Текст книги "Хищные птицы"

– Я причинил тебе боль… Кровь! Будь я проклят, я ведь мог тебя убить!

Эболи осторожно хмыкнул и ответил на том же языке:

– Это уже в прошлом. Но ты наконец глотнул из источника воинской крови. Я уже думал, ты никогда его не найдешь. Мне пришлось силой тащить тебя к нему.

Он сел и отодвинул Хэла, но в его глазах горел новый свет, когда он смотрел на юношу, который уже не был мальчиком.

– Иди, тебя позвал отец.

Хэл с трудом поднялся и снова окинул взглядом кольцо лиц, видя теперь на них выражение, которого не понял: это было уважение, смешанное с немалым страхом.

– Эй, что вы все таращитесь? – рявкнул Нед Тайлер. – Представление окончено! Вам что, заняться нечем? А ну быстро к насосам! Я сейчас же найду управу на любого бездельника!

И сразу послышался топот босых ног по палубе – команда бегом вернулась к своим обязанностям.

Хэл, наклонившись, поднял саблю и протянул ее боцману вперед эфесом.

– Спасибо, Нед. Она мне пригодилась.

– И ты неплохо ею попользовался. Я никогда не видел, чтобы кто-то взял верх над этим язычником, кроме твоего отца.

Хэл оторвал кусок от своей потрепанной штанины, прижал его к уху, чтобы остановить кровь, и отправился в каюту на корме.

Сэр Фрэнсис оторвался от бортового журнала, гусиное перо повисло над страницей.

– Нечего выглядеть таким самодовольным, щенок! – проворчал он. – Эболи играл с тобой, как обычно. Он мог десять раз проткнуть тебя насквозь, пока тебе не повезло в конце.

Когда сэр Фрэнсис встал, в крошечной каюте стало слишком тесно для них двоих. Переборки от пола до потолка были заняты книжными полками, другие книги громоздились на полу, переплетенные в кожу тома были свалены и в боковой каморке, служившей сэру Фрэнсису спальней. Хэл не понимал, где же спит отец.

Отец заговорил с ним на латыни. Когда они оставались наедине, он требовал, чтобы разговор шел на языке образованных, культурных людей.

– Ты умрешь прежде, чем дотянешься до какого-нибудь мечника, если не обретешь сталь в сердце и в руке. Какой-нибудь неуклюжий голландец раскроит тебе голову при первой же стычке. – Сэр Фрэнсис нахмурился, глядя на сына. – Повтори закон меча.

– Глаза в глаза, – пробормотал Хэл на латыни.

– Громче, юноша!

Слух сэра Фрэнсиса ослабел от грохота пушек – за многие годы тысячи залпов гремели вокруг него. К концу службы из ушей моряков частенько сочилась кровь из-за этих орудий, и даже много позже офицеры продолжали слышать в головах тяжелый грохот.

– Глаза в глаза, – энергично повторил Хэл. Отец кивнул.

– Глаза противника – окна в его ум. Научись читать в них его намерения до того, как он начнет действовать. Рассмотри в них удар до того, как он будет нанесен. Что еще?

– Одним глазом – на его ноги, – четко произнес Хэл.

– Хорошо, – снова кивнул сэр Фрэнсис. – Его ноги начнут двигаться раньше руки. Что еще?

– Держи острие высоко.

– Основное правило. Никогда не опускай острие оружия. Всегда направляй его ему в глаза.

Сэр Фрэнсис подверг сына подробному допросу, как уже делал бесчисленное количество раз. И наконец сказал:

– Вот еще одно правило для тебя. Сражайся с самого первого удара, а не тогда, когда ты ранен или взбешен, иначе можешь просто не пережить первую рану.

Он посмотрел на песочные часы, висевшие над его головой.

– У тебя есть еще время почитать до общей молитвы. – Он продолжал говорить на латыни. – Возьми Ливия и переведи страницу двадцать шесть.

Целый час Хэл читал вслух историю Рима в оригинале, переводя каждый стих на английский. Потом сэр Фрэнсис резко захлопнул книгу.

– Есть некоторое улучшение. А теперь просклоняй глагол durare.

