Текст книги "Воды Дивных Островов (сборник)"

Всадники ехали удручённые и по дороге почти не переговаривались промеж себя; не прошло и трёх часов, как стали они понемногу узнавать окрестности и поняли, что недалеко уже то место, где можно рассчитывать на встречу с сэром Эймерисом и его отрядом. Так оно и случилось: у небольшой рощицы рыцари завидели группу людей с конями в поводу и тут же опознали в них свою свиту; а те тотчас же вскочили в седла и поскакали вперёд, навстречу лордам, потрясая копьями. Очень скоро радость поджидающих обратилась в скорбь, и невозможно описать горе сэра Эймериса, ибо не ведало оно предела. И огляделась Заряночка и увидела, как стенают и сокрушаются воины, и ещё тяжелее сделалось у бедняжки на сердце; и перевела она взгляд на Артура Чёрного Оруженосца: тот восседал на коне неподвижно, с каменным, угрюмым лицом и взирал на скорбящих едва ли не с презрением. Но сэр Эймерис подошёл к Заряночке, и опустился перед девушкой на колени, и поцеловал ей руку, и молвил: «Ежели и воскресло бы моё сердце для радости, как спустя какое-то время произойдёт непременно, так возрадовалось бы оно при виде тебя, госпожа, что возвратилась к нам живой и здоровой; вот, по крайней мере, благо, способное примирить нас с утратой».

Заряночка поблагодарила кастеляна, глядя искоса на Артура; он же молвил: «Ежели это – благо, так есть и другое, ибо труп Красного Рыцаря остался на зелёной равнине, на ужин волку и ворону. Месть свершилась, и, надо полагать, это ещё не конец. Но теперь, ежели погоревали вы столько, сколь, по-вашему, подобает воинам, не станем мы здесь задерживаться; ибо за крепостными стенами окажемся мы в большей безопасности, – теперь, когда предводитель наш и полководец погиб, а ради чего – мне неведомо».

Никто не возражал; засим отряд тронулся в путь, и воин, оруженосец и сэр Хью рассказали сэру Эймерису и прочим обо всём, что с ними приключилось; но Артур молчал и держался от Заряночки поодаль, в то время как сэр Эймерис и Хью ехали по обе стороны от девушки и изо всех сил старались утешить бедняжку.

Всадники скакали всё вперёд и вперёд, не остановившись даже с наступлением ночи, и возвратились домой в Замок Обета ещё до того, как солнце поднялось над горизонтом; горестные вести принесли они, въезжая на рассвете в ворота помянутого замка; и очень скоро весь дом пробудился, и повсюду зазвучали рыдания и сетования.

Что до Заряночки, жизни в ней почитай что и не осталось, когда спешилась она в воротах; руки и ноги бедняжки одеревенели от усталости, мысли смешались, уступив место отрешённому оцепенению; и даже помыслить не могла она о наступлении нового дня и о горе Авреи. Девушка тихонько поднялась в свои покои, и показалось ей, что покинула она спальню давным-давно, хотя с тех пор прошло всего-то несколько дней; бедняжка рухнула на кровать и тотчас же заснула, хотела она того или нет, и так позабыла о своей великой скорби и малой надежде.

Когда пробудилась девушка, ночь давно миновала и стоял белый день; и мгновение лежала Заряночка, недоумевая, что за бремя давит ей на душу; но тут воспоминания нахлынули на неё с ужасающей отчётливостью, и пожалела она, что не в силах снова обо всём позабыть. Тут показалось девушке, будто в комнате кто-то есть, и огляделась бедняжка, и ло! – увидела прекрасную и нежную даму, с ног до головы облачённую в зелёное: то Виридис пришла навестить подругу. Заметив, что Заряночка пошевелилась, гостья подошла к ней, и поцеловала девушку нежно и ласково, и зарыдала над нею, так что и Заряночка не сдержала слёз. Но вот, уняв рыдания, девушка обратилась к Виридис и вопросила: «Скажи мне, плачешь ли ты по утраченному другу, коего другом отныне не назовёшь, или по другу вновь обретённому?» Отвечала Виридис: «Воистину пролила я о Бодуэне немало слёз, воздавая ему должное, ибы был он отважен, и верен, и добр». Отвечала Заряночка: «Всё так; но не то имела я в виду, задавая вопрос свой; скажи вот что: рыдаешь ли ты потому, что сердце твоё должно от меня отречься, или потому, что снова мы встретились?» Отозвалась Виридис: «Кто бы ни погиб и кто бы ни выжил (ежели только речь идёт не о ненаглядном моем Хью), я бы ликовала безудержно, снова увидев тебя, друг мой». И опять расцеловала она девушку, и видно было, что ничуть не сердится Виридис и в самом деле счастлива. А Заряночка, успокоившись душою, снова разрыдалась, теперь уже от радости.

