Текст книги "Чародей"

«Итак, через десять дней вельможа Наджа станет членом царской семьи Тамоса и наследником престола Нефера-Сети, – мрачно подумал Таита. – Теперь уже нет никаких сомнений в том, кто была та кобра в гнезде царского сокола на утесах горы Бир-Ум-Масара».

По условиям договора в храме Хатхор престол Апепи оставался в Аварисе, а Нефера-Сети – в Фивах. Каждый управлял своим прежним царством, но от имени дуумвирата. Дважды в год, в начале и в конце разлива Нила, правители должны были совместно держать двор в Мемфисе, где полагалось решать вопросы, касающиеся обоих царств, введения новых законов и рассмотрения различных обращений.

Но прежде чем отправиться в свою столицу, Апепи и его свита отплыли вместе с флотом Нефера-Сети в Фивы. Там им предстояло стать гостями на двойной свадьбе вельможи Наджи.

Одновременная погрузка обоих дворов с пристани под храмом была делом хлопотным и заняла большую часть утра. Таита смешался с толпой лодочников, грузчиков, рабов и знатных путешественников. Даже его поразили горы поклажи и снаряжения на берегу, ожидающие погрузки на барки, парусники и галеры. Вместо того чтобы тащиться по длинной разбитой дороге вниз по реке, полки как из Фив, так и из Авариса предпочли разобрать колесницы и погрузить их и коней на грузовые суда. Это решение заметно усугубляло сумятицу в речном порту.

Редкий случай, но Таита оказался сейчас не в центре внимания – у людей хватало своих забот. Время от времени кто-нибудь отрывался от работы, узнавал мага и просил благословения, иногда какая-нибудь женщина приносила ему больного ребенка. Тем не менее Таита понемногу пробирался вдоль берега, высматривая колесницы и снаряжение отряда Трока. Он узнал часть по зеленым и красным флажкам, а приблизившись, разглядел среди воинов выразительную фигуру самого военачальника. Подойдя ближе, он увидел, что гиксос стоит у кучи оружия и снаряжения и отчитывает своего копьеносца.

– Безмозглый бабуин! – орал он. – Ты как собирал мои вещи? Мой любимый лук валяется где попало! Да какой-нибудь осел в любой момент переедет его колесницей.

За минувший день настроение у него не улучшилось, и Трок шел по пристани, охаживая бичом колесничего и всех, кто имел несчастье оказаться у него на пути. Таита видел, как военачальник остановился поговорить с кем-то из своих подчиненных, потом направился к храму.

Стоило ему скрыться из виду, маг подошел к копейщику. Из одежды на воине были только набедренная повязка да сандалии, и когда он поднял один из сундуков Трока и понес его к поджидающему судну, Таита заметил на голой спине знакомые пятна стригущего лишая. Передав поклажу корабельщику на палубе галеры, копейщик повернул обратно. Только сейчас заметив стоящего неподалеку Таиту, он ударил в грудь сжатым кулаком, почтительно приветствуя старика.

– Подойди-ка поближе, молодец, – обратился к нему маг. – Как давно тебя мучает зуд в спине?

Парень неосознанно закинул руку за лопатку и стал чесаться так, что выступила кровь.

– Эта проклятая штуковина донимает меня с тех самых пор, как мы взяли Абнуб. Сдается, проклятый подарочек достался мне от грязной египетской шлюхи…

Опомнившись, он осекся. Видно, речь шла о какой-то женщине, которую воин изнасиловал в захваченном городе.

– Извини, чародей. Мы ведь теперь союзники и соотечественники.

– Вот почему меня и заботит твой недуг. Пойди к стряпухам, попроси горшочек жира и возвращайся ко мне. Я приготовлю для тебя мазь.

Таита присел на кучу вещей, а копейщик опрометью помчался по берегу. Среди багажа имелись три боевых лука: обвинения Трока были несправедливыми, потому как каждый был без тетивы и бережно укрыт в кожаный чехол.