То, что отец Хэла выбрал именно этот глагол, служило признаком одобрения. Хэл выполнил задание на одном дыхании, слегка замявшись лишь на будущем изъявительном.

– Durabo… Я выдержу.

Это слово было девизом герба Кортни, и сэр Фрэнсис холодно улыбнулся, когда Хэл его произнес.

– Что ж, пусть Господь вознаградит тебя. – Сэр Фрэнсис встал. – Теперь можешь идти, но не опоздай на молитву.

Радуясь обретенной свободе, Хэл выскочил из каюты и поспешил к трапу между палубами.

Эболи сидел на корточках под укрытием одной из громоздких бронзовых пушек у носа корабля. Хэл присел рядом с ним.

– Я тебя ранил.

Эболи выразительно отмахнулся:

– Цыплячий след в пыли ранит землю куда сильнее.

Хэл стянул с плеч Эболи парусиновый плащ, сжал локоть чернокожего мужчины и поднял мощную мускулистую руку настолько высоко, чтобы рассмотреть глубокий порез на ребрах.

– Тем не менее этот маленький цыпленок здорово тебя клюнул, – сухо заметил он.

Но тут же усмехнулся, потому что Эболи разжал руку и показал ему иглу с уже вдетой в нее нитью для сшивания парусины. Он потянулся к игле, но Эболи его остановил:

– Сначала промой рану, как я тебя учил.

– С твоим орудием, похожим на длинного черного питона, ты можешь и сам до всего дотянуться, – предположил Хэл.

Эболи протяжно, раскатисто засмеялся, и звук его смеха походил на низкий гул далекого грома.

– Пусть это лучше сделает маленький белый червяк.

Хэл встал и развязал шнур, державший его штаны. Позволив им упасть к коленям, он правой рукой взял свою крайнюю плоть.

– Нарекаю тебя Эболи, владыкой цыплят!

Он отлично подражал проповедническому тону своего отца, направляя струю желтой мочи на открытую рану.

Хотя Хэл знал, как она жжется, потому что Эболи много раз проделывал то же самое для него, черты черного лица остались бесстрастными. Вылив на рану все до последней капли, Хэл снова натянул и подвязал штаны. Он знал, как эффективны методы лечения, применяемые в племени Эболи. Когда ему пришлось испытать это на себе в первый раз, он чувствовал отвращение, но потом, за все прошедшие с тех пор годы, он ни разу не видел, чтобы обработанная таким образом рана воспалилась.

После этого Хэл взял иглу и шпагат, и пока Эболи левой рукой сжимал края раны, Хэл аккуратно наложил на нее морской шов, протыкая иглой упругую кожу и крепко завязывая узлы. Когда дело было сделано, он потянулся к горшку с горячей смолой, уже приготовленному негром. Быстро замазав шов, он удовлетворенно кивнул, глядя на свою работу.

Эболи встал и приподнял свою парусиновую юбку.

– А теперь посмотрим, как там твое ухо, – заявил он Хэлу.

Его собственный толстый пенис наполовину высовывался из кулака.

Хэл быстро отшатнулся.

– Да там просто маленькая царапина! – запротестовал он, но Эболи безжалостно схватил его за связанные в хвост волосы и заставил поднять голову.

По сигналу колокола команда собралась посреди палубы, и все стояли в солнечном свете молча, обнажив головы, даже чернокожие, которые почитали не только распятого Бога, но и других богов, обитавших в глубине темных лесов их родины.

Когда сэр Фрэнсис, держа в руках огромную Библию, переплетенную в кожу, звучно заговорил: «Молим Тебя, всемилостивый Господь, приведи врагов Христовых в наши руки…», только его собственный взгляд устремился к небу. Все остальные смотрели на восток, откуда и мог появиться враг, нагруженный серебром и специями.

В середине длинной службы с востока подул ветер. Вскоре он принес тучи, которые сгустились над головами людей темными клубящимися массами. На палубу хлынули потоки дождя. Но стихия не могла помешать сэру Фрэнсису продолжить беседу с Господом, так что команде пришлось поплотнее закутаться в куртки из просмоленной парусины, поглубже натянуть на головы шляпы из того же материала, и вода стекала с них, как со стаи очутившихся на суше моржей. Сэр Фрэнсис не пропустил ни слова проповеди.

