Текст книги "Тирания экспертов. Экономисты, диктаторы и забытые права бедных"

Несмотря на японское вторжение в Маньчжурию в 1931 году, усилия ИТО по развитию китайской экономики продолжались на удивление долго. Лишь после вторжения японцев в Китай в 1937 году ИТО вынужден был свернуть свою деятельность. Однако уже в 1942 году ИТО был готов вернуться – после того как США, вступив в войну с Японией, стали важным союзником Китая. Чтобы победить Японию, Соединенным Штатам нужен был экономически успешный Китай. Кроме того, Америке был нужен благопристойный портрет Чан Кайши, их авторитарного союзника в борьбе против Японии. Авторитарный подход к развитию, который сотрудники ИТО изначально применяли в Китае, идеально подходил для придания Чан Кайши репутации благонамеренного автократа – достойного лидера страны. Отныне ИТО становился главным рупором пропаганды, связанной с темой воюющего Китая.

В итоге с помощью (и при технической поддержке) США создается фантомный (в духе «строительства нации») образ «свободного Китая». Как и с позднейшими фантазиями на тему государственного строительства в годы войн во Вьетнаме, Ираке или Афганистане, в реальности Америка связалась – и позднее вынуждена была сотрудничать – с коррумпированным, деспотичным и слабым руководством, не способным построить никакое (а не то что свободное) государство. Старшие чины армии Гоминьдана присваивали деньги из американской помощи, оставляя полуголодными солдат-призывников, которым к тому же не хватало оружия и боеприпасов.

Усилия ИТО по созданию образа «свободного Китая» были столь успешными, что в дальнейшем сенатор Джозеф Маккарти и его сторонники обвинят ИТО в «уступке Китая» коммунистам. Если свободный Китай был таким мощным государством, каким его изображала пропаганда ИТО, то – по логике сенатора – его падение можно объяснить лишь предательством со стороны прокоммунистических элементов Запада (и в рядах ИТО). Однако дело было не в том, что ИТО «потерял» свободный Китай, а в том, что такого Китая никогда не было.

Рис. 3.1. Обложка брошюры времен Второй мировой войны, где отображено американское видение «свободного Китая»[118]118
  Maxwell S. Stewart, “War-Time China: China’s Soldiers, Leaders, Farmers, Progress, Problems, Hopes,” I.P.R. Pamphlets No. 10 (New York: American Council Institute of Pacific Relations, 1944).


[Закрыть]

В годы войны Генри Фонг – как один из первых авторов плана развития Китая – консультировал Чан Кайши по вопросам управления экономикой. В период с 1941 по 1943 год Фонг – уже в качестве сотрудника Фонда Рокфеллера – вновь посетил США в поисках новейших экономических тенденций, которые пригодились бы в свободном Китае.

В том, как Фонд Рокфеллера относился к Фонгу и его коллегам, прослеживается его отношение к китайцам вообще. Во-первых, стипендия Фонда для китайских аспирантов в США была меньше, чем для европейцев. Во-вторых, Фонг, хотя и был наиболее зрелым китайским экономистом, получал такое же вознаграждение, что и юные китайские выпускники: «китайцы – они и есть китайцы». В-третьих, Фонд Рокфеллера строго соблюдал запрет на азиатскую иммиграцию, следя за тем, чтобы по истечении срока обучения китайские аспиранты отбывали на родину; для европейских аспирантов, чьи визы истекали, таких строгостей не было[119]119
  Chiang, Social Engineering, 244.


[Закрыть]. Эти нюансы подчеркивают неуважение западных спонсоров, в том числе из Фонда Рокфеллера, к китайцу как личности, что позволило им пренебрежительно относиться к нарушениям индивидуальных прав в рамках авторитарной модели развития Китая.

О своем отношении к таким явлениям Фонг молчал, как он это делал на протяжении всей своей карьеры. Однако его заметное положение в международной дискуссии по вопросам развития Китая и в правительстве Чан Кайши обеспечило Фонгу вознаграждение иного рода. Технократическая концепция наделяла местных экспертов властью и престижем – наградами, компенсировавшими эпизодические проявление неуважения со стороны западных спонсоров.

В самом деле, посетив США во время войны, Фонг смог донести свои идеи экономического развития Китая до широкой аудитории. В мае 1942 года он опубликовал небольшую книгу «Послевоенная индустриализация Китая». В ней Фонг развивает свои предыдущие темы: «научному планированию крупномасштабных проектов восстановления послевоенного Китая должно предшествовать подробное изучение национальных ресурсов… В тяжелой промышленности, а также при проведении масштабных общественных работ и при организации коммунальных предприятий наилучшими рецептами, по-видимому, являются государственная собственность и государственная система управления»[120]120
  H. D. Fong, The Post-War Industrialization of China (Washington DC: National Planning Association, 1942), 78.


