Текст книги "Хищные птицы"

Им потребовалась половина утра, чтобы две сотни солдат очутились в долине. В какой-то момент веревка лопнула под весом пятидесяти человек, державшихся за нее одновременно во время спуска. Хотя большинство из них оцарапались, порезались и растянули связки, когда сыпались вниз, лишь один пострадал всерьез. Нога молодого сингальца застряла между корнями дерева, когда он летел вниз, и была буквально раздроблена пониже колена; острые осколки кости пронзили кожу.

– Что ж, мы внизу, а потери – всего один человек, – с удовлетворением сказал Шредер своему лейтенанту. – Могло и дороже обойтись. Мы бы потратили много дней на поиски другого спуска.

– Надо сделать носилки для пострадавшего, – предложил лейтенант Маацукер.

– У тебя что, мозги размякли? – рявкнул на него Шредер. – Он будет задерживать марш! Оставь этого неуклюжего дурака здесь, дай ему заряженный пистолет. Когда за ним явятся гиены, он сможет сам решать, в кого выстрелить, в одного из зверей или в самого себя. И хватит болтать! Надо переправляться.

Шредер с берега обозрел реку шириной в сотню ярдов. На ее поверхности кружились маленькие водовороты – отлив пришпоривал мутную воду, и она быстрее неслась к морю.

– Придется соорудить плоты… – осторожно предположил лейтенант Маацукер.

Но Шредер зарычал:

– Нет у меня времени на это! Натяните веревку через реку к тому берегу. Я должен увидеть, можно ли тут перейти вброд.

– Течение очень сильное, – тактично указал Маацукер.

– Даже полный дурак это увидит, Маацукер. Может, именно поэтому и ты легко заметил подобное обстоятельство, – зловещим тоном произнес Шредер. – Выбери самого сильного пловца!

Маацукер отсалютовал и побежал к солдатам. Они уже догадались, что их ждет, и каждый тут же нашел что-то интересное в небе или в лесу и принялся это разглядывать, чтобы не встречаться взглядом с Маацукером.

– Ахмед! – крикнул он одному из капралов. И тут же схватил его за плечо и вытащил из толпы, где тот пытался сделать вид, что его тут нет.

Ахмед покорно передал мушкет солдату своего взвода и начал раздеваться. Его обнаженное тело было лишено волос, желтая кожа туго обтягивала подвижные мускулы.

Маацукер обвязал его под мышками веревкой и приказал идти в воду. Ахмед шагнул в реку, и вода очень медленно поднялась до его талии. Надежды Шредера на быструю и легкую переправу росли. Приятели Ахмеда на берегу ободряли его криками, отпуская понемногу веревку.

Пройдя уже почти половину пути, Ахмед внезапно очутился у главного русла реки, и его голова исчезла под водой.

– Вытаскивайте его обратно! – приказал Шредер.

Ахмед вынырнул на поверхность и отступил на более мелкое место. Пытаясь как следует встать на ноги, он фыркал и кашлял, чтобы избавиться от проглоченной воды.

Вдруг Шредер закричал куда более энергично:

– Тащите! Тащите его из воды!

В пятидесяти ярдах выше по течению он увидел бурление мутных волн. Потом нечто, взрезая воду, помчалось туда, где барахтался на мелководье Ахмед. Тут остроконечную волну заметили и те, кто тянул веревку, и с воплями ужаса аборигены с такой силой дернули за нее, что Ахмед упал на спину и, колотя ногами, понесся к берегу. Однако тварь под водой двигалась намного быстрее и все так же нацеливалась на беспомощного человека.

Когда чудище было уже всего в нескольких ярдах от Ахмеда, его уродливая черная морда, похожая на обрубок бревна, показалась над поверхностью, а в двадцати футах за ней взметнулся над водой хвост, похожий на хвост ящерицы. Чудовищная тварь быстро сокращала расстояние; теперь она уже поднялась над водой, и ее челюсти раскрылись, обнажив ряды неровных желтых зубов.

Теперь и Ахмед увидел зверя и пронзительно закричал. Но челюсти твари уже с громким щелчком сомкнулись на нижней части его тела. Человек и тварь исчезли под водой в водовороте светлой пены. Люди на берегу потеряли равновесие и беспорядочной кучей повалились на берег.

