Текст книги "Какая удача"

Игра разгромная. Как и обычно. Я не так много знаю о футболе, но по тому, сколько людей расходятся, так и не зайдя на стадион, видно, насколько серьезным будет противостояние, а сегодня это маленький процент.

Трэвис и Дженнифер с радостью пропускают игру, вместо этого лениво бросая друг другу мяч, выпивая по шоту каждый раз, когда Джорджия забивает гол, иногда проходя мимо меня, чтобы убедиться, что никто меня не опрокинул, уединяясь где-то, когда никто не смотрит, и возвращаясь, попахивая… ну, тем, чем обычно пахнет от Трэвиса.

К перерыву между таймами, когда Джорджия выигрывает 27-7, а большая часть вышедших на пикник болтается по улицам и уже не способна начертить свое имя на земле палкой, я устал и готов ехать домой. Я заставил Трэвиса снять мой дурацкий костюм, что серьезно уменьшает уровень новизны, который я могу предоставить, и толпа уже заметно поредела. Три года назад я бы с радостью продолжал сидеть здесь и наблюдать за разворачивающимся в Атенс безумием, может, тайком спорил бы сам с собой на то, кто из окружающих отключится первым, но я все это уже видел, и у меня просто нет тех сил, которые были раньше. Вечерняя октябрьская прохлада, даже в Джорджии, в эру глобального увеличения температур, сказывается на мне больше, чем мне хотелось бы признавать. Часам к шести вечера я начинаю немного хватать ртом воздух, когда вдыхаю, и хоть это совершенно не смертельная угроза – это просто небольшой ком, першение, мелкая жаба в горле – люди склонны пугаться, видя это. Всегда лучше отправиться домой, прежде чем пьяные люди начнут косо на тебя поглядывать, будто есть небольшая вероятность, что с тобой случится что-то ужасное, а они слишком сильно наклюкались, чтобы тебе помочь. Когда тебе двадцать шесть и у тебя СМА, здравое решение – уходить с вечеринки за полчаса до того, как это нужно сделать. Особенно когда это першение, этот дискомфорт, все еще подрагивает в горле.

Я подкатываюсь к Трэвису.

Я поеду домой.

Тебя подвезти?

Я сам. Тут недалеко до дома. Никто вроде бы не вырубился на тротуаре, поэтому, я думаю, все будет в порядке.

Марджани придет около восьми, да?

Должна, как всегда распространяя запах несвежего пива.

Хорошо. Мы с Дженнифер останемся здесь.

Она классная.

Знаю.

Затем он допивает свое пиво, открывает еще одно, засовывает банку в подставку и уплясывает в ночь, беззаботно, у Трэвиса все будет хорошо, как и всегда.

Гуляющих становится все меньше, когда поворачиваешь от Стегеман Колизея и направляешься по Агрикалчер-стрит к моему дому. Палатки разбирают, фургоны уже выезжают, чтобы опередить пробки, студенты уже унеслись по барам. Хоть матч еще идет, оживление начинает спадать, люди уходят, а усыпанные одноразовыми стаканчиками улицы пустеют. Похолодало еще сильнее, и когда я направляюсь к своему дому, приближается закат, уличные фонари включаются и жужжат, и кругом спокойно. Я остро ощущаю, что посреди места, наэлектризованного еще час назад, я внезапно оказался совершенно один.

41.

Дома. Марджани здесь, готовая уложить меня в кровать перед следующей ее подработкой, встрече выпускников в братстве Милледж, и отвлеченная, как обычно бывает в дни матчей, немного грубее обычного, немного торопливее, немного резче.

– Тебе нужно взять выходной, Дэниел, – говорит она, застегивая на мне пижамную рубашку и вытирая немного слюны с моей щеки. – Ты выглядишь уставшим. Слишком много всего случилось. Может, тебе лучше провести завтрашний день на диване. Давай посмотрим Нетфликс? На Нетфликсе много чего есть.

Я невольно фыркаю.

– Ну уж извини, – говорит она, расчесывая мне волосы с чуть большим нажимом, чем обычно. – Тогда продолжай себя изнашивать, если тебе так хочется. Не слушай меня, я просто человек, который тебя купает. Что я знаю?

Я немного выдыхаю и стону. Она останавливается и прикасается к моему лицу.

– Извини, Дэниел, – говорит она. – Это была та еще неделя.

