Текст книги "Воды Дивных Островов (сборник)"

Снова отправились мы в путь и обыскивали остров с неменьшим усердием, чем в первый раз, и опять ничего не нашли; и этот день во всём оказался похож на предыдущий.

На следующее утро (то есть на третий день нашего приезда) ведьма словно бы ещё лучше запомнила Артура и ещё больше им заинтересовалась, так что даже протянула ему руку для поцелуя, и пришлось Чёрному Оруженосцу поднести помянутую руку к губам, несмотря на то, что терпеть он ведьму не мог.

И снова устроились мы под яблоней, и спустя какое-то время заговорил Бодуэн и молвил: «Вчера и позавчера обыскивали мы остров и ничего не нашли; давайте сегодня обыщем дом, и ежели опять ничего не обнаружим, по крайней мере, это нас больше отвлекать не будет». Мы согласились и немедленно вернулись во дворец, и побывали во всех залах, краше которых свет не видывал; всё вокруг радовало глаз, и дивились мы, гадая, что со всем этим станется, когда с ведьмой мы совладаем и колдовству её придёт конец.

Дошли мы и до Башни Рыданий, и поднялись по лестнице, и нашли дверь темницы открытой, и всё там было ровно так, как ты описала нам, Заряночка; только открыли мы огромный сундук, от чего сама ты воздержалась, и обнаружили, что и впрямь полон он отвратительной утвари, как, например, цепи и кандалы, и плети, и розги, и гнусные орудия пыток; и прокляли мы всё это и отошли; но молвил Артур: «Ло, что за глупая женщина! С какою охотою она указывает нам, что делать, и даёт понять, что дам наших в сей обители зла нет, ибо ведьма всё предоставила в наше распоряжение, ничего не скрывая». Однако же мы обошли дом снаружи и тщательно посчитали окна, дабы проверить, не пропустили ли мы какой-нибудь комнаты, и убедились, что всё в порядке; а затем снова вошли мы в дом и обыскали нижние помещения, проверяя, нет ли под землёю подвалов; но ничего не нашли, кроме как на удивление красивой крипты, что почти не уступала в роскоши верхним комнатам. Засим наступил вечер, и подошло время пира, и день окончился; ведьма же за руку повела Артура к столу, а затем и к покоям, для нас отведённым.

На четвертый и пятый день всё повторилось сначала; и, ложась спать, я чувствовал, что в голове у меня мутится, а на сердце давит невыносимая тяжесть.

Вечером следующего дня (то есть шестого), когда отправились мы в покои, а ведьма с Артуром шли рука об руку, мерзкая задержала своего спутника и заговорила с ним пылко, понизив голос; и, поднявшись ко мне впоследствии, Чёрный Оруженосец признался: «Нынче ночью мне удалось уклониться, однако долго так продолжаться не может». – «Уклониться от чего?» – вопросил я. Отвечал он: «От того, чтобы разделять с нею ложе; ибо теперь всё идёт к тому, что либо должны мы убить её немедленно, так ничего и не узнав о наших возлюбленных, либо придётся мне исполнять её волю».

Так прошло ещё четыре дня, и настало двенадцатое утро нашего пребывания на острове, и отправились мы обыскивать луга и рощи острова, и за целый день ничего толком не нашли; но когда день стал клониться к закату и на восточное небо набежали тяжёлые, плотные тучи цвета меди, вышли мы к зелёной долинке, омываемой прозрачным ручьём, и, заглянув вниз, увидели, что на дне её, среди деревьев, что-то поблескивает; засим поспешили мы прямиком туда, к блику, и ло! – посреди долины, где бежал поток, узрели престранное сооружение. Ибо возвышался там павильон, возведённый из дерева и досок, ярко расписанный и позолоченный; и, вделанная в него, наружу выступала огромная клетка: тонкие золочёные решётки образовывали стены и потолок, а расстояние между прутьями было как раз такое, чтобы взрослый, будь то мужчина или женщина, не сумел бы протиснуться на волю.