Шредер прыгнул к ним и схватил конец веревки. Обернув ее дважды вокруг запястья, он изо всех сил потянул за нее. Коричневая вода снова вскипела пеной – огромный крокодил, сжавший в зубах живот Ахмеда, стремительно вертелся на волнах. Упавшие опомнились, вскочили и тоже ухватились за канат. А потом на коричневой воде вдруг расплылось красное пятно – Ахмед оказался разорванным пополам, как разваливается пополам жареная индейка, когда какой-нибудь обжора откручивает от нее сразу обе ноги.

Кровавое пятно поплыло прочь, растворяясь в быстро бегущих волнах ниже по течению, а тянувшие веревку люди снова упали, когда та перестала сопротивляться. Верхнюю часть тела Ахмеда увлекало к берегу, его руки все еще дергались, рот конвульсивно открывался и закрывался, как у умирающей рыбины.

Вдали на реке снова показался крокодил, державший в пасти ноги и нижнюю часть тела Ахмеда. Тварь вскинула голову к небу и напряженно глотнула. Когда разорванное тело скользнуло вглубь, все увидели, как вздулось мягкое, светлое чешуйчатое горло зверя.

Шредер кричал в ярости:

– Из-за этой вонючей твари мы опоздаем на несколько дней! Но мы этого не позволим!

Он повернулся к потрясенным мушкетерам, которые тащили прочь обрывки тела Ахмеда.

– Верните сюда этот кусок мяса!

Они уронили труп к его ногам и в благоговейном ужасе наблюдали за тем, как полковник содрал с себя одежду и предстал перед ними обнаженным; плоские твердые мускулы играли на его животе, у основания которого из зарослей темных волос высовывался здоровенный детородный орган. По нетерпеливому приказу полковника солдаты обвязали его веревкой, потом передали ему заряженный мушкет с фитилем, тлеющим в заряднике, и Шредер положил его на плечи, придерживая одной рукой. Другой рукой он схватил вялую, неживую руку Ахмеда. Ропот недоверчивого изумления разнесся по берегу, когда Шредер шагнул в воду, волоча за собой все еще кровоточащие останки.

– Эй, иди сюда, грязная тварь! – злобно проревел он, когда вода добралась до его коленей. Он не остановился. – Эй, ты жрать хочешь? Ну так у меня есть кое-что!

Солдаты застонали от ужаса, когда недалеко от Шредера, выше по течению, взвился новый ужасающий водоворот и крокодил ринулся к полковнику, оставляя длинный волнистый след на воде.

Шредер покрепче уперся ногами в дно реки и, как следует размахнувшись, швырнул половину мокрого, изуродованного тела Ахмеда вперед, так, чтобы труп оказался на пути крокодила.

– Жри! – закричал он, снимая мушкет с плеча и прицеливаясь в человеческую наживку, подпрыгивавшую на воде в нескольких футах от него.

Из-под воды вынырнула чудовищная голова, и зубастая пасть раскрылась так широко, что без труда могла целиком захватить жалкие останки Ахмеда. Шредер сквозь прицел наблюдал за этой пастью. Он видел неровные острия зубов, на которых все еще оставались прилипшие кусочки человеческой плоти, а за ними – слизистая оболочка глотки нежного сливочно-желтого цвета. Как только челюсти открылись вовсю, на горле сама собой сомкнулась плотная мембрана, не дававшая воде попасть в легкие твари.

Шредер прицелился в глубину открытой пасти и щелкнул затвором замка мушкета. Горящий фитиль упал на место, и через секунду порох на полке вспыхнул. А потом раздался оглушительный грохот, из дула вылетел длинный хвост серебристо-голубого дыма – прямо в крокодилью глотку. Три унции усиленных сурьмой свинцовых шариков прорвали мембрану, разорвали дыхательное горло, кровеносные сосуды и плоть, проникнув глубже в грудь рептилии, разрывая ее холодное сердце и легкие.

