Текст книги "Какая удача"
Автор книги: Уилл Литч
Жанр: Триллеры, Боевики
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Дверь снова открывается. Крамер вваливается в комнату, зрители аплодируют, смотрите все, это наш чокнутый дружок Трэвис, живущий напротив. С ним полицейский. Это наш старый друг Уинн Андерсон.
– Чувак, что за черт, – говорит Трэвис. – Неудивительно, что я не мог тебя найти на митинге. – он оглядывает меня. – Ты что, ввязался в драку с полузащитником? – он мягко кладет руку мне на голову и засовывает трубочку, торчащую из стакана с водой, мне в рот. Он присвистывает. – Это дерьмо всегда жутко меня пугает.
Я смотрю на детектива Андерсона. Наши глаза встречаются с узнаванием. Он пытается быть невозмутимым, но у него это плохо получается. Я подмигиваю ему.
Я замечаю женщину за ним. Кажется, она не против, что остальные забыли о ее существовании.
– Привет, я Дженнифер, – говорит она. – Мы встретились на митинге. – я помню. Она была милой. – Вау, ты в порядке?
В отличие от всех людей, видевших меня в таком состоянии, она не говорит со мной так, будто мне три года, и не смотрит мимо, словно я бревно. Она смотрит мне прямо в глаза. Мне уже нравится эта девушка, и у меня появляется ощущение, что все будет в порядке.
Детектив Андерсон заговаривает:
– Послушайте, Дэниел, я просто хотел убедиться, что с вами все в порядке, но Трэвис сообщил мне кое-какую важную информацию, которую я, эм, не смог получить во время вчерашней нашей встречи. – он все еще огромный, но, когда он не уверен в себе, он снова становится маленьким мальчиком в чересчур большом для него костюме полицейского. – Когда вам, эм, будет, ну, лучше, я зайду, и мы сможем записать заявление.
Когда я киваю ему, он отводит взгляд. Я замечаю татуировку «Атланта Фэлконс» на его левом бицепсе.
Я смотрю на Марджани.
Можно мне убраться отсюда?
– Тебя еще должен осмотреть доктор, но да, я думаю, они тебя отпустят. Они избавились от мокроты и проверили все остальное. Они даже сделали… Ой, это что такое? – Она переворачивает меня, и мы понимаем, что под моей поясницей на кровати небольшая лужа крови.
– Вот черт, – говорит Трэвис. – Зацените. Это гвоздь.
Это гвоздь. В кровати крохотный гроздь. Так вот что за садовый шланг я ощутил ранее. Как, черт возьми, он здесь оказался? Откуда в кровати гвоздь?
– Из всех возможных вариантов, ты умрешь от столбняка, – со смешком говорит Дженнифер. Как я уже говорил, мне нравится эта девушка.
27.
Итак, вы задаетесь вопросом: почему я еще не умер? В то время как довольно часто случается, что что-то преграждает мне дыхательные пути, отсуствие резервуара и маски – это не привычное событие. Если мокрота была там, я не мог от нее избавиться и она мешала мне дышать дольше чем, скажем, две минуты… почему я еще не умер?
Марджани пытается объяснить это мне, когда мы сидим в задней части пикапа Трэвиса.
Из всех причин, почему я люблю Трэвиса, тот факт, что он переделал свой F-150, чтобы я мог ездить сзади, это, возможно, лучшая. Через несколько недель после моего переезда сюда, они с его мамой пошли в мастерскую и спросили, могут ли они соорудить какое-то приспособление, куда можно пристегивать мое кресло. Механик, пожилой, крепкий мужчина с козлиной бородкой по имени Брайан, который сказал, что у его сына муковисцидоз[9]9
Муковисцидоз – наследственное заболевание, при котором нарушается выделительная функция желез с поражением жизненно важных органов.
[Закрыть], принял вызов и каким-то образом собрал четырехступенчатую систему, с помощью которой я могу ездить в кузове пикапа. Мы называем его Шерстистым мамонтом. Ступени:
1. ПОДНЯТИЕ. Меня с моим креслом нужно поднять на эту штуку. Брайан построил мини-конвейер, который перевозит меня в переднюю часть кузова и фиксирует меня на месте так, что я смотрю на улицу, сидя спиной к заднему окну Трэвиса. Я люблю показывать поднятые большие пальцы людям в машинах за нами, когда получается. Им это крышу сносит.
