Текст книги "Какая удача"

 С тех пор ее никто не видел.

Гггггггррррррррррррраууууууууууу. Это был я. Марджани только что чересчур сильно провела расческой по моим волосам, и я взвыл.

– Извини.

– Когда придет Трэвис? – спрашивает она. Но прежде, чем ей выпадает шанс сказать о нем что-то неодобрительное, он вваливается в дом.

– Че как, Мар, – говорит он, забирая банан у Марджани из рук и засовывая его себе в рот. Марджани ненавидит, когда ее называют Мар, и Трэвис это знает, поэтому-то так и делает. Я подозреваю, что в глубине души ей это нравится. Марджани – это человек, привыкший быть невидимым в любой комнате, и ей так удобно. Трэвис инстинктивно понимает это и поэтому отказывается позволять ей быть невидимой, что сводит ее с ума, но также заставляет ее улыбаться больше, чем я когда-либо за ней замечал.

– Как моя малышка? – говорит он, усаживаясь за кухонный стол. Разбрасывает кругом рюкзаки, и телефоны, и планшеты, и наушники, и бог знает что еще. Как он умудряется носить все это с собой? Современная жизнь превращает всех нас во вьючных ослов.

– Я опаздываю, Трэвис, а ты разводишь бардак, – говорит она, собирая разнообразие Хлама Трэвиса в аккуратную стопку и откладывая ее на диван. – У меня сегодня много работы вне этого дома. – Марджани со всеми так разговаривает, но только при Трэвисе в ее голосе слышится доля веселья. Я давно понял, что Марджани не ждет ни от кого эмоциональной реакции. Она слишком занята и слишком эффективна, чтобы просить чего-то помимо фактов. Трэвис является исключением. Ей нравится, что он подшучивает над ней, потому что больше этого не делает никто.

– Что ж, мы не хотим задерживать твою другую работу в качестве профессиональной наемной убийцы, – говорит он. – Ты ведь этим занимаешься, когда меня нет? Тихо убиваешь людей по запросу?

Я хихикаю, а Марджани хлопает его по руке тряпкой, которой вытирала столешницу.

– Кроме того, у нас в запасе все утро, не так ли? – Обычно по средам Трэвис заходит утром и мы прогуливаемся по району несколько часов перед обедом, я просто еду рядом с ним, пока он говорит, и говорит, и говорит. Он называет себя моим тренером, и говорит, что это мои «занятия», хоть это в основном два часа, когда он ходит, а я останавливаюсь каждые пару минут, чтобы он мог размять мне ноги. Это лучшие моменты моей недели.

Но сегодня особенный день. Это игровая неделя, что значит, Оркестр красных мундиров репетирует на поле, поэтому мы расстелим наши подстилки для пикника и будем слушать их игру, пока дети перебрасываются мячами и пытаются сбить друг друга с ног. Трэвис всегда накуривается перед выходом, и когда мы приходим, мы просто сидим и внимаем всему этому. Он обычно засыпает, если только не видит какую-то девушку. Это лучшее время.

Поэтому сегодняшний визит короткий. Но у меня есть задание для Трэвиса.

Марджани собирает свои вещи и уходит – хотя не раньше, чем Трэвис преграждает ей дверь и заставляет ее дать ему пять – и я киваю в сторону компьютера в моей комнате. Он садится напротив меня.

Я написал, что что-то знаю.

Ты ничего не знаешь. Ты балбес, мы это знаем. Я тебе всегда это говорю, чувак.

Нет, я имею в виду об Ай-Чин.

Я написал о ней на Реддите.

Ха. Забудь, ты не балбес. Ты идиот. Потрясно. Тогда за дело.

11.

Итак, прочесав все это, я убедил Трэвиса позвонить в полицию за меня. Мы никогда раньше не звонили в полицию. Это сложнее, чем можно подумать!

Самый быстрый способ связаться с полицейским – это позвонить в 911, конечно, но это неправильный подход в данной ситуации. Моя кухня не горит, никто не пытается вломиться в дом, а Трэвис не избивает меня, хоть это может измениться, если я не перестану пердеть посреди нашего мозгового штурма.

