Текст книги "Воды Дивных Островов (сборник)"

Нимало не возражая, Виридис подхватила рассказ и молвила: «Постараюсь ничего не забыть; а вы, сестрицы, поправьте меня, коли собьюсь. Распрощавшись с тобою, дорогая Заряночка, тем ранним утром, мы снова повернули к дому, поспешая и стараясь передвигаться как можно незаметнее, дабы ведьма не углядела беспорядка в нашей одежде и не принялась нас допрашивать. Затем отправились мы к дивному ларцу и достали оттуда одежду взамен отданной, что для нас оказалось делом несложным, ибо такой несусветной леностью отличалась ведьма, что в своё время подсказала нам слова заклинания, при помощи которых открывался ларец, дабы сами мы исполняли всю службу, а ей не приходилось бы и пальцем пошевельнуть. Засим оделись мы и, когда настало время, сошли в зал, по чести говоря, порядком робея.

Едва предстали мы перед госпожой, она воззрилась на нас хмуро, по обычаю своему, и некоторое время не произносила ни слова; только глядела на нас да супила брови, словно бы пытаясь припомнить нечто, упорно от неё ускользающее; и заметила я это и задрожала от страха. Но вот, наконец, заговорила ведьма: «Сдаётся мне, есть на острове женщина помимо вас троих; некая ослушница, кою намеревалась я покарать. Говори, ты! – не появлялась ли недавно здесь, в моём зале, обнажённая женщина, каковую грозилась я уморить?» Атра, самая храбрая из нас троих, преклонила перед ведьмой колена и ответствовала: «Нет, госпожа; с каких это пор чужестранки являются в твой зал обнажёнными и смеют показываться тебе в таком виде?»

Возразила колдунья: «Однако же стоит у меня перед глазами образ обнажённой женщины, что замерла у подножия трона; а ежели мне это видится, так и вам должно бы. Так говорите и берегитесь! Ибо Нам не велено удерживать Нашу руку, ежели Мы уличим вас в провинности».

Ежели дрожала я прежде, то теперь задрожала всем телом, так что ноги подо мною подкашивались от страха; но ответствовала Атра: «Могущественная госпожа, это, без сомнения, образ той самой особы, которую, давным-давно, раздела ты догола, и привязала к колонне, и подвергала пыткам, пируя за праздничным столом».

Госпожа пристально воззрилась на Атру и снова попыталась связать воедино обрывки воспоминаний; затем лицо её прояснилось, и проговорила ведьма небрежно: «Вполне возможно; засим займитесь-ка своим делом и не тревожьте более Нашего покоя; ибо не радует Нас созерцание слуг, кои не принадлежат Нам всецело и полностью, дабы могли Мы казнить их или миловать, мучить или оставлять в покое, как Нам заблагорассудится; и весьма хотелось бы Нам, чтобы ветра и волны послали нам вскорости двух-трёх; ибо держать при себе таких, как вы, – всё равно, что жить одной; никто-то не трепещет перед нами, никто не умоляет о пощаде. Потому приказываю вам убраться».

Засим в тот раз спаслись мы от жестокости ведьмы; но очень скоро пробил наш час. Дни тянулись бесконечно; и мы их не считали, боясь пасть духом от томительного ожидания. Но однажды стояли мы знойным вечером на ступенях крыльца, поднося госпоже яства; и вдруг, откуда ни возьмись, прилетели два огромных голубя и опустились у ног нашей госпожи; и у каждого на шее блестело золотое кольцо, а к кольцам привязано было по свитку; и повелела нам ведьма поймать голубей, снять свитки и вручить ей; и поглядела она на золотые кольца и мгновение рассматривала послание; а затем объявила: «Возьмите голубей и позаботьтесь о них хорошенько; очень может статься, что они Нам пригодятся; возьмите также оба манускрипта и оставьте их при себе до завтрашнего утра, а тогда отдадите их Нам в руки. И смотрите: ежели не вернёте вы Нам послания, это сочтено будет деянием измены по отношению к Нам, и Мы поставим вам это в вину, и тела ваши окажутся в Нашей власти».