Со временем вопросила девушка: «А как судят меня остальные? Ибо ты только одна из многих, хотя и дорога мне превыше всех прочих, кроме… Намерены ли они покарать меня за проступок и безрассудство, погубившие достойнейшего в мире рыцаря? Любому наказанию порадуюсь я, если только братство не лишит меня своей дружбы».

Рассмеялась Виридис. «И вправду велики твои преступления! – молвила она. – Ибо благодаря тебе и твоей отваге все мы снова обрели друг друга, и Поход завершился, и Обет исполнился». – «Нет, скажи, что про меня говорят всяк и каждый из них», – взмолилась Заряночка.

Закрасневшись, молвила Виридис: «Хью, мой избранник, говорит о тебе только доброе; хотя никто из мужей не сокрушается так о гибели своего собрата. Аврея не ставит тебе в вину смерть возлюбленного; и вот что говорит она: «Когда иссякнут во мне фонтаны слёз, я поднимусь к ней и утешу её, а она – меня». Атра говорит… впрочем, говорит она мало, однако же говорит она вот что: «Так суждено. Верно, и я бы поступила не лучше, но куда хуже»».

Тут огнём вспыхнули щёки Заряночки, а затем побледнели, как полотно, и молвила девушка дрожащим голосом: «А Чёрный Оруженосец, Артур, что говорит он?» Отвечала Виридис: «Ничего он о тебе не говорит, кроме того только, что желает услышать в подробностях о том, что приключилось с тобою в Чёрной Долине». – «Нежная подруга, – воскликнула Заряночка, – заклинаю тебя твоей добротой и сострадательным сердцем, спустись к нему тотчас же и приведи его сюда, и тогда расскажу я ему всё, как было; и при тебе».

Отозвалась Виридис: «Видишь ли, когда мужчина любит женщину, он желает владеть ею безраздельно, и жесток и зол делается, усомнившись в любимой. И скажу я тебе, что этот человек ревнует, опасаясь, не была ли ты чрезмерно добра к погибшему рыцарю, голову коего тиран привесил тебе на шею. Более того, опасаюсь я, что ничем тут уже не поможешь, и суждено тебе разрушить счастье одной из нас, а именно, Атры; однако пусть произойдёт это скорее позже, нежели раньше. И коли сэр Артур поднимется сюда, к тебе, и выслушает твою историю в присутствии меня одной, сдаётся мне, что бедняжке Атре это причинит боль, и немалую. Не лучше ли всем нам собраться вскорости в верхних покоях; там ты и рассказала бы свою повесть всем нам; а после и мы завели бы речь о нашем освобождении и возвращении. И ежели поступим мы так, то не создастся впечатления, будто братство наше распалось».

Молвила Заряночка: «Тяжко мне рассказывать свою повесть перед Атрой и перед ним. Нельзя ли сделать так, чтобы ты выслушала её здесь и сейчас, а впоследствии передала бы прочим?» – «Нет, нет, – отвечала Виридис, – менестрель из меня никудышный, так что от твоего лица говорить мне негоже. Да и вовеки не удастся мне пересказать историю так, чтобы прочие поверили каждому слову, как если бы видели всё своими глазами. Кроме того, когда обо всём будет поведано, тогда станем мы все ещё ближе друг к другу и теснее связаны. Умоляю и заклинаю тебя, милая подруга, сделай это для меня, согласись держать речь перед всем нашим братством. И ежели тяжко для тебя это, считай это карой, каковая причитается тебе от меня за то, что попала в такую беду».