Ничего.

Мне правда жаль. Просто иногда слишком много всего наваливается.

Завтра будет лучше. Ты права. Мне действительно нужно отдохнуть.

Нам всем нужно отдохнуть.

Я наклоняю голову в сторону стола. Я устал, но мне нужно прийти в себя, проверить, что там на работе и влиться обратно в мою настоящую жизнь. Я ходил на пикники, отключался прямо посреди кампуса, притворялся Коломбо или Бэтменом, игнорировал обычный мир и мои обязанности. За последние три дня я отработал только пять часов в Spectrum. Даже заключенные, которые у них работают, не смогли бы не привлечь внимания с таким мизерным количеством часов.

Я листаю свою почту, пока Марджани опускает жалюзи – как обычно, пятиминутное предупреждение: это ее пассивно-агрессивное «Закругляйся, приятель». Нет гневных посланий от начальства из Spectrum, нет писем от мамы из тропиков, ничего особо не происходит. Мы проводим слишком много времени, когда мы не у компьютеров, переживая о том, что пропускаем. Ответ на это почти всегда: ничего особенного.

Не считая Джонатана. От него четыре новых письма. Каждое короче предыдущего.

Марджани смотрит на себя в зеркало, положив меня в кровать.

Пожалуйста, оставь планшет. Я не закончил читать.

Увидимся завтра. Не засиживайся допоздна. Мне пора. Извини.

Пока, Марджани. Дашь мне теперь планшет?

Она уходит. Я глубоко вдыхаю. Первое письмо пришло в 15:30.

Дэниел,

Извини за все это. Иногда я просто так сильно расстраиваюсь. Разве тебя это не расстраивает? Ты пытаешься быть хорошим человеком, пытаешься поступить правильно, а окружающие все равно считают тебя мудаком. Это все, что я хотел сказать. Это меня бесит. Тебя это не бесит?

В этом лучшая черта Ай-Чин: она не такая. Она не думает, что ей кто-то должен. Она просто принимает меня таким, какой я есть. Сначала было не так. Но она понимает меня все лучше и лучше. Мы понимаем друг друга все лучше и лучше. Сегодня она даже назвала меня по имени. Ее английский улучшился. Я рад помочь ей с этим.

Не суть. Я не хотел прозвучать так злобно. Ты привыкнешь к этому во мне: иногда все просто выливается. Но потом уходит. Так же быстро.

Обещаю!

Всего наилучшего,

Джонатан.

16:54

Дэниел,

Ты на футбольном матче? Одержимость этого города футболом кажется мне жалкой. Просто кучка недоумков, бьющих друг друга по морде. И все хорошие мальчики здесь думают, что это самая важная вещь в мире. Они сидят рядом со своими идеальными женами, со своими идеальными волосами и идиотскими гребаными теннисками, и они кричат на черных парней, с которыми ни за что не ассоциировали бы себя в любой другой ситуации. Если бы они увидели своего любимого игрока в обычной одежде на улице, они бы перешли на другую сторону. Стыдоба. Я надеюсь, ты не на матче. Надеюсь, ты лучше этого.

Всего наилучшего,

Джонатан

18:58

Дэниел,

Прости, я знаю, слишком много писем. Иногда я слишком много разговариваю. Мне всегда так говорят. Мне не кажется, что я слишком много говорю. Я думаю, что я совершенно нормальный. Знаешь фильм «Любовь, сбивающая с ног»? Странный такой, с Адамом Сэндлером? Он там на званом ужине, все считают его странным, и кто-то спрашивает у него: «Тебе не кажется, что с тобой что-то не так?»

Он говорит: «Я не знаю, все ли со мной так. Но я не знаю, как у других людей».

Поэтому я так рад, что мы можем поговорить, Дэниел. Я думаю, мы с тобой отличаемся от других людей.

Может, я лягу спать. Но буду ждать твоего письма. Напиши мне!

Всего наилучшего,

Джонатан

А потом есть еще одно, в 22:01. Оно пришло минут пять назад. В отличие от других, оно попало в спам. Я сразу понимаю, почему.

Оно гласит:

我叫爱钦 我被困在一个小屋里 我不知道我在哪里。 有一个叫约 翰的人，违背了我的意愿，抱着我。 我需要帮助 你是谁？ 可唔 可以幫吓我呀?

С огромным усилием, я оглядываюсь. Там никого нет.