Сей же миг с громким криком устремились мы со всех ног туда, ибо ясно увидели, что в помянутой клетке находятся три женщины, видом схожие с нашими любезными; и очень скоро мы уже стояли у помянутой решётки, протягивая к пленницам руки и заклиная подойти поближе и рассказать свою историю, дабы узнали мы, как их спасти. Но дамы застыли на месте, прижавшись друг к другу, в центре помянутой клети и не вымолвили ни слова и не приблизились к нам; засим подумали мы, что бедняжки околдованы, и радость наша поутихла.

Тогда обошли мы вокруг клетки и павильона, дабы отыскать дверь; но ничего не нашли; засим попытались мы совладать с прутьями решётки: что было сил, мы раскачивали их и трясли, однако ни к чему это не привело.

Более того, пока мы занимались этим делом, солнце зашло, и в долине заклубился густой чёрный туман и сомкнулся вокруг нас, так, что не могли мы разглядеть даже лиц друг друга; и, пока стояли мы там, прутья решётки словно бы растворились у нас в руках. Тут полил дождь, и загремел гром, и в кромешной тьме засверкала молния, и в её ослепительных вспышках различали мы траву и листья, но ни следа ни решётки, ни дома, ни женщин. Так ждали мы в непроглядной ночной мгле, растерянные, сбитые с толку грозою; но вот, наконец, дождь прекратился, тучи развеялись, и снова воцарилась ясная звёздная ночь. Однако золочёная клетка и те, что находились в ней, сгинули, словно их и не было; и грустно повернулись мы и побрели к дому ведьмы.

По пути молвил Артур: «Братья, сдаётся мне: всё это – продолжение той же самой комедии, что игралась для нас на озере, пока добирались мы сюда; но для чего ведьма это делает – для того ли, чтобы помучить нас и высмеять, либо желая, чтобы мы поверили, будто подруги наши и в самом деле здесь, этого я не ведаю. Впрочем, похоже, что завтра я сумею вам рассказать, в чём дело».

И вот подошли мы к лестнице крыльца; там, под звёздами, стояла ведьма, поджидая гостей. Заметив нас, она ухватила Артура за руку, и притянула к себе, и принялась ласкать его, и обнаружила, что и он, и мы насквозь промокли под дождём, чего, собственно, и следовало ожидать; тогда велела нам госпожа подняться в свои покои и переодеться в приготовленные для нас наряды. И отправились мы к себе и нашли, что подаренные нам одежды на диво богаты и изысканны; но когда сошли мы в зал, где поджидала нас ведьма, увидели мы, что одежды Артура куда богаче и изысканнее наших. Ведьма же подбежала к нему, и повисла у него на шее, и принялась обнимать да целовать его на глазах у всех прочих, и он ни словом не возразил. Так прошла трапеза.

Когда же пришло время отправляться на покой, ведьма снова взяла Артура за руку, и что-то сказала ему вполголоса, и увела его с собою; и Чёрный Оруженосец пошёл с нею, делая вид, что весьма тем доволен; а мы двое испугались, что, насладившись гостем, колдунья его уничтожит. Потому почти до самого утра бодрствовали мы, не выпуская из рук мечей.

Когда же оделись мы поутру, Артур возвратился к нам, тоже одетый; был он удручён и пристыжен, однако жив-здоров, отрицать не приходится; и молвил он: «Не будем говорить об этом деле, пока не выйдем на свежий воздух, ибо здесь во дворце всё внушает мне страх».

