Текст книги "Тирания экспертов. Экономисты, диктаторы и забытые права бедных"

Дата 9 апреля 1948 года запомнилась колумбийцам по иным причинам, нежели публикация отчета Всемирного банка. В тот день в Боготе преступником-одиночкой был застрелен лидер Либеральной партии Хорхе Гайтан, харизматичный защитник интересов неимущего колумбийского большинства. Ожидалось, что на очередных президентских выборах победит кандидат от Либеральной партии и осуществит программы в пользу бедняков. Президент Оспина, тогда же – 9 апреля 1948 года – принявший рекомендации Всемирного банка в области развития, был членом Консервативной партии и вступил в должность летом 1946 года, по завершении периода правления Либеральной партии (с 1930 по 1946 год). Уже тогда по всей стране творились насилия, связанные с переделом бесчисленных постов в местных органах власти между консерваторами и либералами. Президент Оспина пытался сгладить конфликт, включив в состав правительства представителей Либеральной партии, но эта попытка успеха не имела. Поскольку президент Оспина не удовлетворил претензий либералов, Гайтан – как глава Либеральной партии – отказался от коалиции, после чего (в 1947 году и в начале 1948 года) размах насилия «консерваторов» по отношению к «либералам» в колумбийской провинции увеличился[216]216
  David Bushnell, The Making of Modern Colombia: A Nation in Spite of Itself (Berkeley CA: University of California Press, 1993) 202.


[Закрыть].

Чего добивался убийца Гайтана, мы не узнаем никогда, но всеобщей реакцией на это событие стал вопль: «они его убили». Подразумевалось, что «они» – это олигархи, чьим интересам служила партия консерваторов[217]217
  Frank Safford and Marco Palacios, Colombia: Fragmented Land, Divided Society (New York: Oxford University Press, 2002), 348.


[Закрыть]. В ответ на гибель Гайтана разъяренные толпы в Боготе кинулись грабить, насиловать и убивать; преступления творились сторонниками обеих партий – как либеральной, так и консервативной. Эти гражданские беспорядки, названные Bogotazo, бушевали в течение нескольких дней, пока армия Колумбии их наконец не подавила.

Дальнейший период (1948–1956 годы) колумбийцы также помнят по причинам, не связанным с воплощением рекомендаций Всемирного банка в области развития. Они называют этот период La Violencia, убийственный политический конфликт, унесший жизни как минимум 400 000 колумбийцев. Акты насилия между сторонниками либералов и консерваторов породили новую номенклатуру злодеяний. Например, термином picar para tamal обозначалось искусство разделывания тела политического оппонента на куски, пока тот еще оставался живым. Один из историков этого периода описывает конфликт следующим образом: «распять или повесить человека было обычным делом, «политических заключенных» сбрасывали с самолетов, младенцев поднимали на штыки, детей школьного возраста, порой не старше восьми лет, насиловали в массовом порядке, над беременными творили чудовищные надругательства»[218]218
  Norman A. Bailey, “La Violencia in Colombia,” Journal of Interamerican Studies 9, no. 4 (October 1967): 561–575; quote is on page 563.


[Закрыть].

Масло в огонь конфликта подливали те же колумбийские лидеры, которые с Карри и Хиршманом обсуждали планы развития экономики. 12 октября 1949 года, когда миссия Карри еще находилась в Боготе, консерваторы выдвинули в президенты кандидата, одно имя которого разрушило все надежды на компромисс с либералами и послужило гарантией того, что La Violencia продолжится. Консервативного кандидата звали Лауреано Гомес, и он был печально известен восторженными отзывами о Гитлере и Франко. Либеральная партия отказалась баллотироваться, заявив, что не может проводить выборную кампанию в условиях, когда ее сторонникам обещают picar para tamal. В ноябре 1949 года, когда миссия Карри уже покинула Колумбию, «консерваторы» объявили в стране осадное положение и распустили Конгресс. Запуганный электорат избрал президентом Лауреано Гомеса, у которого не было соперников. Приостановка работы Конгресса продлилась до декабря 1951 года, и это был самый длительный период в истории Колумбии, когда ее законодательный орган не действовал. После выборов колумбийская La Violencia продолжилась в еще худшем варианте.