Итак. Загуглить «полиция Атенс»? Первым в поиске появляется номер телефона восточного участка полиции округа Атенс-Кларк. Я видел Ай-Чин как раз к востоку от кампуса, так что это, может быть, одно и то же?

Попробуй.

Класс, будет весело.

Когда мы были в старшей школе, Трэвис любил разыгрывать людей по телефону, пока мы прятались в дальнем шкафу, а его мама спала наверху. Он обожает говорить по телефону и расстраивается, что это становится утерянным искусством: «Я не подхожу для этих времен, мужик», любит говорить он. Он набирает номер на старом дисковом телефоне у меня на кухне, который установила моя мама, чтобы сделать дом более «домашним».

– Да, меня зовут Трэвис, и я звоню насчет исчезновения… ага, той девушки… китаянки? …я думаю, мой друг ее видел… Нет, понимаете, я ее не видел, он видел… Где? Возле кампуса в Файв-Пойнтс… О, ладно, извините, ваш номер просто был первым в поиске. Можете меня перевести? … Ладно, тогда можете дать мне их номер? … Не можете? У вас нет его рядом? … Хорошо, хорошо. Повезло, что это не экстренная ситуация… Я ценю отсутствие помощи от вас, оно подтвердило все мои подозрения насчет государственных служб в округе Атенс-Кларк и в Америке в целом… Хорошего вам дня.

Итак: не южный участок. Мы связываемся с участком на Бакстер-стрит. Разговор более дружелюбный, но они говорят, что это не их юрисдикция и переводят нас на номер, где вешают трубку. Затем центральный: мы оставляем сообщение. Западный участок? Нам говорят связаться с полицией кампуса. Я не думаю, что полиции кампуса даже выдают пистолеты, но не важно. Мы звоним полиции кампуса, но у них занято, и честно говоря, я понятия не имел, что такое еще бывает.

Трэвис пожимает плечами и наклоняется ко мне.

– Может, у них слишком много звонков?

Непохоже, что у них слишком много звонков.

– Позвоним еще раз чуть позже?

Я вспоминаю кое-что, что, наверное, должен был вспомнить раньше.

Погоди. Кажется, есть горячая линия.

Трэвис роется в телефоне и находит статью Мэттью Эдера в «Баннер-вестнике Атенс».

Он зачитывает вслух: «Полиция просит жителей Атенс звонить на горячую линию по делу Ай-Чин Ляо по номеру 706-234-4022, если у них есть какие-то сведения».

Хотелось бы, чтобы ты вспомнил об этом сразу.

Трэвис еще раз набирает номер, и телефон звонит где-то минуту. Он вскидывает брови, глядя на меня, произносит одними губами «голосовая почта», и непривычно глубоко, устало вдыхает.

– Да, меня зовут Трэвис, и со мной здесь мой друг, он думает, что видел Ай-Чин в день ее исчезновения. Мы пытались с кем-то связаться и подумали, что эта линия будет перегружена, и, наверное, мы были правы, но подумали все равно позвонить, вот мы и звоним, как видите. В общем, я Трэвис. Мой друг живет на Агрикалчер-стрит 764 в Файв-Пойнтс и хочет помочь. Позвоните ему на номер 706 258-8463. Снова, меня зовут Трэвис. Эм… хорошего вам дня?

Он пожимает плечами, глядя на меня.

Думаю, ты забыл сказать им, как зовут меня.

Чувак, никто это сообщение не послушает. Давай снова попробуем позвонить полиции кампуса вечером.

Это сложнее, чем я бы мог подумать.

– Мне пора, чувак, – говорит он, надевая куртку на три размера больше нужного. Он похож на кучку тряпичных кукол, стоящих друг на друге, чтобы притвориться настоящим человеком. – Увидимся вечером на репетиции оркестра. И если ты снова столкнешься с мужиком в Камаро, переедь его за меня.

12.

Мне однажды довелось встретиться с Роном Тернером.

Вы, наверное, даже не знаете, кто такой Рон Тернер, осознаю я.