Когда же вышли мы из дворца и снова устроились под яблоней, заговорил Артур: «Теперь, о лорды, легло на меня несмываемое пятно позора, ибо я стал полюбовником этой злобной твари; но, заклинаю вас, не насмехайтесь надо мною; тем паче что то же самое может приключиться и с каждым из вас, а то и с обоими; ибо ясно вижу я, что негодяйке вскорости прискучу, и возжелает она одного из вас. Но оставим это. Кое-что удалось мне от неё узнать, однако немного; во-первых, напрочь позабыла она свою первую байку, а именно, будто бы отослала она дам к своей сестрице-чародейке. Ибо я поведал ей о золочёной клетке и о том, как исчезла помянутая клетка во время грозы, и ответствовала ведьма: «Хотя и почитаю я порядочной глупостью ваше настойчивое желание отыскать этих рабынь, однако же охотно помогла бы я вам по возможности, ибо теперь стали вы мне дорогими друзьями. Хотя, не стану скрывать, думается мне, что, когда повстречаетесь вы с ними, убедитесь вы, что девчонки весьма к вам переменились. Ибо, как я уже говорила, они от меня сбежали, после того, как покарала я их за измену, и укрылись где-то на острове, ибо не нашли ладьи, чтобы уплыть восвояси. Я же не дала себе труда их преследовать, ибо я – королева и госпожа над всем, что здесь есть, и сама себе хозяйка и ни в ком не нуждаюсь; разве что любовь принудит меня, ненаглядный мой повелитель. Так советую я вам попытаться снова отыскать золочёную клетку, не отступаясь, потому что думается мне: рабыни эти каким-то образом переняли отчасти сокровенную мудрость и заколдовали помянутую клеть, дабы защититься от меня. Однако же, хоть от вас они и прячутся, от меня им не укрыться; ибо у меня похитили они секреты колдовства, и я – их госпожа».

Вот какую новую ложь измыслила ведьма, и совет мой таков, что не стоит к ней прислушиваться. Ибо думается мне, что и клетка, и пленницы – это одно из ведьминских наваждений, и несчастные наши подруги находятся где-то здесь, в её власти».

Это и нам показалось весьма правдоподобным; однако теперь, не зная, чем заняться и как убить время, ибо остров мы к тому времени уже обыскали вдоль и поперёк, решили мы, что стоит ещё раз сходить в долину золочёной клетки, хотя не ожидали мы опять обнаружить там отвратительный загон. Но случилось вот что: лощину отыскали мы с лёгкостью; и стояла там клетка, ровно так же, как давеча, однако пустая; и ничего не различали мы за прутьями, кроме травы, и цветов, и прозрачного ручья.

Недолго задержались мы в том месте и в должное время возвратились во дворец; и, дабы сократить рассказ, я скажу, что после того на протяжении не одной недели всякий день ходили мы в долину золочёной клетки, но спустя первые три дня больше её не видели.

И по мере того, как текли недели и дни, всё сильнее овладевали нами тоска и скорбь, и, надо полагать, даже ведьма заметила, что общество наше уже не столь занимательно, как прежде.

И вот настал день, когда Артур велел нам взять на заметку, что ведьме он прискучил, и повелел мне не терять бдительности, и пояснил: «Колдунья начинает поглядывать на тебя, собрат». При этом слове в сердце моём вскипел гнев; ничего не ответил я, но про себя порешил, что положу этому делу конец, коли смогу.

В ту же ночь случилось то, о чём упреждал Артур: ибо после вечерней трапезы ведьма отвела меня в сторону, пока играла музыка, и принялась поглаживать руку мою и плечо, и молвила: «Всё дивлюсь я на вас, Паладины; вбили вы себе в голову, будто непременно нужно вам отыскать этих злосчастных рабынь, а ведь никогда вам их не найти, ибо вы им не нужны; ежели и завидите вы их издалека, они убегут от вас, как давеча; и в том трудно их обвинить, ибо наверняка полагают они, что ежели попадутся вам, так очень скоро окажутся в моих руках. Я же могу словить их в любой день, когда мне заблагорассудится; а тогда стану я судить беглянок, полное право имея покарать их, согласно закону, для меня установленному; и тогда судьбе их не позавидуешь. Засим Мы даём вам троим следующий совет, и совет этот дружеский: будьте счастливы на Нашем Острове, Мы же станем делать всё, что в Нашей власти, для удовольствия вашего и радости; и ежели пожелаете вы, чтобы Мы стали ещё прекраснее, чем ныне, так и этого можно добиться; так награжу я вас за ваше послушание и покорность. А ежели потребуются вам рабыни для забавы, так и рабынь раздобыть нетрудно; ибо власть Наша распространяется и над озером, хотя нет у Нас ни ладьи, ни судна для плавания по воде. А теперь, пригожий юноша, Мы скажем вам последнее слово: вы, Паладины, живёте в Нашем доме уже долго и всё это время упорно пытаетесь Нам перечить. Так для вашего же собственного блага настоятельно советуем Мы вам перестать».