Присел Таита на груду деревянных ящиков. На верхнем он заметил клеймо Гриппы, того самого мастера из Авариса, который готовил стрелы для всех высокопоставленных гиксосов. Маг припомнил, как обсуждал его работу с Минтакой. Вытащив спрятанный под хитоном маленький кинжал, Таита разрезал бечевку, удерживающую крышку, и приоткрыл ящик. Сверху лежал слой соломы, а под ним рядами вперемежку – наконечник к яркому оперению из красных и зеленых перьев и наоборот – были уложены стрелы. Таита вытащил одну и повертел в руках.

Ему бросилось в глаза вырезанное клеймо – стилизованная голова леопарда с иератической буквой «Т» в оскаленных челюстях. Стрела была точь-в-точь как найденные им в колчане на месте убийства фараона. Последняя нить в сплетении предательства и измены была обнаружена. Наджа и Трок были по уши замешаны в кровавом заговоре, о настоящем размахе которого маг пока лишь догадывался.

Таита сунул добытую улику за пазуху хитона и закрыл крышку, проворно связал разрезанную веревку и стал дожидаться возвращения копейщика.

Воин бурно выразил благодарность за лечение, потом обратился к Таите еще с одной просьбой:

– У одного моего приятеля египетская зараза, маг. Что ты ему посоветуешь?

Таита всегда находил забавным, что гиксосы называют эту постыдную хворь египетской заразой, а египтяне, в свою очередь, гиксосской. А еще создавалось впечатление, что никто не болел этим сам, но обязательно имел товарища, страдающего от нее.

Свадебная церемония и пир в честь бракосочетания вельможи Наджи с двумя царевнами из династии Тамоса превосходили роскошью все известные в истории. По мнению Таиты, они напрочь затмили свадьбы и фараона Тамоса, и его отца, фараона Мамоса, каждый из которых являлся божественным сыном Ра, да живут они вечно.

На угощение для простых жителей Фив Наджа выделил пять сотен откормленных быков, две барки сорго из государственных закромов и пять тысяч больших кувшинов лучшего пива. Празднества продолжались неделю, но даже самые голодные нищие в Фивах не смогли истребить такую прорву еды за столь короткое время. Остатками сорго и мяса, которое для сохранности закоптили, город кормился еще целый месяц. А вот с пивом вышло по-другому – его выхлестали уже в первые дни.

Бракосочетание состоялось в храме Исиды в присутствии обоих фараонов, шести сотен жрецов и четырех тысяч приглашенных. Каждому входившему вручали в качестве памятного подарка слоновую кость, алмаз, аметист, коралл или другой драгоценный камень с выгравированным на нем именем самого гостя, а также регента и двух его невест.

Обе девушки прибыли к жениху в государственной повозке, запряженной священными белыми горбатыми быками под управлением обнаженных погонщиков-нубийцев. Дорогу усыпали пальмовыми ветвями и цветами, а перед свадебным экипажем ехала колесница, с которой в обезумевшую от счастья толпу по сторонам дороги швыряли серебряные и медные кольца. Воодушевление народа в немалой степени объяснялось щедростью Наджи по части пива.

Невесты были облачены в воздушные белые платья из тончайшего льна, а маленькая Мерикара почти сгибалась под тяжестью золота и драгоценностей, украшавших ее хрупкое тельце. Слезы ручьем бежали у нее из глаз, размывая угольную подводку глаз и сурьму на щеках. Хезерет крепко держала ее за руку, стараясь утешить.

Когда они достигли дворца и сошли с величественной повозки, их встретили два фараона. Ведя Мерикару по нефу храма, Нефер прошептал:

– Не плачь, котенок. Никто тебя не обидит. Еще до ночи ты вернешься в свою детскую.

В знак своего неодобрения этой свадьбы Нефер хотел уклониться от обязанности сопровождать младшую сестру в святилище, но Таита его отговорил:

– Мы не в состоянии помешать этому делу, хотя тебе известно, как мы пытались. Наджа настроен решительно. С твоей стороны будет жестоко оставить сестру без утешения в столь трудный час ее совсем короткой еще жизни.

Пересилив себя, Нефер уступил.