Затем неспешно поднялась она и призвала меня к себе, дабы опереться на моё плечо, поднимаясь наверх, ибо столь ленивой твари свет не видывал; и пока всходили мы по ступеням, услышала я, как ведьма тихо приговаривает себе под нос: «Что за докука, теперь придётся мне испить Воды Могущества, дабы помнить, действовать и желать. Но сестрица моя куда как заботлива и мила; уж верно, нечто важное желает она сообщить мне при помощи сих голубей».

Едва мы с подругами остались одни, я рассказала обо всём Аврее и Атре, и мы обговорили дело со всех сторон; и все сочли вести недобрыми, ровно так же, как и я; ибо не сомневались мы, что голуби отправлены сестрицей-ведьмой, что живёт в Обители у Леса; и опасались мы, что птицы посланы к нашей госпоже, дабы сообщить ей о тебе, Заряночка, и, может статься, об Обете тоже, ибо знали мы, что ведьма весьма мудра. Что до двух свитков, надо сказать, что не были они запечатаны; но, поглядев на них, ничего-то мы не разобрали; ибо хотя пергамент покрывали чёткие латинские письмена, так что прочли мы все буквы до единой, однако же не поняли ни слова и устрашились самого худшего. Но что могли мы поделать? Два выхода оставалось у нас: либо броситься в воду, либо подождать, что произойдёт; и предпочли мы последнее, уповая на близкое освобождение.

Засим на следующее утро предстали мы пред госпожой нашей в парадном зале и застали её расхаживающей взад и вперёд перед возвышением, хотя обычно в этот час сиживала она на троне из золота и слоновой кости, откинувшись на подушки, и дремала.

Засим подошла к ведьме Атра, и преклонила перед нею колена, и вручила ей свитки; госпожа остановила на прислужнице мрачный взгляд, зловеще улыбнулась и молвила: «Не вставай с колен; и вы обе, на колени тоже, пока не решу я, что с вами делать». Мы послушались, и воистину рада я была опуститься на пол, ибо едва удерживалась на ногах от ужаса; и кровь застыла у нас в жилах.

Ведьма прочитала свитки про себя, восседая на троне, и долгое время не произносила ни слова, а затем молвила: «Подойдите сюда, и падите пред Нами ниц, и внемлите!» Так и поступили мы, и снова заговорила ведьма: «Наша сестрица, что всё это время была к вам столь добра и избавила вас от стольких мук, ныне сообщает Нам в послании, доставленном двумя голубями, что вы предали Нас и её, и похитили сестрицыну рабыню и сестрицыну же Посыльную Ладью, и отослали девчонку с поручением Нам на погибель; засим сестрица предаёт вас в Наши руки, и вы отныне в Нашей власти; и не надейтесь, что удастся вам от Нас спастись. Надо сказать, что за измену вашу другие убили бы вас на месте, но Мы проявим милосердие и оставим вас в живых и всего-то навсего подвергнем вас ныне суровому наказанию. А впоследствии вы будете Нашими рабынями, с которыми Мы поступать станем по своему усмотрению; то есть после того, как те, к кому вы отослали рабыню Нашей сестрицы, явятся сюда (ибо похоже на то, что не удастся мне остановить их), и после того, как я обведу их вокруг пальца и получу от них всё, что мне нужно, и отошлю их назад с пустыми руками. Говорю вам: до приезда гостей претерпите вы те муки, что Нам угодно будет измыслить; а когда они окажутся здесь, Мы не запретим вам к ним приближаться, однако же Мы позаботимся о том, чтобы в близости этой мало вам было радости. О да, теперь вы узнаете, почем фунт лиха и какова цена предательству».

И воистину претерпели мы от руки колдуньи немало изощрённых мук, кои измысливать она мастерица и о которых стыжусь я рассказывать подробнее; а потом приковала она нас цепями к трём колоннам зала, где вы нас впоследствии и нашли; и кормили нас, как собак, и обращались с нами, как с собаками; но мы всё терпели во имя надежды; и когда осмеливались, полагая, что ведьма нас не слышит, мы разговаривали промеж себя и ободряли друг друга.

Но на четвёртый день мучений наших пришла к нам ведьма и дала нам испить некой красной настойки из свинцового флакона; и когда отпила я, подумалось мне, что это яд, и обрадовалась я, насколько могла обрадоваться в подобном положении; отпив же, почувствовала я, как по телу моему пробежала ледяная дрожь, и всё поплыло у меня перед глазами, и закружилась голова, словно и впрямь смерть пришла за мною. Но вскорости это прошло, и почувствовала я себя беспомощной, но однако же не слабой; все звуки слышала я яснее и отчётливее, чем когда бы то ни было; и различала я в зале каждую арку, и колонну, и резьбу потолка, и блик на мозаичном полу от солнца за окном; и ведьму видела я: ведьма расхаживала взад и вперёд перед возвышением; но, поглядев в сторону колонн, сестриц я на прежнем месте не обнаружила. Более того, и себя не удавалось мне разглядеть, сколько бы ни вытягивала я руку или ногу, хотя видела я цепь, что приковывала меня к колонне за лодыжку. Но когда подносила я руку к лицу, или другим частям тела, или до чего бы я уж там не дотрагивалась, я ощущала под пальцами то, что ожидала ощутить: плоть, либо полотно, либо холодное железо оков, либо полированную поверхность мраморной колонны.

В то мгновение не ведала я, жива я или мертва, или это только начало смерти; однако воля к жизни возобладала во мне, и попыталась я закричать сестрам, но, хотя слова рождались у меня на устах и вибрировало горло, как оно бывает, когда кричишь вслух, однако ни звука не услышала я и почувствовала себя ещё более беспомощной, нежели прежде.

Тут увидела я, что направляется ко мне ведьма; и такой страх внушала мне госпожа, что каждая клеточка моего тела дрогнула от непередаваемого ужаса, и поняла я, что не мертва. Колдунья же подступила ко мне и молвила: «О призрак рабыни, кою никому не дано увидеть, кроме тех, кого мудрость наделила взором, способным прозревать непостижимое; принесла я тебе и сёстрам твоим радостные вести, а именно: странствующие рыцари, возлюбленные ваши, уже недалеко; вскорости приведу я их в этот зал, и окажутся они так близко от вас, что вы сможете прикоснуться к ним, ежели я не воспрепятствую; только не увидят они вас и станут гадать, где я вас прячу; и станут искать вас уже сегодня и на протяжении ещё многих дней, но так и не отыщут. Засим извольте наглядеться на них как следует, ибо отныне и впредь вы для них чужие и посторонние».

С этими словами ведьма плюнула мне в лицо, и перешла к моим сестрам, и сказала им то же, что и мне. И вскорости покинула она зал, и не прошло много времени, как услышала я на лестнице голоса: один из них принадлежал колдунье, а другой – лорду Бодуэну; а спустя ещё несколько минут увидела я, как ведьма входит в парадные двери зала, ведя за руку сэра Артура, словно бы почитала себя его дорогой подругой; а Бодуэн и Хью, мой избранник, идут следом. Помянутая ведьма разодета была на диво и словно бы позабыла о неряшливости и лености и вздорной гордыне; руки и ноги её округлились и окрепли, кожа побелела, так что тем, кто не знал её, колдунья вполне могла показаться красавицей.

И вот все они сели за трапезу, как уже поведал вам мой избранник, а затем покинули зал, и ведьма тоже. Но спустя некоторое время она вернулась, и освободила нас, и грозно повелела идти за нею, и не смогли мы ослушаться, хотя даже собственных ступней на полу не различали. И вот колдунья задала нам работу по дому, и, пока гнули мы на неё спины, госпожа не сводила с нас глаз и насмехалась над нами, не воздерживаясь и от ударов, и во всём была с нами столь же груба, и жестока, и нетерпима, сколь мило и любезно держалась с нашими лордами за обедом; а после полудня колдунья отвела нас назад и приковала к колоннам. Когда же наступил вечер, и начался пир, это мы играли на невидимых струнных инструментах; и позволялось исполнять нам только то, что велела ведьма, и ничего другого; иначе мы, может статься, кабы сумели договориться промеж себя, заиграли бы такие песни, что затронули бы сердца наших возлюбленных и подсказали бы им, что мы – рядом. Короче говоря, так продолжалось изо дня в день, и не могли мы утешиться ни приветной беседою друг с дружкой, ни чем другим, кроме как созерцанием наших возлюбленных и проблеском надежды. И воистину, хоть сердце моё и обливалось кровью, стремясь к милому, однако же отрадно мне было думать, что он здесь и любит меня, и та, о ком он мечтает, – не жалкая, несчастная рабыня, прикованная здесь обнажённой, тело которой истерзано пытками и голодом, но счастливая дева, кою он так часто называл прекрасной и желанной.

Но дни шли за днями, и наконец надежда померкла и угасла, и различали мы её не более, чем наши лорды – нас, и теперь показалось мне, что смерть близка; столь ослабела я и отчаялась. Ведьма же не позволяла нам умереть, но то и дело поддерживала наши силы глотком колдовского напитка и приводила в чувство.

Так тянулось время вплоть до того самого вечера, когда снова воскресла надежда и тут же и сбылась, так что в первое мгновение мы осмелились уповать на освобождение, а в следующее мгновение уже и освободились.

Нечего тут больше рассказывать, Заряночка, дорогая моя, кроме того только, что благополучно добрались мы до Острова Юных и Старых, пока утро стояло в самом разгаре; и когда ладья наша приблизилась к зелёному берегу, там обнаружилось двое детишек, тобою помянутых; малыши словно бы поджидали нас, и как только сошли мы на берег, они подбежали к нам, неся пироги и фрукты в изящной корзинке, и весьма порадовались они нам, а мы – им. Затем навестили мы старика, каковой оказал нам радушный приём и держался учтиво и напыщенно, пока не опьянел слегка, а тогда сделался чересчур любезен с нами, женщинами. Тем не менее, на этом отрадном острове мы прогостили три дня, дабы успокоить души и воспрянуть сердцем в непритязательном обществе малых сих. Когда же пришла пора уезжать, старик спустился вместе с нами к пляжу и стал сокрушаться по поводу нашего отплытия, ровно так же, как некогда повёл себя с нашими лордами; только на сей раз убивался он куда сильнее, и пришлось каждой из нас поцеловать его, иначе бы ни за что не унялся. Наконец старец повернул прочь, оплакивая разлуку с нами; но очень скоро, ещё до того, как скрылся из виду, он приободрился и запел.

Мы же отправились своим путём; и нам, девам, тоже удалось в свой черёд поглядеть на скорбные образы Острова Королев и Острова Королей; и пристали мы к Острову, Где Царит Ничто; и осторожности ради не отходили от нашего судна, и потому уплыли прочь живые-невредимые; и так, как ты знаешь, вернулись домой к замку, где поджидали нас недобрые вести касательно тебя. Вот и весь мой сказ».

На сём закончила Виридис. Заряночка сидела смущённая и притихшая; и все принялись утешать её, каждый – на свой лад; и теперь скорбь по убитому поутихла в душах собравшихся, превратившись в светлую печаль, ибо не двух друзей довелось им утратить, но одного только. Однако, несмотря ни на что, Заряночку терзали забота и тревога: душа девушки разрывалась надвое, радуясь тому, что любит и любима; и горюя и страшась похитить у подруги её любовь. Ибо лицо Атры, кою не могла Заряночка возненавидеть, но и любить не находила сил, неизменно стояло перед взором девушки угрожающим напоминанием.

Спустя несколько дней тело Бодуэна предали земле в часовне замка; и погребальный обряд свершён был со всей торжественностью. Когда же всё завершилось, двое рыцарей и сэр Эймерис с жаром принялись снаряжать поход противу Красной Крепости, и не прошло и месяца, как в Замке Обета собралось целое воинство; и ежели оказалось оно не столь уж и многочисленно (не более шестнадцати сотен мужей), однако же под знамёна стали лучшие из лучших – и рыцари, и воины, и лучники. Затем за пределами замка созвали сход, на коем Артура Чёрного Оруженосца избрали предводителем, и через три дня армии предстояло выступить к Красной Крепости.

Всё это время Заряночка почти не виделась с Артуром, каковой непрестанно был занят разными делами, и так и не переговорила с ним наедине, хотя очень этого хотела; однако же воистину сложилось так скорее по её воле, нежели по его. Но когда настал последний день перед разлукой, сказала себе девушка, что всенепременно должна повидаться с Чёрным Оруженосцем до того, как уедет он, ибо как знать, может статься, не суждено ему вернуться. Засим когда мужи расположились после ужина на отдых, Заряночка сошла в зал и застала Артура нетерпеливо расхаживающим взад и вперёд. Ибо надо сознаться, что девушка передала ему через священника Леонарда наказ прийти туда.

И вот подошла к Артуру Заряночка, и просто и доверчиво взяла его за руку, и подвела к окну со ставнями, и усадила рядом с собою; и Артур, трепеща от любви и страха перед нею, не смог сдержать себя, но расцеловал лицо её и губы бессчётное количество раз; и Заряночка вспыхнула огнём и едва не разрыдалась.

Но вот спустя какое-то время заговорила она: «Милый друг, много чего намеревалась я сказать тебе, что представлялось и разумным, и мудрым, но сейчас ни мысли не идут мне в голову, ни слова не слетают с языка. А час краток». Тут принялась Заряночка целовать своего избранника, пока едва не обезумел он, ибо радость и страсть, и горе предстоящей разлуки, и бремя создавшегося положения разрывали надвое его душу.

Наконец девушка совладала с собою и молвила: «Вот уедешь ты завтра, и всё будет ровно так же, как после отплытия твоего в Посыльной Ладье, когда не ведала я, чем себя занять, столь невыносимым бременем стала для меня жизнь и занятия и обычаи мира, – ведь всё так и будет снова?». – «Мне придётся тяжело, – отвечал Артур, – дни мои окажутся мрачны и безрадостны». Отозвалась девушка: «И, однако же, даже теперь, в эти последние дни, когда вижу я тебя часто, душу мою непрестанно терзает горе, и не знаю я, что с собою поделать». – «Я вернусь непременно, – отвечал Чёрный Оруженосец, – вернусь, любя тебя; и тогда, может быть, мы измыслим какое-нибудь средство». Заряночка помолчала немного, а затем молвила: «Однако возвращение неблизко, и не суждено мне тебя увидеть на протяжении долгих дней, – что мне делать с горем тогда?» Отвечал он: «Излишка горя душа не вынесет; либо приходит смерть, либо боль притупляется и утихает мало-помалу». На это проговорила Заряночка: «А как быть, ежели не вернёшься ты, и более никогда я тебя не увижу, или, допустим, вернёшься ты назад и меня не застанешь, ибо либо умру я, либо окажусь далеко от тебя?» Ответствовал Артур: «На это у меня ответа нет. Когда говоришь ты о смерти, веришь ли ты сама в это рассудком или телом иначе, чем учит Святая Церковь?» – «Я тебе так скажу, – отозвалась Заряночка, – вот сижу я подле тебя, и вижу лицо твоё, и слышу твой голос, и верю только в это; ибо ни о чём ином помыслить я не могу, ни о горе, ни о радости. Ведь когда я давеча разрыдалась, не скорбь вызвала эти слёзы, но сама не ведаю что». И девушка взяла Артура за руку и поглядела на него с любовью.

Но вот Заряночка перевела взгляд на его руку и молвила: «Сдаётся мне, ныне стали мы двое такими близкими друзьями, что смогу я спросить тебя, о чём захочу, и ты ни разгневаешься, ни удивишься. Вижу я на пальце твоём кольцо, каковое привезла я с Острова Непрошеного Изобилия и каковое вручила я тебе вместе с туфлями, мне доверенными на время. Скажи, каким образом получил ты перстень назад от Атры, поскольку думаю я, что изначально ты отдал кольцо ей. Ну вот! Ты рассердился? Ибо вижу я, как к щекам твоим прихлынула кровь». – «Нет, возлюбленная моя, – отвечал Артур, – я не сержусь; но когда слышу я об Атре либо задумываюсь о ней, охватывают меня стыд, и смятение, и, пожалуй, страх. А теперь отвечу я на вопрос твой. Уже на Острове Юных и Старых, когда всем бы нам ликовать да радоваться, снова оказавшись вместе, Атра отчасти догадалась о том, что со мною происходит; впрочем, почему бы и не признаться, обо всём она догадалась. И сказала она мне такие слова (ибо она нежна, и мудра, и сильна сердцем), что я оробел перед нею и перед горем её и болью; и вернула она мне это кольцо, что я и впрямь вручил ей в Посыльной Ладье, едва Остров Изобилия остался за кормой. И ношу я теперь сей перстень в знак своего и её горя. Видишь, любовь моя: раз уж ответил я тебе на этот вопрос, не рассердившись и не дивясь, обо всём можешь ты спросить меня без страха; ибо эта тема затрагивает меня больнее всего».

Заряночка опустила голову и промолвила тихо: «Ло! – тень расставания и тень смерти не вольны были встать между нами и нашей нынешней радостью; однако тень третьей встаёт промеж нас и присутствует здесь незримо. Горе мне! Мало задумывалась я над этим, когда ты был далеко, и терзалась я и тосковала, и всё отдала бы за возможность снова тебя увидеть, и полагала, что возвращение твоё излечит все напасти».

Артур не произнёс ни слова, но взял руку девушки и удержал её в своих; и вскорости снова подняла она глаза и молвила: «Ты добр и не рассердишься, коли спрошу я тебя ещё кое о чём; а именно: почему ты так злился на меня давеча, когда нашёл меня в бедственном положении, ведомой в поводу Красным Тираном, так что сочла я, что ты от меня отрёкся, чего бы там ни думали другие? Меня это ранило больнее, чем плети ведьмы, и думала я про себя: «Что такое прошлые мои беды в сравнении с настоящими? Как всё было просто встарь, и как ныне всё запутанно и тяжело!»

Тут не смог Артур сдержаться, но бросился к Заряночке, и обнял её, и расцеловал бессчётное количество раз, и ощутила она всю сладость любви и сама в любви и нежности недостатка не испытывала. После того некоторое время сидели они тихо, и промолвил Артур, словно бы девушка задала вопрос свой только мгновение назад: «Вот почему глядел я на тебя мрачно: во-первых, потому, что с того самого мгновения, как увидел я тебя впервые, и услышал повесть твою, и узнал о твоих деяниях, почитал я тебя мудрейшей из женщин. Однако поездка твоя в Чёрную Долину, что повлекла за собою смерть Бодуэна, показалась мне чистым безумием, пока не выслушал я рассказ твой и об этом тоже; и тогда сама история и нежные слова твои одержали надо мною верх. Но, опять-таки, хотя горевал я и досадовал, это, сдаётся мне, быстро прошло; однако вот ещё что не давало душе моей покоя, а именно: мучил меня страх касательно убитого рыцаря, голову которого Тиран в Красном привесил тебе на шею; ибо с чего бы, думалось мне, негодяй так разгневался на тебя и на него; более того, показалось мне, будто в сердце своём не вовсе безразлична ты к погибшему, даже когда мы пришли к тебе на помощь; и тогда, видишь ли, моя к тебе страсть, и горе по погибшему Бодуэну, и помянутые чёрные мысли – всё тут сказалось. Ло, вот я и признался тебе во всём. Перестанешь ли на меня гневаться?»

Отвечала Заряночка: «Я перестала огорчаться твоему гневу, когда гнев утих; однако дивлюсь я, что доверяешь ты мне так мало, в то время как любишь так сильно!»

Тут девушка приникла к любимому и принялась нежно ласкать его, и Артур снова готов был заключить её в объятия, когда – ло! – послышались шаги, и в зал вошли люди; засим Чёрный Оруженосец и Заряночка встали и поспешили им навстречу; и на том закончились прощальные речи этих двоих. Однако же похоже на то, что одно краткое мгновение оба были счастливы.