же на небольшом открытом пространстве перед арсеналом нашлось место и для строевой подготовки взвода мушкетеров Ост-Индской компании, облаченных в зеленые с золотом мундиры.

Телеги, влекомые волами, тяжело нагруженные бревнами и камнем, грохотали, проезжая в ворота или через двор. У входа в южное крыло здания стояла, ожидая кого-то, карета. В нее были запряжены отличные серые лошади, ухоженные настолько, что их бока сияли на солнце. Кучер и лакеи были одеты в зеленые с золотом ливреи компании.

– Его превосходительство сегодня что-то рано прибыл. Обычно мы его видим около полудня, – проворчал Шредер. – Должно быть, до него уже донеслось сообщение о вашем прибытии.

Они поднялись по лестнице южного крыла и прошли через дверь тикового дерева с вырезанным на ней символом компании. В вестибюле с полированным полом из желтого дерева адъютант принял у них шляпы и сабли и проводил в переднюю.

– Я доложу его превосходительству, что вы уже здесь, – сообщил он, выходя из комнаты.

Вернулся адъютант через несколько минут.

– Его превосходительство примет вас сейчас же.

Приемная губернатора выходила окнами на залив – но это были не окна, а узкие бойницы. Обстановка представляла собой странную смесь тяжелой голландской мебели и восточных вещей. Полированный пол скрывался под цветистыми китайскими коврами, горки с застекленными дверцами выставляли напоказ коллекцию изящной фарфоровой посуды, рисунок и цвет глазури которой указывал на эпоху династии Мин.

Губернатор Клейнханс оказался высоким мужчиной средних лет с плохим цветом лица; его кожа пожелтела из-за жизни в тропиках, а лицо покрылось морщинами из-за тягот службы. Он был весьма худ, кадык выпирал так сильно, что, казалось, вот-вот проткнет кожу, а его пышный парик выглядел чересчур молодежным по стилю для иссохшего лица под ним.

– Полковник Шредер…

Он натянуто приветствовал офицера, а его поблекшие глаза, под которыми красовались мешки, не отрывались от Буззарда.

– Когда я проснулся этим утром и увидел, что ваш корабль исчез, я подумал, что вы отправились домой без моего разрешения.

– Прошу прощения, сэр. Я вам все объясню, но сначала позвольте представить вам графа Камбра, английского вельможу.

– Шотландского, а не английского, – проворчал Буззард.

Однако на губернатора Клейнханса титул произвел впечатление, и он тут же перешел на хороший, грамотный английский, который портил лишь легкий гортанный акцент.

– О, я рад приветствовать вас на мысе Доброй Надежды, милорд. Прошу, садитесь. Могу я вам предложить что-нибудь освежающее – может, стаканчик мадеры?

Они уселись в стоявшие полукругом кресла, держа в руках тонконогие бокалы с янтарным вином. Полковник, наклонившись к Клейнхансу, негромко сказал:

– Сэр, то, что я должен вам сообщить, представляет собой дело крайней деликатности.

И он взглядом показал на хлопотавших вокруг слуг и адъютанта.

Губернатор хлопнул в ладоши – и они исчезли, как дым, унесенный ветром.

А сам губернатор, заинтригованный, повернулся к Шредеру:

– Итак, полковник, что за секрет вы припасли для меня?

Постепенно, по мере рассказа Шредера, унылое лицо губернатора стало загораться жадностью и предвкушением… но когда Шредер изложил все до конца, он изобразил неохоту и скептицизм.

– Откуда нам знать, что этот пират Кортни до сих пор стоит на якоре там, где вы его видели в последний раз? – спросил он Камбра.

– Всего двенадцать дней назад захваченный галеон, тот самый «Стандвастигхейд», был полностью освобожден от груза, с него снята грот-мачта, его вытащили на мелководье и накренили, открыв подводную часть. Я моряк и могу вас заверить, что Кортни нужно не меньше тридцати дней, чтобы подготовить галеон к выходу в море. А это значит, что он там пробудет еще больше двух недель, и мы за это время успеем подготовить нападение на него, – объяснил Буззард.

Клейнханс кивнул:

– И где же та стоянка, на которой прячется этот негодяй?

Губернатор попытался задать вопрос небрежным тоном, однако его желтые от лихорадки глаза ярко блестели.