Когда мне было семь лет, университет Иллинойса пригласил меня, мою маму и кучку других детей-инвалидов выйти на поле Мемориального стадиона в Шампейн, чтобы поздороваться с тренерским составом футбольной команды Иллинойса. Местные спортивные команды всегда думают, что они делают что-то чудесное, когда выкатывают на поле детей в инвалидных креслах перед играми, будто они воплощают в жизнь все наши предсмертные желания, словно я только и мечтал о встрече с главным тренером команды, находящейся в середине Большой десятки. Тренер Тернер был приятным человеком, но у него были дела поважнее, чем пожимать руку семилетке, и у меня тоже. Он мрачно улыбнулся и убежал планировать игру, блокировать удар или организовывать атаку, или чем там занимаются футбольные тренеры.

Эти неловкие встречи всегда казались мне невыносимыми. Они якобы должны «привлекать внимание», быть способом вовлечь нас в сообщество и «осведомить людей о проблеме», в чем бы ни была эта проблема. На практике этот небольшой пиар – а именно пиаром это и является – кажется мне в первую очередь неудобством. Меня можно выкатывать на каждый футбольный стадион и заставлять позировать с каждым человеком в куртке «Иллини», но в итоге количество людей, способных вам объяснить, что вообще такое СМА, не говоря уж о тех, кто желал бы как-то с ним побороться, будет ровно ноль. Нас не вывозят туда, чтобы привлечь внимание. Нас выкатывают, чтобы кучка здоровых людей, которые просто хотят пить пиво, сбежать от своих проблем и вопить три часа подряд – ни на что из чего я не могу жаловаться – могли перебороть остатки вины за то, что они безумно обожают жестокий, грубый спорт, где сотни ребят разбивают друг о друга головы лишь ради нашей забавы. Они видят нас перед игрой, говорят: «Оооо, какие молодцы», и у них случается единственный проблеск человечности, который они потом могут спокойно и без чувства вины игнорировать остаток дня. Эти встречи не для нас. Они для них, чтобы они чувствовали себя лучше, когда знают, что должны бы чувствовать себя намного хуже. Мы их подпорка. И я мало что ненавижу больше, чем когда меня используют, как подпорку.

Я не хочу сказать, что мне не нравится футбол. Это приятное отвлечение от того, каким ужасным иногда бывает мир, и невозможно не оценить примитивную телесность игры: никогда не понимаешь, насколько она на самом деле жестокая, пока тебя не выкатят на расстояние пятидесяти футов от огромных людей, на жуткой скорости несущихся на других огромных людей. В какой-то момент одного из тех старых матчей «Иллини», дальний принимающий с криком пронесся по боковым линиям, пока ему навстречу бежал задний защитник. Они столкнулись на максимальной скорости, и принимающий улетел за границы поля, перевернув стол со стаканчиками и приземлившись прямо у моего кресла. Все у боковых линий бросились ко мне, словно они боялись, что пострадаю я, но я смотрел на того несчастного парня, глядящего на меня выпученными глазами, как кто-то, только что переживший несколько автокатастроф сразу. Я не уверен, как оправиться от такого удара. И все же он смог, встал и бросился обратно в игру. Все это было невероятным, захватывающим и ужасным. Мне не чужды эти темные удовольствия.

Как оказалось, я переехал как раз в самый лучший город для футбола. В центральном Иллинойсе футбол вызывал легкое любопытство, но здесь это причина самого существования этого места. И я говорю довольно буквально. Стадион Сэнфорд, дом «Джорджия бульдогс», стоит точно посередине кампуса, построенного так, что из любой точки есть вид на Сэнфорд. Это солнце Атенс, и ему поклоняются соответственно.

Сама игра всегда проигрывает игровой неделе. Эта неделя – игровая в Атенс, и за пять лет жизни здесь я ни разу не пропускал ее. Весь город загорается, вне зависимости от того, хороша ли команда противника или нет, важна ли игра или нет. Первая волна кемперов появляется в четверг, с их нервирующе детализированными логотипами «Бульдогс» и рисунками на пикапах. Рано утром и поздно вечером слышно, как Оркестр красных мундиров практикуется на поле. Встречи выпускников тоже набирают обороты по четвергам, поэтому Марджани всегда немного опаздывает на игровой неделе: нужно подавать коктейли и вытирать пролитый алкоголь. Студенты, по традиции, которую я, признаюсь, обожаю, даже наряжаются в костюмы, галстуки и платья, так как все формальные события их сестринств и братств расписаны в перерывах между играми. Большинство дней студенты одеваются так, будто схватили первую увиденную футболку, когда выкатились из кровати, но в игровые недели они щеголяют смокингами и бальными платьями. Это придает городу изысканности. Мне это нравится.