Улыбнулась Заряночка печально и ответствовала: «Да будет так; и да измыслят мне прочие наказание столь же лёгкое, как измыслила ты, о сестрица. Однако же куда охотнее предпочла бы я, чтобы тело моё и кожа моя заплатили бы виру. Ну что ж, поскольку должна я поступить по твоему слову, так чем скорее, тем лучше».

«Не пройдёт и получаса, – отвечала Виридис, – как приведу я всё наше братство – тех, кто остался, – в верхние покои, дабы все тебя выслушали. Засим приходи к нам туда, как только оденешься. И послушай-ка! – довольно с тебя смирения и кротости; не унижайся ты перед нами, устрашась нашего горя. Ибо в то время как говоришь ты, будто мы тебя накажем, будет среди нас один, кого сама ты в силах казнить и мучить, сколько душе угодно; воистину, подруга, горько мне, что это так; но раз уж дела не поправишь, одно остаётся мне: пожелать тебе счастья, да и ему тоже».

С этими словами повернулась Виридис и вышла из комнаты, а Заряночка, предоставленная самой себе, ощутила в душе тайную радость, совладать с которой не могла, невзирая на горе своих друзей, каково бы оно ни было.

Как Виридис сказала, так и сделала, и привела всех в верхние покои; не хватало одного только Бодуэна. Все расселись полукругом, не произнося ни слова; и вот, наконец, распахнулась дверь и вошла Заряночка, одетая в простое чёрное платье безо всяких украшений; низко поклонилась она собравшимся и встала перед ними, опустив голову, словно перед строгими судьями, ибо таковыми, по чести говоря, она друзей и почитала. Хью повелел было девушке сесть промеж Паладинов, но отозвалась Заряночка: «Нет, сидеть промеж вас я не стану, пока не выслушаете вы мою историю и не скажете мне, что я по-прежнему друг вам». Никто ничего не ответил; Атра глядела прямо перед собою, избегая встречаться с девушкой взором; Артур уставился в землю, но Хью и Виридис смотрели на Заряночку приветливо, и на глаза Виридис набежали слёзы.

Тогда заговорила Заряночка и молвила: «Преступницей стою я здесь, перед вами; но вот что скажу я вам, дабы не думали вы обо мне хуже, чем есть на самом деле: когда уехали вы, о Паладины, и долгим показалось время разлуки, а вы всё не возвращались, тоска легла мне на сердце тяжким бременем, и надежда угасла, и страх нарастал, и душа моя столь истерзала тело, что уже подумала я, будто заболею. И знала я, что не порадуетесь вы, вернувшись домой и застав меня недужной; засим очень мне хотелось сделать хоть что-нибудь, дабы исцелиться. Тогда угодно было судьбе, чтобы услышала я в подробностях повесть о Чёрной Долине Серых Овнов и о том, как порою сбываются там заветные желания; и подумалось мне, как хорошо бы оно было бросить вызов приключению и добиться желаемого. Об этом, без сомнения, поведал вам капеллан, сэр Леонард, но вот ещё что должна я к тому прибавить: сам священник к проступку моему не причастен; всё делалось моей волей и по моему наказу, и не мог он меня ослушаться. Потому заклинаю я вас всей душой: не держите на него зла, но всё ему простите. Скажите мне, о, скажите, исполните ли вы эту мою просьбу?»

Отвечал Хью: «Мы его прощаем, а сможет ли он простить себе – его дело». Но Артур промолчал, и Заряночка поглядела на него встревоженно, и лицо бедняжки исказилось, и проглотила она комок в горле. Но вот девушка снова повела речь и принялась рассказывать друзьям обо всём, что случилось с нею, когда отправилась она в Чёрную Долину, как изложено выше. Ничего не утаила Заряночка из того, что говорилось и что делалось; свободно говорила она, не выказывая ни стыда, ни страха, и столь ясно и мило, что никто не усомнился в словах девушки; и Артур поднял голову, и то и дело глаза его встречались с глазами рассказчицы, и более не читалось в них непреклонной суровости, хотя тотчас же отводил он взгляд.