– Могу лишь заверить вас, что прячется он хорошо. – Буззард с сухой усмешкой обошел вопрос. – И без моей помощи ваши люди не сумеют его выследить.

– Понятно.

Губернатор сунул в нос костлявый указательный палец, потом внимательно его осмотрел. И, не поднимая головы, продолжил все так же небрежно:

– Вы, само собой, не станете требовать вознаграждения, поскольку, в конце концов, ваш моральный долг и обязанность – уничтожить пиратское гнездо.

– Я не стану просить вознаграждения, лишь небольшую компенсацию за мое время и расходы, – согласился Камбр.

– Одна сотая часть того, что мы сможем вернуть из груза галеона, – предложил Клейнханс.

– Ну, не настолько уж скромно, – проворчал Камбр. – Я имел в виду половину.

– Половину!

Губернатор Клейнханс резко выпрямился, его лицо приобрело оттенок старого пергамента.

– Да вы просто шутите, сэр!

– Уверяю вас, сэр, я редко шучу, если речь заходит о деньгах, – ответил Буззард. – А вы представляете, как будет вам благодарен глава вашей компании, когда вы вернете ему дочь целой и невредимой, да еще и без уплаты выкупа? Одно только это может стать весьма убедительной причиной для повышения вашей пенсии, даже не беря в расчет стоимость груза специй и золотых слитков.

Обдумывая услышанное, губернатор Клейнханс снова принялся копаться в носу и довольно долго молчал.

А Камбр продолжил убедительным тоном:

– Конечно, как только ван де Вельде будет освобожден из когтей того злодея и прибудет сюда, вы сможете передать ему должность, а сами – вернуться домой, в Голландию, где вас будет ждать награда за долгую и преданную службу.

Полковник Шредер прекрасно заметил, с какой жадностью губернатор ждет отставки после тридцати лет службы компании.

Клейнханс явно дрогнул при виде такой радужной перспективы, но его голос прозвучал резко:

– Десятая часть возвращенного груза, но не тех денег, которые могут быть выручены за продажу на рабском рынке пленных пиратов. Десятая часть – это мое последнее предложение.

Камбр изобразил истинное горе.

– Но мне же придется разделить это с моей командой! Я должен получить не меньше четверти!

– Пятая часть, – проскрипел Клейнханс.

– Согласен, – кивнул Камбр, вполне довольный.

– И разумеется, мне понадобится поддержка того военного фрегата, что стоит в заливе, и трех взводов мушкетеров, и чтобы ими командовал полковник Шредер. Мое же собственное судно необходимо загрузить порохом и патронами, не говоря уже о воде и провизии.

От полковника Шредера потребовались сверхъестественные усилия, но к концу следующего дня три взвода пехоты (каждый из девятнадцати человек) были выведены за стены форта, готовые к погрузке на борт. Офицеры и унтер-офицеры были голландцами, но сами мушкетеры представляли собой смесь из местного люда: малайцы, готтентоты из племен мыса, даже сингальцы и тамилы из владений компании на Цейлоне. Они сгибались, как горбуны, под весом оружия и вещевых мешков, притом все были босыми, что выглядело нелепо.

Когда Камбр увидел, как они выходят из ворот, в плоских черных кепи, зеленых мундирах с белыми перевязями, волоча мушкеты, он мрачно заметил:

– Надеюсь, воюют они так же прелестно, как маршируют, вот только сдается мне, что они вполне могут напрудить в штаны, когда встретятся с морскими крысами Фрэнки.

На борт «Чайки» он мог взять лишь один взвод со всем его багажом. Но даже тогда на палубе стало бы слишком тесно и неудобно, особенно если по пути они угодят в шторм.

Два других пехотных взвода отправились на борт военного фрегата. Их ожидал более легкий переход, потому что «De Sonnevogel», «Птица Солнца», был кораблем быстрым и просторным. Его захватили во время сражения у Кентиш-Нок, где судно входило в состав флота Оливера Кромвеля, и оно находилось в эскадре де Рутера во время его рейда вверх по Темзе, всего за несколько месяцев до того, как этот фрегат прибыл на мыс Доброй Надежды.

Фрегат даже выглядел стремительным, его борта покрывала блестящая черная краска с белыми обводами. Сразу было видно, что паруса обновили перед выходом фрегата из Голландии, и вся оснастка также была новой. Зато команда почти целиком состояла из ветеранов двух недавних войн с Англией, закаленных в боях воинов.