[Закрыть].

В начале 1944 года, по возвращении Фонга в Китай, с результатами его работы Чан Кайши ознакомился лично. Еще в 1943 году Чан Кайши издал книгу собственного сочинения, где в споре по вопросам развития между государственниками и защитниками прав личности выступил на стороне государства. «Масштаб задач у китайской экономической стратегии гораздо шире, чем у западной экономической науки, – отмечал он, – ибо первая призвана ответить на вопрос: как сделать Китай богатым и сильным, т. е. превратить его в мощное, здоровое и счастливое государство». В отличие от западной экономической мысли, «китайская экономическая теория не основана на индивидуализме», а призывает экономистов «отбросить меркантильность и личный эгоизм»[121]121
  Article II. Цит. по: Trescott, Jingji Xue, 286.


[Закрыть].

Американский писатель Крейтон Лейси в то время отмечал, что у Соединенных Штатов не должно быть возражений против подавления прав личности в Китае, поскольку сами США отрицают права простых китайцев в Америке. Любая критика антидемократичных методов Чан Кайши создает американцам лишь затруднения: «Соединенные Штаты не могут честно выступать за демократию в Китае до тех пор, пока «желтая раса» считается недостойной американского гражданства… Они (американцы) не имеют морального права требовать демократии в государствах Тихоокеанского региона, пока Акт об исключении выходцев с Востока отказывает их жителям даже в системе национальных квот, предоставленных другим иммигрантам»[122]122
  Creighton Lacy, Is China a Democracy? (New York: John Day, 1943), 140.


[Закрыть].

Нам нужно вернуться в первые дни работы ИТО в Китае. До сих пор мы опускали часть истории. Конвергенция идей и политических интересов вокруг концепции технократического развития и подавления прав личности в Китае была по вкусу не каждому. Не все сотрудники ИТО в Китае радовались триумфу этих идей. С критикой авторитарного пути развития в целом выступил первый организатор научных исследований ИТО в Китае, Джон Белл Кондлайф.

Возможно, из-за этой критики Кондлайфу не суждено было задержаться в ИТО. По требованию чиновников Государственного департамента сотрудники ИТО пытались «отредактировать» текст доклада на конференции 1929 года, чтобы изъять неудобную правду о том, что китайцы недовольны системой экстерриториальности. Когда Кондлайф отказался, влиятельные лица в американском истэблишменте добились отмены должности научного секретаря, избавившись тем самым от слишком принципиального оппонента.

Кондлайф продолжил карьеру в качестве научного секретаря Лиги Наций – позиция, где он мог, наконец, говорить то, что думал. Сохраняя дружеские отношения с Фонгом, Кондлайф не уставал критиковать столь удобный тому – и большинству членов ИТО – авторитарный подход к развитию. Если Фонг персонифицировал технократический подход к развитию, то Кондлайф демонстрировал, что возможны и другие мнения. В Обзоре мировой экономики за 1932 год, написанном для Лиги Наций, Кондлайф изложил свои взгляды на спор между концепциями «сознательного планирования» и «спонтанной эволюции» экономики. Он поставил под сомнение «возможность поднять темпы экономического роста», просто привлекая экспертов с их мудрыми советами по поводу того, как можно этого добиться[123]123
  J. B. Condliffe, “Preface,” in World Economic Survey 1931–1932 (Geneva: League of Nations, 1932), 10.


[Закрыть].

Кондлайф резко расходился с Чан Кайши и Фонгом во взглядах на то, как должны соотноситься между собой государство и личность. Мощные силы развития, – утверждал он, – находятся не на государственном уровне; они суть «силы научно-технического прогресса», такие как «открытие Панамского канала в 1913 году или изобретение электросвязи». Другими словами, Кондлайф полагал, что развитие происходит благодаря усилиям творческих личностей, к всеобщей выгоде обменивающихся идеями, товарами и финансами поверх государственных барьеров. Он проницательно отмечает: «Мир в целом колеблется между противоположными началами» свободного потока товаров, технологий и идей, с одной стороны, и препятствующего всему этому «экономического национализма» – с другой[124]124
  J. B. Condliffe, “Preface,” in World Economic Survey 1931–1932 (Geneva: League of Nations, 1932), 10–11.


[Закрыть].