Следом за ним Апепи вел Хезерет. В своем снежно-белом наряде и блестящих украшениях царевна была прекрасна, как райская нимфа. За минувшие месяцы она смирилась с уготовленной богами участью, и первоначальные отчаяние и ужас уступили место любопытству и тайному ожиданию. Наджа был видным мужчиной, ее няньки, служанки и подружки обсуждали его в живых подробностях, указывая на видимые глазу достоинства и – со стыдливым хихиканьем – строя неприличные догадки о скрытых статях жениха.

Вероятно, этими беседами и был навеян волнующий сон, недавно увиденный царевной. В нем она бежала нагая по утопающему в зелени саду на берегу реки, а регент гнался за ней. Обернувшись, девушка заметила, что он тоже голый, но только выше пояса его тело – человеческое. Нижняя часть туловища была лошадиной, совсем как у любимого коня Нефера, Звездочета. Среди кобыл Звездочет пребывал в таком же состоянии, как сейчас регент, и Хезерет всегда находила это зрелище странным образом привлекательным. Но стоило Надже протянуть унизанную браслетами руку, чтобы схватить ее, девушка проснулась и обнаружила, что сидит на постели. Не сознавая, что делает, она скользнула рукой вниз и потрогала себя. Пальцы оказались мокрыми и скользкими. Царевна так растревожилась, что никак не могла снова уснуть и досмотреть сон, хотя и пыталась. Ей так хотелось узнать, чем же кончится это волнующее приключение. Утром она была злой и беспокойной и вымещала дурное настроение на окружающих. С тех пор ее девичья привязанность к Мерену начала угасать. Да и виделись они в те дни редко: после гибели его деда от рук Наджи семья оказалась в опале, имущество забрали в казну. Хезерет осознала, что у Мерена теперь нет ни гроша за душой, он всего лишь простой воин без надежд выдвинуться. В то время как вельможа Наджа был почти равен ей высоким положением, а богатством даже превосходил.

Теперь, когда Апепи вел ее по гипостилю[1]1
   Гипостиль (от греч. hypostylos – поддерживаемый колоннами) – обширное крытое помещение (зал храма или дворца), потолок которого опирается на многочисленные и часто поставленные колонны.


[Закрыть] к святилищу храма, она старалась придать лицу скромное и благочестивое выражение. Вельможа ждал невест, и хотя его окружали придворные и военные в ярких и роскошных нарядах, Хезерет видела только его одного.

На регенте был головной убор из страусовых перьев, уподобляющий его Осирису, и он казался выше всех близстоящих, включая даже Асмора и Трока. Приближаясь, Хезерет уловила аромат его духов. То была смесь вытяжки из цветов далекой страны за рекой Инд, но присутствовали здесь также серая амбра – ее лишь изредка находили на морском берегу, то был драгоценный дар богов из океанских глубин. Возбужденная этим ароматом, она без колебаний приняла предложенную Наджей руку и заглянула в его волнующие желтые глаза.

Но стоило ему протянуть другую руку Мерикаре, та громко заплакала, и Нефер принялся утешать ее, как мог. Но девочка тихонько всхлипывала все время церемонии.

Когда наконец Наджа разбил кувшины с нильской водой, знаменуя кульминацию обряда, толпа ахнула – воды великой реки, на берегу которой стоял храм, окрасились в ярко-синий цвет. За ближайшим поворотом по приказу регента все течение реки перекрыли стоявшие на якорях барки; по сигналу с крыши храма, с судов опорожнили в реку кувшины с краской. Синий был цветом династии Тамоса – этим символическим жестом Наджа объявил всему миру о своем вступлении в род фараонов.

С крыши западного придела храма Таита видел, как река изменила цвет, и вздрогнул от недоброго предчувствия. На миг показалось, будто солнце в бездонном египетском небе померкло и синие воды реки окрасились кровью. Но, подняв глаза, он не обнаружил ни облачка, ни стаи птиц, которые могли бы затенить лучи светила, а когда опустил взгляд, поток снова отливал лазурью.