Капитан фрегата Райкер тоже был испытанным в бурных водах моряком, широкоплечим, сильным. Он даже не пытался скрыть недовольство тем, что вдруг оказался под командованием человека, который еще недавно являлся его врагом, вообще не военного, не слишком отличавшегося, по мнению капитана, от жадного пирата. И он держался с Камбром холодно и неприязненно.

Они держали военный совет на борту «Птицы Солнца», и прошел он не совсем гладко. Камбр отказывался разгласить тайну конечного пункта их вояжа, а Райкер возражал на каждое предложение и спорил по любому поводу. И лишь посредничество полковника Шредера спасло экспедицию от окончательного провала еще до того, как она вообще покинула Столовую бухту.

Буззард испытал огромное чувство облегчения, когда наконец увидел, как фрегат поднимает якорь, а вдоль его бортов выстроились почти две сотни мушкетеров, махавших на прощанье толпе нарядных или полуобнаженных женщин на берегу. Буззард повел маленькую «Чайку» следом за фрегатом к выходу из залива.

На палубе самой «Чайки» стало тесно от пехотинцев, тоже махавших руками. Они оживленно болтали, таращили глаза на гору, на берег, друг на друга и мешали матросам.

Когда корабль обогнул мыс под Львиной Головой и все ощутили первое величественное дуновение ветров Южной Атлантики, шумные пассажиры погрузились в странное молчание; когда же вокруг раскинулся широкий простор, первые мушкетеры бросились к поручням… и их собственную рвоту порывами ветра швырнуло им в лица. Матросы заходились смехом, видя искаженные бледные физиономии и испачканные зеленые мундиры.

В течение часа большинство солдат последовали примеру первых, и палуба стала такой скользкой и опасной от их подношений Нептуну, что Буззард приказал матросам взяться за насос и отмыть и палубу, и пассажиров.

– Похоже, нас ждут несколько веселых денечков, – сказал он полковнику Шредеру. – Надеюсь, у этих нежных красоток хватит сил, чтобы дотащить самих себя до суши, когда мы придем на место.

Но прежде чем они прошли хотя бы половину пути, стало очевидно, что шутка Буззарда превратилась в ужасную реальность. Большинство пехотинцев выглядели умирающими, они лежали на палубе, как трупы, в их животах не осталось ничего, что заставило бы их подняться на ноги.

А потом сигнал капитана Райкера с «Птицы Солнца» дал им знать, что на фрегате дела обстоят не лучше.

– Если мы бросим этих парней в битву прямо с палубы, ребята Фрэнки слопают их с косточками. Надо нам менять план, – сказал Буззард Шредеру.

Шредер послал сообщение на фрегат. И капитан Райкер добрался до них на ялике в откровенно дурном настроении, чтобы обсудить новый план нападения.

Камбр нарисовал схематическую карту лагуны, береговой линии и двух мысов по обе стороны от входа в нее. Три офицера склонились над ней в крошечной каюте «Чайки». Настроение Райкера весьма улучшилось, когда он узнал наконец точный пункт назначения, а кроме того, сыграли свою роль мысли об активных действиях и денежной награде, да еще хороший глоток виски, предложенного ему Камбром.

Он впервые изволил согласиться с планом, предложенным ему Камбром.

– Вот здесь есть еще один мыс, примерно в восьми-девяти лигах к западу от прохода в лагуну. – Буззард положил ладонь на карту. – При такой погоде, как сейчас, вода с подветренной стороны будет достаточно спокойной, чтобы отправить к берегу лодки и высадить там полковника Шредера и его мушкетеров. А потом мы предпримем марш-бросок.

Он постучал по карте указательным пальцем, на котором щетинились рыжие волоски.

– Передышка на суше и быстрое движение дадут этим людям возможность оправиться от морской болезни. К тому времени, когда они доберутся до логова Кортни, к ним должно вернуться достаточно сил для схватки.

– А пираты наладили оборону у входа в лагуну? – пожелал узнать Райкер.

– Да, у них стоят пушки здесь и здесь, они прикрывают пролив. – Камбр поставил несколько крестиков по обе стороны от прохода. – Они отлично защищены, почти неуязвимы с этой стороны…

Он замолчал, вспомнив, как энергично палили кулеврины вслед «Чайке», когда та удирала из лагуны после провалившегося нападения на лагерь.

Райкер помрачнел при мысли о том, что должен будет подставить свой корабль под залпы береговой артиллерии.

– Я смогу управиться с пушками на западной стороне, – пообещал ему Шредер. – Отправлю маленькую группу, они поднимутся вверх по утесу. Никто там не станет ожидать нападения с тыла. Но я не смогу пересечь пролив и добраться до орудий на восточном мысу.

– Я направлю другой отряд, чтобы вывести из игры те пушки, – перебил его Райкер. – Нам нужно только разработать систему сигналов, чтобы скоординировать наши атаки.

Они потратили еще час, придумывая сигналы флагами и дымом, чтобы держать связь между кораблями и берегом. К этому времени и у Шредера, и у Райкера уже кипела кровь, они оспаривали друг у друга честь выиграть эту битву.

А Буззард радостно думал: «Зачем мне рисковать своими матросами, когда эти два героя рвутся сделать за меня всю работу?»

Вслух же он сказал:

– Я восхищаюсь вами, джентльмены. Это блестящий план. Я его принимаю, если вы отложите нападение на батареи у входа в лагуну до тех пор, пока полковник Шредер не приведет главные пехотные силы через лес и не встанет на позицию, чтобы оттуда начать главное наступление с тыла на пиратский лагерь.

– Да, вполне годится, – с пылом согласился Шредер. – Но как только батареи на мысах будут выведены из строя, ваши корабли смогут пройти в лагуну и обстрелять пиратский лагерь. И для меня это станет сигналом к началу атаки на них с тыла.

– Да, мы окажем вам полную поддержку, – кивнул Камбр.

При этом он подумал: «Как он жаден до славы!» И с трудом удержался от желания отечески похлопать Шредера по плечу. «Этот идиот рад получить мою долю пушечных ядер, а мне только и нужно, чтобы дотянуться до добычи…»

Потом он задумчиво посмотрел на капитана Райкера. Осталось только добиться того, чтобы «Птица Солнца» возглавила проход кораблей в лагуну и тем самым привлекла главное внимание канониров Фрэнки, что стоят вдоль края леса. И к выгоде Камбра послужило бы то, если бы фрегат получил серьезные повреждения до того, как Фрэнки будет разбит. Если к концу сражения Буззард окажется командиром единственного уцелевшего корабля, он сможет диктовать свои условия, когда дело дойдет до дележа трофеев.

– Капитан Райкер, – заговорил он с надменным видом, – я требую, чтобы мне предоставили честь возглавить эскадру, чтобы первой в лагуну вошла моя славная маленькая «Чайка». Мои бандиты меня не простят, если я позволю вам опередить их.

Губы Райкера упрямо сжались.

– Сэр! – напряженным тоном произнес он. – «Птица Солнца» куда лучше вооружена, она может успешнее сопротивляться вражескому обстрелу. Я должен настоять, чтобы вы позволили именно мне первым пройти в лагуну.

«А мне только того и надо», – подумал Буззард, кивнув головой в неохотном согласии.

Три дня спустя они высадили полковника Шредера и три его взвода страдающих морской болезнью мушкетеров на пустынный берег и наблюдали за тем, как они длинной беспорядочной колонной бредут в африканские чащи.

Африканская ночь была тихой, но не безмолвной. Когда Хэл остановился на узкой тропе и легкие шаги его отца затихли впереди, Хэл расслышал мягкие звуки мириад живых существ, кишмя кишевших в зарослях вокруг него. Вот разлилась трель какой-то ночной птицы, куда более прекрасная, чем смог бы извлечь из своего инструмента любой музыкант. Слух улавливал тихий шорох сухих листьев под лапами грызунов и других крохотных млекопитающих… внезапный кровожадный крик мелких хищников из рода кошачьих, что вышли на охоту… гудение и звон крыльев насекомых… вечный напевный гул ветра. И все сливалось в негромкий хор в этом храме Пана.

Луч штормового фонаря исчез впереди, и Хэл шагнул в сторону, чтобы найти его. Когда они уходили из лагеря, отец не стал отвечать на его вопрос, но, когда они вышли из леса у подножия утесов, Хэл понял, куда они направляются. Те камни, что до сих пор обозначали ложу, в которой он давал клятвы и принимал обеты, все еще образовывали призрачный круг в свете угасающей луны. У входа в круг сэр Фрэнсис опустился на одно колено и склонил голову, молясь. Хэл преклонил колено рядом с ним.

«Боже праведный, сделай меня достойным, – молился Хэл. – Дай мне силы сдержать клятвы, что я принес здесь во имя Твое».

Его отец наконец поднял голову. Он встал, взял Хэла за руку и заставил подняться. Потом они бок о бок вошли в круг и приблизились к каменному алтарю.

– In Arcadia habito! – произнес сэр Фрэнсис низким, певучим голосом, и Хэл ответил:

– Flumen sacrum bene cognosco!

Сэр Фрэнсис поставил фонарь на высокий камень и в его желтом свете вновь опустился на колени.

Они долго молились молча, а потом сэр Фрэнсис посмотрел на небо.

– Звезды – Божье послание. Они освещают и наш приход, и наш уход. Они ведут нас через неведомые океаны. Они содержат в своих спиралях нашу судьбу. Они отмеряют отпущенные нам дни.

Взгляд Хэла тут же устремился к его собственной, особой звезде, Регулусу. Вечно и неизменно она сверкала в созвездии Льва.

– Прошлой ночью я занялся твоим гороскопом, – заговорил сэр Фрэнсис. – Многое я открыть не могу, но кое-что скажу. Звезды предназначили для тебя исключительную судьбу. Но я не сумел понять ее природу.

Голос отца прозвучал резко, и Хэл посмотрел на него.

Лицо сэра Фрэнсиса осунулось, под глазами залегли глубокие тени.

– Если звезды так благосклонны ко мне, что же тебя тревожит, отец?

– Я был суров с тобой. Жестко тобой командовал.

Хэл покачал головой:

– Отец…

Но сэр Фрэнсис жестом заставил его умолкнуть.

– Ты должен всегда помнить, почему я это делал. Если бы я меньше тебя любил, я, наверное, был бы мягче с тобой… – Его пальцы на руке Хэла сжались крепче, когда сэр Фрэнсис ощутил, как сын глубоко вздохнул, собираясь заговорить. – Я пытался подготовить тебя и дать тебе все необходимые знания и силы, чтобы встретить ту особенную судьбу, что приготовили тебе звезды. Тебе это понятно?

– Да. Я всегда это знал. Эболи мне объяснил.

– Эболи мудрый человек. И он будет с тобой, когда меня не станет.

– Нет, отец! Не говори так!

– Сын мой, взгляни на звезды! – ответил сэр Фрэнсис, и Хэл смутился, не понимая, к чему клонит отец. – Ты знаешь мою звезду. Я тебе ее сотни раз показывал. И посмотри на нее сейчас, посмотри на созвездие Девы.

Хэл поднял голову к небу, повернувшись к востоку, где все еще сиял Регулус, яркий и чистый. Но взгляд Хэла скользнул мимо него, к созвездию Девы, находившемуся рядом с созвездием Льва… Юноша задохнулся в суеверном страхе, воздух с шипением вырвался из его губ.

Созвездие отца от одного края до другого прорезало лезвие пламени. А может, это было безумно алое перо, краснее крови…

– Падающая звезда, – прошептал Хэл.

– Комета, – поправил его отец. – Господь посылает мне предостережение. Мое время здесь близится к концу. Даже греки и римляне знали, что такой вот небесный огонь знаменует собой несчастья, войны и голод, и чуму, и смерть королей…

– Когда? – спросил Хэл севшим от ужаса голосом.

– Скоро, – ответил сэр Фрэнсис. – Это должно случиться скоро. Скорее всего, до того, как комета закончит полет через мое созвездие. И возможно, мы с тобой в последний раз говорим вот так, наедине.

– Но неужели мы ничего не можем сделать, чтобы отвести беду? Разве мы не можем ускользнуть от нее?

– Мы не знаем, как и когда она грянет, – мрачно откликнулся сэр Фрэнсис. – Мы не можем избежать Божьего замысла. Если мы бросимся бежать, то наверняка попадем прямиком в клыки несчастья.

– Тогда лучше остаться на месте, встретить беду и бороться с ней, – решительно произнес Хэл.

– Да, мы будем бороться, – согласился его отец, – даже если исход битвы предопределен. Но я не поэтому привел тебя сюда. Я хочу этой ночью передать тебе твое наследие, материальное и духовное, то, что принадлежит тебе как моему единственному сыну.

Он сжал ладонями лицо Хэла и повернул, заставляя сына посмотреть себе в глаза.

– После моей смерти титул и положение баронета перейдет к тебе. Титул, полученный твоим прадедом, Чарльзом Кортни, от королевы Елизаветы после разгрома испанской Армады. Ты станешь сэром Генри Кортни. Ты это осознаешь?

– Да, отец.

– Твоя родословная занесена в книги Геральдической палаты Англии…

Сэр Фрэнсис умолк, когда по долине разнесся яростный, пронзительный вой леопарда, охотившегося среди утесов в свете луны. Когда жуткий рык затих, сэр Фрэнсис тихо продолжил:

– Я желаю, чтобы ты продолжал служить ордену, пока не достигнешь звания рыцаря-морехода.

– Я буду стремиться к этой цели, отец.

Сэр Фрэнсис поднял правую руку. Золотая лента на его среднем пальце мягко блеснула в свете фонаря. Сэр Фрэнсис снял кольцо и повернул так, чтобы на него упал луч луны.

– Это кольцо – часть регалий мореходов.

Он взял правую руку Хэла и попытался надеть кольцо на средний палец. Кольцо оказалось велико, и сэр Фрэнсис надел его на указательный палец сына. Потом он расстегнул высокий воротник своего плаща, открыв большую печать своего чина, лежавшую на его груди. Крошечные рубины, вставленные в глаза геральдического английского льва, и бриллиантовые звезды над ним неярко вспыхивали в неровном свете. Сэр Фрэнсис снял с шеи цепь, на которой висела печать, и надел на сына.

– Эта печать – другая часть регалий. Это твой ключ для входа в храм.

– Для меня это честь, но меня смущает то, что ты возлагаешь на меня…

– Есть еще кое-что в духовном наследии, которое я оставляю тебе, – сказал сэр Фрэнсис, доставая что-то из складок своего плаща. – Это память о твоей матери.

Он разжал пальцы, и на его ладони Хэл увидел медальон – в нем скрывался миниатюрный портрет Эдвины Кортни.

В скудном свете Хэл не мог рассмотреть детали портрета, но материнское лицо и без того отпечаталось и в памяти, и в сердце Хэла. Он молча спрятал медальон в нагрудный карман своего камзола.

– Мы должны вместе помолиться за упокой ее души, – тихо сказал сэр Фрэнсис, и они оба склонили головы.

Прошло много минут, прежде чем сэр Фрэнсис снова заговорил.

– А теперь остается лишь обсудить земное наследство, которое я тебе оставляю. Прежде всего это Хай-Уилд, наш фамильный особняк в Девоне. Ты знаешь, что в мое отсутствие там управляет делами твой дядя Томас. Документы на право собственности у моего адвоката в Плимуте…

Сэр Фрэнсис говорил еще долго, перечисляя свои владения в Англии.

– Я все это записал для тебя в своем журнале, но он может быть утерян или украден до того, как ты его изучишь. Так что запомни все, что я тебе сказал.

– Я ничего не забуду, – заверил его Хэл.

– Потом есть еще трофеи последнего похода. Ты был со мной, когда мы прятали добычу с двух кораблей. Когда ты вернешься со всем этим добром в Англию, не забудь заплатить каждому члену команды то, что он заработал.

– Конечно, я это сделаю.

– И выплати всю до пенни часть короны. Только негодяи пытаются обмануть своего суверена.

– Я никогда не стану обманывать своего короля.

– Мне никогда не обрести покоя, если я буду знать, что все те богатства, которые я добыл для тебя и для моего короля, окажутся потеряны. И хочу, чтобы ты поклялся честью рыцаря ордена… Ты должен дать клятву, что никогда и никому не откроешь тайну хранилища наших сокровищ. В тяжкие дни, что ждут нас впереди, когда красная комета управляет моим созвездием и диктует нам поступки, найдется множество врагов, которые попытаются силой заставить тебя нарушить клятву. Но ты должен вынести все и всегда помнить о девизе нашего рода. Durabo! Я выдержу.