Еще решительнее он декларировал эти идеи в статье, опубликованной в 1938 году в престижном научном журнале Economica: «человечество смогло добиться улучшения жизни, как только мысль и хозяйственная деятельность получили свободу пересекать национальные и конфессиональные границы». «Однако теперь, – отмечает Кондлайф, – мы сталкиваемся с новым и более опасным суеверием, чем все ранее известные, с мифологией нации-государства, чьи жрецы – подобно инквизиторам прошлого – проявляют нетерпимость к инакомыслию. Борьба за права человека против этого всемогущего „левиафана“ является самой трудной и важной задачей нашего поколения»[125]125
  J. B. Condliffe, “The Value of International Trade,” Economica 5, no. 18 (May, 1938): 136–137.


[Закрыть].

Кондлайф после ухода из ИТО еще долго писал о Китае, но едва ли к его словам кто-то прислушивался. С 1940 года вплоть до своей отставки в 1958 году он оставался профессором экономики в Беркли. В речи на тему промышленного развития Китая, произнесенной на «Форуме китайского национального возрождения» в Беркли 24 января 1943 года, Кондлайф раскритиковал технократический подход: «Китай не может в одночасье превратиться в индустриальное общество, функционирующее по законам механики… Большим упрощением было бы полагать, что можно добиться развития [китайской] экономики всего лишь путем автоматического переноса западных технологий»[126]126
  J. B. Condliffe, “The Industrial Development of China,” speech given at Chinese National Reconstruction Forum at Berkeley on January 24, 1943. Переиздано в: Committee on Wartime Planning for Chinese Students in the United States, National Reconstruction, 1943, 79.


[Закрыть].

Кондлайф решительно отвергал авторитарную модель развития, которую Фонг и Чан Кайши продвигали в Китае. Он допускал, что «автократические и авторитарные методы управления бывают эффективными для ограниченных целей», но признавал ценность индивидуальных прав как таковых. Даже временная выгода от «эффективных» методов «авторитарного управления» требует неприемлемой «жестокости при их проведении в жизнь»[127]127
  J. B. Condliffe, Agenda for a Postwar World (New York: Norton and Company, 1942), 213.


[Закрыть]. Слова Кондлайфа заставляют вспомнить о том, что Чан Кайши, обещавший «свободный Китай», верил в него не больше, чем его коммунистические противники. Как участник разработки программы развития Китая с 1920-х по 1940-е годы, Кондлайф напоминает, что для этой страны возможна была альтернативная концепция развития. Она предполагала бы признание политических и экономических прав китайского народа.

В 1944 году Кондлайф получил на рецензию книгу, в которой кристаллизовалось все то, что он наблюдал в Китае. Анализируя книгу Хайека «Дорога к рабству», он отмечал, что «необходимым условием эффективного планирования является то, что его творцы должны быть готовы к принуждению всех, кто не вписывается в их планы». Авторы этих планов не признают прав личности, поскольку их планы срабатывают лишь тогда, когда личность им подчиняется. Кондлайф разделял скепсис Хайека в отношении мысли, «будто каким-то чудесным образом сосредоточение всей политической и экономической власти в руках тех, кто контролирует машину государства, наделит их способностью распоряжаться судьбами людей лучше, чем они делают это сами». Кондлайф понял, что неподотчетность власти является не спасением от бедности, а одной из ее основных причин. Он завершает свою рецензию сарказмом в адрес бюрократической машинерии Всемирного банка (и прочих международных организаций послевоенного времени), представители которой «пророчески рисуют нам новые небеса и новую землю, обожествляют бюрократию и обещают с ее помощью избавить человечество от нынешних бедствий»[128]128
  J.B. Condliffe, “The Road to Serfdom,” Think 10 (December 1944): 34–35.


[Закрыть].

Так или иначе, китайский опыт Кондлайфа показал ему, в какой мере Запад подорвал привлекательность идей свободы торговли и инвестиций в глазах развивающихся стран, сохраняя права экстерриториальности для европейцев и американцев в Китае. По опыту работы в ИТО Кондлайфу стало вполне очевидно растущее «недоверие китайцев к любой иностранной организации, созданной (как утверждается) для помощи Китаю»[129]129
  Condliffe, Agenda for a Postwar World, 175.


[Закрыть].

На заявленную Трумэном в 1949 году программу развития Кондлайф отреагировал быстро и кратко: «Эти мероприятия ООН, а также предлагаемые программы технической помощи не тождественны экономическому развитию». В отличие от этого, – полагал Кондлайф, – экономическое развитие коррелирует с политической свободой… Развитие – это нечто большее, чем техническая эффективность… Чтобы народы, отставшие в экономическом развитии, могли освоить технологию современного машиностроения и сельского хозяйства, их сознание должно быть свободным… [Люди] должны участвовать [в развитии экономики] по собственной воле»[130]130
  J. B. Condliffe, “Point Four: Economic Development,” in Point Four and the World Economy, Headline Series Number 79 (New York: Foreign Policy Association, 1950), 27, 10, 21.