«Теперь Наджа тоже принадлежит к царской семье, и Нефер лишен даже этой защиты. Я – единственный его щит, а я всего лишь одинокий старик. Хватит ли моих способностей, чтобы отвратить кобру от подрастающего сокола? Укрепи мои силы, божественный Гор! Ты был щитом моим и копьем все эти годы, так не оставь же меня сейчас, могучий бог».

На роскошной повозке Наджа и две его невесты подъехали по священной улице между двух шеренг гранитных львов к дворцовым воротам. Спешившись, они проследовали через сады в пиршественный зал. Большая часть гостей прибыла раньше и уже пробовала вино из виноградников храма Осириса. Когда показались новобрачные, гвалт поднялся невообразимый. Наджа вел молодых жен, держа их за руки. Трио важно проследовало через толпу и бегло осмотрело сложенные в центре зала подарки, подобающие такому знаменательному случаю. Апепи преподнес колесницу, обшитую листовым золотом. Она так сияла, что даже в тусклом освещении зала слепила глаза. Вавилонский царь Саргон прислал сотню рабов, каждый из которых держал сундучок из сандалового дерева, наполненный драгоценными камнями или золотыми сосудами; опустившись на колени, они сложили свою ношу к ногам регента. Наджа коснулся каждого в знак того, что принимает дар. Фараон Нефер-Сети, по подсказке самого Наджи, пожаловал свежеиспеченному зятю пять обширных имений на речном берегу. Писцы обсчитали стоимость всех этих сокровищ, и получилось, что она превысила три лакха чистого золота. Богатства регента почти сравнялись с богатствами самого фараона.

Трио новобрачных заняло места во главе стола, и дворцовые повара выставили перед ним и гостями обед из сорока различных блюд. Прислуживала добрая тысяча рабов. Среди угощений были слоновий хобот, буйволовы языки, отбивные из нубийского горного козла, мясо вепря и дикой свиньи, газели, варана, питона, крокодила, гиппопотама, говядина и баранина. Были представлены все виды водящейся в Ниле рыбы, от сома, чье мясо густо покрывал желтый жир, до белого окуня и леща. Из северного моря пожаловали на стол тунец, акула, морской окунь, а из дельты на быстрой галере прислали раков и крабов. Имелась и крылатая дичь: лебедь-шипун, три вида гусей, бесчисленные породы уток и жаворонков, дрофы, куропатки и перепела. Пернатых подавали зажаренными или запеченными, в соусе из вина или под диким медом, приправленными ароматными травами или пряностями с Востока. Нищие и простые горожане, толпившиеся у ворот дворца, а также народ, собравшийся на берегу и на ладьях на реке, с жадностью вдыхали ароматный дым и запахи готовящихся кушаний.

Гостей развлекали музыканты, жонглеры, акробаты и дрессировщики зверей. Ошалев от гула, здоровенный бурый медведь сорвался с цепи и убежал. Ватага знатных гиксосов во главе с Троком погналась за ним через сад с пьяными воплями и прикончила беглеца на берегу реки.

Царь Апепи пришел в восхищение от ловкости и силы двух ассирийских акробаток; ухватив обеих и сунув под мышки, он уволок их, пинающихся и визжащих, с танцевального помоста в личные покои. Вернувшись, признался Таите:

– Одна из них, милашка с длинными волосами, оказалась мальчиком. Меня так удивило это открытие, что ему почти удалось проскользнуть у меня между ног и удрать. – Гиксос громогласно захохотал. – Но я его поймал. К счастью, потому как он оказался самым сочным из этой парочки.

К наступлению ночи большинство гостей настолько опьянели или объелись, что лишь немногие смогли встать, когда вельможе Надже и его невестам пришло время удалиться. Оказавшись в своих покоях, Наджа велел нянькам отвести Мерикару в ее обычное жилье.

– Поаккуратнее с ней, – предупредил он. – Бедное дитя спит на ходу.

Потом он взял Хезерет за руку и повел в свою роскошно обставленную опочивальню, окна которой выходили на реку. Золотая россыпь звезд отражалась в темных водах Нила.

Как только они вошли в спальню, служанки отвели царевну за бамбуковую ширму, чтобы снять свадебный наряд и украшения.