Воскресенье

42.

Я просыпаюсь от солнечного света, яркого, полуденного. Почему я до сих пор здесь лежу? Я слышу трансляцию футбольного матча по телевизору в соседней комнате. Это NFL? Уже обеденное время? Сколько я спал. Я растерян. Почему никто меня не разбудил?

Я перекатываюсь от стены и начинаю моргать. Я поднимаю взгляд и вижу собаку. Это доберман пинчер, одна из пород с такими худыми, точеными, угловатыми мордами, которые похожи на пулю, направленную на тебя. У него пена у рта. Он смотрит на меня несколько секунд, сначала с любопытством, потом с угрозой. Глаза у него – яд и кровь.

Он бросается к моей глотке. Меня откидывает к стене, и я ударяюсь головой, на этот раз просыпаясь по-настоящему. Я просыпаюсь в поту и моче, хватая ртом воздух.

43.

Все еще полдень. Все еще включен NFL. Марджани моет меня в ванной.

– Я сегодня первым делом зашла к тебе, но ты еще спал, – говорит она, бросая охапку мокрой одежды в мусорный пакет. Девяносто процентов ее ежедневных задач требуют, чтобы она непринужденно делала вещи, от которых большинство людей затошнило бы. – И ты очень крепко спал. Я даже сначала забеспокоилась! Но ты отдыхал, что тебе и надо было. Тебе нужно было отоспаться. Поэтому я оставила тебя отсыпаться.

Свет сегодня сияет слишком сильно. Должно быть, снаружи куча людей с похмельем. Если бы вы видели, как выглядит университетский кампус после того, как сто тысяч пьяных людей приехали в город и пятнадцать часов разваливали его, а потом осознали бы, сколько труда нужно, чтобы это убрать, вы из чувства вины никогда бы больше не ходили на футбольные матчи. Марджани уже покрыта сажей, грязью, пивом и бог знает, чем еще. От нее пахнет, будто она спала в мусорном баке возле Waffle House, но она только что все утро убирала последствия пикников. Я морщу нос от отвращения, когда она засовывает губку так глубоко мне в правое ухо, что я слышу ее левым. Трэвис называет это выражение моего лица «попыткой стать анусом». Оно все сжимается и морщится.

Она вытирает меня, одевает в брюки и рубашку, а затем пристегивает обратно к креслу.

– Теперь получишь завтрак на обед, – говорит она. – В любом случае, это просто яйца.

Уже обед. Я не уверен, что когда-либо спал так крепко и долго.

Прежде чем Марджани вывозит меня на нашу воскресную прогулку, я снова открываю почту.

我叫爱钦 我被困在一个小屋里 我不知道我在哪里。 有一个叫约 翰的人，违背了我的意愿，抱着我。 我需要帮助 你是谁？ 可唔 可以幫吓我呀?

Может, это Джонатан переборщил с шуткой? Андерсон сказал, что он отчаянно хочет быть причастным ко всему, а выучить китайский – это признак отчаяния. Я даже не знал, что на клавиатурах можно печатать на китайском. У него, наверное, Mac.

Я вставляю письмо в Google Переводчик, что, конечно же, мог сделать и он, только наоборот.

И получается это:

Меня зовут Эгейский[12]12
  Ошибка Google Переводчика из-за схожего звучания «Ай-Чин» и «Эгейский» в китайском языке.


[Закрыть]. Я заперт в хижине. Я не знаю где я человек по имени Джон против меня, держит меня. Мне нужна помощь. кто ты? Можешь меня напугать?

Я глазею на компьютер и не имею ни малейшего представления, что сказать. Что это такое?

Я тут же пересылаю письмо Андерсону. Я не знаю, настоящее ли оно – черт, но ведь кажется же настоящим! Верно? Вам оно кажется вполне реальным, не так ли? – но он единственный человек, который говорил с Джонатаном, и он полицейский, и, святые угодники, как же меня напугало это письмо.

Я печатаю:

извините что беспокою из-за этого странного мужчины. вы думаете может нам стоит снова его проверить? мне продолжать переписываться с ним? можете позвонить трэвису?