И вот дошла Заряночка до того места, когда они двое, незнакомый рыцарь и она, покинули долину у обрыва и двинулись через дикий лес в направлении Замка Обета, и сказала девушка: «Когда свернули мы в лес, оставив за спиною помянутую долину, до полудня оставалось ещё часа четыре; и ехали мы до тех пор, пока не наступил полдень, и отдохнули у ручья и подкрепились, ибо не видели мы причины загонять коней; но спутник мой, незнакомый рыцарь, казался угрюмым и удручённым и, можно даже сказать, мрачным. Я старалась ободрить его и говорила с ним приветливо, как с тем, кто прежде был врагом, а стал другом; но чужак в чёрном отвечал мне: «Госпожа, ни к чему это не приведёт; жаль мне, что собеседник из меня никудышный; право же, старался я развеселиться; но вдобавок к тому, о чём известно и тебе, и мне и что меня угнетает и мучит, ныне легла мне на сердце тяжесть, и не в силах я от неё избавиться, и ничего подобного я не испытывал прежде. Засим с твоего позволения сядем-ка мы немедленно на коней, дабы поскорее оказаться в Замке Обета и в темнице сэра Эймериса».

Засим поднялась я на ноги и сказала ему, улыбаясь: «Ободрись, друг! Не темница тебя ждёт в Замке Обета, но радушный приём друзей». Незнакомец в чёрном промолчал в ответ и веселее не сделался; так оседлали мы коней и скакали ещё часа три, пока не выехали из густой чащи на открытую протяжённую прогалину, что, словно широкая дорога зелёного дёрна, пролегла через чащу; не иначе как рука человека расчистила помянутую зелёную просеку. Туда добрались мы, следуя по течению речки, что вместе с нами вырвалась на равнину из леса, а затем, свернув в сторону, убегала на север, рассекая прогалину надвое.

Оказавшись там, промеж чащи и ручья, мы натянули поводья; лесной уголок этот показался мне красивым на удивление, и не без удовольствия глядела я по сторонам, радуясь всем сердцем. Тут молвил рыцарь: «Леди, не ощущаешь ли ты непомерной усталости?» – «Нет, – отвечала я, – ничуть не бывало». – «Странно, – проговорил мой спутник, – ибо я настолько утомлён, что должен, чего бы то ни стоило, сойти с коня и прилечь на траву, иначе рухну с седла». Тут незнакомец спешился и постоял подле меня немного, словно желая помочь мне спрыгнуть с седла, но возразила я: «Рыцарь, заклинаю тебя, даже если притомился ты, постарайся продержаться ещё немного, дабы не настигла нас здесь опасность». – «Опасность? – отозвался он. – Да, так оно и было бы, кабы Красный Рыцарь проведал о том, где мы находимся; да только откуда ему знать?» Последние слова незнакомец проговорил с трудом, словно в полусне, а затем молвил: «Прошу простить меня, госпожа, но голова моя так и клонится; позволь мне немного поспать, а затем я встану и отвезу тебя прямиком к цели и итогу твоего путешествия». С этими словами рыцарь в чёрном улёгся на траву и тут же заснул как убитый, а я уселась подле, в великом страхе. Сначала, сказать по чести, я заподозрила предательство, ибо как могла я полностью доверять этому человеку после всего случившегося? Но когда убедилась я, что сон незнакомца непритворен, сомнения такого рода я прогнала и не знала, что и подумать.

Так прошёл час; то и дело принималась я расталкивать спящего, но всё было напрасно; и не знала я, что делать, кроме как дожидаться пробуждения незнакомца; ибо не ведала я дороги к замку; более того, хотя спутник мой и был рыцарем, и притом при оружии, боялась я покинуть его одного и без охраны; засим я осталась.

Но вот случилось нечто новое. Показалось мне, будто слышу я бряцание меча и доспехов; а зелёная дорога поворачивала так, что мыс леса в сотне ярдов к северу скрывал прогалину от моего взора, и можно было к нам подъехать на расстояние достаточно близкое, оставаясь невидимым, ежели двигаться по другую сторону реки. Засим я проворно вскочила на ноги, и натянула лук, и взяла в руки стрелу, и едва проделала это, как из-за помянутого мыса появился всадник. Он был во всеоружии, в алом сюрко, и восседал верхом на огромном и лоснящемся гнедом коне. Не спуская с незнакомца глаз, я старалась растолкать спящего ногой и кричала ему: «Просыпайся!» – но рыцарь в чёрном едва пошевелился и пробормотал что-то бессмысленное.