Гигантская рептилия пятнадцати футов в длину забилась в агонии: она выпрыгивала из воды, извиваясь так, что почти касалась головой бугорчатого хвоста… а потом снова падала в бурлящую пеной воду. И снова подпрыгивала, взлетая над волнами…

Шредер не стал тратить время на наблюдение за этим отвратительным смертельным танцем – он просто бросил мушкет и кинулся головой вперед в самую глубокую часть русла. И, рассчитав, что агония одной твари отвлечет и смутит других крокодилов, устремился к противоположному берегу.

– Трави канат! – закричал Маацукер солдатам, от потрясения застывшим на берегу как в параличе.

Окрик выдернул их из оцепенения. Крепко держа веревку так, чтобы она повисла над водой, они понемногу отпускали ее, пока Шредер перебирался через поток.

– Внимание! – закричал Маацукер.

Крокодилы – сначала один, потом другой – всплыли на поверхность. Их глаза торчали в верхней части головы на подобных рогам выступах, так что они могли наблюдать за конвульсиями своего умирающего собрата, даже не поворачивая голов.

Более слабые всплески воды, сопровождавшие движение Шредера, не привлекали их внимания до тех пор, пока он не очутился в какой-то дюжине взмахов рук от дальнего берега. И тут одно из чудовищ почуяло присутствие человека. Оно повернулось и быстро поплыло в его сторону – волны веером разбегались по обе стороны от его головы.

– Быстрее! – во все горло закричал Маацукер. – Он за вами гонится!

Шредер удвоил усилия, но крокодил догонял. Все до единого на берегу кричали, подбодряя полковника. Крокодилу оставалось чуть больше метра до пловца, когда ноги Шредера коснулись наконец дна. Крокодил одолевал последний ярд, когда Шредер метнулся вперед… и гигантские челюсти щелкнули в нескольких дюймах от его ступней.

Волоча за собой веревку, словно хвост, полковник, пошатываясь, пошел к деревьям.

Но опасность еще не миновала: подобная дракону тварь выползла на берег и, перебирая короткими изогнутыми лапами, потащилась за ним, да еще с такой скоростью, в какую наблюдатели с другого берега с трудом могли поверить.

Шредер добежал до первых деревьев леса, обогнав крокодила совсем ненамного. Подпрыгнув, он ухватился за нависшую над ним ветку. Когда пасть с кривыми зубами щелкнула под ним, он сумел подобрать ноги и из последних сил вскарабкался выше по ветвям.

Разочарованная рептилия принялась бродить вокруг, кружа между стволами деревьев. Потом, испуская громкое шипение и высоко задирая длинный бугорчатый хвост, крокодил медленно вернулся на берег. Когда чудище очутилось у воды, хвост опустился, и крокодил исчез в глубине реки.

Еще до того, как тот нырнул, Шредер уже закричал через реку:

– Закрепите как следует веревку!

Свой конец каната он обмотал вокруг толстого дерева рядом с тем, на котором спасался, и надежно завязал. А потом крикнул:

– Маацукер! Пусть солдаты поскорее соорудят плот! Они смогут перебраться по веревке, даже против течения!

Корпус «Решительного» был уже очищен от водорослей и ракушек, и как только команда убрала державшие судно лини, оно медленно выровнялось под напором приливных волн.

Пока корабль был накренен к берегу, плотники закончили подготовку новой грот-мачты и ее такелажа, и теперь ее можно было устанавливать. Для того чтобы перенести это длинное тяжелое бревно вниз по берегу и поднять его толстый конец на палубу, понадобились все до единой пары рук. Потом канаты закрепили на двух других, стоящих на местах мачтах, и стало возможным установить ее.

Команда сильно, но осторожно налегала на лини, а Большой Дэниел и Нед руководили. И вот массивная, блестящая сосновая мачта приняла вертикальное положение. Сэр Фрэнсис, никому не доверяя, сам подогнал основание мачты к отверстию в главной палубе, а потом следил за тем, как мачта медленно опускается вниз, до дна трюма, к креплениям на кильсоне корабля. Это была деликатная операция, для выполнения которой потребовалась вся сила пятидесяти человек, – она заняла большую часть дня.