Но для меня лучшей частью является просто настроение. Игровые недели вдохновляют жителей Атенс выходить и общаться. Все родители Файв-Пойнтс всегда устраивают какую-то вечеринку в четверг, обычно с появлением пары игроков, перед которыми все преклоняются и которыми восхищаются. Среда означает официальную публичную репетицию Оркестра красных мундиров, что привлекает на поле сотни людей, где они устраивают пикники, болтаются и просто общаются. Нет политики, нет разногласий, нет раздора или злости. Это просто куча милых людей, валяющихся на поле, слушающих, как студенты играют на трубе и маршируют в больших шляпах. Мне невероятно сложно попасть туда – для этого приходится спускаться по университетской станции, забитому выезду на шоссе, где люди ездят безумно быстро и где нет тротуара – но я никогда не пропускаю этого. Трэвис приносит покрывало и сэндвичи, мы слушаем оркестр, смотрим на бегающих кругом детишек, и кажется, будто даже не 2019-й год, потому что всем снова нравится быть в компании других.

Вот что меня ждет сегодня вечером. Будет 75 градусов, улицы будут гудеть, а люди улыбаться, проходя друг мимо друга. Суть не в футболе, но, если он дает мне это, оно того стоит.

13.

Я вхожу в аккаунт @spectrumair и начинаю просматривать ответы. Кто-то в Нэшвилле злится, что на его рейсе не работает Wi-Fi. Парень с зеленой лягушкой, курящей сигарету, на аватарке говорит, что стюардесса ему нагрубила. Какая-то дама, у которой в описании профиля написано «СОПРОТИВЛЯЙСЯ», хочет знать, сколько мы берем за перевозку пары лыж, и я даже представить не могу, куда она собирается лететь на юге с лыжами. Также кто-то называет меня пиздюком.

@spectrumair ваш агент у гейта в аэропорту Клинтона – монголоид

@spectrumair я думаю это мило что вы нанимаете на работу отсталых и все такое, но от этого я на хер не доберусь домой быстрее

@spectrumair вы отстой вы отстой вы отстой вы отстой вы отстой вы отстой #выотстой

Просто обычный веселый день в интернете.

Одна из обидных вещей в моей работе – это то, что всем на самом деле без разницы, хорошо ли я ее делаю. Spectrum все равно. Если бы им было не все равно, они бы не позволили какому-то анонимному парню, о чьем СМА они даже не знают, отвечать на все жалобы в их соцсетях. Они лишь хотят избежать сканадала. Они просто хотят сказать, что у них для этого есть человек. Клиентам все равно. Они не хотят, чтобы я решил их проблему или дал им какую-то информацию. Они просто хотят на кого-то накричать. Я мог бы быть самым лучшим в своей сфере, величайшим в мире фриланс менеджером соцсетей региональной авиалинии, и результат моей работы был бы примерно таким же, как если бы я просто отвечал на все жалобы гифкой с чихающим котом. Если так подумать, если бы я просто отвечал на все жалобы гифкой с чихающим котом, это могло бы сделать меня величайшим в мире фриланс менеджером соцсетей региональной авиалинии.

Один плюс – в дни, когда мне просто не хочется, когда я устал или у меня в квартире барахлит интернет, или, когда я заболеваю и поэтому тут все становится рискованно, я могу просто все игнорировать, и никто этого не замечает. Как-то в медленные рабочие выходные в феврале, когда ничего особо не происходило, я внезапно не мог перестать давиться. Вы должны знать, что кашлять невероятно больно – по ощущениям это как будто кто-то берет мои ребра и раздавливает их в лист бумаги – и когда случается приступ, ситуация серьезная. У меня на планшете есть приложение для чрезвычайных ситуаций, где я могу написать Марджани, отправив внезапный, отрывистый БИП БИП БИП БИП, охватывающий ее телефон и оповещающий ее, что ей или кому-то еще нужно срочно приехать ко мне. Мне просто нужно открыть приложение iMedAlert на телефоне и нажать на него. Это просто большая красная кнопка. Я почти уверен, что, когда я нажимаю на нее, мой планшет начинает трястись. Это просто кнопка «Разбить стекло».