Заметив нас, чужак натянул на мгновение поводья, а затем направился было в мою сторону, но я вложила стрелу в тетиву, и нацелилась в него, и крикнула ему остановиться. Тут услышала я, как рыцарь в алом хрипло расхохотался во всё горло и закричал: «Нет, это ты постой, пригожая охотница, а я уж не побоюсь твоих стрел, лишь бы до тебя добраться. Но с чего бы вон тот лежебока, что разлёгся у твоих ног, не поднимется и не бросит мне вызова, раз уж он твой полюбовник? Или он мёртв?» Голос незнакомца звучал резко и гулко, и я ужасно его испугалась; и страх, равно как и мужество, заставили меня спустить тетиву, не мешкая долее; и, несомненно, страх тому виною, что стрела пролетела в дюйме или около того от правого плеча всадника. Снова услышала я его хриплый смех и увидела, как наклонился он вперёд и дал шпоры коню; я понимала, что другую стрелу достать не успею, засим подобрала я юбки и бросилась бежать сломя голову; но, несмотря на то, что весьма проворна я, меня это не спасло, ибо платье затрудняло движения, и, кроме того, сбитая с толку, не знала я, куда направиться, ибо ведала, что в воде конь меня нагонит.

Засим всадник поравнялся со мною в мгновение ока, и протянул руку, и ухватил меня за волосы, и притянул к себе, одновременно останавливая коня. Тут он снова расхохотался и молвил: «Воистину, раскрасневшаяся да растрёпанная, беглянка не так пригожа; ну да это дело поправимое; но, клянусь Алым Петром! – что у девчонки за ножки!» Затем он отпустил меня и спешился, и, толкая меня перед собою, двинулся к моему спутнику, по-прежнему погружённому в непробудный сон. Оказавшись подле спящего, Красный Рыцарь склонился надо мною и уставился мне в лицо; и разглядела я, сколь он огромен, и ещё заметила огненно-рыжую прядь, что выбилась из-под шлема. Зелёные глаза незнакомца свирепо глядели из-под кустистых рыжих бровей; всем видом своим наводил он ужас.

И вот заговорил Красный Рыцарь гневно и грубо, словно я в чём-то перед ним провинилась: «Эй ты, отвечай, кто ты сама такая и кто это?» Я промолчала, ибо от страха слова застыли у меня на устах. Супостат топнул ногою и закричал: «Ха! – ты что, онемела? Говори! А не то хуже будет!» Ответствовала я, дрожа всем телом: «Зовут меня Заряночка; я никому не принадлежу; родни у меня нет; что до этого человека, имени его я не знаю». Вопросил Красный Рыцарь: «Ты живёшь в Замке Обета? Уж не наложница ли ты тамошних скромников-Паладинов?» Несмотря на владеющий мною ужас, в сердце моём вскипел гнев, и отозвалась я: «Я живу в Замке Обета». Рявкнул Красный Рыцарь: «А этот человек (тут он повернулся и пнул спящего в бок), где ты с ним сошлась?» Снова промолчала я, и зарычал он: «Отказываешься отвечать, да? Смотри мне, а не то заговоришь под принуждением, я уж о том позабочусь. Теперь скажи мне вот что: уж не повстречались ли вы в Чёрной Долине Серых Овнов?» Снова не знала я, что ответить, дабы не причинить ненароком зла тому, кто раскаялся во зле, мне причинённом. Но Красный Рыцарь расхохотался и молвил: «Это я тебе припомню: первое – что ты-таки выстрелила в меня из лука, второе – что таки попыталась бежать от меня, и третье – что не спешишь отвечать на мои вопросы. Но от того мне ни жарко ни холодно; ибо, во-первых, стрела твоя пролетела мимо; во-вторых, ноги тебя не спасли (хотя пока бежала ты, глядеть на них было одно удовольствие); и, в-третьих, всё, что ты могла бы сообщить мне, я знаю и без тебя. Теперь сообщу я тебе, что сегодня – пятница, а вы двое впервые повстречались в Чёрной Долине во вторник; теперь задам я тебе последний вопрос, а ответишь ты или нет, это уж как тебе угодно, ибо вскорости я разбужу этого проворного и непоседливого рыцаря и полагаю, что уж он-то мне скажет правду об этом деле, даже если об остальном умолчит. Скажи-ка, ты, распутница Паладинов-скитальцев, где и сколько раз начиная со вторника довелось тебе лежать в объятиях этого достойного рыцаря?» – «Нигде и никогда», – ответствовала я. «Думается мне, что ты лжёшь, – проговорил Красный Рыцарь, – как бы то ни было, посмотрим, что поведает нам вот этот доблестный воин. Ха! Ты полагаешь, что разбудить его окажется непростым делом, не так ли? Ну что же, поглядим. Тот, кто наслал сон, сумеет и разогнать его».