Я еще какое-то время смотрю на письмо. Перевод неточный, но что-то очевидно не так. Если Джонатан настолько псих, что он выдумывает послания от Ай-Чин и переводит их на китайский в Google Переводчике только ради меня, был бы его английский НАСТОЛЬКО плохим? Это совсем не кажется правильным, но, опять же, не кажется правильным, что он звонил бы в полицию и признавался в преступлениях, которых не совершал. По тону не похоже на Джонатана, но, опять же, у кого есть тон, похожий на Google Переводчик?

Что, если она правда там?

Я покажу письмо Марджани, но не сейчас. Сначала мы сходим на нашу стандартную воскресную прогулку, я хочу, чтобы она чуть дольше пожила в мире, где она не так сильно озадачена происходящим. Трэвис поступал похоже в университете, он не проверял свой банковский счет и не смотрел на чеки из банкоматов, чтобы у него была возможность отрицать перед самим собой, насколько он на самом деле на мели.

По воскресеньям она всегда везет меня немного быстрее. У нее столько работы, что, хоть даже это и лучшая часть ее дня – помыть мой член и яйца, одеть в чистое белье и любые вещи, которые она может найти, запихнуть яйца, три четверти которых все равно просто вывалятся, мне в рот, провезти мою вялую задницу по кампусу, засунуть меня обратно в кресло, не получить благодарности, не считая моих грубых шуток о том, как от нее пахнет, конечно, это лучшая часть ее дня – ей нужно спешить. Я не против спешки.

Это прохладный день, твердая 6 или 7 по ПИЗометру, и ветер кажется чистым и свежим.

– Значит, ты ходил на матч с Трэвисом? – говорит она странным тоном. – Он был с той девушкой? Она начала часто сюда захаживать, как по мне. – я ничего не говорю, потому что у меня очень серьезная болезнь, атрофирующая мои мышцы настолько, что они слишком слабые, чтобы производить различимые, отчетливые слова, о чем Марджани никогда не забывает, а значит, этот разговор больше для нее, чем для меня.

– Я думаю, ему нужна такая милая девушка, – говорит она. – Трэвис хороший мальчик, но он уже взрослый. Он уже не мальчик. Его стиль жизни – это слишком, со всеми вечеринками, музыкальными концертами и марихуаной. Ему нужна хорошая девушка. Ему нужно повзрослеть. Ему нужен дом, свой дом, для семьи. Он уже не мальчик.

Марджани часто высказывает подобные непрошенные мысли о жизни Трэвиса, но обычно они намного больше похожи на выговор, и, что важнее, они обычно звучат, когда Трэвис стоит рядом с ней.

– Он так долго был тебе хорошим другом, – говорит она, когда мы заворачиваем обратно на Агрикалчер-стрит в сторону моего дома. – Он был с тобой с детства, всегда приглядывал за тобой. И он был с тобой здесь. Он отвозит тебя, куда нужно, катает в кузове того ужасного грузовика, приходит к тебе почти каждый день. Каким хорошим другом он был.

Я начинаю понимать, что все же этот разговор не для Трэвиса, а для меня.

Марджани наклоняется ко мне, когда мы приближаемся к крыльцу.

– Дэниел, я надеюсь, что эта девушка хорошо на него повлияет, – говорит она, глядя мне в глаза. Разве она не спешит? – Но если не эта, то будет другая. Однажды появится девушка и никуда не уйдет. Они создадут свою семью. У него должна быть своя жизнь. Он всегда будет готов тебе помочь. Но не всегда сможет быть, – она поднимает руку, покрутив запястьем: – этим. Ты это понимаешь?

Я понимаю. Почему ты думаешь, что я не понимаю этого? И почему эта тема всплыла сейчас?

– Это случится раньше, чем ты думаешь. Так всегда бывает. Тебе нужно готовиться к этому.

Ну, если повезет, я преставлюсь достаточно быстро, чтобы он мог завести семью, которую ты так ему желаешь.

– Это не смешно.

Бедная Марджани. Только измотанная Марджани подняла бы эту тему. Только измотанная Марджани сказала бы что-то настолько правдивое и окончательное.

Я немного ворчу, и Марджани замечает скатившуюся из моего левого глаза слезу: на улице было ветрено. Она вытирает ее и ввозит меня в мою комнату. Я показываю на компьютер.

Разве ты еще не наигрался? Ты что, всю ночь в нем сидел?

Мне нужно кое-что тебе показать.

Ты же знаешь, я не люблю компьютеры.

Это важно. Это относится к происходящему.

– Ладно, – говорит она. – Но ты знаешь, что у меня мало времени.