2. ЗАКРЕПЛЕНИЕ. Кресло защелкивается на месте, а затем замки пристегиваются на каждом колесе, чтобы я не скатывался с кузова каждый раз, когда Трэвис жмет на газ.
3. ПРИСТЕГИВАНИЕ. Брайан оснастил установку промышленными ремнями безопасности, добытыми у друга из ВВС, которые тот урвал из старого истребителя. Это чертовски круто, настолько, насколько звучит. Можешь проехаться у меня на хвосте, Маверик.
4. ВТОРОЙ ПИЛОТ. Прямо рядом с моим креслом есть еще одно для моего опекуна, с его собственными ремнями и замками.
Когда мы едем в этой машине, мы с Марджани выглядим как король и королева самого деревенского парада к Четвертому июля из всех, что вам доводилось видеть, просто двое сумасшедших, катающихся в кузове пикапа. Это сооружение абсолютно безопасно, но не совсем легально. Его вид настолько потрясающий и так сильно впечатляет людей, что каждый полицейский, встречающийся нам, просто спрашивает, где мы такое сделали. Наверное, я бы не порекомендовал ездить со мной по бездорожью, также лучше избегать скоростных трасс, но ездя по центру Атенс, мы представляем собой то еще зрелище.
А еще мне выпадает возможность почувствовать дуновение ветра на скорости сорока миль в час и солнце на моем лице.
Раз такое дело, Марджани ненавидит Мамонта, и она особенно ненавидит пытаться разговаривать со мной в Мамонте, и она особенно ненавидит пытаться разговаривать со мной в Мамонте, когда она плакала, потому что чувствует себя виноватой, так как считает, что чуть меня не прикончила.
– У тебя не полностью были перекрыты дыхательные пути! – кричит она, пытаясь перекричать двигатель, ветер и шум вечера пятничного матча в Атенс на Броуд-стрит. Я наклоняюсь к ней, пытаясь задать следующий вопрос с помощью бровей, но они сейчас все равно взмокли от слез. Сложно общаться с Марджани в кузове Шерстистого мамонта, но оно того стоит, потому что мы на улице, погода хорошая, ветер взъерошивает мне волосы, и я только что чуть не умер.
– Это был просто маленький сгусток! Он не дал тебе дышать всего секунду и поэтому ты потерял сознание! – мы на светофоре. Она переводит дух и вытирает глаза. У Марджани был долгий день. – Пока ты был в отключке, а мы все носились вокруг, часть пробки, должно быть, сдвинулась и вышла. Это позволило тебе снова дышать. Уууууххх! – Трэвис немного резко нажал на газ. Он всегда газует больше нужного на зеленом сигнале светофора, в основном потому, что он знает – мне это нравится, а Марджани этого терпеть не может. Она правда презирает Шерстистого мамонта.
Она стучит в окно:
– Трэвис! А ну прекрати! – я слышу его смех сквозь ветер. Дженнифер, сидящая рядом с ним, хоть они познакомились только два дня назад и большую часть времени провели за обсуждением пропавшей девушки и помощью его другу-инвалиду с болезнью, которую она точно все еще не понимает, смеется вместе с ним. Что за второе свидание.
Марджани берет себя в руки и продолжает:
– То есть тебе просто повезло. Вот почему я так ужасно себя чувствую, Дэниел. Сегодня мы не потеряли тебя только потому, что кусок мокроты оторвался. Это чистое везение.
Я смотрю на нее.
Дай мне секунду, у меня есть шутка.
Это не тема для шуток, Дэниел.
Просто подожди, ладно?
Я яростно печатаю на телефоне, активируя свой спикер. Я ошибаюсь и начинаю заново. Она постукивает ногой.
Мне сейчас не хочется смеяться, и я не понимаю, с чего тебе может этого хотеться.
Черт побери, Марджани, просто подожди секунду.
Я понятия не имею, почему тот кусок отпал.
Есть. Мой спикер громко провозглашает:
«Он. Отпал. Потому. Что. Тот. Парень. Меня. Уронил.»