Я пользовался ею только дважды за годы, что знаю Марджани. Один раз, когда я только переехал сюда, не очень хорошо ее знал и еще не разобрался с этим домом, я случайно свалился с крыльца в кусты. У меня остались порезы по всей спине и плечам, и я еще месяц мочился кровью. Плохой был день. Во второй раз это было из-за приступа кашля в прошлом феврале, который, я должен сказать, был намного страшнее, чем падение с крыльца. То было просто одноразовое путешествие. А приступ ощущался так, будто меня бросили в кусты, подняли, бросили снова, а затем снова и снова, а затем кто-то прорезал дыру в моей грудной клетке, затолкал кусты внутрь, поджег их, снова взял меня и бросил туда, где раньше были кусты, а потом пырнул меня в живот лопатой и залил рану серной кислотой. Это был очень плохой день.

В общем, после этого я два дня не работал. Никто в Spectrum даже не заметил моего отсутствия. Когда я снова вошел в Твиттер, никто из других «менеджеров» даже не заменил меня. Какой-то бедный болван вопил на меня три дня: перед задержкой его рейса, во время полета, а затем еще два дня после. Я ему сочувствую.

Сегодня никто даже близко не кричал на меня так долго, но я глубоко погружен в объяснение фанату «Волонтеров Теннесси», что мы, возможно, сможем сменить его маршрут через Нэшвилл, если он воспользуется приложением Spectrum Air, которое можно скачать с App Store, когда в дверь звонят. Это время года, когда все честные молодые студенты ходят по домам, агитируя за своих политических кандидатов, поэтому я игнорирую звонок, как и всегда. Но этот человек все звонит и звонит, а затем в дверь начинают колотить.

Я отъезжаю от компьютера и качусь к двери. Выглянув в окно, я вижу не студента, не доставщика и не Трэвиса, забывшего ключ. Это полицейский.

14.

Он большой. Все полицейские большие – они большие, даже когда небольшие; их, наверное, тренируют нависать так, чтобы казаться больше, как рыба фугу – но этот полицейский необычно огромный. Когда я отпер ему дверь с помощью своего телефона, ему пришлось немного пригнуться, чтобы войти, и он вынужден был согнуться под углом в тридцать градусов, чтобы разглядеть, кто ему открыл. У него густая козлиная бородка в стиле Fu Manchu, редкие, жидкие волосы и солнцезащитные очки Oakley со встроенной камерой. Первое, что я замечаю, это его пистолет, потому что именно это я всегда замечаю первым во всех полицейских. Разве не все замечают первым именно это? Пистолет? Он один и он сильно вспотел, и это все, что я могу о нем сказать, потому что он в очках и ничего не говорит. Он просто оглядывает мой дом, пытаясь понять, кто еще здесь живет, потому что я уж точно не могу жить один. Значок на его форме гласит «АНДЕРСОН».

Он продолжает неловко стоять, переминаясь с ноги на ногу, пока оглядывает комнату, и до меня доходит, насколько он молодой. Ему лет двадцать пять максимум – возможно ли, что он моложе меня? – и когда привыкаешь к присутствию его и его униформы в своем доме, и свыкаешься с его размером, он прекращает быть таким пугающим. Он просто паренек. (С пистолетом.) Паренек, который думал, что окажется в одной ситуации, а обнаружил себя в другой, и не совсем уверен, что делать дальше.

Он снимает свои очки, глаза бегают – он как будто даже немного напуган. Я привык к этому выражению лица.

– Эм, так, а Трэвис дома? – говорит он, глядя вниз, в мою сторону, но не на меня.

Я печатаю на телефоне.

– Нет. Трэвис тут не живет. Я тут живу.