Брачное ложе было застелено ослепительно-белым покрывалом из овчины. Наджа внимательно осмотрел его и, убедившись, что все безупречно, вышел на террасу и с наслаждением вдохнул прохладный речной воздух. Раб подал ему чашу с пряным вином, и вельможа с удовольствием припал к ней. Это был первый глоток вина, который он позволил себе за этот вечер. Наджа знал, что один из главных секретов выживания состоит в умении сохранять трезвую голову в присутствии врагов. Он наблюдал, как многие гости напились до унизительного состояния. Даже Трок, на которого регент возлагал такое доверие и надежды, и тот уступил своей скотской натуре – когда Наджа в последний раз видел его, гиксос обильно блевал в подставленный красивой рабыней-ливийкой сосуд. Очистив желудок, Трок утер губы подолом девушки, затем задрал юбку ей на голову, толкнул на четвереньки на травяную лужайку и оседлал сзади. Брезгливость Наджи была в высшей степени оскорблена этим зрелищем.

Когда он вернулся в покои, вошли два раба, таща чан с горячей водой, в которой плавали лепестки лотоса. Отставив чашу с вином, Наджа принял ванну. Один из рабов вытер и заплел ему волосы, а другой подал чистое белое одеяние. Отпустив их, Наджа подошел к ложу и улегся, вытянув длинные ноги, расправил усталые члены и положил голову на инкрустированный золотом подголовник из слоновой кости.

В дальнем углу опочивальни слышался шорох одежды и женский шепот. Один раз регент узнал хихиканье Хезерет, и этот звук возбудил его. Приподнявшись на локте, он посмотрел на бамбуковую ширму. Щели в ней были достаточно широкие, и взор его ловил дразнящую белизну гладкой кожи.

Власть и политическая выгода были главными причинами этого брака, но не единственными. Будучи воином по ремеслу и авантюристом по призванию, Наджа обладал при этом натурой чувственной и сладострастной. Многие годы он исподволь наблюдал за Хезерет, и интерес его рос по мере того, как росла она сама: из младенца она превратилась в нескладную девочку, затем наступила пора, когда ее груди заманчиво налились, тощий зад округлился, а все тело приобрело приятную мягкость и грациозность. Изменился и ее запах: находясь рядом, Наджа ощущал слабый мускусный аромат женственности, завораживавший его.

Однажды во время соколиной охоты Наджа набрел на Хезерет и двух ее подруг, собиравших цветы лотоса для венков. Она посмотрела на него, стоящего на высоком речном берегу, ее мокрая юбка прилипла к ногам, так что кожа просвечивала через тонкую ткань. Девушка отбросила упавшую на лицо прядь жестом невинным, но одновременно таким невыразимо чувственным. Хотя черты ее хранили серьезность и целомудренность, в миндалевидных глазах блеснул едва заметный распутный огонек, так притягивавший его. Это откровение продлилось всего миг, ибо потом царевна окликнула подружек и они, прошлепав по воде, побежали через луг к дворцу. Он смотрел, как мелькают ее длинные мокрые ноги, как округлые ягодицы меняют форму под льняной юбкой, и его дыхание сделалось вдруг прерывистым и частым.

При этом воспоминании чресла его ожили. Он и хотел, чтобы она поскорее вышла из-за ширмы, и при этом желал оттянуть этот момент, чтобы испить до дна чашу предвкушения. Наконец миг настал. Две служанки вывели невесту, а затем беззвучно ускользнули, оставив ее стоять одну посреди опочивальни.

Ночная сорочка укрывала ее от шеи до щиколоток. Пошитая из редкого и дорогого шелка из восточных земель, она была кремового цвета и такая воздушная, что, казалось, плыла вокруг девушки, как речной туман, волнуясь в такт каждому ее вдоху. В углу на треножнике позади невесты горела масляная лампа, и неяркий желтоватый свет проникал через шелк, подсвечивая изгиб бедер и плеч, так что они сияли, как выточенные из полированной слоновой кости. Обнаженные ступни и ладони были окрашены хной, краска с лица была начисто смыта, на щечках играл нежный девичий румянец, а губы дрожали, как будто она готова была вот-вот заплакать. На подобающий скромнице манер Хезерет опустила головку и посматривала на жениха из-под длинных ресниц. Глаза у нее были зеленые, и у Наджи кровь вскипела в жилах, когда он распознал в них тот самый заинтриговавший его похотливый огонек.