В моих глазах ведьма представлялась теперь ещё более надменной и глупой, нежели поперву, невзирая на золотые волосы, и белоснежную кожу, и стройные ноги; и сказал я себе, что настало время уничтожить зло этого дома, пусть и ценою жизни, – или все мы погибли; и усмотрел я в нагромождениях её лжи зерно правды; и счёл я, точно так же, как и Артур, что подруги наши где-то на острове и в её власти.

Ничего более не приключилось в ту ночь; но на следующий день мы снова отправились в путь и шли всё вперёд и вперёд до тех пор, пока не оказались в самой южной части острова, и неподалёку от воды набрели мы на густой лес, коего прежде не видели. Засим мы вступили под сень чащи, и, пробираясь сквозь заросли и примечая дикое лесное зверьё, что шныряло туда и сюда, издалека углядели мы среди дерев человеческую фигуру. Мы осторожно двинулись туда, дабы не заметил нас чужак и не скрылся; а когда подобрались мы поближе, то увидели, что перед нами женщина, одетая охотником, и ноги её обнажены до колен. За спиною у незнакомки висел колчан, рука сжимала лук, а за плечами развевался чёрный плащ. Верно, обитательница лесов услышала наше приближение по шуршанию сухих листьев, ибо повернулась она к нам, и ло! – то была Атра.

Завидев нас, охотница пронзительно закричала и со всех ног помчалась прочь от нас, а мы вдогонку. Так и не настигли мы её, хотя из виду не теряли; но вот лес кончился, и перед нами оказалась отвесная стена скалистого холма и вход в пещеру, и кто же стоял у входа, как не Аврея и Виридис (как показалось нам), одетые ровно так же, как Атра, только наряды их были золотого и зелёного цвета. Согнутые луки и стрелы в руках выглядели угрожающе; и едва появились мы из чащи и вышли на открытую поляну перед пещерой, как Виридис вложила стрелу в тетиву, прицелилась в нас и выстрелила, и стрела пролетела над моей головой; тут женщины расхохотались издевательски и убежали в пещеру. Мы поспешно бросились туда же, но едва подбежали, путь нам преградила отвесная скала, и ни следа ни пещеры, ни углубления.

Весьма мы тому устрашились, и устрашились бы ещё более, кабы не подумали, что и это – обман и комедия, разыгранная ведьмой, дабы поверили мы её лживым речам. Тем не менее, на следующий день мы отправились на поиски леса и пещеры в скале, но так и не нашли ни того ни другого.

И вот настала ночь следующего дня, и в то время как поднимались мы в наши покои, ведьма взяла меня за руку, и отвела меня в сторону, и сказала мне немало нежных слов, подсказанных её гнусной похотью, из которых не повторю я ни одного. А в заключение всего этого пожелала она залучить меня в свои покои и на своё ложе. И поскольку твёрдо знал я, что делать, и на поясе у меня висел боевой меч, я не стал возражать колдунье, но притворился, что рад. Когда же поднялись мы в её спальню, богато разубранную и благоухающую розами и лилиями, словно на дворе июнь стоял в разгаре, госпожа повелела мне возлечь на роскошное ложе из золота и слоновой кости, она же присоединится ко мне вскорости. Засим я разделся и прилёг, но извлёк из ножен меч и поместил древний клинок промеж собою и её половиной кровати.