– Отлично сработано, ребята! – одобрил сэр Фрэнсис, когда мачта наконец прошла последние несколько дюймов и ее основание тяжело упало на подготовленное место.

– Отпускай!

Пятидесятифутовая мачта, которую больше не удерживали канаты, уверенно возвышалась, как полагается.

Большой Дэниел, стоявший по пояс в воде, закричал вверх, на палубу:

– Ну, теперь держитесь, сырные головы! Достанется вам, попомните мои слова!

Сэр Фрэнсис улыбнулся ему, глядя вниз.

– Но не раньше, чем мы повесим на нее все, что нужно. А этого не произойдет, если ты будешь стоять там, разинув рот и болтая языком.

Он уже хотел отвернуться, но вдруг нахмурился, глядя на берег. Из-за деревьев вышла жена губернатора, за которой неотвязно тащилась горничная. Женщина остановилась на берегу, ее длинные белые пальцы вертели ручку зонтика так, что тот кружился над ее головой. Яркое пестрое колесо зонта привлекло внимание всех матросов. Даже Хэл, наблюдавший за работой на баке, отвлекся и уставился на нее, как какой-нибудь простофиля. Сегодня мадам оделась в очаровательный новый костюм с таким глубоким декольте, что ее грудь обнажилась чуть ли не до сосков.

– Мистер Кортни! – окликнул сына сэр Фрэнсис достаточно громко, чтобы смутить его на глазах матросов. – Займитесь делом! Где клинья для закрепления мачты?

Хэл вздрогнул, потом густо покраснел, что было заметно даже сквозь загар, и, отвернувшись от поручней, схватил тяжелый деревянный молоток.

– Вы слышали капитана! – рявкнул он на свою команду.

– Эта потаскуха – словно Ева в здешнем раю. – Сэр Фрэнсис, понизив голос, заговорил с Эболи, стоявшим рядом. – Я и раньше видел, как Хэл превращается в лунатика рядом с ней и, святые небеса, она отвечает ему такими наглыми взглядами, словно она проститутка. Но он же просто мальчишка!

– Вы на него смотрите отцовскими глазами. – Эболи улыбнулся и покачал головой. – А он уже не мальчик. Он мужчина. Вы мне как-то говорили, что в вашей святой книге есть рассказы об орле в небе и о змее на скале, и о мужчине и служанке…

Хотя Хэл не мог отнимать много времени у своих обязанностей, он откликался на призывы Катинки, как форель, что в сезон размножения непременно возвращается в родную реку. Когда она его звала, ничто не могло его остановить. Он бежал вверх по тропе с бьющимся сердцем, его ноги почти не касались земли…

Прошли уже почти сутки с того времени, когда Хэл оставался наедине с Катинкой, и для него это было уже слишком долго. Иногда ему удавалось ускользнуть из лагеря дважды, а то и трижды за день, чтобы повидать ее. Часто они оставались вдвоем всего на несколько минут, но этого времени хватало. Оба не тратили драгоценного времени на всякие церемонии или споры.

Им пришлось найти место для встреч за пределами домика губернатора. Ночные визиты Хэла в жилище заложников едва не закончились катастрофой. Похоже, губернатор ван де Вельде спал совсем не так крепко, как заставлял предположить его храп… но они постепенно потеряли осторожность в своих любовных играх.

Разбуженный несдержанными криками жены и громкими откликами Хэла, губернатор ван де Вельде схватил фонарь и поспешил к супруге – для этого нужно было выйти наружу. Эболи, стоявший на страже, увидел свет и вовремя свистнул, предупреждая Хэла. Тому хватило времени на то, чтобы схватить свою одежду и выскользнуть сквозь дыру в стене кладовки – как раз в тот момент, когда внутрь ворвался ван де Вельде, держа в одной руке фонарь, а в другой – обнаженную саблю.

На следующее утро он горько жаловался сэру Фрэнсису.

– Это один из ваших вороватых матросов! – обвинял он.

– Из жилища вашей жены пропало что-то ценное? – пожелал знать сэр Фрэнсис.

Ван де Вельде покачал головой; его терзали самые мрачные подозрения.