Вступив на президентский пост 7 августа 1950 года (за шесть дней до получения отчета Всемирного банка), Лауреано Гомес – подражая своему кумиру Франсиско Франко – провозгласил «Революцию порядка». В 1952 году, когда Карри и Хиршман начали консультировать Национальный совет по планированию, консервативные банды разгромили редакции двух либеральных газет и напали на дома двух экс-президентов от Либеральной партии. В конце концов, 13 июня 1953 года генерал Рохас Пинилья совершил государственный переворот и установил военную диктатуру, которая продлилась до 1957 года.

В отчете Всемирного банка среди многочисленных препятствий развитию колумбийской экономики не были названы ни политические насилия, ни политика вообще. Частным образом, вне технократических условностей, миссия Всемирного банка не могла в 1949 году не знать о насилиях, когда принимавшая сторона (сотрудники Центрального банка) запасалась в подвале здания консервами, готовясь к возможной осаде. В частном письме Карри сообщал, что канадский наблюдатель на избирательном участке высказал ему сомнение в возможности честных президентских выборов – и при этом намекнул на «инцидент со стрельбой» в здании Конгресса[219]219
  Цит. по: Michele Alacevich, The Political Economy of the World Bank: the Early Years (Stanford CA: Stanford University Press, 2009), 38.


[Закрыть].

Теперь нам понятен энтузиазм правительства Гомеса по поводу отчета Всемирного банка, придававшего его правлению некоторую легитимность. Гомес выглядел «благонамеренным автократом», озабоченным развитием экономики страны. В это время о своей неоднозначной роли начал догадываться и сам Всемирный банк.

После победы Гомеса на выборах один из штатных сотрудников Всемирного банка в конфиденциальном письме от 19 января 1950 года высказал тревогу в связи с тем, что действия банка «могут быть истолкованы как акт поддержки колумбийского режима; несомненно, правительство именно так и постарается это представить[220]220
  Ibid., 46.


[Закрыть].

Разумеется, аргумент, будто правительство лишь следует рекомендациям экспертов, был сомнительным. В то же время действиям правительства было легко найти оправдание, сославшись на ту или иную техническую рекомендацию, ибо иностранных экспертов было много, все они имели разные мнения и были готовы подыграть своим колумбийским контрагентам. В частном письме от 20 сентября 1952 года Хиршман признавал: чиновники Консервативной партии «охотно сталкивают лбами иностранных экспертов». Таким образом, они всегда могут сослаться на «иностранное экспертное мнение» как на «индульгенцию», позволяющую им «делать именно то, что рекомендуют специалисты»[221]221
  Ibid., 57.


[Закрыть].

Много лет спустя Хиршман напишет откровенную статью, выразив сожаление по поводу того, что эксперты своими действиями придали легитимность многим диктаторским режимам. Впрочем, на свой колумбийский опыт он при этом не ссылается. В конце концов, Хиршман отречется от технократических идей, высказав в 1979 году озабоченность тем, что экономика развития «чревата вредными побочными эффектами в политической сфере». Диапазон эффектов был широк: «от подавления демократических свобод руками авторитарных, репрессивных режимов – до массовых нарушений элементарных прав человека»[222]222
  Ibid., 149.


[Закрыть]. К жестоким военным режимам, стоявшим тогда у власти в Латинской Америке (например, в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае и Уругвае), Хиршман испытывал отвращение. Ко времени, когда он описывал все это, Колумбия перестала быть военной диктатурой. Вместо этого в стране установилось (весьма далекое от демократии) формальное чередование президентов от двух партий (по сути, элитных группировок). Закрытый характер политического процесса породил в Колумбии ожесточенное партизанское сопротивление, которое продолжается и в настоящее время.