– Повернись, – мягко велел он, но во рту у него стало сухо, как если бы он попробовал недозрелой хурмы.

Она повиновалась, но с томной неторопливостью. Качнула бедрами, животик смутно обрисовался под шелком; колыхнула ягодицами, округлыми и гладкими, как страусовые яйца, тряхнула прядями блестящих волос.

– Ты прекрасна, – обретя голос, сказал Наджа.

Намек на улыбку обозначился в уголках ее губ, и она увлажнила их кончиком языка, алого, как у котенка.

– Я рада, что мой господин регент так считает.

Он встал с постели и подошел к ней; взял ее за руку, показавшуюся ему теплой и мягкой, и повел к ложу. Она без колебаний последовала за ним, опустилась на колени на белую овчину и склонила голову так, что волосы упали ей на лицо. Стоя над ней, он склонился и коснулся ее губами. От нее исходил неуловимый аромат здоровой молодой женщины в первом цвете зрелости. Наджа погладил ее волосы, и Хезерет взглянула на него через их темную завесу. Он разделил пряди и коснулся рукой ее подбородка. Потом медленно, дразня себя, приподнял его.

– У тебя глаза как у Айконы, – прошептала девушка.

Айконой звали ее ручного леопарда – этот зверь всегда пугал и привлекал ее. Эти же эмоции обуревали ее и сейчас, поскольку Наджа был гибким и хищным, как огромная кошка, с желтыми неумолимыми глазами. Женским чутьем она угадывала в них жестокость и беспощадность, и это вызывало в ней неизведанное дотоле ощущение.

– Ты тоже прекрасен, – прошептала она, и не лгала.

В этот миг девушка поняла, что перед ней самый красивый мужчина из всех, с кем ей доводилось встречаться.

Он поцеловал ее, и его губы удивили ее. У них был вкус спелого плода, которого ей не доводилось пробовать прежде, и вполне естественно, что Хезерет разомкнула уста в стремлении насладиться им. Его язык был стремителен, как змеиный, но не вызвал у нее отвращения. Закрыв глаза, она коснулась его своим собственным. Затем Наджа положил руку ей на затылок и крепче прижал ее к своим губам. Девушка настолько растворилась в поцелуях, что, когда его ладонь сомкнулась на ее груди, это застало ее врасплох. Глаза ее открылись, Хезерет охнула. Она попыталась вырваться, но регент крепко держал добычу, начав ласкать ее осторожными, но умелыми прикосновениями, успокоившими страхи юной невесты. Наджа сдавил ее сосок, и волна наслаждения прокатилась по всему телу, вплоть до кончиков пальцев. Когда он отнял руку, она ощутила острое разочарование. Он поднял ее на ноги, поставив ее перед собой на овчину так, что ее груди оказались на уровне его лица.

Одним движением Наджа стянул с нее шелковую сорочку, и та упала на пол. Когда он стал посасывать ее отвердевший сосок, она вскрикнула. Одновременно его рука скользнула между ее бедер и сжала мягкую плоть с черным треугольником волос.

Хезерет даже не подумала сопротивляться, пока все это проделывали с ней. Напротив, она полностью подчинилась мужу. После рассказов рабынь она боялась, что он причинит ей боль, но его руки, пусть быстрые и сильные, были нежными. Казалось, Наджа знает ее тело лучше ее самой; его игра с ним была такой искусной, что девушка все быстрее и глубже погружалась в море новых для нее ощущений.