– Возможно, вашей супруге не следует так выставлять напоказ свои драгоценности? Они пробуждают в людях зависть. В будущем, сэр, было бы благоразумно лучше заботиться обо всей вашей собственности.

Сэр Фрэнсис расспросил всех ночных вахтенных, но поскольку жена губернатора не смогла описать вторгшегося в ее спальню – она проснулась лишь в последний момент, – то дело оставили без последствий. И это был последний ночной визит в дом заложников, на который решился Хэл.

Вместо того любовники подыскали себе тайное местечко для встреч. Оно было надежно скрыто от всех глаз, но расположено достаточно близко от лагеря, так что Хэл мог откликаться на призывы и добираться туда за считаные минуты.

Вот и теперь он ненадолго остановился на узком выступе перед пещерой, тяжело дыша от спешки и волнения. Они с Эболи обнаружили это место, возвращаясь с охоты на холмах. Это не было настоящей пещерой, а просто неким козырьком на склоне, где мягкий красный песчаник постепенно выдуло из твердого скального пласта, в результате чего образовалась глубокая веранда.

Они оказались не первыми людьми, проходившими этой дорогой. У задней стены убежища сохранился древний пепел в каменном очаге, а низкий потолок покрывала сажа. Пол был усыпан костями рыб и мелких млекопитающих, следами еды, которую, судя по всему, готовили здесь на огне. Кости были сухими и чистыми, а зола – холодной, она разлетелась во все стороны. Этот очаг был давным-давно заброшен.

Однако не только это говорило о давнем присутствии здесь людей. Заднюю стену от пола до потолка покрывали многочисленные примитивные рисунки. Рогатые антилопы и газели, которых Хэл не узнавал, неслись гигантскими стадами по гладкой поверхности камня, а преследовали их похожие на палочки лучники с большущими задницами и слишком натурально изображенными половыми признаками в положении, готовом для соития. Рисунки были яркими, похожими на детские, ни о какой перспективе и речи не шло, а соотносительные размеры людей и зверей выглядели фантастически. Иные из человеческих фигурок превосходили ростом слонов, за которыми они гнались, а орлы были вдвое больше стад черных бизонов, что бежали под их распростертыми крыльями.

Но Хэла эти картинки зачаровали. И часто в моменты затишья между взрывами безумной страсти он мог лежать, рассматривая маленьких человечков, занятых охотой или сражениями друг с другой. И всегда в такие мгновения он ощущал странное, но сильное желание узнать что-нибудь о художниках и о крошечных героических охотниках и воинах, изображенных ими.

Когда он расспрашивал о них Эболи, большой черный человек презрительно пожимал плечами:

– Да это саны. Не совсем люди, просто маленькие желтые обезьяны. Если тебе когда-нибудь так не повезет, что ты с кем-то из них встретишься, да уберегут тебя от этого трое твоих богов, ты куда больше узнаешь об их отравленных стрелах, чем об их горшках с красками.

Но сегодня рисунки удержали внимание Хэла лишь на мгновение, потому что травяная постель, которую он устроил на полу у стены, оказалась пустой. Удивительного, впрочем, тут ничего не было, он пришел слишком рано. И все же он гадал, придет ли Катинка, или ее призыв был просто очередной причудой.

Потом он услышал, как за его спиной, на склоне, треснула сломанная веточка.

Хэл быстро огляделся, ища, где бы спрятаться. Вдоль одной из сторон входа густо разрослись ползучие растения, их темно-зеленую листву украшало множество невероятно ярких желтых цветов; их легкий нежный аромат наполнял пещеру. Хэл скользнул за их завесу и прижался спиной к камням.

Почти сразу на террасу легко вспрыгнула Катинка и с видом ожидания всмотрелась в полутьму укрытия. Когда она поняла, что там никого нет, ее лицо застыло в гневе. Она произнесла одно голландское слово, которое Хэл знал хорошо, потому что Катинка часто его повторяла. Это была непристойность, и по коже Хэла поползли мурашки, потому что он знал, какие восхитительные вещи обычно следуют за этим словечком.

Он тихо вышел из своего укрытия и подкрался к Катинке. Одной рукой он закрыл ей глаза, другой обнял за талию и, приподняв над землей, понес в пещеру, к травяной постели.