И вот возвращается она обнажённая и только собралась лечь, как углядела меч и сказала: «Это ещё что такое, о Паладин?» Отвечал я: «Это лезвие – залог воздержания промеж нас, ибо наложены на меня чары, и нельзя мне иметь дела ни с одной женщиной, кроме моей ненаглядной возлюбленной, ибо любую другую настигнет смерть; засим опасайся, заклинаю тебя стальным лезвием битвы». Ведьма отпрянула назад, словно злобная ошпаренная кошка; и ни следа красоты не осталось в ней; и закричала она: «Ты лжешь; ты ненавидишь меня; лучше остерегись, а не то горе и тебе, и твоей милой». И повернулась она и выбежала из комнаты; я же поднялся, и поспешно оделся, и взял в руку меч. Но, прежде чем уйти, я огляделся и увидел шкафчик, вделанный в стену в проходе между кроватью; и дверца его была полуоткрыта; и помянутый шкафчик сработан был на диво и весь переливался золотом, и жемчугом, и драгоценными каменьями; и сказал я себе: «Здесь сокрыто сокровище; а война объявлена». Засим открыл я шкафчик; а внутренняя его отделка ни в чём не уступала наружней; и ничего внутри не оказалось, кроме крохотного хрустального флакона, окованного золотом и инкрустированного драгоценными камнями. Засим взял я помянутый флакон, и поспешил в свою спальню, и там разглядел добычу внимательнее, и вынул пробку; внутри плескалась жидкость, прозрачная, словно вода, но с пряным запахом, свежим и благоуханным, от коего на душе становилось веселее. Засим подумал я, что это, верно, большое сокровище; и многое от него зависит, кабы только удалось узнать мне, что с ним делать. Затем я запрятал помянутый флакон под подушку, положил меч рядом и уснул, весьма собою довольный.

На следующий день, когда сошёлся я с друзьями, они спросили меня, как обстоят дела, и сказал я им, что всё хорошо и что надо бы обсудить происшедшее под нашим древом совета. Засим спустились мы в зал, где встретила нас госпожа ведьма; и ожидал я, что в полной мере явит она мне гнев свой и злобу; только всё случилось наоборот; ибо она казалась весёлой и приветливой и осыпала меня любезностями, без которых, по чести говоря, я вполне мог бы и обойтись. Но вот что приметил я: взгляд колдуньи блуждал, и речь порою прерывалась, и всё время она словно бы что-то искала и высматривала; и ласкающие её руки тоже искали, не нащупают ли чего под моей одеждой. Только всё это было ни к чему, ибо у самых дверей зала я вручил флакон Бодуэну и наказал хранить его до тех пор, пока не окажемся мы под нашей яблоней совета. Засим волчица то краснела, то бледнела, и кипела от злости, и беспокойно теребила свои украшения, и когда настало время отпустить нас, она помедлила и не раз оглянулась назад; и никак не желала уходить, не заполучив того, что ей нужно, а именно – помянутого флакона.

Но едва переступили мы порог дома, я повелел друзьям пойти со мною в другое место, а отнюдь не к привычной яблоне совета, и они поняли, что я имел в виду, и я отвёл их на поросшую травою поляну за пределами сада, где на много ярдов вокруг расстилалось открытое пространство, и ничего там не росло, кроме липы, под которой мы и уселись. Тогда я рассказал собратьям обо всём, что приключилось прошлой ночью, а также и о флаконе, и объяснил, как, по моему мнению, следует нам вести себя нынче вечером на пиру, и оба со мною согласились. А что мы задумали, вы услышите позже, когда дойду я до исполнения замысла; но повелел я Бодуэну оставить флакон при себе до вечера.

Затем заговорили мы о других делах; и очень скоро представился нам повод порадоваться, что остереглись мы вести свои речи под яблоней (ибо не сомневался я, что там ведьма станет за нами шпионить). Ибо не успели мы обсудить всё досконально, как заприметили злобное создание у садового плетня; там стояла она, не сводя с нас глаз.

Тут поднялись мы и направились к ней, словно ничего не случилось; и ведьма пригласила нас погулять по саду вместе с нею; и мы согласились, и последовали за госпожой, и побродили среди цветов, а затем прилегли отдохнуть на благоуханной траве. Воистину, и для неё, и для нас время тянулось невыносимо. И померещилось нам, будто красота холёного и пышного тела госпожи со вчерашнего дня заметно увяла и поблекла; колдунья казалась бледной и измученной; взгляд её блуждал, и в глазах читался страх.