– Повелитель штормов и ветров, – торжественно говорил он, – помоги нам. Повелитель сражений, будь нашим щитом и латами…

Шквал быстро пронесся над ними. Снова выглянуло солнце, засверкав на голубых лужицах и заставляя пар подниматься над палубой.

Сэр Фрэнсис снова водрузил на голову широкополую рыцарскую шляпу, и промокшие белые перья, украшавшие ее, одобрительно качнулись.

– Мастер Нед, начните учения у орудий.

А ведь это правильно, сообразил Хэл. Дождь наверняка намочил запалы и порох. И вместо того чтобы просушивать их и перезаряжать орудия, его отец решил устроить небольшую практику команде.

– Пробейте сбор, будьте любезны.

Грохот барабана эхом отдавался в корпусе каравеллы. Команда со смешками и шутками заняла свои места. Хэл сунул кончик медленно тлеющего фитиля в жаровню у основания мачты. Когда фитиль уверенно загорелся, Хэл по вантам взобрался на свой боевой пост наверху, держа фитиль в зубах.

Сверху он видел, как на палубе четверо мужчин вытащили из зажимов пустой бочонок для воды и поволокли его к борту. По приказу с кормы они бросили его в воду, и бочонок запрыгал на волнах позади корабля. Тем временем орудийная команда вышибла из-под пушек клинья. По обе стороны нижней палубы находилось по восемь пушек-кулеврин, и каждую зарядили ведром пороха и ядром. На верхней палубе выстроились десять малых пушек, по пять с каждой стороны; их длинные стволы заряжали картечью.

Железных зарядов на «Леди Эдвине» после двухлетнего путешествия оставалось немного, и некоторые из орудий зарядили обточенными водой камнями, собранными на берегах речного устья, куда команда отправлялась за водой.

Корабль неторопливо развернулся и лег на новый курс, идя против ветра. Бочка теперь болталась на воде в двух кабельтовых впереди, но расстояние медленно сокращалось. Артиллеристы бегали от пушки к пушке, подсовывая под них клинья для перемены наклона стволов и отдавая приказы помощникам. Задача была не из легких: лишь пять человек из команды умели заряжать и нацеливать орудия.

В своем «вороньем гнезде» Хэл уложил длинноствольный фальконет на вращающуюся подпорку и прицелился в ком бурых водорослей, плывший по течению. Потом острием кинжала выскреб с полки оружия отсыревший, слипшийся порох и аккуратно заменил его сухим из своей пороховницы. После десяти лет отцовских уроков Хэл владел этим священным искусством не хуже Неда Тайлера. Хэл предпочел бы во время настоящего боя занять место у орудий, и он умолял отца поставить его там, но в ответ всегда слышал одно и то же:

– Ты пойдешь туда, куда я тебя пошлю.

И теперь Хэлу приходилось сидеть здесь, в стороне от общей суеты, хотя его жаркое молодое сердце ныло от желания очутиться рядом со всеми.

Тут Хэл вздрогнул от грохота выстрела на палубе внизу. Длинный шлейф плотного дыма поплыл вверх, а корабль слегка покачнулся. Через мгновение над поверхностью моря взлетел высокий фонтан пены, в пятидесяти ярдах вправо и в двадцати – за плывущей бочкой. При таких условиях выстрел был неплохим, однако палуба взорвалась хором свиста и насмешек.

Нед Тайлер подбежал ко второй пушке и быстро проверил ее положение. Он жестом приказал пушечной обслуге немного изменить прицел, взяв левее, потом шагнул вперед и поднес горящий фитиль к запальному отверстию.

Шипящий огонек пробежал по фитилю, а потом из запальника вылетел дождь искр, комья полусгоревшего пороха… Ядро выкатилось из бронзового ствола и упало в море, не пролетев и половины расстояния до цели – бочки на воде.

Команда издевательски взвыла.

Следующие два орудия дали осечку.

Отчаянно ругаясь, Нед приказал помощникам как следует прочистить стволы длинными железными шомполами.

– Порох и пули стоят дорого!