Много позже Хэл лежал на спине на травяном матрасе, его обнаженная грудь все еще тяжело вздымалась, покрытая потом. Катинка легонько пощипывала один из его сосков, как будто это была изюминка. Потом принялась играть золотым медальоном, висевшим на его шее.

– Какой хорошенький, – промурлыкала она. – Мне нравятся красные рубиновые глаза этого льва. Что это такое?

Хэл не понял столь сложного вопроса на голландском и пожал плечами. Катинка повторила все медленно и отчетливо.

– Это подарено мне отцом. Для меня представляет большую ценность, – уклончиво ответил он.

– Хочу это! – заявила Катинка. – Ты мне его подаришь?

Хэл лениво улыбнулся:

– Этого я бы никогда не сделал.

– Ты меня любишь? – Она надула губки. – Ты от меня без ума?

– Да, я безумно тебя люблю, – признал Хэл и тыльной стороной ладони отер пот с глаз.

– Тогда отдай мне этот медальон!

Хэл молча покачал головой, а потом, чтобы избежать бессмысленного спора, спросил:

– А ты меня любишь так же, как я тебя?

Катинка весело засмеялась:

– Не будь глупым козликом! Конечно, я тебя не люблю. Лорд Циклоп – вот единственный, кого я люблю!

Она наградила пенис Хэла именем мифического одноглазого гиганта и, чтобы подтвердить свои слова, потянулась к паху Хэла.

– Но даже его я не люблю, когда он такой мягкий и маленький.

Ее пальцы мгновение-другое теребили пенис, а потом она снова засмеялась, уже гортанно:

– Ну вот, теперь я уже больше его люблю. О да! Еще больше! Чем сильнее он вырастает, тем больше я его обожаю. Я готова даже расцеловать его прямо сейчас, чтобы доказать свою великую любовь.

Катинка скользнула кончиком языка по животу Хэла, но едва она добралась до волос на лобке, как некий звук пронесся над лагуной внизу и рассыпался сотнями гулких эхо в холмах.

– Гром! – вскрикнула Катинка и села. – Ненавижу гром. С самого детства.

– Это не гром, – возразил Хэл и оттолкнул ее так бесцеремонно, что она снова вскрикнула.

– Ох! Ты, свинячий сын, ты сделал мне больно!

Но Хэл не обратил внимания на ее жалобу и вскочил на ноги. Забыв об одежде, он бросился к выходу из пещеры и посмотрел наружу. Пещера располагалась достаточно высоко, чтобы он мог видеть лагуну поверх окружавших его деревьев.

Голые мачты «Решительного» взлетали в голубое полуденное небо. В воздухе носились морские птицы – грохот спугнул их, заставив подняться над водой; на их крыльях сверкали в солнечных лучах капли, из-за чего птицы казались существами изо льда и кристаллов.

Легкий туман, скрывавший половину лагуны, затянул каменистые утесы у входа в пролив серебристо-голубыми клубами… Только это был не туман.

Грохот раздался снова, но шум долетел до Хэла намного позже, чем он увидел яркую вспышку, – звуку понадобилось время, чтобы достичь его ушей. Клубящиеся облака сгустились и тяжело закружили над водами лагуны. А над этим облачным покровом плыли мачты и паруса двух больших кораблей, словно паривших над водой.

Хэл недоуменно уставился на них, а они безмятежно проплыли между двумя мысами входа в лагуну. С первого корабля прозвучал еще один залп. Хэл сразу понял, что это фрегат; его черный корпус сверкал белыми обводами, орудийные бойницы изрыгали огонь и дым, кипевший вокруг корабля. А высоко над дымом развевался на легком полуденном ветру трехцветный флаг Голландской республики. В кильватере фрегата изящно скользила «Чайка Мори»; ее мачты украшали цвета святого Георга и святого Андрея и огромный красный крест ордена. Пушки «Чайки» добавляли свой голос к воинственному хору.

– Боже праведный! – вскрикнул Хэл. – Почему батареи у входа не отвечают на их огонь?