Она выходит в соседнюю комнату, чтобы взять очки из своей сумки. Она надевает их на нос и щурится, приближая лицо к экрану. Я вижу, как ее губы беззвучно шевелятся, пока она читает. Потом я показываю ей перевод. И она бледнеет.

– О, Дэниел, – говорит она. – Это очень плохо.

Да?

Почему ты все еще разговариваешь с этим человеком?

Он казался одиноким. Я вроде как… наверное, мы вроде как поняли друг друга.

Этот человек либо психически болен и завел свою игру слишком далеко, либо… это намного хуже. Когда ты это получил?

Полагаю, вчера вечером. Я очень долго спал.

Ты кому-нибудь показывал это письмо?

Я переслал его полицейскому. Он не ответил.

Нам нужно ему позвонить.

Это очень жуткое письмо.

Нам нужно позвонить Трэвису. Прямо сейчас.

– Нам нужно позвонить Трэвису, – повторяет она вслух. – Нам нужно прямо сейчас ему позвонить.

44.

– Да, да, вам нужно проверить почту, – говорит Марджани. – Сейчас же.

Оставив Трэвису сообщение, чтобы он пришел сию же секунду, Марджани позвонила Андерсону, и теперь она поставила его на громкую связь.

– Мэм, я за рулем, я сейчас не могу проверить телефон, – немного раздраженно говорит он. Ужасно, народ из дома этого инвалида никак не перестанет его беспокоить.

– Вам нужно съехать на обочину, это важно.

– Разве вы не можете мне сказать, что в письме?

– Дэниел отправил вам письмо, которое недавно получил от Джонатана.

– Он все еще общается с Джонатаном. Я думал, я сказал ему, что Джонатан трепло. – я слышу, как кто-то другой, наверное, напарник, посмеивается на заднем плане.

– Да, но Джонатан отправил ему несколько очень безумных писем.

– Он безумный человек, мэм.

– Да, но одно было на китайском.

– Что, еще раз?

– Джонатан отправил письмо на китайском, мы перевели его и похоже, что оно от Ай-Чин.

– Чего?

– Он говорит, подождите, извините, она говорит, что он ее держит и ей нужна помощь.

– Он это сказал?

– Нет, она это сказала. – у Марджани начинает заканчиваться терпение. – Вы можете просто посмотреть на письмо?

Андерсон тяжело вздыхает:

– Подождите секунду, я на дороге. – я слышу, как он говорит своему напарнику: «Открой мою почту». До нас доносится много шуршания, возни, бормотание напарника: «Что мне искать?» Андерсон говорит, что письмо от меня, а напарник шутит, что там нет ничего, кроме рекламы Виагры. Марджани может в любую секунду швырнуть телефон о стену.

«О, вижу», говорит он Андерсону и начинает читать последнее письмо вслух. Он останавливается, добравшись до китайского. Я слышу, как они тихо переговариваются, но не могу разобрать слов. Снова возня, а потом Андерсон возвращается на линию.

– Так, мы все получили, – говорит он. – Это… очень странно. Даже для него. – он замолкает на несколько секунд. – Ладно. Нам сегодня нужно еще заехать в несколько мест, но мы попытаемся заглянуть к нему домой перед концом смены. Сам факт, что он так сильно вам надоедает, значит, что нам нужно с ним поболтать.

Марджани нервно поднимает большой палец вверх.

А мне что делать?

В каком смысле?

Продолжать переписываться?

– Ему продолжать с ним переписываться? – спрашивает она.

Андерсон снова советуется со своим напарником. Надеюсь, его напарник старше и мудрее его. Может, это Ленни из «Закона и порядка». Или Коломбо. Или просто особо любознательная собака. Может, это Хуч?

– Похоже, что ему не терпится получить ответ, – наконец-то отвечает он. – Ответьте ему, пусть думает, что все нормально. Поддерживайте разговор.

Погодите, я думал, что все правда нормально?

– Можете заехать и сюда? – говорит Марджани. – Мы здесь немного потрясены. – Марджани действительно кажется потрясенной. И из-за этого я беспокоюсь, что я потрясен недостаточно. Должен ли я быть более потрясенным?

– Я не уверен, что у нас будет на это время, но пусть Дэниел даст нам знать, если Джонатан начнет угрожать или что-то еще, – говорит он. – Мы попытаемся сегодня его проверить, ладно?