И вот предложила она нам пройти по саду чуть дальше и в полдень подкрепиться немного; и поднялись мы, и привела она нас туда, где лозы увили изгороди и шатром сомкнулись над головою, подобно зелёным аркадам; там стоял накрытый стол, заставленный изысканными яствами и напитками. И пригласила нас ведьма садиться. Воистину обед тот не пробудил в нас ни малейшего аппетита; и сказал я себе: «Яд! яд!»; и ровно то же подумали и собратья мои, как признались они мне впоследствии. И увидел я, как Бодуэн извлёк из ножен меч, и понял я, что задумал Золочёный Рыцарь нанести удар тут же, не медля, как только заметит что-либо подозрительное. Я же сидел подле ведьмы; и положил я руку на кинжал, висящий у пояса. От глаз колдуньи не укрылось и это, и побледнела она как смерть и задрожала; и что бы ни ели мы и ни пили за тем столом под шелестящими виноградными листьями, всё подносила она нам своей рукою; и тогда убедились мы, что госпожа острова и впрямь задумала было погубить нас на этом самом месте, да только устрашилась свирепого взгляда Бодуэна и моей угрожающей руки.

Вскоре стало очевидно, что колдунья не в силах более высидеть с нами за одним столом. Она поднялась, и улыбнулась нам призрачной улыбкою трупа, и позволила удалиться, и поспешила обратно в дом. И весьма порадовались мы, избавившись от её общества. Однако как сами мы опасались удаляться от дворца, на случай, ежели произойдёт что-то новое, так и ведьма не могла вовсе оставить нас в покое; но трижды в тот вечер, в каком-нибудь уголке сада, либо рощи, либо на лугу сталкивались мы с нею, встречая пепельно-бледное её лицо и полный ненависти и гордыни пристальный взгляд; и всякий раз ведьма принуждала себя улыбнуться и поворачивала прочь с каким-нибудь пустым словом.

Наконец солнце стало клониться к закату, и пришли мы к лестнице, и застали там колдунью: как обычно, она поджидала нас. Но когда приблизились мы, никому не подала госпожа руки, но двинулась вверх по ступеням, и мы пошли за нею, не говоря ни слова.

И вот оказались мы в зале, где накрыт был воистину королевский стол и повсюду горели восковые свечи, и над всем этим нависал великолепный каменный свод. Мы подошли к возвышению и уселись, ведьма – на трон свой из золота и слоновой кости в конце стола, я – по правую её руку, лицом к залу, а спутники мои – напротив меня, спиною к выходу.

Изысканные яства и напитки, выставленные перед нами, ни в чём не уступали прежним, однако мы к ним не притронулись и пальцем, но сидели, не сводя глаз друг с друга, минуты две, может статься, а ведьма переводила взгляд с одного на другого и дрожала так, что руки её тряслись, словно в припадке паралича.

И вот, наконец, я поднялся и поднёс руку к груди (ибо Бодуэн вручил мне флакон, прежде чем подошли мы к лестнице); и заговорил громко; странно и гулко прозвучал голос мой в роскошном зале. «Госпожа, – сказал я, – что-то чересчур бледна ты ныне, словно бы удручена или недужна. Выпей же за моё здоровье вот из этого драгоценного флакона, и снова поправишься ты и повеселеешь».

С этими словами поднял я флакон над головою. Тут ведьма ужасно изменилась в лице; закричав беркутом, она вскочила на ноги и потянулась к сокровищу, дабы отнять его. Но я левой рукою толкнул её назад к трону; тут подоспели Бодуэн и Артур, и схватили колдунью за плечи, и крепко-накрепко прикрутили к трону верёвками, что запасли заранее. Ведьма же, едва отдышавшись, завизжала в голос: «Ах, всё теперь погибло, и гордый мой дворец, и я вместе с ним! Развяжите меня, предатели! Развяжите, глупцы! И дайте мне один глоток воды могущества; тогда я расскажу вам всё, и вольны вы будете уйти восвояси вместе со своими рабынями, ежели пожелаете. А! Отказываетесь развязать меня, отказываетесь, да? Ну что же, тогда, по крайней мере, и вы, глупцы, погибнете под развалинами, и они тоже, изменницы, исхлёстанные плетью, истерзанные пытками дурочки, что не сумели от меня спастись. О, освободи меня, освободи! – ты, в чьих объятиях я провела столько ночей, освободи и дай отпить славной воды могущества!»