Он смотрит в свой блокнот:

– О, эм, мне позвонил Трэвис с 764-го дома на Агрикалчер-стрит по поводу информации об, эм, пропавшем человеке. Вы знаете Трэвиса?

Я киваю ему, но у него уходит некоторое время, чтобы понять, что я подтверждаю и это не какой-то спазм. Он очень молодой.

– Это мой друг. Хотите присесть?

Я вижу, как он оглядывает прихожую, кухню, мою спальню, боковое крыльцо, виднеющееся сквозь заднюю дверь. Он снова переступает на левую ногу и врезается в мой аппарат, помогающий кашлять, который тихо пикает. Он так делает, потому что заряжается, но ему, должно быть, это кажется тикающей бомбой.

– Ой, извините, – говорит он, а затем, поняв, что он извинился перед роботом, бормочет что-то себе под нос. Он цокает языком, как нервичающий мальчик на неудачном первом свидании.

Он недолго будет в этом доме.

– Ну, эм, можете передать Трэвису, что я заходил? – говорит он, и я понимаю, что у меня может быть всего несколько секунд на то, чтобы рассказать ему свою информацию.

– Да. Но я могу сажать он хотелось.

Он смотрит на меня растерянно и все еще испуганно. Проклятая автокоррекция. И без того печатать тяжело.

Он начинает поворачиваться к двери:

– Ладно, эм, послушайте, я оставлю свою визитку, меня зовут Уинн Андерсон, когда Трэвис придет, передайте ему, чтобы он позвонил мне, ладно?

Он разворачивается, хватается за ручку, начинает ее поворачивать. Мне столько нужно ему сказать. А он уже идет к двери.

– Подождииииииииииииите, – кричу я изо всех сил. Он потрясенно оборачивается и смотрит на меня. Я знаю, что я только что сказал ему слово. Но он этого не знает. Он услышал только звук воздуха, выходящего из изуродованного мужчины в кресле перед ним, и что у него еще семь других подсказок, которые нужно проверить до ужина, и что ни одна из них не будет похожа на эту ситуацию, чем бы она ни была.

– ДЭНИЕЛ, – кратко озвучивает мой телефон.

Он грустно смотрит на меня и хмурится. Поймав себя на этом, он одаряет меня улыбкой, которая, наверное, должна казаться сочувственной.

– Спасибо за уделенное мне время, Дэниел. – Он указывает на визитку с логотипом полиции Атенс, которую он положил на кухонную стойку. – Пусть Трэвис позвонит, если он захочет, эм, поговорить, ну, еще.

Он колеблется:

– И, эм… берегите себя, ладно? – а затем он выходит, и вот так и бывает, если ко мне приходит полиция, когда я дома один.

15.

Среда – это самый скучный день для нашей авиалинии, по крайней мере во время дневной смены. Бедный парень с ночной смены, который, я практически уверен, сидит где-то в тюрьме в Калифорнии, позже получает тяжелый удар: у нас есть рейс из Нэшвилла до Шарлотт, который в половине случаев отменяют. В любом случае, это хорошее время для меня втиснуть немного видеоигр. Несколько парней, с которыми я знаком по старому детскому лагерю для инвалидов, любят собираться онлайн и стрелять зомби, монстров и (все чаще) нацистов целыми днями, и они всегда приглашают меня, но эти игры не совсем мое. У меня недостаточно сильные пальцы и руки, чтобы справляться со всеми нажатиями кнопок. Я скорее старомодный игрок в игры на Нинтендо, где нужно двигать джойстиком влево-вправо, влево-вправо, вверх-вниз, вверх-вниз, В-А-выбрать-старт. В них можно играть даже в окне браузера, не включая PS4 или Xbox. Конечно, приходится терпеть мигающие по бокам рекламы об увеличении пениса, но, если достаточно сфокусироваться, можно все равно вырубить Майка Тайсона или спасти принцессу без особых усилий.