Марджани благодарит его и заставляет пообещать, что он ответит, если она позвонит снова. Он соглашается усталым голосом.

Марджани заканчивает звонок и берет полотенце, чтобы вытереть мне лицо. Затем она вытирает свое и садится за кухонный стол.

Спасибо.

Мне это не нравится. Совсем не нравится. Где Трэвис?

Тебе пора. Ты опоздаешь… везде.

Я не думаю, что тебе стоит оставаться одному.

Все в порядке. Ничего страшного. Я переслал письмо Трэвису.

Это очень страшно. Думаешь, полицейский уверен, что этот человек безвреден?

Да. Ты преувеличиваешь. Все нормально. Не нужно было тебе ничего показывать.

Но я не так уж уверен.

– Послушай, – говорит Марджани, и я улавливаю, как она поглядывает на свою куртку, висящую у двери. Она может волноваться сколько угодно, но у нее все же есть часы и часы работы. Она не может болтаться здесь, и знает это. И я это знаю. – Я попытаюсь зайти позже, когда у меня будет перерыв после пресс-конференции. Но я не уверена: они часто затягиваются.

Еще одна из работ Марджани – это подносить напитки и закуски репортерам, собирающимся на еженедельные пресс-конференции Кирби Смарта, проходящие на следующий день после матчей. Это очередная дерьмовая работа, но она делает ее, чтобы увидеть Кирби.

– И, – говорит она, вытаскивая телефон из кармана куртки, – Трэвис все равно придет до вечера. – она звонит ему, попадает на автоответчик, который он никогда не проверяет, и, глубоко вдохнув, вываливает ему:

– Трэвис. Это Марджани. Ты нужен Дэниелу. Тебе нужно прийти как можно скорее. Мне нужно уйти, но он будет ждать. Это чрезвычайная ситуация. – она прерывается. – Ну, не чрезвычайная. Я не хотела тебя пугать. Пока что это не чрезвычайная ситуация. Но может такой стать. Просто прийди сюда. Возьми свою девушку, если нужно. Она мне нравится. Ну, я ее особо не знаю. Но она кажется хорошей. Но ты мне нужен здесь и сейчас. Не чрезвычайная ситуация. Но, пожалуйста, прийди сюда. – она снова замолкает, смотрит на меня.

Положи трубку, Марджани. Они никогда не проверит свой автоответчик.

Извини.

За последнюю неделю Марджани сказала больше слов, чем за все годы, что я ее знаю. Мир сходит с ума. Нервы не выдерживают. Она потрясена. Напуганная, взволнованная и нервно болтающая Марджани меня пугает.

Она наклоняется, приподнимает мой подбородок и обхватывает мою голову руками. Смотря прямо мне в глаза, она стискивает зубы и процеживает:

– Будь. Осторожен. Дэниел.

Со мной все будет в порядке.

Затем она подкатывает меня к компьютеру, потому что мы оба знаем, что мне нужно ему ответить.

– Я попробую заглянуть сегодня вечером, – говорит она, но я уже глазею на экран.

45.

Я не детектив, поэтому я не знаю, что и думать. У Джонатана очевидно есть такой же доступ к Google Переводчику, что и у меня. Но в чем смысл отправлять мне такое послание на китайском? Может, он подумал, что если я ему не ответил, то не поверил ему? Почему он решил, что ему нужно убеждать меня в правдивости этого? У него нет причин считать, что я ему не верю. Он не знает, что я говорил с Андерсоном и узнал, что ему нравится придумывать истории о себе. Насколько мне известно, в его глазах, все, что он сказал мне, правдиво.

Есть еще момент с одиночеством, жаждой внимания и потребностью в друге. Это кажется чем-то другим.

Будто, может, она у него. И была все это время.

И, может быть, наша переписка подвергла ее еще большей опасности. Андерсон сказал, что я могу оставаться с ним на связи. Поэтому я могу просто прямо спросить. Никто этого не предвидит. Но если окажется, что Ай-Чин там, он увидит письмо, отправленное с его почты, не так ли? Может, что-то среднее: не обращать внимания на письмо на китайском, но выложить немного карт на стол.

джон,

я не хочу все усложнять. мне понравился наш разговор. я правда думаю, что мы можем помочь друг другу. но я был с тобой честен. поэтому я хочу чтобы ты был честен со мной. я буду еще более честным.