Хэл повторял слова великого сэра Фрэнсиса Дрейка, в честь которого назвали его отца. Слова были произнесены после первого дня эпического сражения с Армадой Филиппа Второго, короля Испании, под командованием герцога Медины Сидонии. В течение того долгого дня в густом тумане порохового дыма два огромных флота палили друг в друга, однако, несмотря на яростный артиллерийский огонь, ни один из кораблей с какой-либо стороны не пошел ко дну.

– Напугай их пушками, – учил сына сэр Фрэнсис, – но с палубы их смети абордажными саблями.

И он, не церемонясь, высказывал презрение к шумной, но неэффективной морской артиллерии. Просто невозможно было точно пустить ядро с качающейся палубы корабля так, чтобы оно угодило в нужную точку корпуса вражеского судна: эта точность находилась скорее в руках Всевышнего, чем в руках артиллериста.

Как будто для доказательства такого взгляда после выстрелов из всех тяжелых орудий шесть, как ни старался Нед, дали осечку, а наилучшим результатом оказалось ядро, упавшее в воду в двадцати ярдах от плывущей бочки.

Хэл грустно качал головой, отмечая, что каждый раз артиллеристы старательно целились и как следует заряжали пушку. В пылу сражения, когда все вокруг будет затянуто дымом, заряжать придется второпях, стволы при этом разогреваются неравномерно, и фитиль, поднесенный к запалу взволнованными и испуганными канонирами, может погаснуть… в общем, ожидать хороших результатов не приходится.

Наконец сэр Фрэнсис посмотрел вверх, на Хэла.

– На мачте! – проревел он.

Хэл уже боялся, что о нем забыли. И теперь, с волнением и облегчением, он подул на кончик тлевшего в его руке фитиля. Тот ярко разгорелся.

Сэр Фрэнсис наблюдал за ним с палубы, лицо его было суровым и неприступным. Он никогда не должен показывать свою любовь к сыну. Он должен всегда быть твердым и требовательным, подгонять юношу вперед. Ради самого же Хэла… да, ради всей его будущей жизни отец должен заставлять его учиться, бороться, преодолевать трудности на пути, прилагая все свои силы и выкладывая всю душу. И – да, он должен и помогать, но осторожно, должен поощрять… Должен мудро пасти его, направляя к цели. Сэр Фрэнсис до этого момента откладывал обращение к Хэлу, но теперь бочонок плыл довольно близко…

Если юноша сумеет попасть в него из малого оружия, притом что Нед потерпел неудачу с большими пушками, то репутация Хэла в команде возрастет. Матросы – в основном буйные хулиганы, безграмотные мужики, но ведь однажды Хэлу придется командовать ими или такими, как они. Сегодня Хэл уже сделал большой шаг вперед, одолев бешеного Эболи у всех на глазах. И теперь появился шанс закрепить победу.

«Направь его руку и полет ядра, помоги, Господь всех воинов!» – так молча молился сэр Фрэнсис.

Команда корабля вытянула шеи, чтобы наблюдать за парнем высоко над ними.

Хэл тихо напевал себе под нос, сосредоточившись на задаче, осознавая направленные на него взгляды. Но он не понимал всей важности момента, и ему не было дела до молитв отца. Для него все выглядело игрой, просто еще одним шансом отличиться. Хэлу нравилось побеждать и выигрывать, и с каждым разом, когда ему сопутствовала удача, это нравилось ему все сильнее. Молодой орел начинал радоваться силе своих крыльев.

Крепко сжав медную рукоятку, Хэл повернул фальконет вниз, всматриваясь вдоль ствола длиной в ярд и направляя мушку на бочонок.

Он давно знал, что бессмысленно целиться точно в объект. Пройдет несколько секунд между тем, как он приложит фитиль к запалу, и самим выстрелом, а за это время корабль и бочонок могут разойтись в разные стороны. Еще будет момент полета заряда – перед тем, как он долетит до цели. Так что необходимо понять, где может оказаться бочка, когда до нее долетит ядро, а не метить туда, где она была, когда он прикладывал фитиль к запалу.

Наведя мушку на точку предполагаемого положения цели, Хэл коснулся тлеющим концом фитиля запальной полки. И заставил себя не отпрянуть от вспышки пороха и не отодвинуться в ожидании выстрела; он продолжал держать фальконет на выбранной им линии.