Марджани слабо улыбается, так устало, она еще не готова посмеяться над этим, но испытывает облегчение, что я могу.
– Я просто рада, что с тобой все нормально. Но моя ошибка неприемлема. – она замолкает. – Неприемлема. Я могла тебя убить, Дэниел. Я спешила, и я делала слишком много, и было так оживленно, и я убежала без твоего аппарата. Поверить не могу, что я это сделала. Это неприемлемо.
Я снова смотрю ей в глаза.
Перестань. Такое бывает. Я тоже забыл.
Моя работа – тебя защищать.
Нет. Твоя работа – быть со мной. И ты была. И есть. Ты сейчас со мной.
Я смотрю влево.
И мы дома. Я в безопасности. Ты в безопасности. Нам повезло. Пойдем домой.
Шерстистый мамонт с грохотом останавливается, Трэвис с Дженнифер выпрыгивают из пикапа и опускают дверцу. Она запрыгивает в кузов и отстегивает меня, как опытный профессионал. Я вопросительно смотрю на нее.
– Ну ты же не можешь весь день сидеть здесь, – говорит она.
Марджани держится позади, все еще молча, все еще смотря в пол. Я ворчу ей, пытаясь ее растормошить, привести ее в чувство. Это не ее вина. Я парень с болезнью, которая в конце концов убивает всех пациентов, и в конце концов она убьет и меня. Я рад, что это случилось не сегодня. Я надеюсь, что этого не будет еще долгое, долгое время. Но давайте не будем обманываться. Это случится, и когда это случится, я не хочу, чтобы Марджани, Трэвис, моя мама или эта Дженнифер, которая внезапно стала матриархом в нашей странной семейке, корили себя за это.
Я не хочу, чтобы Марджани это делала. Я не хочу, чтобы кто-либо это делал. Сегодня было страшно. Но каждый день страшен. Мы не можем угрюмо болтаться по планете в ожидании, пока что-то убьет нас, или в страхе, что что-то убьет кого-то из наших близких. Я не собираюсь таращиться в пустоту в ожидании конца. И уж точно не собираюсь позволить ей это делать. Я требую лучшего общества, чем это.
Прежде чем я успеваю снова заворчать, Дженнифер без предупреждения хлопает Марджани по носу свернутым памфлетом, как собаку, которая снова помочилась на ковер, сопровождая это мультяшным: «Буп». Что за женщина. Она что, никогда не видела Марджани?
– Выбираемся из машины, мадам, – говорит она. – Через двадцать минут начнется шоу Кольбера.
Марджани, внушительная, ужасающая, утомленная, чудесная, смотрит на нее, эту незнакомку, появившуюся из ниоткуда и начавшую вести себя, будто она здесь хозяйка. Она глядит на нее мгновение, еще одно, слишком долго. Я вижу, как Дженнифер напрягается.
Затем Марджани поднимает руку и легонько прикасается к носу Дженнифер.
– Буп.
Я пытаюсь засмеяться, но не могу. Легкомысленность момента и мое тихое оханье будто бы заставляют Марджани сосредоточиться. Как только мы оказываемся у двери, она начинает убираться, расставлять все по местам, возвращая в изначальное состояние. Она начинает подметать кухню, но затем внезапно останавливается.
– Это что такое? – говорит она. – Тут повсюду грязь.
Так и есть. Весь кухонный пол измазан мокрой, хлюпающей грязью. Не сухой, а свежей, с растекающимися по полу лужицами дождевой воды и насыщенным влажным запахом, который кажется… недавним. Марджани поворачивается накричать на Трэвиса, но он снял ботинки у входа. Обувь Дженнифер стоит рядом с его. Это свежий беспорядок. И он не наш.
Я смотрю на Марджани.
Один из санитаров заходил?
Обычно они не приходят так рано. И они не настолько неряшливые.
Это отвратительно. Что это?
Я не знаю. Кто был здесь?
Марджани.
Да?
Я очень устал.
– Конечно, конечно, извини, – говорит она. Перекатив меня в спальню, она начинает расстегивать мою рубашку, когда мой телефон начинает жужжать и завывать. Звонок в FaceTime. На меня смотрит улыбающееся загорелое лицо. Она сделала эту фотографию на Барбадосе в прошлом году. Она была с каким-то парнем. Фрэнком? Карлом?