я поговорил о тебе с полицейским, и он сказал, что ты любишь им названивать и говорить подобные вещи. извини что позвонил в полицию но ты конечно понимаешь. я правда видел, как ай-чин забрали. я предположил что это был ты когда ты мне написал но полицейский уже знал тебя что тоже показалось мне логичным. поэтому тебе не нужно больше этого делать. тебе не нужно притворяться что она у тебя. если ты притворяешься.

все нормально. правда. я думаю что ты прав. я думаю что быть одному дерьмово. я думаю что тяжело когда не с кем поговорить. я думаю что хуже всего ощущать себя так будто окружающие считают тебя тупым или мудаком. я понимаю чувак. я тоже чувствовал себя как парень из любви сбивающей с ног.

поэтому давай перестанем ладно и поговорим начистоту. ай-чин не у тебя. это была не она. ты можешь мне рассказать. я не хочу быть как тот полицейский. я не хочу посмеяться над тобой. я на твоей стороне. просто скажи мне правду. я пойму. обещаю. она не у тебя. верно?

верно? верно?

Дэниел

Я нажимаю «Отправить» и вскоре обнаруживаю щелкающие перед лицом пальцы и безошибочно узнаваемый запах марихуаны.

– Эм… чем ты занимался, чувак? Ты все еще разговариваешь с этим полудурком?

– Вот что бывает, когда я оставляю тебя одного на день, видишь, – говорит Трэвис, засовывая сразу несколько куриных наггетсов из Zaxby’s себе в рот. Можно с легкостью определить, что сегодня воскресенье, потому что никто в здравом уме не выбрал бы Zaxby’s вместо Chick-fil-A, разве что это воскресенье и у них не было выбора.

Трэвис делает мне бананово-морковный смузи, смесь, которую он придумал несколько лет назад, чтобы проверить, сможет ли вызвать у меня отвращение, но в итоге это стало его фирменным блюдом, и засовывает соломинку мне в рот, параллельно листая мою переписку с Джонатаном. Он несколько секунд читает, качает головой, читает еще несколько, раз или два шепчет «Какого хера», читает дальше. Он заканчивает, присвистывает, отставляет чашку со смузи и смотрит мне в глаза.

– Я не знаю, чокнутый он или нет, – говорит он, – Но он однозначно мудло.

Я смеюсь, и это приятно. От смеха немного больно, но благодаря этому я чувствую себя оживленнее.

Где ты, черт возьми, был, кстати?

Трэвис делает что-то, чего я еще за ним не замечал: он краснеет. Он встает, относит чашку в раковину, споласкивает ее, делает мне еще один смузи, какое-то время переминается на месте, цокает языком, выключает блендер, выливает все в стакан, засовывает трубочку мне в рот, направляется в ванную, сидит там слегка долговато, медленно и тщательно моет руки, а затем выходит и садится передо мной.

Он снова замирает, а затем его лицо озаряет улыбка шириной с Техас.

– Чувак, я был с Дженнифер, типа, все это время! – его голос постепенно нарастает, словно озвучивание этого делает все реальным, будто от того, что он сообщил это кому-то еще, он убедился, что ему не показалось. – Мы просто пошли к ней после игры, и, ну… я наконец-то ушел от нее около часа назад. Мы даже не проверяли телефоны! У меня никогда не получалось сделать так, чтобы девушки не проверяли телефон!

Я гневно смотрю на него. У него было много сообщений от меня, когда он наконец-то удосужился проверить свой телефон.

– Ой, да, эм, извини за это, – говорит он. – Наверное, мне стоило повнимательнее следить после всего пятничного дерьма.

Ничего. Я в порядке.

Не считая твоего двинутого дружка по переписке. И того, что ты выглядишь дерьмово. Ты вообще спал?

На самом деле, много.

Да ну?

Кажется, да. Честно говоря, я понятия не имею.

Я допиваю второй смузи. Качаю головой, когда Трэвис спрашивает, хочу ли я еще один, хоть я и хочу. Если я выпью третий, то постоянно буду просыпаться пописать. И мне все еще кажется, что мне нужно больше сна. Я не осознавал, как отчаянно я нуждался во сне, пока не проснулся, проспав слишком долго. Полагаю, так это и работает.