Но не сегодня. Я в мире Ай-Чин. Я весь день обновлял страницу о ее исчезновении на Реддите, и новые кусочки инфомации продолжают появляться. Ее семья только что прилетела в Америку; по всей видимости, они довольно состоятельные. Одна из пользовательниц сказала, что вроде бы была на одном курсе с Ай-Чин, но та была тихоней и никогда не разговаривала, и вы знаете, какими они бывают. (Это цитата: «Вы знаете, какими они бывают».) Еще кто-то сказал, что Ай-Чин перестала появляться на занятиях за неделю до исчезновения, но на это ответили, что она никогда не пропускала занятий, а затем кто-то назвал тот ответ фейком, а потом кто-то назвал кого-то фашистом, и тогда я перестал проверять тот тред.

Но один тред привлек мое внимание.

БДЕНИЕ ВЕЧЕРОМ ВО ВРЕМЯ РЕПЕТИЦИИ ОРКЕСТРА КРАСНЫХ МУНДИРОВ

Привет, я Мелисса Лей, подруга Ай-Чин. Сегодня вечером мы устраиваем бдение на полях. Люди придут туда на репетицию Оркестра красных мундиров, поэтому мы сделаем круг людей, чтобы распространить информацию, посмотреть, знает ли кто-нибудь ее. Я сделаю пресс-релиз и отправлю его в «Баннер-Вестник» и на все телеканалы, чтобы они присоединились. Нам нужно задействовать больше людей в ее поиске. Еще я пытаюсь связаться с ее семьей и позвать их. В любом случае, мы придем около половины шестого и проведем там всю ночь. Расскажите всем.

– Мы пойдем туда? – Марджани вошла в дом, подкралась ко мне сзади и снова читает через мое плечо. Это случается слишком часто, чтобы быть совпадением.

Она вытирает мне затылок, говоря: – Я заметила, что ты допоздна засиживаешься на этих сайтах. Тебе нужно выбраться на улицу. Тебе нужен солнечный свет.

Я киваю ей и двигаю головой – язык, который она всегда понимает.

Пропавшая девушка. Бдение сегодня. Поля.

Она встает и начинает складывать кухонное полотенце: – Да, да, Трэвис уже рассказал мне об этом. Вы сегодня утром распалились, а? – она порхает по кухне, едва уделяя мне внимание. Трэвис ушел вскоре после обеда заниматься тем, чем он там обычно занимается, но он должен вернуться с минуты на минуту: все-таки это наши планы на вечер среды, и это он еще не знает о бдении.

– Полагаю, мальчикам важно иметь хобби, – говорит Марджани, и я замечаю, что она пакует корзины для пикника, большие, вычурные плетеные Корзины для Пикника, почти мультяшные, вместе с двумя покрывалами, которые она засовывает под мое кресло. Духовка пищит, и она достает Вечернюю овсянку, что на самом деле просто макароны с сыром, но Трэвис как-то назвал это Вечерней овсянкой и название закрепилось. Она одевает на меня слюнявчик, и пока она меня кормит, я смотрю ей в глаза.

Ты сегодня пойдешь с нами?

Почему ты складываешь еду и покрывала?

Она почти краснеет, хотя я понятия не имею, почему.

– Я думала, я могла бы пойти с вами, просто чтобы, как там, тряхнуть стариной? – она улыбается. Я подозреваю, что это как-то связано с футболом. Меня всегда забавляет, насколько Марджани любит футбол. От одного только вида оркестра она приходит в восторг. – И еще мне любопытно, что у вас на уме. Вы выглядите, будто что-то задумали.

Как по сигналу, Трэвис вваливается в дом.

– Извините за опоздание, – говорит он, хоть мы не договаривались о конкретном времени и нет никакого определенного дедлайна. Думаю, он говорит это по привычке, всегда полагая, что он куда-то, на что-то, почему-то опоздал. Я киваю ему, подзывая к компьютеру, чтобы рассказать о собрании, бдении, нашей первой настоящей возможности оказаться причастными ко всему этому.

Трэвис смотрит на экран и буквально подпрыгивает.

– Черт, чувак, нам надо туда пойти. Нужно кому-то из них рассказать, что ты видел.

Ко мне приходил полицейский.

Чего?

Ага. Он искал тебя. Он запутался, когда тебя тут не оказалось. Я же говорил, тебе нужно было назвать им мое имя.

Что он говорил?

Он весь перепугался из-за меня. Его звали Андерсон. Его визитка на кухонном столе. Не думаю, что он чем-то поможет. Но тебе все равно стоит ему позвонить. Думаю, нам придется позвонить другому полицейскому.