[Закрыть].

По мнению Кондлайфа, от внимания Трумэна ускользнуло одно из главных препятствий на пути мирового развития, возникшее в межвоенные годы и в период Второй мировой войны: «схлопывание» международных торговых и финансовых обменов:

Основные трудности, с которыми мы сталкиваемся, возникают из-за прогрессирующей дезинтеграции монетарных и рыночных механизмов, необходимых для налаживания международного разделения труда. Если рынки вновь не откроются, то программы, разрабатываемые в целях экономического развития, могут оказаться еще одним бесполезным предприятием. Наконец, общие принципы мировой торговли… желательно воплотить в многосторонней конвенции. Прообразом такой конвенции могла бы стать уже согласованная, но еще не ратифицированная Гаванская хартия международной торговли (The International Trade Charter)[131]131
  Ibid., 45, 50.


[Закрыть].

Но, как сказано, «нет пророка в своем отечестве»: спустя годы упомянутая Кондлайфом «Гаванская торговая хартия» превратится в Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ), которое будет содействовать величайшему в истории расцвету международной торговли. Во многом этот процесс пойдет на благо Китаю, однако это произойдет уже гораздо позже, после смерти председателя Мао.

Хотя в Китае возобладал технократический подход Фонга, у китайских экономистов всегда имелись и другие мнения. К сожалению, самый красноречивый противник идеи авторитарного развития появился на китайской общественной сцене слишком поздно, чтобы его выступление могло произвести заметный эффект.

В конце 1930-х годов в Лондонской школе экономики у Фридриха Хайека учился Ву Юань-ли. Его работа о китайском планировании, содержавшая едкую критику «десятилетней программы экономического развития, изложенной генералиссимусом Чан Кайши», увидела свет лишь в 1946 году. К сожалению, в среде американских сторонников «свободного Китая» это исследование большого интереса не вызвало»[132]132
  Yuan-li Wu, China’s Economic Policy: Planning or Free Enterprise? (New York: Sino-International Economic Research Center, 1946), 40.


[Закрыть].

Ву Юань-ли показал, почему идеи планирования были привлекательны как для Чан Кайши, так и для его американских покровителей. Их общим интересам отвечали планы, где «допускалось полнейшее смешение целей… экономического процветания и национальной обороны». Ву Юань-ли отмечал «стремление Чан Кайши повторить советский эксперимент… и опыт [нацистской] Германии». По его словам, Чан Кайши умело воспользовался «условиями чрезвычайного положения, возникшего в Китае из-за затянувшейся гражданской войны» и «японской агрессии», чтобы добиться внутренней и внешней поддержки своего «коллективистского подхода к развитию»[133]133
  Wu, China’s Economic Policy, 39.


[Закрыть].

Политику, вытекавшую из идей планирования, Ву Юань-ли объяснял следующим образом: «как правило, в неразвитых странах борьба за власть и богатство… ведется бесчестными способами. Любая экономическая система, способствующая чрезмерной концентрации хозяйственной власти в руках немногих, представляется опасной для экономического благосостояния [страны]… Результатом этого может стать появление элитной группы «специалистов по планированию». Претендовать на исключение из этого правила Китай не может»[134]134
  Ibid., 48.


[Закрыть].

Юань-ли Ву полагал, что у китайской демократии мало шансов «в системе экономической регламентации, включающей принудительное сбережение [средств] и централизованное управление инвестициями», которая «при любых обстоятельствах проявляет тенденцию к ликвидации политической демократии». Юань-ли Ву дает свое объяснение тому факту, что предупреждение Хайека о дихотомии «планирование – демократия» больше касается бедных стран, чем богатых. «Эта тенденция становится еще опаснее для той страны, чья система политической демократии не вполне созрела и не до конца разработана»[135]135
  Ibid., 49.


[Закрыть].

После захвата власти в Китае коммунистами Ву Юань-ли, оглядываясь назад не столько с гневом, сколько с сожалением, отмечает: «Поскольку [китайское] правительство играло все более важную роль в фактическом распределении и использовании ресурсов (как до войны, так и после нее), а развитию экономики с помощью частной инициативы уделялось недостаточное внимание», постольку переход к коммунизму «оказался столь легким – как практически, так и идеологически»[136]136
  Цит. по: Trescott, Jingji Xue, 20.