Тут подошёл он к Чёрному Рыцарю, и склонился к самой голове спящего, и произнёс над ним несколько слов, однако так тихо, что ничего не удалось мне разобрать; и в то же самое мгновение спутник мой вскочил на ноги, да так внезапно, что едва не столкнулся с Красным Рыцарем. Незнакомец в чёрном постоял немного, пошатываясь и моргая, однако же каким-то образом умудрился извлечь из ножен меч; и Красный Рыцарь не остановил его руку, но, едва тот отчасти пришёл в себя, заговорил снова: «Привет тебе, сэр Томас, Верный Томас! Мягко твоё ложе, а уж наложница-то как хороша!»

Чёрный Рыцарь отпрянул от противника; он уже окончательно стряхнул с себя сон и стоял настороже, не произнося ни слова. Тут молвил Красный Рыцарь: «Сэр Томас, я задал этой прекрасной даме вопрос, но память бедняжку подводит, и никак не может она ответить; может быть, ты справишься лучше. Расскажи-ка мне, где и сколько раз разделял ты с нею ложе, начиная с прошлого вторника и вплоть до сегодняшнего дня?» – «Нигде и ни разу», – воскликнул сэр Томас, хмуря брови и поигрывая мечом. «Ха, – молвил Красный Рыцарь, – слышу эхо её слов. Ло, это вы сговорились промеж себя. Но, по крайней мере, исполнив моё поручение (хотя, сдаётся мне, не особо-то поспешая) и добыв мне эту женщину, ты, без сомнения, везешь её теперь в Красную Крепость – как бы ты там ни поразвлёкся с нею по дороге?» – «Нет, – отвечал мой друг, – я увожу её подальше от Красной Крепости». – «Горе тебе, – молвил второй, – что повстречался ты со мною и при том наполовину безоружен». И рыцарь в алом занёс было меч; но тут же снова опустил клинок остриём вниз.

Тут Красный Рыцарь заговорил снова, и в голосе его уже не слышалось насмешки: «Одно слово, Томас, прежде чем покончим мы с этим делом: до сих пор ты служил мне верой и правдой, да и я тебя не обижал. Вот что скажу я: добыл ты эту женщину, и не сомневаюсь, что поначалу собирался доставить её мне, никоим образом на неё не посягая; но затем красота девчонки вскружила тебе голову, ибо, по чести говоря, знаю я, что ты падок до женщин; и вознамерился ты оставить её себе, чему я нимало не дивлюсь. Только, одержимый любовью, не подумал ты, что оставить её себе ты не сможешь, покуда я жив, разве что предашь меня, перейдя на сторону моих и твоих недругов. Потому что таков уж я, что ежели чего пожелаю, так ни за что не отступлюсь. Засим, когда я усомнился в тебе, ибо чересчур ты замешкался, я навёл на тебя сон и поймал тебя с поличным. И что ты можешь тут поделать? Не сомневайся, что ежели дело дойдёт до мечей, я сполна заплачу тебе за попытку отнять у меня наложницу, заплачу тем, что не отниму у тебя ничего другого, кроме жизни. Однако же готов я простить тебе всё, ежели ты тихо-мирно отправишься со мною и с этой искательницей приключений назад в Красную Крепость и не станешь возражать, коли тебе я её не отдам, а оставлю себе, пока не надоест; а впоследствии, коли пожелаешь, забирай её и делай с ней, что хочешь. А теперь смотри: и счастливая эта возможность, и сама жизнь – это мой тебе дар; ибо в противном случае не видать тебе ни девицы, ни жизни».