С грохотом, ударившим по барабанным перепонкам, фальконет тяжело дернулся назад на шарнирах опоры, и все исчезло в облаке серого дыма. Хэл отчаянно вертел головой, пытаясь рассмотреть что-нибудь сквозь этот дым, но радостные крики внизу на палубе заставили его сердце подпрыгнуть: он отлично услышал вопли матросов даже сквозь звон в ушах.

Когда ветер развеял дым, Хэл увидел обломки разбитой бочки, кружившие и подпрыгивавшие за кормой каравеллы. Он громко ухнул от радости и замахал шапкой тем, кто находился внизу.

Эболи тоже стоял внизу, вместе с командиром орудия и рулевым первой смены. Он просиял в ответ на улыбку Хэла и ударил себя в грудь кулаком, а другую руку вскинул в приветствии над своей лысой головой.

Барабан возвестил о конце тренировки и построении команды. Прежде чем спуститься по вантам, Хэл тщательно перезарядил фальконет и закутал его в просмоленный холст, чтобы защитить от росы, дождя и брызг воды.

Когда его ноги коснулись палубы, Хэл посмотрел в сторону кормы, надеясь поймать взгляд отца и увидеть в нем одобрение. Но сэр Фрэнсис погрузился в беседу с одним из младших офицеров. Прошло несколько мгновений, прежде чем он холодно оглянулся на Хэла через плечо:

– На что ты уставился, парень? Нужно перезарядить орудия.

Когда он снова отвернулся, Хэл испытал укус разочарования, но шумные поздравления матросов, бесцеремонно хлопавших его по спине и плечам, вернули на его лицо улыбку.

Когда Нед Тайлер увидел подходившего к нему Хэла, он отступил от пушки, которую заряжал, и протянул шомпол юноше.

– Выстрелить может каждый олух, а вот для того, чтобы зарядить, нужны мозги, – проворчал он и стал наблюдать, как Хэл отмеряет заряд, доставая порох из большой кожаной сумы. – Каков вес пороха? – спросил он.

И Хэл дал ему тот же ответ, который давал уже сотни раз:

– Вес пороха должен быть равен весу снаряда.

Черный порох состоял из грубых гранул. Когда-то давно от раскачиваний корабля или других повторяющихся движений три основных элемента, составляющие порох, – сера, древесный уголь и селитра – могли разделиться и сделать порох бесполезным. Но с тех пор процесс изготовления изменился: хороший сырой порох обрабатывали мочой или спиртным, чтобы он «спекся», после чего его дробили в специальной мельнице на гранулы. Однако и этот процесс не являлся идеальным, и орудийный порох требовал постоянного присмотра. Влага или время могли его испортить.

Хэл раскрошил в пальцах несколько гранул, постучал по пыли. Нед Тайлер научил его различать таким образом хороший и испорченный порох. Потом Хэл засыпал порох в дуло и забил туда же ком пакли. Потом он уплотнил все длинным шомполом с деревянной ручкой. Это был еще один важный момент процесса: забей все слишком плотно, и огонь не сможет пробиться сквозь заряд, а тогда неизбежна осечка; но если забить заряд слишком слабо, то порох выгорит, не успев набрать силу, для того чтобы выбросить из ствола тяжелое ядро. Правильная набивка представляла собой особое искусство, обретаемое лишь в результате долгой практики, но Нед кивал, наблюдая за действиями Хэла.

Лишь много позже Хэл снова выбрался на солнечный свет. Все кулеврины были заряжены и надежно закреплены на местах, и торс Хэла блестел от пота – на орудийной палубе было жарко, а работа с шомполом не отличалась легкостью.

Когда Хэл остановился, чтобы отереть вспотевшее лицо, вздохнуть и распрямить спину, после того как долго сгибался в тесном пространстве нижней палубы, его с тяжеловатой иронией окликнул отец:

– Что, положение корабля тебя не интересует, мастер Генри?

Вздрогнув, Хэл посмотрел на солнце. Оно висело высоко в небе над ним: утро давно прошло. Хэл помчался к трапу, скатился вниз, ворвался в каюту отца и схватил с подставки тяжелый квадрант. С ним он вернулся на полуют.