Трэвис вытирает мне подбородок, отвозит меня в туалет, а затем переодевает меня в пижаму. Он даже стирает остатки черного карандаша для глаз, который все еще на мне после вчерашнего костюма, это неловко. Потом он относит меня в кровать.

Я еще не готов спать. Посади меня обратно в кресло. Я хочу посмотреть, ответил ли он.

А какой у тебя вообще план?

Думаю, ему нужно с кем-нибудь поговорить, и он разговаривает со мной. И мы уже так далеко зашли, не так ли?

И что, ты арестуешь его и отправишь его в Тюрьму Дэниела?

Тревис цокает языком и скептически смотрит на меня.

– Думаю, мне лучше переночевать здесь, – говорит он.

Я качаю головой так сильно, насколько могу.

Я в порядке. Все в порядке. Мы просто переписываемся. Я просто посмотрю, ответил ли он мне, а затем пойду спать. Чарльз или… другой парень придет… позже. Позже? Кажется. Который час?

Время раннего ужина. Мы только что поужинали. Ты в порядке?

Я справлюсь. Ночью здесь будет санитар, а Марджани наверняка придет завтра утром. Так что отправляйся к своей девушке. Она мне нравится.

Трэвис хмурится, опускает глаза, снова цокает языком, встает и похлопывает меня по голове.

– Держи меня в курсе, да, – говорит он. – Перешли мне все эти письма. И позвони сразу же, если случится что-то странное. Я вернусь завтра утром. – он наклоняется и серьезно глядит на меня.

Я не уверен, что ты знаешь, что делаешь.

А кто в этом когда-либо уверен?

Но я с тобой. Ты же знаешь.

Всегда.

Он вытирает мой вспотевший лоб, подкатывает к компьютеру и неуверенно оглядывает, пятясь из комнаты. Я слышу, как он проходит по крыльцу и открывает дверцу машины, и еще до того, как заводится двигатель, я засыпаю в кресле под дразнящее мерцание компьютера, моего друга до самого конца.

46.

Передо мной женщина, она смотрит на меня, грустно, почти разочарованно, словно хочет, чтобы я догнал ее и не понимает, почему мне не удается. Она немного похожа на Ким, но старше. Не старая, не как бабушка, даже не как Марджани, но старше, как будто она постарела в два раза быстрее меня за последние десять лет: она выглядит, словно она прожила намного дольше и ничего бы не хотела поменять, но все равно очень устала. Она зовет. Она машет мне. Иди сюда.

В моих снах я всегда могу бегать, и прежде, чем вы подумаете «Как чудесно», словно это какое-то исполнение желания, освобождение от моих земных ограничений, знайте, что ходить не так уж захватывающе, и это на самом деле сложно. Ходить сложно! Это портит ваши колени, сутулит спину и искривляет ступни. Все силы гравитации, существовавшие на планете целую вечность, делают все, чтобы прижать вас к земле, и это вы, ходок, должны прилагать все усилия, чтобы перебороть столетия природного порядка. Мир не хочет, чтобы вы ходили. Он хочет вас раздавить. Он хочет сделать вас похожими на меня.

Нет. К черту ходьбу. Лучше бы я мог летать во сне. Я хочу быть свободным от всего этого, чтобы мои конечности расплывались во всех направлениях, с легкостью поднимались без ограничений, гравитации, силы. Свою неспособность летать во сне я считаю личной нехваткой воображения. Я должен бы плыть к Ким. Я должен бы нестись по воздуху с развевающимися волосами, стучащими зубами, хлещущим между пальцами ног ветром, в сверхзвуковом порыве…

ВЖЖЖЖУХ!

…пока не окажусь рядом с ней, пока она не увидит меня настоящего, каким я был тогда, а не каким стал. Кто она сейчас, это сорокапятилетняя женщина, которая столько всего повидала с тех пор, как мы были подростками и почти смогли убедить себя, что мы одинаковые, что это могло быть реальностью, что мы могли соединиться в тот краткий момент у маленького пруда в маленьком лагере в маленьком городе? Считает ли она меня уродцем? Считала ли тогда? Имеет ли это значение? Сейчас она здесь и хочет, чтобы я пришел к ней, а я не могу. Я просто бреду вперед, пока земля притягивает меня, с каждым шагом все крепче хватает за ноги. Почему я не могу летать? Почему не могу полететь к ней? Почему я не могу сейчас, в моем сне, получить одну эту треклятую вещь?