О, мама. Столько всего происходит.
28.
– Да, да, я могу передать ему трубку. Погоди секунду, Анджела.
Мы дома, я устал, все устали, и черт, что за день, но я не могу винить маму за то, что она хотела созвониться, когда услышала обо всем произошедшем.
Меня осеняет, что я понятия не имею, где сейчас находится моя мать. Когда я с ней разговариваю, я сижу в кресле и смотрю на монитор компьютера, чтобы она видела меня в FaceTime, а потом разговариваю с ней по Gchat. Я не совсем понимаю, почему это ей так нравится, учитывая, что она просто смотрит, как я двигаю своим джойстиком в ответ на ее слова, но, полагаю, ей нравится меня видеть усаженным в кресло и разряженным в пижаму, словно шестилетка. (Я ненавижу эту пижаму.) Кроме того, в Иллинойсе на час раньше, поэтому, может, она не так сильно устала, как все мы.
Хотя она все равно сейчас не дома. Мне кажется, я вижу бассейн позади нее. Пляж? На фоне снует темная фигура, мужская, слышится жужжание, может, он сушит волосы или еще что, я не могу сказать точно. Что это за мужчина? Где она?
– Выглядишь ужасно.
(…)
(…)
(…)
Спасибо. Это очень мило, мам.
– Марджани мне обо всем рассказала. Не вини ее в случившемся. Со мной тоже такое бывало. Я знаю, должно быть легко не забывать огромную машину, но это совсем не так. Я всегда старалась держать ее под креслом, чтобы не нужно было о ней думать.
(…)
(…)
(…)
Я ее не виню. Ты где?
– Я на Ямайке! Я тут на курорте с… другом. С работы! Каникулы еще не закончились, поэтому я хотела втиснуть последнюю поездку перед тем, как вернутся студенты.
Мне любопытно, что это за «друг с работы» на заднем плане, но, опять же, у меня был длинный день. Она может рассказать мне позже, если захочет.
(…)
(…)
(…)
Я надеюсь, у тебя был хороший день. Я очень устал, мам.
– Я понимаю, понимаю! Я просто хотела проверить, как ты. С тобой давно такого не случалось.
Она выглядит обеспокоенной, но не переволновавшейся. Я уверен, Марджани преуменьшила серьезность случившегося, и все равно она не сможет этого понять по FaceTime. Она кажется… легкой и беззаботной. Я рад за нее. И я не собираюсь нарушать ее покой.
Она начинает смеяться над чем-то, что видит за кадром, и теперь мне уже не интересно и я не хочу ничего знать.
– Перестань, перестань! – говорит она кому-то, наверное, какому-то огромному мужику в плавках, лоснящемуся от кокосового масла и балансирующего какой-нибудь фрукт на своих гениталиях, кто знает, лишь бы ей было хорошо, как по мне. – Перестань! Я разговариваю с сыном, черт побери!
Она смахивает волосы с лица, завязывает их в хвост и надевает шляпу.
– Ну, мы пойдем играть в теннис, – говорит она, повергая меня в замешательство насчет часового пояса на Ямайке. – Скажи Марджани, чтобы держала меня в курсе. Я рада, что с тобой все хорошо. – она потрясает пальцем перед экраном. – Не забывай машину.
(…)
(…)
(…)
Не забуду.
Я прерываюсь.
(…)
Я пытаюсь храбриться и хочу, чтобы она хорошо провела время, но…
(…)
…не знаю, наверное, меня все-таки немного напугали сегодняшние события? У меня не прекращает учащенно колотиться сердце. Я не могу взять себя в руки.
(…)
Почему, интересно? Может, просто прошло много времени с тех пор, как случалось что-то насколько пугающее? Может, это вопрос взросления. Мне уже за двадцать пять, что для всех вас лишь расцвет жизни, но уже глубокая старость для кого-то с СМА.