На поверхность она вынырнула лишь раз, когда открыла вдруг глаза и обнаружила, что супруг скинул с себя одежду и стоит перед ней обнаженный. Ей припомнился сон, в котором у него была такая же штуковина, как у скакуна Звездочета. Хезерет со страхом опустила взгляд, но увиденное вовсе не напоминало орудие из сна: это было гладкое и розовое, но твердое, как кость, а по форме напоминало храмовую колонну. Боязнь ее испарилась, и девушка вновь отдалась рукам и губам суженого. Был миг острой боли, но это случилось позже, и боль прошла, быстро сменившись непривычным, но чудесным ощущением наполненности. Спустя еще какое-то время она услышала, как он вскрикнул, лежа на ней. Звук пробудил что-то в ее собственном теле, обратив почти невыносимое наслаждение в своего рода боль; обхватив изо всех сил мужа руками и ногами, она закричала вместе с ним.

Еще дважды в течение этой слишком краткой волшебной ночи он заставлял ее вскрикивать от приступа наслаждения, и когда в покой прокрались первые розовые и серебристые лучи рассвета, Хезерет все еще лежала в объятиях супруга. Она чувствовала себя так, будто вся жизненная сила утекла из нее, будто кости размягчились и стали пластичными, как глина. А еще в глубине тела ощущалась тихая боль, с которой так не хотелось расставаться.

Наджа выскользнул из ее объятий, и ей хватило только сил произнести:

– Не уходи! О, не покидай меня, господин мой! Мой прекрасный господин.

– Это ненадолго, – прошептал он и бережно извлек из-под нее овчину.

Она заметила на белой шерсти пятна, алые, как лепестки розы. Лишаясь девственности, она испытала лишь краткий миг боли.

Регент вынес овчину на террасу и, пока она наблюдала за ним через дверной проем, свесил через парапет стены. Далеко снизу донеслись крики ликования – это ожидавшие жители города узрели доказательство того, что девственность новобрачной потеряна. Хезерет не было дела до одобрения толпы простолюдинов – она смотрела на обнаженную спину мужа и ощущала, как в груди и в растревоженной утробе поднимается волна любви к нему. Когда он вернулся, она простерла к нему руки.

– Ты великолепен, – прошептала царевна и погрузилась в сон в его объятиях.

Много позднее, постепенно пробуждаясь, она ощутила, что все ее естество наполняют легкость и радость, каких ей никогда не доводилось чувствовать прежде. Поначалу ей непонятен был источник ее счастья. Затем Хезерет ощутила мускулистое теплое тело под своими руками.

Открыв глаза, она обнаружила, что супруг смотрит на нее своими странными желтыми глазами и нежно улыбается.

– Какая замечательная получится из тебя царица, – промолвил Наджа.

Он не лукавил. За эту ночь он открыл в юной супруге качества, о которых прежде не подозревал. Регент чувствовал, что обрел в жене ту, чьи желания и порывы находятся в полном согласии с его собственными.

– А какого замечательного фараона обрел бы в тебе Египет! – Она улыбнулась ему и томно потянулась. Потом негромко рассмеялась и коснулась его щеки. – Жаль только, что этого никогда не случится.

Улыбка сошла с ее лица.

– Или это возможно? – совершенно серьезно спросила девушка.

– Тебе известно, что лишь одно стоит на нашем пути, – ответил Наджа.

Разъяснять не пришлось: он прочитал понимание в ее глазах. Они шли нога в ногу.

– Ты клинок, а я ножны. Проси меня о чем угодно, я никогда не подведу тебя, мой прекрасный господин.

Он положил палец на ее губы, опухшие и воспаленные от его поцелуев.

– Мы почти не нуждаемся в словах, поскольку сердца наши бьются согласно, – сказал регент.

После свадьбы Апепи со свитой пробыл в Фивах почти месяц. Гиксосы были гостями фараона Нефера-Сети и его регента, и принимали их с царским размахом. Таита радовался этой задержке, так как не сомневался, что Наджа не предпримет ничего против Нефера, пока Апепи и его дочь остаются в египетской столице.

Венценосные гости проводили дни на охоте, посещали бесчисленные храмы по обе стороны реки, а также устраивали состязания между войсками севера и юга: гонки колесниц, стрельба из лука, бег. Были даже заплывы – смельчакам предстояло пересечь широкий Нил ради приза в виде золотой статуэтки Гора.