«О да, да, – отвечал мой друг, – я знаю, чего ты добиваешься; я был не последним из твоих дьяволов и долгое время служил тебе на совесть, и неохота тебе меня терять; но отныне не желаю я быть дьяволом, по крайней мере, на этой земле; лучше умереть, а там уж как сложится. Господь милосердный, позаботься об этой даме и спаси её, раз уж более не в моей это власти. Прощай, милая дева!»

Едва слетели с уст Чёрного Рыцаря эти слова, как меч его взвился в воздух, и обрушил Томас на противника удар столь яростный и точный, что едва не выбил клинок из руки великана, и не успел тот прийти в себя, как следующий удар пришёлся прямо по шлему Красного Рыцаря, и разбойник рухнул на колени; и сердце во мне встрепенулось, ибо решила я, что, может статься, защитник мой одержит верх. В то же мгновение вспомнила я о ноже за поясом, и выхватила его, и подбежала к Красному Рыцарю, и одной рукою сорвала капюшон его кольчуги, а другою вонзила нож ему в плечо: однако столь могуч был мой недруг, что даже не почувствовал боли, но наотмашь размахнулся мечом и ударил противника по ноге, бронёй не прикрытой, и нанёс ему такую рану, что тот с грохотом рухнул на землю. Тогда поднялся Красный Рыцарь, и отшвырнул меня левой рукою, и перешагнул через моего спутника, и воткнул меч ему в горло. Затем повернулся он ко мне и проговорил хриплым голосом, напоминающим резкий звук рога: «Стой и не двигайся; коли сделаешь хоть шаг, зарублю тебя на месте». И отошёл он в сторону, и уселся на берегу чуть поодаль от мёртвого, и вытер меч о траву, и положил его рядом, и посидел так некоторое время, размышляя про себя. Затем Красный Рыцарь подозвал меня к себе и приказал повернуться к нему лицом, скрестив на груди руки. И молвил он мне: «Ты – моя рабыня и моя собственность, ибо так постановил я немало дней тому назад; и теперь ты в моих руках, и могу я поступить с тобою так, как мне вздумается. Но вместо того, чтобы быть со мною покорной и кроткой, ты взбунтовалась против меня, выстрелила в меня из лука, попыталась бежать, отказалась отвечать на мои вопросы и ударила ножом. Короче говоря, ты стала врагом мне. Скажу более: это по твоей вине потерял я доброго слугу и верного сотоварища, какового любил я; это ты его убила. Так вот размышляю я: что теперь с тобой делать». Отозвалась я: «Ежели заслужила я смерть, так кончай скорее и убей меня тут же на месте, только, заклинаю тебя, заклинаю твоей матерью, не увози меня в свой дом!»

Отвечал Красный Рыцарь: «Замолчи; я думаю не о том, чего ты заслуживаешь или не заслуживаешь, но о том, что доставит удовольствие мне. Теперь послушай, что скажу: ты стала моим врагом, и я одержал над тобою верх; ты – беглая рабыня, и я поймал тебя. Раз уж ты враг мне, я свободно могу измыслить для тебя смерть самую жестокую; раз уж ты рабыня, я в полном праве подвергнуть тебя самому мучительному и суровому наказанию, – это уж как мне заблагорассудится. Убивать тебя мне не угодно; лучше я увезу тебя в Красную Крепость, а там поглядим, что с тобою можно сделать; ибо, сдаётся мне, ты годишься на большее, нежели рабский удел; а ежели нет, так, значит, рабыней и останешься. Засим что до причитающегося тебе наказания, я и это тебе прощаю, в силу помянутой надежды. Однако же как-то должен я тебя опозорить, дабы отплатить за любовь, что связывала тебя с убитым рыцарем. Сейчас мы над этим поразмыслим; но изволь запомнить: что бы я ни надумал, молить меня о пощаде напрасно, хоть речи твои столь же сладки и нежны, как и тело».