А потом он увидел странных солдат в зеленых мундирах, хлынувших на орудийный расчет у подножия холма. Сабли и стальные наконечники их пик вспыхивали на солнце, когда зеленые солдаты резали артиллеристов и швыряли их тела через парапет вниз, в море.

– Они захватили наших людей врасплох… Это Буззард привел сюда голландцев, он показал им, где стоят наши орудия… – Голос Хэла дрожал от ярости. – Клянусь, он заплатит кровью за этот день!

Катинка уже вскочила с травяной постели и тоже подбежала к выходу.

– Смотри! Это голландский корабль, он пришел, чтобы спасти меня из норы твоего поганого отца-пирата! Благодарю Господа! Скоро я буду далеко от этого проклятого места, на мысе Доброй Надежды! – Она даже пританцовывала на месте от возбуждения. – Когда они повесят тебя и твоего папашку на парадном плаце перед фортом, я тебе пошлю последний воздушный поцелуй и помашу ручкой на прощание!

Она язвительно захохотала.

Хэл не обратил на нее внимания. Он бегом вернулся в пещеру, поспешно натянул одежду и прикрепил к поясу меч Нептуна.

– Там будет схватка, очень опасная, но, если ты останешься здесь, пока все не кончится, тебе ничто не будет угрожать, – бросил он Катинке и начал спускаться вниз.

– Ты не можешь бросить меня здесь одну! – завизжала она ему вслед. – Вернись немедленно, я тебе приказываю!

Но Хэл, словно ничего не слыша, уже бежал по тропе между деревьями.

«Не нужно было позволять ей отвлекать меня, – мысленно ругал он себя на бегу. – Отец ведь предупреждал меня, говорил об опасности красной кометы. Я заслужил самую жестокую судьбу, что бы ни ждало меня теперь».

Хэл был так расстроен, что не замечал ничего и не думал ни о чем, кроме того, что он пренебрег своими обязанностями. Поэтому он чуть не налетел на солдат, что двигались впереди между деревьями небольшими группами. К счастью, он вовремя почуял дым горящих фитилей, а потом увидел зеленые мундиры и белые перевязи солдат, пробиравшихся через лес.

Бросившись на землю, он перекатился за ствол высокого дикого инжира. Выглянув из-за своего укрытия, юноша понял, что странные солдаты в зеленом удаляются от него, приближаясь к лагерю. Их пики и мушкеты были готовы к бою, и солдаты двигались в неплохом порядке под командой белого офицера.

Хэл услышал, как этот офицер негромко произнес по-голландски:

– Держите расстояние! Не сбивайтесь в кучу!

Чьи именно это солдаты, сомневаться не приходилось. Офицер-голландец стоял спиной к Хэлу, так что у юноши было время подумать. «Я должен добраться до лагеря и предупредить отца, но обойти отряд нет времени. Придется пробиваться напролом…»

Выдернув из ножен меч Нептуна, Хэл поднялся на одно колено. И замер от потрясшей его мысли.

«Нас превосходят численно и на суше, и на море. И у нас нет теперь дьявольских огненных лодок, чтобы отогнать Буззарда и голландский фрегат. Битва может оказаться для нас тяжкой…»

Острием меча он выкопал ямку в мягкой суглинистой земле у корней инжира. Потом снял с пальца отцовское кольцо, из кармана достал медальон с миниатюрным портретом матери и опустил их в ямку. После этого он снял с шеи печать рыцаря-морехода и положил ее поверх остальных сокровищ. Засыпав все землей, он как следует примял ее ладонью.

На все потребовалась всего минута, но когда Хэл поднялся на ноги, голландский офицер уже исчез в лесу. Хэл осторожно двинулся вперед, прислушиваясь к шороху и треску веточек подлеска. Без офицера эти люди не будут так хорошо сражаться, подумал он. Подобравшись ближе к офицеру, Хэл замедлил шаг. Голландец пробивался сквозь подлесок, и шум его продвижения маскировал тихий шум, сопровождавший приближение Хэла.

Голландец отчаянно потел в своем мундире, на его спине сквозь одежду проступили темные пятна влаги. По эполетам Хэл определил, что это лейтенант армии Голландской компании. Лейтенант был тощим и неуклюжим, на его длинной шее красовались яркие красные прыщи. В правой руке он держал обнаженную саблю. Судя по тому, что от него пахло, как от дикого кабана, он явно не мылся много дней.