В пустыне били с несущихся колесниц газелей и сернобыков или охотились с быстрыми балобанами на больших стервятников. Из царских соколов не осталось ни одного – всех выпустили на волю во время погребения Неферова отца. У реки гости охотились с соколами на цаплю и утку, а также били острогой усатого сома на отмелях. Целым флотом боевых галер отправились добывать речного коня, гиппопотама. Нефер стоял у руля собственного корабля, величаемого «Око Гора». Царевна Минтака рядом с ним визжала от восторга, когда спину вынырнувшего громадного зверя утыкивали копья и вода окрашивалась кровью.

В те дни Минтака часто проводила время с Нефером. Ездила в его колеснице во время охоты и подавала фараону копье, которым он поражал галопирующего рядом сернобыка; держала на руке собственного сокола, когда они прочесывали заросли тростника в поисках цапли. На привалах в пустыне она сидела рядом с ним, заботясь о его угощении: выбирала лучшие виноградины, счищала длинными красивыми пальцами кожуру и клала ягоду Неферу в рот.

Каждый вечер во дворце устраивались пиры, и тогда девушка сидела слева от жениха – традиционное место для женщины, чтобы она не мешала правой руке мужчины, держащей меч. Царевна смешила юношу своими острыми шуточками и обладала талантом подражателя. Она восхитительно изображала Хезерет: закатывала глаза, глупо улыбалась и лепетала «мой супруг, регент Египта» тем же напыщенным тоном, какой усвоила теперь Хезерет.

Но все их попытки остаться наедине проваливались: Наджа и Апепи строго следили за этим. Даже призванный Нефером на помощь Таита и то не смог изобрести уловку для встречи молодых людей с глазу на глаз. Неферу и в голову не приходило, что Таита только делал вид, будто старается, а на самом деле заботится об их целомудрии не меньше прочих. Давным-давно евнух устроил свидание для Тана и его возлюбленной Лостры, и эхо этого события до сих пор перекатывалось, подобно грому. Стоило Неферу и Минтаке усесться за бао, за игрой наблюдала стайка рабынь, а придворные и вездесущий Асмор шныряли вокруг. Усвоив урок, фараон перестал недооценивать искусство Минтаки за доской и теперь играл в полную силу, как против Таиты. Он распознал ее сильные и – весьма немногие – слабые стороны как игрока: гиксоска чрезмерно оберегала свою главную крепость, и если он сильно теснил ее в этом секторе, могла ослабить фланги. Дважды ему удавалось использовать этот маневр, но на третий раз Нефер слишком поздно спохватился, что соперница распознала эту его тактику и подстроила ловушку. Стоило ему обнажить свою западную крепость, она бросила в пролом фалангу и, когда ему пришлось сдаться, смеялась так радостно, что он почти, пусть и не совсем, простил ее. Их поединки становились все изощреннее и под конец разрослись до таких внушительных значений, что даже Таита часами наблюдал за их игрой, временами одобрительно кивая и улыбаясь тонкой стариковской улыбкой.

Любовь их была так очевидна, что отсвет ее падал на всех окружающих, и где бы ни появлялись эти двое, вокруг неизменно расцветали смех и улыбки. Когда колесница Нефера катилась по улицам Фив с Минтакой в качестве копейщика, при этом темные волосы девушки развевались, подобно знамени, хозяйки выбегали из жилищ, а их мужья отрывались от дневных трудов, чтобы поприветствовать молодую пару и пожелать ей счастья. Даже Наджа добродушно улыбался, и никто не догадался бы, как сильно ему неприятно, что народ меньше уделяет внимания ему и его новобрачным. Только Трок сохранял мрачный вид во время всех охотничьих вылазок, прогулок и пирушек во дворце.

Для влюбленных время бежало слишком быстро.

– Вокруг нас всегда так много народу, – шепнул Нефер невесте через доску для бао. – А я так хочу остаться наедине с тобой хотя бы на несколько минут. Через три дня вы с отцом уезжаете в Аварис. Могут пройти месяцы, даже годы, прежде чем мы снова встретимся. А мне так много нужно тебе сказать, но только не при всех этих ушах и глазах, нацеленных на нас, словно стрелы.