– Клянусь своей честью и именем Господа, я выдержу! – пообещал Хэл.

Эти слова легко соскользнули с его языка. Он ведь не мог знать в тот момент, что, когда они обрушатся на него всей своей тяжестью, их вес может оказаться столь тяжким и мучительным, что почти раздавит его сердце…

Всю свою военную карьеру полковник Корнелиус Шредер куда чаще имел дело с местными военными частями, чем с солдатами своей расы и из собственной страны. Как раз аборигенов он и предпочитал, потому что местные люди привыкли к трудностям и не слишком страдали от жары и солнца или от холода и сырости. Они также не страдали от лихорадки и других болячек, сразу поражавших белых людей, которые рискнули оказаться в этих тропических широтах. Аборигены довольствовались меньшим количеством пищи. Они могли жить и сражаться при скромном довольствии, которое предоставляла эта дикая и ужасная земля, в то время как европейские солдаты сразу заболели бы и поумирали, заставь их подвергнуться таким испытаниям.

Имелась и еще одна причина подобного предпочтения полковника. В то время как жизнь христианских солдат должна была считаться весьма ценной, с местными дикарями можно было обращаться попроще, видя в них просто скот, не сравнимый по ценности с человеком, и их можно было посылать на убой без малейших сомнений. Конечно, они заодно являлись весьма ловкими ворами, их нельзя было оставлять вблизи женщин или спиртного, и не было смысла рассчитывать на их собственную инициативу, поскольку они ненамного отличались от малых детей. Но если над ними стоял хороший голландский офицер, их храбрость и воинственный дух перевешивали все эти слабости.

Шредер стоял на пригорке и наблюдал за длинной пешей колонной, что проходила мимо него. Оставалось лишь удивляться тому, как быстро они оправились после ужасных приступов морской болезни, ведь всего лишь накануне большинство из этих людей лежали пластом.

Однако ночной отдых и твердая земля под ногами, да еще несколько горстей сушеной рыбы и лепешек из сорго, испеченных на углях, привели их в чувство: этим утром местные солдаты выглядели бодрыми и сильными, как и тогда, когда поднимались на борт. Они шагали мимо полковника босиком, следуя за своими белыми младшими командирами, легко несли на плечах тяжкий груз и болтали друг с другом на своих родных языках.

Теперь Шредер чувствовал куда большую уверенность в этих людях, чем в тот момент, когда их взяли на палубу в Столовой бухте. Он снял шляпу и промокнул влажный лоб. Солнце едва поднялось над вершинами деревьев, но уже стояла жара, как в печи булочника.

Шредер посмотрел вперед, на холмы и лес, ожидавшие их. Карта, которую нарисовал для него рыжий шотландец, представляла собой просто грубый набросок. На рисунке приблизительно намечалась береговая линия и не имелось никаких подробностей той пересеченной местности, где они теперь очутились.

Сначала отряд шел вдоль берега, но это оказалось слишком трудно – под весом груза на плечах люди при каждом шаге проваливались в песок по лодыжки. Кроме того, открытый песок пересекали утесы и каменистые мысочки, что еще более замедляло продвижение. Поэтому Шредер повернул вглубь суши и отправил вперед разведчиков, чтобы те нашли дорогу через холмы и лес.

В этот момент где-то впереди послышался крик. Вдоль строя бежал возвращавшийся солдат. Задыхаясь, готтентот остановился и весело отсалютовал:

– Полковник, там впереди широкая река!

Как и большинство местных солдат, он неплохо говорил по-голландски.

– Да чтоб ей! – высказался Шредер. – Мы и так уже отстаем, наша встреча должна состояться всего через два дня! Покажи мне дорогу.

Разведчик повел его к вершине холма.

Оттуда взгляду открывалась глубокая речная долина, лежавшая под ногами полковника. Ее склоны возвышались почти на две сотни футов, к тому же густо поросли лесом. И между ними текла широкая коричневая река, стремившаяся к морю.

Достав из кожаного чехла подзорную трубу, полковник внимательно осмотрел долину, глубоко врезавшуюся в холмы прибрежной полосы.

– Что-то я не вижу места, где можно было бы без труда ее перейти… а времени на дальнейшие поиски у меня нет. – Он посмотрел на склон. – Так, привяжите веревки к тем деревьям на вершине, пусть люди спустятся по ним вниз.