– Боже, пусть еще не будет слишком поздно, – шептал себе под нос Хэл, поглядывая на солнце.

Оно стояло примерно на ярд выше правого борта. Хэл повернулся к нему спиной таким образом, чтобы тень грот-паруса его не закрывала, он ведь должен был видеть южную часть горизонта.

Теперь все свое внимание он сосредоточил на делениях квадранта. Нужно было держать инструмент крепко, учитывая движение корабля. Потом Хэл должен был определить угол, под которым лучи солнца из-за его плеча падали на квадрант, и это давало ему знание о положении солнца относительно горизонта. Задачка напоминала жонглирование, она требовала и силы, и ловкости.

Наконец он засек точку полудня – угол, под которым солнце находилось относительно горизонта, и тот самый момент, когда оно добралось до зенита. Хэл опустил квадрант и, чувствуя, как ноют руки и плечи, поспешил занести данные на сланцевую доску траверса.

Потом он снова побежал в каюту на корме, но таблицы астрономических углов на месте не оказалось. В огорчении Хэл обернулся – и увидел, что отец спустился следом и пристально за ним наблюдает. Они не обменялись ни словом, но Хэл понял, что от него требуется показать знание таблиц на память. Хэл сел у матросского сундучка отца, служившего письменным столом, и закрыл глаза, мысленно окидывая взглядом таблицы. Он должен помнить вчерашние цифры и экстраполировать на сегодняшние данные. Хэл потер распухшее ухо, молча шевеля губами.

Вдруг его лицо просветлело, он открыл глаза и нацарапал на сланцевой дощечке другое число. Еще с минуту он работал, переводя угол стояния полуденного солнца в градусы широты. А потом победоносно вскинул голову:

– Тридцать четыре градуса сорок две минуты южной широты!

Сэр Фрэнсис взял из его руки сланцевую дощечку, проверил числа, потом вернул дощечку сыну. И слегка наклонил голову, соглашаясь с ним:

– Вполне приемлемо, если ты верно засек положение солнца. А как насчет долготы?

Точное определение долготы было загадкой, и ее никто не мог решить. Не существовало хронометров или каких-то часов, которые можно было бы принести на борт корабля и которые оставались бы достаточно точными, чтобы с их помощью проследить за величественным вращением Земли. Лишь доска траверса, висевшая рядом с нактоузом, могла помочь вычислениям Хэла. Он внимательно изучил колышки, вставляемые рулевым в отверстия вокруг компаса каждый раз, когда менял курс во время предыдущей вахты. Хэл сложил все данные, вывел среднее число, потом нанес его на карту в каюте отца. Это было лишь весьма приблизительное определение долготы, и, как и следовало ожидать, сэр Фрэнсис усомнился:

– Я бы взял немного к востоку, потому что со всеми этими водорослями на днище и водой в трюме и притом, что мы идем против ветра… но все-таки занеси это в вахтенный журнал.

Хэл изумленно уставился на отца. День воистину удался… Ничья рука, кроме отцовской, никогда ничего не записывала в переплетенный в кожу журнал, лежавший на морском сундуке рядом с Библией.

Под присмотром отца Хэл открыл журнал и с минуту просто смотрел на страницы, заполненные элегантным летящим почерком отца, и на прекрасные зарисовки людей, кораблей и берегов на полях. Его отец был талантливым художником. С внутренней дрожью Хэл окунул перо в золотую чернильницу, когда-то принадлежавшую капитану «Хеерлика Нахта», одного из галеонов Голландской Ост-Индской компании, – этот галеон захватил сэр Фрэнсис. Хэл стряхнул с кончика пера излишки чернил, дабы не осквернить священную страницу. Потом, зажав между зубами кончик языка, написал с бесконечной осторожностью: «Одна склянка дневной вахты, третий день сентября 1667 года после рождения Господа нашего Иисуса Христа. Положение: 34 градуса 42 минуты южной, 20 градусов 5 минут восточной. Африканский материк виден с грот-мачты на севере».

Не осмелившись добавить что-то еще и радуясь тому, что не испачкал страницу помаркой или кляксой, Хэл отложил в сторону перо и с гордостью присыпал песком тщательно выписанные буквы. Он знал, что почерк у него хороший, хотя, возможно, не такой прекрасный, как у отца, если их сравнить.