Ну, могу поспорить, там будет другой полицейский. Это же бдение! На них всегда есть полиция.

Кажется, ты не понимаешь, что такое бдение, Трэвис.

Трэвис сует в карман визитку Уинна Андерсона, сначала хмуро взглянув на нее.

– Давай просто заглянем туда, – говорит он. – Это самое захватывающее, что происходило вокруг меня за последние годы.

– Я рада, что тебе так весело из-за несчастья этой семьи, – говорит Марджани, но не резко. – А теперь пойдемте, пока кто-то не занял наше место для пикника.

– Ты глянь какая, – говорит Трэвис. – Дерзкая чертовка.

16.

Знаете, как когда едете куда-то с маленьким ребенком, вы проводите большую часть пути туда, подгоняя его, а затем, как раз когда вы почти на месте, он убегает вперед, словно щенок, прыгающий с места на место, обнюхивающий всем задницы, писающий на все, что видит? Вот это Трэвис каждый раз, когда мы куда-то идем. Он всю дорогу пялится в свой телефон, опустив голову, иногда присвистывая или посмеиваясь над каким-то тупым видео с ребенком, а затем, как только видит людей, кроме Марджани и меня – особенно если это девушки – вжжух, и он исчез.

Прошлой ночью, должно быть, шел дождь, потому что поля влажные и немного топкие. Мне приходится крутить колеса, чтобы не увязнуть, и в какой-то момент я обрызгиваю дождевой водой форму Марджани. Я киваю, извиняясь, и замечаю, что у нее на одежде возле левой лодыжки виднеются брызги крови. Что она делала до того, как пришла? У Марджани столько работ и она носит столько личин, что за ними невозможно уследить. Также стоит упомянуть, что кровь может быть моей. Каждые несколько недель я просыпаюсь и либо на простыни, либо на подушке обнаруживаются кровавые пятна. Я понятия не имею, откуда они берутся и почему они там. Раньше меня это нервировало, но в итоге я перестал переживать. А что поделать, понимаете?

Марджани находит понравившееся ей место и расстилает покрывало, старое, с эмблемой «Сент-Луис Кардиналс», доставшееся моей маме бесплатно на бейсбольном матче двадцать лет назад и каким-то образом оказавшееся со мной в Атенс – оно сильно отдает пивом, сигаретным пеплом и арахисом. Мне не нравится это покрывало, но я храню его. Оно напоминает мне об Иллинойсе, маме и всяких высоких взрослых. Марджани машет Трэвису, который уже удалился от нас на целое футбольное поле и разговаривает с кем-то незнакомым так, словно они выросли вместе. Он кивает, жестом просит свою собеседницу подождать секунду и бежит к нам, будто мы горим.

– Эй, эй, эй, дайте-ка я откупорю вино.

По непонятным мне причинам, моя мать, навещая меня, заполняет мою кухню бутылками вина, хоть я никогда в жизни его не пил и это противоречит религии Марджани. (Хотя как же ей иногда это не помешало бы.) Трэвис единственный, кто его пьет, и он всегда приходит за бутылками или просто остается выпить, пока проводит время со мной, и я думаю, я только что понял, почему моя мама покупает для моей кухни вино.

– Чувак, зацени, – говорит он, указывая вдаль. Я вижу только Оркестр красных мундиров, тащащий свои инструменты. Какой странный инструмент – труба. Интересно, во сколько разных форм они скрутили металл, пока поняли, что для такого звучания им нужна именно форма трубы.

Я качаю головой.

– Нет, нет, возле оркестра, – говорит Трэвис. И там, понимаю я, бдение.

Это, может быть, худшее место для бдения. Во-первых, там трубы. Сложно призвать необходимый уровень угрюмости и молчаливой трагичности, нужных для бдения, когда вокруг тебя студенты в больших красных шапках дуют в бронзовые инструменты, а рядом попивают вино планокуры и бегают вопящие дети. Ну серьезно, вы устраиваете бдение рядом с гребаным марширующим оркестром. С таким же успехом его можно устроить на дне рождения шестилетки.