[Закрыть].

Остаток жизни Ву Юань-ли провел в безвестности, занимаясь преподаванием в университете Сан-Франциско.

В 1945 году, когда закончилась война с японцами и началась гражданская война с коммунистами, Генри Фонг вернулся в Китай. В условиях гиперинфляции, уничтожившей все сбережения и снизившей реальные доходы, имея на руках семью (где было четверо детей, новая жена, падчерица и теща), Фонг – чтобы свести концы с концами – работал одновременно в девяти местах. Работа, которая в 1949 году помогла ему вырваться из-под гнета коммунистов, нашлась для Фонга в бюрократической структуре, учрежденной агентствами по развитию в рамках ООН. Его новым работодателем станет Экономическая комиссия ООН для Азии и Дальнего Востока (ЭКАДВ) со штаб-квартирой в Шанхае, созданная Организацией Объединенных Наций в марте 1947 года.

Поступив на службу в ЭКАДВ в октябре 1947 года, Фонг стал руководителем научно-исследовательского подразделения, ответственного за выпуск ежегодного экономического обзора стран Азии и Дальнего Востока. В ноябре 1948 года, накануне наступления коммунистических армий, ЭКАДВ эвакуировала своих сотрудников, в том числе и Фонга, из штаб-квартиры в Шанхае. Новой резиденцией Экономической комиссии стал Бангкок, где Фонг в течение последующих 25 лет обретет надежное убежище и построит удачную карьеру.

По экономическим отчетам трудно судить, как Фонг в изгнании относился к тому, что произошло с родной страной и трудами всей его жизни. В отчете ЭКАДВ, опубликованном в июне 1950 года, Фонг по-прежнему утверждает, что «важным препятствием на пути экономического развития остается отсутствие рационального планирования»[137]137
  United Nations, Department of Economic Affairs, Economic Survey of Asia and the Far East 1949, prepared by the Secretariat of the Economic Commission for Asia and the Far East (New York: Lake Success, 1950), 412.


[Закрыть]. Что касается «экономического планирования в целом», то Фонг, рассматривая «территорию Китая, подконтрольную народному [коммунистическому] правительству», корректно отмечает «наметившуюся в последнее время тенденцию в правильном направлении»[138]138
  United Nations, Economic Survey of Asia and the Far East 1949, 380.


[Закрыть].

В 1955 году Гуннар Мюрдаль процитировал Экономический обзор ЭКАДВ за 1953 год, где Фонг, поддерживая позицию Мюрдаля, писал, что «государство почти неизбежно будет вынуждено взять инициативу на себя»[139]139
  Myrdal, International Economy, 357.


[Закрыть]. В споре о будущем Китая победила концепция авторитарного развития. О том, как еще более экстремальный – коммунистический – авторитаризм заставил самого Фонга покинуть родину, ученый никогда не высказывался.

Вопреки легенде о том, будто понятие «развивающиеся страны» внезапно возникло в речи Гарри Трумэна в 1949 году, одной из стран, где в предшествующие два десятилетия формировалась модель технократического развития, был Китай. Технократический тип мышления прекрасно сработал на отвлечение внимания от темы защиты достоинства и личных прав китайцев. Это отвечало как интересам американских государственных ведомств с их позицией по вопросам иммиграции и экстерриториальности, так и интересам Чан Кайши с его стремлением к неограниченной власти в качестве лидера Китая. Однако технократический тип мышления не сработал ни на защиту простых китайцев, чьи права личности были попраны, ни на развитие экономики Китая.

В тот момент, когда 20 января 1949 года Гарри Трумэн провозглашал «новую» и «смелую» американскую программу помощи беднейшим странам, танковые части коммунистов окружали Пекин. Приход Мао Цзэдуна к власти положил конец двадцатилетней «новой и смелой» американской программе развития Китая. Из порта Цюаньчжоу в бесплодной провинции Фуцзянь гоминьдановцы во главе с Чан Кайши спешно эвакуировались на Тайвань. Отныне развитие китайской государственности (как на материке, так и за его пределами) не будет происходить по сценарию, написанному Генри Фонгом, сотрудниками ИТО или Фондом Рокфеллера. Однако до 1949 года они все же приложили руку к тому, чтобы в Китае возобладала авторитарная модель развития.

Между тем два других важных решения, принятые на Версальской мирной конференции, – непризнание расового равенства и раздача мандатов Лиги Наций на управление бывшими германскими колониями – еще повлияют на политику Великобритании в момент величайшей опасности с началом Второй мировой войны. Далее мы обсудим, как эти решения повлияли на спор между авторитарной и свободной моделями развития.