Сэр Фрэнсис взял отложенное перо и, наклонившись через плечо сына, дописал: «Этим утром лейтенант Генри Кортни серьезно ранен в неподобающей ссоре».

И тут же рядом с записью на полях быстро нарисовал выразительную карикатуру на Хэла с огромным распухшим ухом.

Хэл подавился смехом, пытаясь его сдержать, но когда он посмотрел на отца, то в его зеленых глазах увидел веселый огонек. Сэр Фрэнсис положил руку на плечо сына, что для него было равноценно объятию, и, сжав его, сказал:

– Нед Тайлер будет ждать тебя, чтобы объяснить кое-что насчет такелажа и распределения парусов. Не заставляй его терять время зря.

Хотя было уже поздно, когда Хэл шел по верхней палубе, света пока вполне хватало, чтобы без труда пробраться между телами спящих матросов, свободных от вахты. Ночное небо усыпали звезды, и их количество и яркость просто ошеломляли любого северянина. Но в эту ночь Хэлу было не до них. Он устал до такой степени, что у него подгибались ноги.

Эболи придержал для него местечко на носу, под защитой носовой пушки, где их не достал бы ветер. Он расстелил на палубе набитый соломой тюфяк, и Хэл благодарно рухнул на него. Никаких кают для команды на каравелле не имелось, люди спали прямо на палубе, там, где могли найти местечко. И в эти жаркие южные ночи они все предпочитали верхнюю палубу нижней. Они лежали рядами, плечом к плечу, но близость такого количества дурно пахнущих тел была для Хэла естественной, и даже их храп и сонное бормотание не могли помешать его сну. Он придвинулся немного ближе к Эболи. Все последние десять лет он спал именно так, ощущая уют и спокойствие рядом с огромным телом чернокожего.

– Твой отец – великий вождь среди младших вождей, – пробормотал Эболи. – Он воин, и он знает тайны моря и небес. Звезды – его дети.

– Знаю, все так и есть, – ответил Хэл на том же языке.

– И это он велел мне напасть на тебя, – признался Эболи.

Хэл приподнялся на локте и уставился на темную фигуру рядом с собой.

– Мой отец хотел, чтобы ты меня ранил? – недоверчиво спросил он.

– Ты не такой, как другие парни. Сейчас твоя жизнь трудна, но она может стать еще труднее. Ты – избранный. И однажды ты получишь великий плащ с красным крестом с его плеч. Ты должен стать достойным этого.

Хэл снова упал на тюфяк и стал смотреть на звезды.

– А что, если я этого не хочу? – спросил он.

– Но это твоя судьба. У тебя нет выбора. Рыцарь-мореход выбирает того, кто последует за ним. Так было уже почти четыре сотни лет. Ты можешь этого избежать, лишь умерев.

Хэл молчал так долго, что Эболи решил, что юношу одолел сон, но потом Хэл прошептал:

– А откуда ты все это знаешь?

– От твоего отца.

– Ты что, тоже рыцарь нашего ордена?

Эболи мягко рассмеялся:

– Моя кожа слишком темна, мои боги слишком другие. Я не могу стать избранным.

– Эболи, мне страшновато.

– Все люди чего-то боятся. Но тем, в ком течет кровь воина, она помогает одолеть страх.

– Эболи, ты ведь никогда меня не бросишь, да?

– Я останусь рядом с тобой до тех пор, пока буду тебе нужен.

– Тогда мне не так страшно.

Несколько часов спустя Эболи разбудил юношу от глубокого сна без сновидений, положив руку ему на плечо:

– Восемь склянок ночной вахты, Гандвана.

Он назвал Хэла его прозвищем; на языке Эболи это слово означало «пустынная крыса». Но ничего бранного тут не было, напротив, так нежно назвал Эболи четырехлетнего мальчика, которого отдали под его попечение больше десяти лет назад.

Четыре часа утра. Через час начнет светать. Хэл поднялся и, потирая глаза, потащился к вонючему ведру на носу, чтобы облегчить организм. Потом, окончательно проснувшись, поспешил по палубе, стараясь не задеть спящих.