– К бою! – по-голландски бросил вызов Хэл. Он просто не мог напасть на человека со спины.

Лейтенант резко повернулся к нему лицом, держа саблю наготове.

Глаза его, оказавшиеся светло-голубыми, расширились от потрясения и испуга, когда голландец обнаружил Хэла так близко от себя. Он был ненамного старше юноши, и его лицо побледнело от ужаса, отчего пурпурные прыщи на его подбородке стали еще ярче.

Хэл сделал выпад, их клинки зазвенели, скрестившись. Лейтенант быстро опомнился, но Хэл уже при первых ударах оценил своего врага. Голландец проявлял медлительность, его запястью недоставало гибкости и силы опытного бойца. Слова отца звенели в ушах Хэла: «Сражайся во всю силу с самого первого удара. Не жди, когда в тебе закипит гнев!»

И он всем сердцем отдался холодному стремлению убивать.

– Ха! – выдохнул Хэл и сделал обманный финт, следя за взглядом голландца.

Лейтенант реагировал медленно, и Хэл видел, что может рискнуть и провести стремительную атаку, какой научил его Дэниел для таких случаев. Он мог быстро уничтожить врага.

Его запястье стало крепким как сталь после тех часов, что они с Эболи провели в тренировках на палубе. Он перехватил клинок голландца и отбил его так, чтобы лишить врага возможности защищаться. Враг открылся, но для успеха стремительной атаки Хэл должен был и сам открыться и подвергнуться большой опасности ответного удара, а это было самоубийственно в случае опытного противника.

Хэл напружинился, перенеся весь вес на левую ногу, и его меч стремительно метнулся вперед. Ответный удар слишком запоздал, и сталь Хэла пронзила пропотевшую одежду врага. Лезвие скользнуло вдоль ребер и угодило в щель между ними.

Несмотря на то что Хэл провел много дней с оружием в руках, он впервые убил человека холодной сталью и оказался не готов почувствовать, как его клинок пронзил человеческую плоть.

Это было ощущение чего-то тяжелого, сырого, мрачного, затормозившего движение клинка. Лейтенант Маацукер задохнулся и выронил свою саблю, когда острие клинка Хэла наконец остановилось, уткнувшись в его позвоночник. Он голыми руками схватился за меч, который разрезал его ладони до костей, мгновенно рассекая сухожилия и сосуды. Хлынул яркий поток крови. Пальцы лейтенанта бессильно разжались, и он упал на колени, таращась Хэлу в лицо водянистыми голубыми глазами, как будто готов был разрыдаться.

Хэл потянул украшенную сапфиром рукоять, но клинок из толедской стали завяз во влажной плоти. Маацукер судорожно вздохнул в агонии и умоляюще вскинул рассеченные ладони.

– Мне очень жаль… – в ужасе прошептал Хэл и снова с силой потянул рукоять меча.

На этот раз Маацукер широко раскрыл рот и всхлипнул. Лезвие пронзило насквозь его правое легкое, и на бледных губах голландца вдруг вздулись кровавые пузыри, кровь хлынула на грудь его мундира и выплеснулась на сапоги Хэла.

– О боже… – пробормотал Хэл.

Маацукер опрокинулся на спину и упал; меч торчал между его ребрами.

Мгновение-другое юноша беспомощно стоял, глядя на то, как другой человек задыхается, захлебывается собственной кровью. А потом за спиной Хэла, совсем рядом, в зарослях, послышался громкий крик.

Солдаты в зеленых мундирах наконец заметили его. Грохнул выстрел из мушкета, дробь разлетелась в листве над головой юноши и вонзилась в ствол дерева позади. Хэл очнулся. Он и до этого момента знал, что именно должен сделать, но не мог себя заставить. Теперь же он крепко уперся ногой в грудь Маацукера и подался назад, преодолевая сопротивление застрявшего клинка. Он дернул раз, потом другой, используя весь свой вес. Наконец клинок неохотно дернулся – и внезапно вылетел из тела, так что Хэл чуть не упал на спину.