Однако почему Всемирный банк и эксперты по развитию мирились с этой отвратительной политикой тогда, когда уже осознали, что [местные диктаторы] ими манипулируют? Чтобы понять это, нам нужно рассмотреть ситуацию с еще одной точки зрения.

Понять, почему Всемирный банк закрывал глаза на политику стран, бывших его членами, нам поможет третья точка зрения, отражающая международную ситуацию. В тот трагический день – 9 апреля 1948 года – в Боготе, помимо убийства Хорхе Гайтана и приезда миссии Всемирного банка, произошло еще одно важное событие. В колумбийскую столицу прибыл госсекретарь США Джордж Маршалл (тот самый – автор «плана Маршалла»), чтобы присутствовать на учредительном заседании Организации американских государств (ОАГ). Для него – Джорджа Маршалла – значимость этой даты не была связана ни с колумбийской политикой, ни с политикой в сфере развития. Его целью было укрепление альянса с государствами Латинской Америки против коммунизма.

Холодная война началась годом раньше, 12 марта 1947 года, с провозглашения доктрины Трумэна, согласно которой США обязались защищать Грецию и Турцию от советских попыток организовать там коммунистическую революцию. Обе державы – Соединенные Штаты и Советский Союз – стремились привлечь на свою сторону потенциальных союзников в холодной войне. США опасались, что при советской поддержке коммунистический переворот произойдет в их традиционной сфере влияния – в Латинской Америке. Между тем этот регион давно уже был – согласно доктрине Монро – объявлен запретной зоной для любого европейского вмешательства.

1 ноября 1947 года от одного из агентов ЦРУ было получено секретное сообщение с описанием «советских целей в Латинской Америке», где Колумбия упоминалась в ряду латиноамериканских стран, которые считались уязвимыми, с точки зрения коммунистического проникновения. Вскоре после Учредительного саммита ОАГ в Боготе (апрель 1948 года) холодная война чуть было не переросла в горячую: 25 июня 1948 года началась советская блокада Западного Берлина. 29 августа 1949 года СССР проводит свое первое успешное испытание ядерной бомбы. В 1950 году, когда Лауреано Гомес примеривается к роли президента Колумбии, начинается война в Корее. На раннем – и столь пугающем – этапе холодной войны правительство США было только радо получить такого надежного антикоммунистического союзника, каким был президент Гомес.

Из официальной истории Всемирного банка становится ясно, что распределение финансовой помощи среди тех или иных развивающихся стран контролировалось правительством США[223]223
  Kapur et al., World Bank, 101.


[Закрыть]. Для Америки идея политически нейтрального, технократического развития была отличным способом совместить две цели, за которыми стояли две отдельные внутриполитические силы: предоставление кредитов Всемирным банком в интересах развития стран третьего мира, с одной стороны, и финансирование авторитарных режимов, чтобы обеспечить их альянс с США против СССР, с другой. Таким образом, колумбийский отчет и последующий кредит от Всемирного банка стали еще одним важным этапом перехода к современной концепции развития. Ее суть состояла в сочетании технократических идей, находящих отклик как у филантропов, озабоченных проблемой бедности в мире, так и у реалистов во внешней политике, озабоченных лишь проблемой национальной безопасности США. Часть фона, на котором совершался этот переход, мы наблюдали в других регионах мира, в главах, посвященных Китаю и британской колониальной Африке. Настало время проследить ту же сюжетную линию в Латинской Америке.

Утверждение, будто история развития [стран третьего мира] началась в 1949 году с «чистого листа», получило опровержение для случаев Китая и Африки в двух предыдущих главах. В равной мере вымышленным этот тезис оказывается и для Колумбии. Во всех трех главах сквозной темой проходит своеобразное использование экспертами их концепции «чистого листа». С этих позиций они игнорируют не только историю каждого региона, но и свою собственную историю, т. е. историю становления самого сообщества экспертов в области развития.

В 1941 и 1942 годах Локлин Карри, будучи советником президента Рузвельта в вопросах экономики, посещал Китай, чтобы оценить его программу государственного строительства. Таким образом, Карри персонально был связующим звеном между двумя случаями – Китая и Колумбии. В 1941–1942 годах Карри дал усилиям Китая в области развития положительную оценку. Если в 1942 году в меморандуме президенту Рузвельту он сообщал, что [у Запада] имеется «уникальная возможность оказать существенное влияние на развитие Китая», то позже по поводу развития Колумбии тот же Карри скажет: «Впервые за годы существования [у страны] появляется уникальный шанс»[224]224
  Sandilands, Lauchlin Currie, 120.


[Закрыть].

Прибытие миссии Всемирного банка в Колумбию в 1949 году также не было для этой страны «уникальным шансом» воспользоваться услугами экспертов по развитию. В продолжение предыдущей миссии американских экспертов правительство Колумбии учредило Banco de la República (Центральный банк, которому в 1949 году доведется принимать миссию Карри). 10 марта 1923 года в Боготу прибыла американская миссия в составе пяти человек, во главе которой стоял экономист Эдвин Кеммерер, и пробыла там до 20 августа 1923 года, заложив основу существования Центрального банка. Во второй половине 1920-х годов Центробанку благодаря рациональной бюджетной политике удалось привлечь североамериканский капитал к финансированию строительства в Колумбии железных дорог, автомагистралей и портов. В поздние 1920-е и 1930-е годы эксперты из США продолжали наведываться в Колумбию.

В докладе ООН, опубликованном почти одновременно с отчетом Всемирного банка за 1950 год, отмечалось, что «правительство Колумбии своим указом 1157 от 18 июня 1940 года утвердило генеральный план развития экономики страны». Таким образом, еще до того, как в 1952 году (после прибытия миссии Всемирного банка) в Колумбии был создан Национальный совет по планированию, там уже имелся Национальный экономический совет, занимавшийся реализацией плана развития от 1940 года[225]225
  United Nations, Economic Development in Selected Countries: Plans, Programmes, and Agencies, Volume II (Lake Success, New York: United Nations Department of Economic Affairs, February 1950), 77.


[Закрыть].

Еще до прибытия миссии Всемирного банка и подготовки ее отчета (1948–1950 годы) идея технократического развития Латинской Америки использовалась властями США в политических целях. После того как в 1933 году Ф. Рузвельт сменил Г. Гувера на посту президента, у внешней политики США появилась новая стратегическая причина для продвижения идеи развития в Латинской Америке. По мере нагнетания военной угрозы США стали все больше опасаться возможности германского или японского вторжения на территорию Латинской Америки. Чтобы выиграть пропагандистскую кампанию против фашистов, США должны были предстать перед Латинской Америкой в иной роли, чем прежде. А прежде была долгая история великодержавного запугивания и военных интервенций под предлогом защиты американских интересов. В результате переосмысления прежней роли у США появилась «политика добрососедства» Рузвельта, которую он позже охарактеризовал как «новый подход» к «этим южноамериканским делам». Тот факт, что одним из факторов, сформировавших отношение политиков США к латиноамериканцам, был расизм, невольно проявился в одном из высказываний президента Рузвельта. «Они [латиноамериканцы] считают, что они ничем не хуже нас, – сказал он, – и многие из них действительно не хуже»[226]226
  Lloyd C. Gardner, Economic Aspects of New Deal Diplomacy (Madison, Wisconsin: The University of Wisconsin Press, 1964), 109; remarks made in 1940.


[Закрыть].

Реальным следствием «политики добрососедства» стало привлечение Экспортно-импортного банка США к поддержке и стимулированию индустриализации стран Латинской Америки. Прецедент был создан в 1938 году, когда банк выдал Гаити кредит на финансирование общественных работ, за которым последовал непрерывный поток американских займов «для оказания помощи в развитии» стран «западного полушария»[227]227
  William Adams Brown, Jr. and Redvers Opie, American Foreign Assistance (Washington DC: The Brookings Institution, 1953), 19.


[Закрыть].

Как только началась война, США не стали терять времени – и уже 23 сентября 1939 года в Панама-сити была созвана Межамериканская конференция министров, участники которой поклялись сотрудничать в борьбе против нацистов. Панамская конференция привела к созданию в январе 1940 года Межамериканской комиссии по развитию[228]228
  Ibid., 16–18.


[Закрыть]. Если Великобритания спустя месяц после начала войны провела совещание по Африке, чем подтвердила значимость африканских колоний, то быстрый ответ США показал важность латиноамериканского континента. Ключевыми факторами экономического развития стран Латинской Америки Нельсон Рокфеллер, председатель Комиссии по развитию, назвал «техников и специалистов из США» и «американский капитал»[229]229
  Gardner, Economic Aspects of New Deal Diplomacy, 199; http://www.rockarch.org/bio/narchron.pdf.


[Закрыть]. Действительно, уже в 1942 году американские капиталы и специалисты содействовали в Колумбии разработке нефтяных месторождений.

В феврале 1940 года на конференции в Гаване американский правительственный эксперт по экономике Гарри Декстер Уайт предложил в целях укрепления экономических и политических союзов между США и странами Латинской Америки учредить Межамериканский банк. И хотя этот план был одобрен конференцией, отказ от идеи региональных блоков впоследствии свел его на нет. Впрочем, вскоре тот же Гарри Декстер Уайт выступит с более масштабным предложением – создать новую организацию – Всемирный банк.

Всемирный банк был учрежден в 1944 году на Бреттон-Вудской конференции, созванной предчувствовавшими скорую победу союзниками, в целях планирования послевоенного экономического сотрудничества. В функции банка входило предоставление долгосрочного финансирования и экспертных консультаций странам, которые в дальнейшем будут называться «развивающимися». Банку суждено будет стать наиболее мощным, стержневым учреждением в сообществе организаций, содействующих экономическому развитию [стран третьего мира]. В сообщество войдут правительственные агентства помощи богатых стран, международные благотворительные общества, ООН и другие международные организации, а также эксперты в области развития, консультирующие все вышеперечисленные структуры. На той же Бреттон-Вудской конференции был учрежден Международный валютный фонд (МВФ), призванный помогать нуждающимся странам в ситуации краткосрочного финансового кризиса. Обе структуры – Всемирный банк и МВФ – наделены этими важными функциями и сегодня.

Одним из ключевых моментов в кристаллизации консенсуса по поводу технократического развития стало утверждение в Бреттон-Вудсе одного конкретного пункта Соглашения об учреждении Всемирного банка (1944 год). В статье IV, раздел 10, содержалась так называемая неполитическая клаузула, благодаря которой участникам будет легче не реагировать на неприятных автократов среди антисоветских союзников США в холодной войне: «Банк и его должностные лица не вправе вмешиваться в политические дела любого из своих членов; в своих решениях они не будут руководствоваться тем, какой политический характер имеет правительство той или иной страны-участницы. Их решения будут определяться исключительно экономическими соображениями»[230]230
  IBRD Articles of Agreement: Article IV; http://go.worldbank.org/5VD3CH4OB0, accessed September 22, 2013.


[Закрыть].

В 1944 году «неполитическая клаузула» имела политическую мотивацию. По иронии судьбы мотивацией статьи IV, раздела 10 первоначально была поддержка Советского Союза, тогда – военного союзника Запада. В то же время данная статья полностью отражала технократическую точку зрения: значение имеют технические решения, реализуемые государством, а не «политический характер» государства – будь оно демократическим или авторитарным (или даже тоталитарным, как и в случае СССР). Статья сделала возможным альянс между теми, кто хотел бороться с глобальной бедностью техническими средствами, – и теми, кто имел политические мотивы (в данном случае стремление укрепить военный союз с Советской Россией).

Одним из главных авторов статьи IV был Гарри Декстер Уайт. Экономист с гарвардским дипломом, Уайт (1892–1948) служил в администрации Рузвельта с 1934 года. Он был главным советником министра финансов, Генри Моргентау, имевшего тесные личные отношения с Ф. Д. Рузвельтом. В том, что касалось политики «нового курса», Уайт был на левом фланге: ответом на Великую депрессию он считал идею планирования народного хозяйства. Проиграв этот идейный спор внутри страны, Уайт выиграл его на ниве планирования экономики развития. Благодаря связям с Генри Моргентау он имел особенно сильное влияние на экономическую политику США в ее международном аспекте.

14 декабря 1941 года Генри Моргентау, министр финансов США, поручил Гарри Декстеру Уайту написать проект создания «межсоюзнического стабилизационного фонда», имея в виду «упорядочение международных финансовых отношений в послевоенный период»[231]231
  Benn Steil, The Battle of Bretton Woods: John Maynard Keynes, Harry Dexter White, and the Making of a New World Order (Princeton and Oxford: Princeton University Press, 2013), 125.


[Закрыть]. В конце 1941 года Уайт написал первый проект, предлагая создать и международный банк (впоследствии – Всемирный банк), и стабилизационный фонд (в дальнейшем – МВФ). В начале 1942 года проект был представлен правительству США. Уже в этот свой первый проект Уайт включил пункт, который в итоге превратится в «неполитическую клаузулу» Соглашения о создании Всемирного банка: «В отношении членства [в фонде] не должно быть ограничений, накладываемых на ту или иную страну на основании принятой ею конкретной экономической системы»[232]232
  Часть предложений Уайта от 1942 года напечатана в издании: J. Keith Horsefield, The International Monetary Fund, 1945–1965, Volume III: Documents (Washington DC: International Monetary Fund, 1969), 72. Как и приведенное выше заявление Кейнса, эти заявления относились к части предложений, касавшихся МВФ, а затем, по-видимому, перекочевали в часть, относившуюся к Всемирному банку.


[Закрыть]. Двумя строками ниже Уайт поясняет, почему здесь «не должно быть ограничений»: поскольку «исключение такой страны, как [Советская] Россия, было бы величайшей ошибкой». Уайт твердо верил в перспективность альянса США и СССР – как на время войны, так и после совместной победы.

Кажется удивительным, что министр финансов и его главный советник проявляют интерес к послевоенным [международным] организациям уже через неделю после Перл-Харбора, но это – еще один пример того, какое значение во время Второй мировой войны придавалось идее экономического развития [стран третьего мира]. Уайт объяснил актуальность проекта следующим образом: «серьезное обсуждение конкретных предложений… послужит фактором, способствующим грядущей победе. Союзники «должны быть уверены в наличии у альянса ресурсов и способов, позволяющих обеспечить их капиталом, необходимым для послевоенного восстановления опустошенных территорий»[233]233
  Другая часть предложений Уайта от 1942 года воспроизводится в издании: Robert W. Oliver, International Economic Co-Operation and the World Bank (London and Basingstoke: Macmillan, 1975), 280.


[Закрыть]. За фразой «должны быть уверены…» угадывалась невысказанная альтернатива: «иначе» кто-то их этих союзников Америки захочет подписать сепаратный мир с державами оси.

Уайт создавал свой проект в тяжелый для союзников момент. В Европе нацистская империя переживала пик своего могущества, помимо прочего поставив под контроль значительную часть европейской территории СССР. Соединенные Штаты вели войну на два фронта – в Европе и на Тихом океане. Американцам было нужно, чтобы советский союзник продолжал упорную борьбу на Восточном фронте, в то время как сами США мало что могли сделать на Западном фронте (т. е. в Европе). Что же могли Соединенные Штаты в этот момент предложить Советскому Союзу? Мысль Уайта – в обмен на военные усилия обещать Советам любую помощь в дальнейшем восстановлении страны – должна была показаться Рузвельту достойной рассмотрения.

Технократическое обоснование статьи IV, раздела 10, и политический мотив поддержки Советов для Уайта были тесно связаны. Его родителями были еврейские иммигранты, бежавшие от погромов в дореволюционной Российской империи. Сам Уайт был давним сторонником советского экономического планирования. В проекте от 1941 года он утверждал, что политика «свободы торговли» в значительной мере «недооценивает прогресс, которого страна – готовая проявить должную решимость – может своими силами достичь на протяжении жизни одного поколения, превратившись из отсталой аграрной в развитую индустриальную экономику и обеспечив подъем народного благосостояния»[234]234
  Цит. по: Fred L. Block, The Origins of International Economic Disorder: A Study of United States International Monetary Policy from World War II to the Present (Berkeley CA: University of California Press, 1977), 46.


[Закрыть]. В неопубликованной записке, написанной в конце войны, Уайт отмечает: «Россия есть первый пример действующей социалистической экономики… И это работает!»[235]235
  Эта записка лишь недавно была обнаружена и затем опубликована в издании: Steil, The Battle of Bretton Woods, 42, 137.


[Закрыть] В то время так думали очень многие.

Проект Уайта содержит технократическое признание роли государства и пренебрежение правами личности. Он предлагает «меры контроля» над экономикой, отобранные исключительно по технократическим критериям, которые «будут наиболее эффективны при выборе объектов», могущих достигнуть «устойчивого процветания». Уайт предвосхищает возражения в том духе, что подобный контроль может «стать орудием злоупотреблений» правами личности. Он считает, что «отвергать» на этом основании «эффективные» меры контроля было бы так же глупо, «как полагаться исключительно на эгоистичные интересы частных лиц как на единственное средство решения наших экономических проблем»[236]236
  Цит. по: Block, Origins of International Economic Disorder, 46.


[Закрыть].

В проекте банка Уайт предусмотрел значительное участие экспертов: «Такая задача потребует совместных усилий специалистов многих стран». Банковские кредиты будут предоставляться по решению «компетентного комитета», который должен удостоверить, что кредит послужит «неуклонному повышению уровня жизни страны-заемщика». Кредиты, утверждаемые экспертным комитетом, «будут готовиться на основе более тщательного изучения их целесообразности, чем это происходит в случае большинства частных инвестиций в зарубежные страны». Это объясняет «необходимость подбирать для управления банком наиболее способных людей». Банк получает «право направлять экспертов [в зарубежные страны] для изучения ситуации на местах»[237]237
  Цит. по: Oliver, International Economic Co-Operation, 283, 291, 301, 316, 322.


[Закрыть]. После того как Уайт в качестве заместителя Моргентау стал ключевым американским переговорщиком на Бреттон-Вудской конференции, его изначальный проект 1941 года был положен в основу документа, учреждавшего Всемирный банк, с его «неполитической клаузулой» (статья IV, раздел 10).

В 1948 году, как только Всемирный банк приступил к работе, Гарри Декстер Уайт скончался. Однако у него был давний друг, учившийся с ним еще в Гарварде, Локлин Карри, которому суждено было унаследовать его технократические наработки во Всемирном банке. Начиная с 1939 года Локлин Карри, как главный экономист в администрации Рузвельта, с энтузиазмом поддерживал все инициативы Уайта, касавшиеся Латинской Америки и Всемирного банка[238]238
  Gardner, Economic Aspects of New Deal Diplomacy, 267.


[Закрыть].

Разумеется, есть доля иронии в том, что статья, направленная против участия банка в политике, облегчила его вовлечение в политику. Например, эта статья оправдывала использование банка для поддержки советского тоталитарного режима в 1944 году. И та же статья оправдывала использование банка для противодействия Советскому Союзу с помощью колумбийского авторитарного режима в 1950 году. Очень удобно!

Шесть десятилетий спустя пресс-секретарь Всемирного банка в разговоре со мной сошлется на статью IV, раздел 10, чтобы оправдать равнодушие банка к попранию индивидуальных прав авторитарными режимами, получающими от него займы. На этот раз автократы, пользующиеся поддержкой Всемирного банка, оказались по случаю еще и союзниками США в «войне против терроризма».