Кок в своем камбузе уже развел огонь в обложенной кирпичом печке. Он сразу подал Хэлу оловянную миску с супом и жесткий морской сухарь. Хэл был очень голоден и разом проглотил жидкость, хотя она и обожгла ему язык. Грызя сухарь, он почувствовал, как между его зубами заодно хрустнул долгоносик.

Подходя к основанию грот-мачты, Хэл увидел, как в тени полубака светится огонек трубки его отца, почуял запах табака, неприятный в свежем ночном воздухе. Хэл не остановился, а просто поднялся по вантам, отметив, что ночью, пока он спал, курс каравеллы сменился, подняты другие паруса.

Добравшись до «гнезда» и сменив вахтенного, Хэл устроился поудобнее и осмотрелся. Луны не было, и единственный свет исходил от звезд. Хэл знал название каждой звезды, от огромного Сириуса до крошечной Минтаки в сияющем поясе Ориона. Они являлись особыми знаками для навигаторов, указателями в небе, и Хэл выучил их назубок. Его взгляд сам собой устремился к Регулусу в созвездии Льва. Это не была самая яркая звезда зодиака, но она была его собственная, особенная звезда, и Хэл ощущал тихую радость при мысли, что она светит только для него. Настал самый счастливый час его длинного дня, то единственное время, когда он мог побыть один на переполненном людьми корабле, то время, когда он мог позволить своим мыслям блуждать среди звезд, мог отпустить на волю воображение.

Все чувства Хэла как будто обострились. Даже сквозь гул ветра и потрескивание такелажа он слышал голос отца, и если не по словам, то по тону понял, что тот тихо разговаривает с рулевым на палубе далеко внизу. Хэл словно видел крючковатый нос отца, его сдвинутые брови, освещенные слабым красным огоньком трубки, когда тот затягивался табачным дымом. Юноше казалось, что отец вообще никогда не спит.

Хэл ощущал йодистый запах моря, свежий дух бурых водорослей и соли. Его обоняние стало очень острым, его так прочистили долгие месяцы пребывания на морском воздухе, что Хэл был теперь способен уловить даже слабый запах суши, теплый, поджаристый аромат Африки, похожий на аромат бисквита, только что вынутого из печи.

Тут он почуял и другой запах, такой слабый, что подумал: нос играет с ним шутку. Но через минуту он снова уловил это – просто некий след, медово-сладкий на ветру. Хэл не понял, что это такое, и стал вертеть головой в разные стороны, внимательно принюхиваясь в поиске новой легкой волны.

И тут это возникло снова, некий аромат столь головокружительный, что Хэл покачнулся, словно пьяница, сунувший нос в ведро с бренди, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вскрикнуть вслух от волнения. Он с трудом сжал губы, и, переполненный чувствами, вывалился из своей корзины на мачте и стремительно скользнул по канатам вниз, на палубу. Он так тихо ступал по доскам босыми ногами, что его отец вздрогнул, когда Хэл коснулся его руки.

– Почему ты оставил пост?

– Я не мог крикнуть с мачты… они слишком близко. Они тоже могли меня услышать.

– О чем ты бормочешь, парень? – Сэр Фрэнсис гневно посмотрел на сына. – Говори четко.

– Отец, неужели ты не чуешь?

Хэл настойчиво дернул отца за руку.

– Чего не чую? – Сэр Фрэнсис вынул изо рта трубку. – Что ты там унюхал?

– Специи! – ответил Хэл. – Воздух просто насыщен запахом специй!

Они быстро двигались по палубе – Нед Тайлер, Эболи и Хэл, – встряхивали и будили тех, кто еще спал, каждого сразу предостерегая, веля хранить тишину и занимать свои места. Барабан не стал бить сбор. Но волнение оказалось заразительным. Ожидание закончилось. Голландцы были где-то рядом, с наветренной стороны, в темноте. Теперь уже все чуяли запах их баснословного груза.

Сэр Фрэнсис загасил свечу на нактоузе, чтобы свет их не выдал, потом передал ключи от ящиков с оружием старшим по шлюпкам. Оружие держали под замком до того момента, пока добыча не окажется в поле зрения, из страха перед бунтом, который всегда был на уме у каждого капитана. Все остальное время только офицеры носили сабли.