Тут призадумался Красный Рыцарь, а я стояла на месте, не смея пошевелиться, и так тяжело сделалось у меня на сердце, что и жизнь была не в радость. Однако же не стала я ни сокрушаться, ни плакать, думая про себя: кто знает, не случится ли чего мне во благо по дороге от этого места до Красной Крепости; сохраню-ка жизнь хотя бы для этого.

Наконец Красный Рыцарь поднялся на ноги, и взял в руку меч, и приблизился к телу убитого рыцаря, и отсёк бедняге голову. Затем подошёл он к двум лошадям, тем, что принадлежали сэру Томасу и мне, и снял с них сбрую: подпруги и кожаные ремни, сколько ему понадобилось; а затем обрядил меня так, как вы видели, и затянул на мне подпругу вокруг пояса, и крепко прикрутил меня к поводу, дабы тащить за собою. А затем сделал он то, другое, о чём тошно мне рассказывать, а именно: взял он голову убитого, и обвязал её ремнём, и привесил мне на шею; а проделав это, молвил: «Это сокровище ты сама отнесёшь к моему дому; и там, надо думать, мы предадим голову земле, ибо этот человек был моим верным другом. Ло, никакого иного зла не причиню я тебе до тех пор, пока не испытаю, на что ты годна. Это тебе – позор, а не пытка; ибо поеду я шагом, а зелёная дорога и мягкая, и ровная; засим не бойся, что я тебя опрокину и потащу волоком. А завтра позор твой забудется, и поглядим мы, что с тобою делать».

Ло, друзья мои, то были его последние слова: на этом Красного Рыцаря настигла смерть, а рассказ мой подошёл к концу; ибо совсем недалеко удалились мы от того места, как из лесу появились вы; а затем погиб один друг, а другие, может быть, усомнились; и приключилось всё горе и страдания, от коих никогда мне не избавиться, ежели вы не простите мне всё то, что сделала я не так, и не поможете мне в будущем». И Заряночка развела руками, и понурила голову, и из глаз её на пол хлынули слёзы.

При виде скорби Заряночки разрыдалась и Виридис, а Аврея заплакала собственному горю, растревоженному горем подруги. Атра не проронила ни слезинки; ибо скорбь настолько глубокая, что читалась в лице её, не находит выражения в слезах.

Тут заговорил Артур и молвил: «Здесь видна рука Судьбы; жестокий удар нанесла она нам; однако же нечего нам поставить в вину сестрице нашей Заряночке, и поступила она в отношении нас отнюдь не легкомысленно; хотя, может статься, заблуждалась, усомнившись в том, что удача Похода приведёт нас назад в должное время; и всему, что сказала Заряночка, верим мы, словно странице из Священного Писания». Все согласились с Артуром и велели девушке подойти и присоединиться к Братству; но сперва мало что осознавала она, будучи вне себя от радости: такое смятение произвели в ней ласковые слова Артура; засим Заряночка чуть помедлила и устыдилась, что не в состоянии прислушаться к остальным друзьям своим. Тут подошла Виридис, взяла Заряночку за руку и подвела её к сэру Хью, и Заряночка опустилась перед ним на колени и поднесла к губам его руку; но Зелёный Рыцарь обхватил обеими руками лицо девушки и поцеловал её в губы по-доброму, с видом весёлым и дружелюбным. Затем Заряночка опустилась на колени перед Авреей, не смея поднять на неё глаза; но Аврея расцеловала подругу и велела ей приободриться, хотя слова дамы в золоте прозвучали холодно. Затем Заряночка подошла к Артуру, и опустилась перед ним на колени, и взяла его за руку, и поцеловала эту руку, и поблагодарила от души за приветные его слова, всё это время не сводя глаз с его лица; и видела девушка, что Чёрный Оруженосец бледен и встревожен, и всё отдала бы она, чтобы остаться с Артуром наедине и спросить, почему.

Что до Атры, едва Заряночка приблизилась к ней, дама в чёрном поднялась на ноги, и обхватила руками шею подруги, и зарыдала и заплакала у неё на груди, а затем поспешно вышла за дверь, и спустилась в зал, и принялась расхаживать там взад и вперёд, до тех пор, пока обуревающая её страсть не поутихла немного; тогда снова смогла Атра показаться друзьям, спокойная и приветливая. Когда же снова возвратилась она в верхние покои, Артур держал речь, и сказал он вот что: