Текст книги "Тирания экспертов. Экономисты, диктаторы и забытые права бедных"

Дискуссий между сторонниками авторитарного и свободного развития не проводилось в течение шести десятилетий. Но вдохновляет и обнадеживает тот факт, что сегодня часть экономистов «выступает за хороших парней». Новая волна исследований в сферах экономической истории, политики, культуры, технологий и институтов произвела достаточное количество научного материала, чтобы дискуссия наконец состоялась. Наряду с анализом того, как авторитарное развитие стало – с молчаливого общего согласия – орудием уменьшения масштабов бедности в мире, новые исследования реконструируют историческую роль, которую в этом деле сыграла противоположная концепция свободного развития.

Угроза авторитарному консенсусу возникает в связи с новыми исследованиями – в трех аспектах, которые уже проявлялись в ходе «протодискуссии», не получившей развития. Одним из этих аспектов является акцент на истории. Технократические решения игнорируют историю как предмет малозначимый, т. е. выражают взгляд, который можно назвать «теорией чистого листа». Между тем история не теряет актуальности. Чтобы показать, например, как случившийся в XII столетии перелом в восприятии личной свободы влияет на жизнь современной Италии, авторы новых исследований обращаются к далекому прошлому (к итогам сражения в северной Италии в 1176 году). Противники «теории чистого листа» признают значимость истории и призывают делать из нее должные выводы. Это позволяет самой истории служить доказательством в пользу – либо, наоборот, против – идеи авторитарного развития.

Вторым аспектом новых исследований является акцент на общемировых (а не национальных) факторах, таких как технологии, ценности и сетевые контакты, – то, что мигранты переносят из одной страны в другую. Здесь мы познакомимся с такими удивительными явлениями, как сенегальское религиозное братство, пустившее корни в крупных городах Запада. Эти – и многие другие факты и результаты научных исследований – проливают свет на важную дискуссию по вопросам развития, происходящую между апологетами полномочий государства и защитниками прав граждан.

Наконец, третий аспект: новые исследования доказывают значимость стихийных решений, принимаемых в политической, экономической и технологической сферах. Как выяснилось, если в стране соблюдаются права человека, то там появляются новые общественные услуги, новые рынки сбыта и новые технологии. Это ставит под вопрос традиционную веру в решающую роль «благонамеренных автократов» во многих историях успеха. Например, подъем Китая как экономической сверхдержавы можно – с еще большим основанием – объяснять не столько экономической политикой Дэн Сяопина, сколько распространением картофеля в китайских деревнях. Анализ такого явления позволит нам наконец провести крупнейшую дискуссию по вопросам развития между сторонниками планового государственного подхода – и поборниками стихийных индивидуальных решений.

Как ни странно, большинство экономистов, участвовавших в новых исследованиях, не стремились решать проблему глобальной бедности; они лишь хотели лучше понять и объяснить мир. Не имели они представления и о важной – но за шесть десятилетий так и не состоявшейся – дискуссии между сторонниками авторитарного и свободного развития. Поэтому сообщество экспертов по вопросам развития – в лице официальных агентств помощи и благотворительных фондов – сохранило приверженность авторитарному консенсусу. Однако на этот раз у нас имеется научный материал, позволяющий возобновить дискуссию о развитии, не забывая при этом о правах бедных.

Задуманный нами «поход за истиной» в споре между сторонниками авторитаризма и свободы может оказаться небезопасным, ибо сложившийся консенсус в отношении вопросов развития имеет (как мы увидим) долгую историю дискредитации и подавления взглядов оппонентов. Из-за множества заблуждений альтернативные взгляды остаются неуслышанными. Полезно перечислить эти заблуждения:

Вы повторяете избитый тезис о том, что свободные рынки несовместимы с государственным вмешательством. Это – важный спор на тему развития, кажущийся связанным с дискуссией сторонников авторитаризма и свободы. Однако это – не одно и то же, ибо в споре «рыночников» с «государственниками» ничего не говорится о приоритете государства над личностью. Рынок в лице своих сторонников хочет, чтобы государство предоставило ему больше свободы. Например, оно может отменить тарифы, защищающие те или иные отрасли, так что их дальнейшую судьбу определит свободная торговля. Государство может отменить и контроль над ценами, уровень которых определит рынок. Регулируя цены на основные товары, оно стремится защитить бедных, а промышленную политику использует для выбора наиболее перспективных отраслей, способных вывести экономику на путь развития.

Тем не менее на права государства не покушается ни одна из сторон этого спора. Независимо от того, кто в нем выйдет победителем, государство сохранит возможность безнаказанно нарушать права граждан. В случае победы сторонников рынка вопрос о том, какую политику считать «рыночной», будет все так же решать руководитель государства. Он же определит, кто именно – и какими правами – может временно пользоваться (например, правом свободно торговать, с кем хочешь). Если за людьми не признается равенство прав во всех сферах деятельности, а власть государства не имеет ограничений, то права личности не гарантированы.

В споре «рыночников» с «государственниками» обе стороны разграничивают экономическую и политическую свободы, поскольку на каждой стороне есть силы, утверждающие примат одного вида свободы над другим. Впрочем, они не могут договориться о том, какая из свобод важнее. Однако если это разграничение и полезно с точки зрения аналитика, то идеальной является лишь единая концепция свободы. Когда Всемирный банк и правительство Уганды сгоняли с родной земли крестьян округа Мубенде, то чем это было – нарушением их экономических или политических прав? Эти права трудно разделить: попрание прав собственности нарушает экономическую свободу граждан, а вооруженное подавление протеста нарушает их политическую свободу.

Всякий раз, упоминая права личности, автор подразумевает как политические, так и экономические права, по традиции соблюдаемые в современных зрелых демократиях. Длинный перечень этих прав и свобод включает политическую свободу от незаконного ареста наряду с экономической свободой от конфискации имущества; политическую свободу собраний – и экономическую свободу торговли; политическую свободу менять плохих государственных чиновников на хороших – и экономическую свободу выбирать между частными поставщиками товаров и услуг.

Ваши утверждения – не более чем идеология. В общественном восприятии ученый, затрагивающий вопросы развития, вступает на скользкий путь. Если в своих работах вы отклоняетесь от политической линии, которую академический истеблишмент считает центральной, то рискуете прослыть носителем той или иной идеологии. Порой аудитория ищет в текстах кодовые слова, по которым автора можно счесть сторонником экстремальных взглядов. Стоит вам несколько раз употребить слово «рынок», и вы – противник всякого государственного вмешательства в экономику. Если вы часто говорите о свободе, то вы – сторонник крайне правой идеологии. Сошлитесь на книгу Фридриха Хайека «Дорога к рабству» – и вы демагог, место которому – на телевизионных ток-шоу.

Реже признается тот факт, что исследователь рискует быть причисленным к другому – левому направлению. Если вы регулярно упоминаете понятия колониализм, расизм, империализм как все еще важные для уяснения вопросов развития в их прошлом и настоящем, то легко можете прослыть «левацким» идеологом.

Я надеюсь отвратить читателя от поисков кодовых слов, поскольку сам в них не верю. Разумеется, в жизни встречаются сторонники теории заговора, идеологи превосходства белой расы и прочие экстремисты, которых следует исключить из списка выступающих. Однако если мы слишком резко отсечем все крайние мнения, то будем вечно воспроизводить консенсус, истоки которого останутся неясными. В этой истории примечательно то, что мятеж против технократического консенсуса поднимают представители обоих флангов – как левого, так и правого, – которые почти по всем иным вопросам придерживаются, как правило, противоположных взглядов.

Вы боретесь с несуществующим противником. Помимо этой отговорки, саботировать ведение дискуссии помогают, например, следующие формулировки: «истина лежит где-то посередине», или «в сущности, между нашими позициями нет существенной разницы», или «с вашими доводами вы ломитесь в открытые двери».

Иногда полезно взглянуть на предмет спора с крайних позиций, которых обе стороны стремятся всячески избегать. Рассмотрим две противоположные идеи развития: (1) план, сознательно осуществляемый лидером одного из государств третьего мира при содействии западных экспертов, и (2) результат множества стихийных решений независимых индивидуумов. Возможно, среди исследователей никто не придерживается первой концепции в ее крайнем варианте, но большинство отвергает концепцию (2) решительнее, чем первую, опасаясь (ошибочно), что вторая концепция не оставит им поля для деятельности. Непримиримость, с которой они отвергают одну крайность, представляет другую крайность более приемлемой, лежащей ближе к середине и, следовательно, менее пугающей.

Порой в этой книге упоминается «консенсус» самопровозглашенного сообщества экспертов по развитию. В это сообщество (development community) входят политические аналитики, интеллектуалы, пишущие для широкой аудитории, экономисты и представители других общественных дисциплин. Его границы определяются кругом лиц – сотрудников западных правительственных организаций помощи бедным странам, международных агентств содействия развивающимся странам (таких, как Всемирный банк), аналитических центров (таких, как Институт Брукингса), филантропических фондов (таких, как Фонд Билла и Мелинды Гейтс) и консультантов всех этих учреждений. В состав этого сообщества не входят ученые-экономисты, занятые чисто академическими исследованиями вопросов развития, если только они не выполняют научную работу для учреждений, перечисленных выше.

Идея группового консенсуса, остающегося стабильным в течение долгого времени, является упрощением – таким же, каким было в нашей дискуссии противопоставление крайних позиций. Разумеется, со временем в рамках такого консенсуса происходят изменения и появляются разные точки зрения. Тем не менее подобные упрощения необходимы для прояснения вопросов, вызывающих наибольшие теоретические споры.

Спорным является и содержание консенсуса. В его описании я опираюсь на собственный тридцатилетний опыт изучения вопросов развития, на материалы многочисленных академических трудов по этой теме, а также на прямые цитаты из официальных источников, которые я представлю по ходу повествования.

Задача этой книги – начать долгожданную дискуссию. И неважно, насколько представительным окажется консенсус, а также какую позицию и кто именно займет в теоретическом пространстве между крайними мнениями.

Еще одним способом подавления альтернативных мнений является приписывание оппоненту несуществующих взглядов и суждений. Поэтому автор считает полезным разъяснить, чем настоящая книга не является.

Эта книга не об идеологических спорах в богатых странах. Существует масса книг о спорах между левыми и правыми в США и других развитых странах. В основном эти споры сводятся к противопоставлению рынка и государства (как описано выше). Кроме того, авторы часто увлекаются конкретными спорами по таким конкретным вопросам, как право на аборт, контроль над огнестрельным оружием или неприкосновенность частной жизни. Эта книга не о таких спорах. Ни консерваторы, ни либералы в богатых обществах не ставят под сомнение самоочевидный факт существования «неотчуждаемых прав» для обеспеченных граждан – хотя и те и другие могут, конечно, расходиться в определениях (и способах реализации) конкретных прав. Тем не менее автор утверждает, что их идея развития не предполагает – даже в качестве отправной точки – наличия неотъемлемых прав бедняков. Именно этот вопрос требует обсуждения и именно к такой дискуссии призывает наша книга.

Эта книга никому не вменяет вину по ассоциации. Понимание истории развития предполагает борьбу с расизмом и колониализмом. Однако те, кто сегодня придерживается мнений, когда-то типичных для расистов и колонизаторов, – например, что бедняки равнодушны к собственным правам – не объявляются по ассоциации виновными в расизме и колониализме. Хотя история идей важна, она не отметает автоматически те из них, которые имеют сомнительное происхождение. Один из парадоксов истории идей состоит в том, что одни и те же идеи могут одновременно находить отклик у сторонников и противников расовых теорий или у сторонников и противников колониализма.

Эта книга не о расширении правовых границ. Помимо приведенного выше традиционного определения индивидуальных прав, имеется ряд предложений расширить эти границы за счет дополнительных прав, таких как право на питание или право на медицинское обслуживание. Ведутся споры о том, подходит ли сам термин «право» для таких случаев. Ваш автор не участвует в этом споре, который подробно освещен во многих других публикациях, например, в классическом труде «Развитие как свобода» нобелевского лауреата по экономике Амартьи Сена.

Эта книга не руководство для сотрудников гуманитарных и благотворительных организаций. Автор пишет не о том, «что делать, чтобы покончить с бедностью». Да, своей книгой он преследует ту же цель, что и сотрудники гуманитарных и благотворительных организаций: ликвидацию бедности. Однако требование, чтобы дискуссии на эту тему немедленно приводили к тем или иным гуманитарным действиям, препятствует прояснению нашего мышления. Любым действиям должны предшествовать понимание вопроса и выработка принципиального к нему отношения. Именно этим задачам – а не предложению конкретных акций – посвящена наша книга. Да, я тоже опасаюсь бездействия и безразличия в отношении трагической ситуации с глобальной бедностью. Однако следует в той же степени опасаться и неверных действий, способных в случае неудачи породить в нас еще большее безразличие и разочарование. Крайне важно, чтобы действиям предшествовала выработка принципов, и именно эту цель ставит перед собой автор. По прочтении книги читатель с большим основанием сможет судить о том, почему всем нам необходимо сосредоточиться на поиске этих принципов.

Эта книга не разоблачение академического сообщества. Обсуждаемые в этой книге персонажи – эксперты и технократы – не являются научными исследователями. Это – группа политических консультантов, интеллектуалов, которые пишут для широкой аудитории, сотрудников гуманитарных агентств, благотворительных фондов и мозговых трестов, а также отдельные экстравагантные миллиардеры. То есть речь идет об уже известном «сообществе специалистов по вопросам развития». Разумеется, и академическое сообщество далеко не идеально, но в отношении исследований по общественным наукам я могу отметить много хорошего. По моему мнению, большинству исследователей присущи исключительная честность и академическая строгость. Разумеется, некоторые из них (в том числе и ваш автор) посвящают себя публичной деятельности, а другие становятся государственными чиновниками. Однако под определение «технократ» они могут подпадать лишь в последнем случае. И лишь в качестве общественных деятелей или госчиновников могут они участвовать в великом споре между сторонниками теорий авторитарного и свободного развития.

Эта книга не ставит под сомнение экспертные знания как таковые. Если в моем туалете поломается бачок, то я вызову мастера-сантехника и отблагодарю его за работу. Если я заболею, то обращусь к врачу-специалисту и тоже поблагодарю его за квалифицированный совет. Населению беднейших стран мира эксперты в области санитарии, здравоохранения и образования приносят огромную пользу. Разумеется, медикаменты и противомоскитные сетки сохраняют миллионы жизней. Эта книга не отвергает экспертные знания. Речь в ней идет о том, что специалистам в области развития присущи разные амбиции – конструктивные и деструктивные – и что эти особенности необходимо учитывать.

Я попытаюсь подробнее изложить нашу теоретическую дискуссию с помощью противоположных взглядов двух ученых, ставших лауреатами премии памяти Нобеля по экономике в один и тот же день. В дискуссии на тему развития они были яркими представителями противоположных мнений по поводу индивидуальных прав, хотя лично никогда не сталкивались в этой полемике. Когда мы изучим их взгляды, нам станет яснее, сколь высоки были ставки в этом споре. Кроме того, мы поймем, почему один из них хотел, чтобы спор состоялся, а другой – нет.

Глава 2. Два нобелевских лауреата – и диспут, которого не было

В декабре 1974 года в Стокгольм на церемонию вручения Нобелевской премии по экономике прибыли два человека. Оба они – почти ровесники, родившиеся с полугодовой разницей в Западной Европе три четверти века назад, – приближались к завершению длительной научной карьеры. Эти двое были знакомы с 1931 года, и оба занимались изучением вопросов экономического развития.

Фридрих Хайек писал на тему экономического развития еще до того, как она была официально признана. Он работал в XX веке в обстановке грандиозного противостояния либеральных ценностей Запада, с одной стороны, и идеологий фашизма и коммунизма – с другой. Это столкновение заставило его сформулировать свои взгляды на права личности как на самодостаточную цель – и одновременно как на средство, позволяющее свободным гражданам в свободном обществе решать многие свои проблемы. Хайек описывал эти решения – в том числе касающиеся предложения товаров частным бизнесом и предоставления услуг государством – как результат экономической и политической конкуренции.

По вопросу о том, как общества переходят от бедности к богатству, Хайек и Мюрдаль придерживались разных мнений. Пожалуй, лучше всего их разногласия отражены в их противоположных взглядах на роль индивидуальных прав в экономическом развитии общества.

В своих научных публикациях Мюрдаль никогда не придавал индивидуальным правам сколько-нибудь важной роли в вопросах экономического развития. По его мнению, бедные не только не заинтересованы в отстаивании своих прав, но и неспособны на активное проявление личной инициативы, даже если бы эти права у них были. Он полагал, что для достижения целей развития странам третьего мира с их «преимущественно неграмотным и апатичным населением» необходимы сильные национальные правительства[3]3
  Gunnar Myrdal, Development and Under-Development: A Note on the Mechanism of National and International Inequality (Cairo: National Bank of Egypt, 1956), p. 65.


[Закрыть]. Мюрдаль утверждал, что даже такие нарушения личных прав, какие происходят «в авторитарных условиях советского коммунизма», нередко «удовлетворяют определенным склонностям населения подобных стран… на протяжении веков приученного подчиняться приказам властей»[4]4
  Gunnar Myrdal, An International Economy: Problems and Prospects (New York: Harper, 1956), 145.


[Закрыть].

Мюрдаль считал, что усилия в области развития останутся «в значительной мере неэффективными», если не будут опираться на «правила, обеспеченные принуждением», т. е. «обязательства, налагаемые на граждан и поддерживаемые силой»[5]5
  Gunnar Myrdal, Asian Drama: An Inquiry into the Poverty of Nations. 3 vols. (New York: Twentieth Century Fund, 1968), цит. по: P. T. Bauer, Dissent on Development: Studies and Debates in Development Economics (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1976), 187.


[Закрыть]. Например, для роста производства нужны большие капиталовложения в отрасли машиностроения, но население может отказаться сберегать в объемах, необходимых для финансирования таких инвестиций. Тогда правительству придется прибегнуть к принудительному сбережению, изымая часть доходов населения через налоги и накопительные схемы, что обеспечит необходимые инвестиции. Точно так же предлагаемые экспертами новые технологии повышают продуктивность сельского хозяйства, но нет уверенности, что крестьяне будут внедрять их добровольно. В таком случае правительству для увеличения объема производства следует вводить улучшенные сорта сельскохозяйственных культур и породы домашнего скота, «даже если для этого потребуется забить часть беспородного и недокормленного стада»[6]6
  Ibid., 189.


[Закрыть].

Напротив, Хайек долгие годы писал о том, что права личности сами по себе являются ценностью – и вместе с тем средством, при помощи которого общество выбирается из нищеты к процветанию. Он приветствовал переход от «жестко организованной иерархической системы» к системе, при которой люди «сами формируют условия собственной жизни», как основу процветания Запада[7]7
  F. A. Hayek, The Road to Serfdom: Text and Documents; The Definitive Edition, ed. Bruce Caldwell. Volume 2, The Collected Works of F. A. Hayek (Chicago: University of Chicago Press, 2010), Kindle edition, location 1740; Ф. А. фон Хайек. Дорога к рабству (Москва: Новое издательство, 2005), 42.


[Закрыть]. Хайек отмечал, что его ужасали современные ему фашистские и коммунистические режимы, при которых «личность служит лишь средством реализации целей высшего порядка, именуемых общественными или национальными интересами». Отсюда проистекают «пренебрежение к жизни и счастью конкретного человека», а также «нетерпимость и жестокое подавление инакомыслия»[8]8
  Ibid., 4038; там же, 153.


[Закрыть].

Хайек в равной степени осуждал как «преклонение перед властью», так и «оголтелый национализм». Он порицал тех, кто не защищает личность от «произвола власти», пока эта власть используется для достижения – как они полагают – «правильных целей». Для тех, кто делает из Хайека «икону» правой идеологии, ирония судьбы состоит в том, что его критические стрелы были направлены против консерваторов[9]9
  F. A. Hayek, The Constitution of Liberty: The Definitive Edition, ed. Ronald Hamowy, The Collected Works of F. A. Hayek, Volume 17 (Chicago: University of Chicago Press, 2011), Kindle edition, locations 13822, 13901, 13836.


[Закрыть].

Каковы же были те «правильные цели», ради которых, как опасался Хайек, консерваторы воспользуются орудиями государственной власти? Хайек продолжал атаковать «антидемократические» консервативные силы, которые отстаивают права «ограниченной элиты»[10]10
  Ibid., 13869.


[Закрыть] и ради защиты правящего меньшинства от экономических перемен используют «привилегии, монополию и прочие средства государственного принуждения»[11]11
  Ibid., 13862–13863.


[Закрыть]. От такого разворота событий Хайек принципиально ограждал права личности, являющиеся постоянным генератором новых возможностей для людей, а значит, постоянным источником смены политических и экономических элит. Для Хайека «единственная прогрессивная политика – это по-прежнему политика, направленная на достижение свободы личности»[12]12
  Hayek, Road to Serfdom, 5842; Хайек, Дорога к рабству, 227.


[Закрыть]. Хайек не мог также примириться ни с консерваторами, использующими власть государства для навязывания гражданам обязательных принципов поведения или националистических настроений, ни с теми, кто считает себя «вправе предписывать другим собственные моральные ценности»[13]13
  Hayek, Constitution of Liberty, 13840–13841.


[Закрыть]. Как мы убедимся ниже, он видел опасности, которыми такое использование государственной власти чревато для меньшинств – носителей иных этнических, культурных или нравственных кодов. Продолжая выступать против консерваторов – но отмечая, что его критика касается и прогрессистов, – Хайек высмеивал теоретиков империализма и колониализма, считающих «свой путь развития наилучшим из возможных» и видящих задачу в том, чтобы «цивилизовать другие народы» с помощью такого благодеяния, как «эффективное управление»[14]14
  Ibid., 13920.


[Закрыть].

Долгие десятилетия Хайек и Мюрдаль придерживались противоположных взглядов. Хайек очень четко дал понять, почему он отвергает взгляды Мюрдаля наряду с аналогичными взглядами. При этом Мюрдаль никогда не оспаривал тезис о том, что индивидуальные права с точки зрения развития имеют решающее значение. В его объемистых сочинениях ответа на этот аргумент Хайека (или кого-либо еще) мы не найдем. Он утверждал, что его подход к процессу развития «снискал единодушное одобрение со стороны правительств и экспертов в развитых странах»[15]15
  Gunnar Myrdal, Economic Theory and Under-Developed Regions (London: Duck-worth, 1957), 84.


[Закрыть].

Как ни странно, ссылка Мюрдаля на «единодушное одобрение» оказалась справедливой. Как мы увидим в следующих главах, к 1950 году среди «правительств и экспертов» Запада по поводу развития стран третьего мира выработался консенсус. Общая поддержка курсу на авторитарное развитие среди экспертов достигалась за счет того, что противники такого курса объявлялись не принадлежащими к этой категории специалистов. Поэтому-то столкновения позиций Хайека и Мюрдаля по вопросам развития так никогда и не произошло. Тем единственным спором, который имел место, был спор между сторонниками государственного вмешательства [в экономику] и сторонниками свободного рынка. Однако, как мы увидим, этот спор был совсем не равнозначен дискуссии о роли индивидуальных прав. Такой дискуссии применительно к вопросам развития (которую мы лишь попытались вообразить) в действительности никогда не было. Не слышно ее и в настоящее время.