(…)
Все дети с СМА, вместе с которыми я рос? Большей части из них уже нет в живых. В Иллинойсе у меня остался друг, который еще держится, но он прикован к кровати, живет на ферме родителей, никогда не покидает пределы дома, ничего не делая целыми днями, пока они не закончатся. Есть еще девушка, с которой я виделся пару раз в Атланте, она в лучшей форме, чем я, и у нее есть парень. (Она рассказала, что однажды сломала бедро, когда они обжимались, но это было пару лет назад.) Но не считая этого: не так уж много из нас еще живы. Дети с СМА, растущие в наши дни, смогут продержаться дольше. Они будут на новых лекарствах с младенчества, у них будет больше сил на сопротивление. Если бы я родился двумя десятилетиями позже, у меня было бы больше шансов дожить до сорока, пятидесяти, даже шестидесяти.
(…)
Но я бы обманывал себя, если бы не признал, что я действительно чувствую себя более слабым с каждым днем. Я медленнее восстанавливаюсь. Маленькие боли длятся дольше, чем раньше. Меня раздражает вставать с кровати. Я всегда гордился своим желанием встречать утро, встречать жизнь бодро, с энтузиазмом и благодарностью за мир, в котором мне повезло оказаться. Но я ощущаю, что устаю больше.
(…)
Я хочу тебе это сказать, мам. Иногда я просто чувствую себя таким хрупким, понимаешь? Ты воспитала меня так, чтобы я этого не ощущал. Я никогда этого не ощущал. Я прилагал усилия, чтобы не чувствовать себя таким. Но я чувствую. Чувствую себя хрупким. Чувствую себя слабым. Я чувствую, что я в опасности.
(…)
И еще… есть этот мужчина. И эта девушка. И он знает, что я видел, как он ее забрал. И он носит такие ботинки. А у меня на крыльце были отпечатки ботинок. И что происходит у меня на кухне? Столько всего происходит, мам.
(…)
Можно я расскажу тебе это? Стоит ли мне это тебе рассказывать? Я не хочу испортить тебе отпуск. У тебя там красиво, а твой друг с работы, кажется, готов играть в теннис.
(…)
– Дэниел? Дэниел, ты еще здесь, дружок?
(…)
(…)
(…)
Да, мам. Я просто устал. Хорошо тебе повеселиться. Поговорим, когда вернешься. Я тебя люблю.
– Я тебя тоже люблю, дорогой. Береги Трэвиса. И себя.
Я постараюсь, мам. Я всегда стараюсь.
29.
Марджани, кажется, замечает, что со мной что-то не так, и вполне логично списывает это на то, что я сегодня оказался на грани смерти. Она правильно оценила ситуацию, но лишь частично, хотя я и сам все не до конца понял. В любом случае: мне нужно поспать.
– Вы тут справитесь? – говорит Трэвис. – Мы с Дженнифер завалимся в бар «Манхэттен» в центре, может, пропустим по стаканчику перед сном.
– По-твоему выпить в десять вечера это «перед сном»? – говорит Дженнифер, дернув его за отворот рубашки. – Да ты старик.
Она подходит ко мне. Я уже в пижаме, лежу в кровати, сегодня под дополнительным одеялом. Снаружи не холодно, но я мерзну. Я весь замерз. Дженнифер не смущает моя уязвимость или то, что мы совсем недавно познакомились, или что она сегодня почти стала свидетельницей моей смерти, даже не успев узнать мое имя. Она кладет руку мне на грудь.
– Ты крутой, чувак, – говорит она, наклоняется и целует меня в лоб. – Нам нужно больше таких людей.
Марджани улыбается и кладет еще одну подушку мне под голову, когда они уходят.
– Ты в порядке? – спрашивает она. Сев рядом со мной, она начинает легонько поглаживать мою левую ногу. Этот вопрос задан скорее для нее, чем для меня. И, честно говоря, я больше беспокоюсь за нее. Я уверен, что пока она ездила со мной из кампуса в больницу, а оттуда домой, ей пришлось отпроситься с одной из других ее работ. Я не могу быть полностью ее ответственностью. Она делает намного больше, чем требуется.
Я в порядке. А ты?
Мне лучше. Я просто так испугалась.
Я тоже. Все еще напуган. Но не из-за этого. Не совсем.
– Я переночую здесь, Дэниел, если ты не против, – говорит она. – Мне нужно будет отправиться на уборку рано утром, поэтому будет проще, если я просто посплю здесь.
Я ощущаю облегчение.
Я ощущаю облегчение.
Я хочу, чтобы ты осталась.
Я знаю, тебе еще есть чем заняться.
Я благодарен.
Что за день, Дэниел.
Могу поспорить, меня ожидает письмо от него. Но я не могу сейчас справиться с этим. Я должен поспать. Я должен отдохнуть. Марджани выключает мой компьютер и берет пульт, чтобы выключить телевизор. Только что закончился футбольный матч старшеклассников, и теперь начинаются вечерние новости того же филиала NBC в Атланте, со всеми моими утренними друзьями.
– Студенты Атенс сегодня устроили бдение по пропавшей студентке, – говорит энергичная дамочка за столом, – И в вечер матча в этом поучаствовала футбольная команда. Передаем слово нашему Джимми Долерио.
Десятилетний ребенок с микрофоном шире, чем его торс, появляется на экране. Через десять лет репортерами будут работать младенцы, скажу я вам.
– Спасибо, Мэриэнн. В пятницу гражданка Китая, изучающая ветеринарию в университете Джорджии, по имени Ай-Чин Ляо, направлялась на утренние занятия, когда исчезла где-то в районе кампуса. И теперь группа студентов пытается ее найти.
Мы видим запись с митинга, собравшихся студентов, свечей, бдений. А затем наша подруга, Ребекка, оказывается на экране, и она разговаривает с десятилетним Джимми. Ее обозначили как: «РЕБЕККА ЮЙ, ОБЕСПОКОЕННАЯ АЗИАТКА», что, эм, может, не лучшие титры, которые я видел в своей жизни.
– Ее родители здесь, и мы пытаемся оказать им теплый прием, – говорит Ребекка. – Очевидно, это ужасная ситуация.
Снова Джимми:
– Мне выпала возможность поговорить с главным тренером команды Джорджии, Кирби Смартом, чьи «Бульдогс» сыграют с командой университета Среднего Теннесси в воскресенье на стадионе Сэнфорд. Он рассказал мне, что просто пытается помочь общине, ищущей ответов.
Смарт, как и все футбольные тренеры, немного излишне требовательный и немного чересчур самоуверенный, но в остальном вроде бы приличный, говорит:
– Мы надеемся, что они найдут девушку. Мы верим в местные правоохранительные органы и молимся, что девушку найдут. Я просто хотел быть здесь, чтобы показать кампусу, что мы с ними. – я почти ожидал, что он прямо в тот момент выбежит на поле.
Потом мы видим монтаж с Обеспокоенными студентами и Небезразличными посторонними, и короткое интервью с шерифом округа Кларк, который говорит, что они расследуют «все возможные зацепки» и больше ничего интересного. Потом снова монтаж, еще больше грустных студентов, а потом длинный ряд студентов-азиатов, держащихся за руки в знак солидарности, а затем…
СРАНЬ ГОСПОДНЯ
СРАНЬ ГОСПОДНЯ
СРАНЬ ГОСПОДНЯ
Я корчусь так сильно, что почти выпадаю из кровати. Марджани бросается ко мне и хватает меня, словно я собираюсь выпрыгнуть из окна.
– Дэниел, что такое, что происходит? – говорит она с настоящей паникой в глазах.
Я таращусь в телевизор.
Ммммммгггм. Ммммммгггм. Ммммммммггггггггг!!!!!
В длинной цепочке студентов, по большей части азиатов, берущихся за руки в поддержку Ай-Чин, стоит мужчина. Цепочку снимают с расстояния, поэтому лиц не видно, но он белый. Он хорошо одет, как ассистент преподавателя или студент магистратуры, и он в шляпе. Похоже, они все поют песню, а он поет вместе с ними, участник бдения, один из убитых горем студентов университета Джорджии, пытающийся принять трагедию, произошедшую на этом кампусе. Он обнимает одной рукой одну азиатку, а другой – вторую. Он – часть цепи.
На нем голубая кепка «Трэшерз». Я уже видел этого мужчину.
СРАНЬ ГОСПОДНЯ
СРАНЬ ГОСПОДНЯ
СРАНЬ ГОСПОДНЯ
Я смотрю, наверняка безумным взглядом, на Марджани, затем снова на телевизор, затем снова на нее.
Ммммммгггм. Ммммммгггм. Ммммммммггггггггг!!!!!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.