Так взывала она; а надо сказать, что тело колдуньи уже утратило всю свою былую красоту: кожа ног и рук обвисла и пожелтела; теперь ведьма, ровно так же, как и лицо её, выглядела воплощением вздорной и жестокой гордыни; и слова её утратили смысл и превратились в звериные завывания. Но что до меня, понял я, что глоток воды этой нам не повредит, раз уж ведьма так упрашивала вернуть ей флакон; засим извлёк я пробку и отпил, и тут же словно бы пламя пробежало у меня по жилам, и почувствовал я, что силы мои утроились, и взор мой сделался на удивление ясен; и поднял я глаза и оглядел залу, и ло! – там стояла Аврея, прикованная за лодыжку к третьей от возвышения колонне; а напротив неё – Виридис; а у следующей, четвертой колонны – Атра. Тогда закричал я громким голосом, что громом раскатился по ведьминскому залу: «Ло, что я вижу!» И обежал я стол вокруг и подтолкнул и потащил за собою Бодуэна и Артура, взывая: «Идите сюда, идите! Они нашлись, они здесь!» И поспешил я к своей возлюбленной и увидел, что одета она в одну лишь белую сорочку, снизу доверху забрызганную кровью, и лицо её осунулось и побледнело; и слёзы хлынули из глаз бедняжки при виде меня, но ни слова не слетело с её уст, хотя поцелуи их были сладостны.

Тогда обернулся я к своим спутникам, а те стояли, словно громом поражённые, не понимая, что происходит; и подошёл я к ним и дал отпить из флакона; и глаза их открылись, и силой сравнялись они с великанами; и каждый устремился к своей возлюбленной. Бодуэн же, прежде чем поцеловать Аврею хотя бы раз, ухватился за цепь, что приковала бедняжку к колонне, и выдернул её голыми руками. Судя по всему, поступил он на редкость мудро, ибо в завываниях ведьмы снова послышались слова: «А, забавляйся себе с цепями, забавляйся подольше! Ибо уже слышится гул, и дрожит замок, и вот-вот рассыплется в прах! Ах, мерзавки на свободе! Горе мне! Ужели суждено умереть одной!» И снова превратилась речь колдуньи в бессвязные вопли; а тем временем я и Артур подхватили своих возлюбленных на руки и поспешили за Бодуэном на лестницу и дальше, в напоённый свежестью, благоуханный сад, где луна уже роняла тени.

Остановились мы в некотором отдалении от замка; подземный гул, о котором поминала злобная старуха, всё нарастал, пока не превратился в гром, и у нас на глазах высокие белоснежные стены и отделанная золотом крыша обрушились вниз, и огромное облако пыли поднялось к чистому, осиянному луною небу.

Мы глядели да дивились, равно как и возлюбленные наши, что до сих пор не вымолвили ни слова; но не успели двое других погоревать по этому поводу, как дал я Виридис отпить воды могущества, и вернулся к ней дар речи, и тотчас же осыпала она меня словами нежности, кои я вам пересказывать не стану. Затем дал я флакон Аврее и Атре; и сей же миг и они тоже заговорили со своими возлюбленными.

Воистину ничто не нарушало нашего счастья теперь, в преддверии ночи, ибо вода могущества придала сил и дамам, ровно так же, как и нам, и излечила все раны и рубцы, что претерпели тела их от гнусной ведьмы; глаза освобождённых пленниц засияли, щёки налились и окрепли, губы сделались непередаваемо сладки, а руки – сильными и нежными.

И вот постояли мы там, глядя, как тает и превращается в ничто прекрасный дворец, а затем снова подхватили наших любезных на руки, ибо цепи помешали бы им идти, и спустились к кромке воды, где оставили Посыльную Ладью, дабы на всякий случай держаться поблизости от судна; ибо не знали мы, что станется с островом теперь, когда владычица его погибла. Тут принялись мы за дело, и при помощи мечей освободили милые лодыжки от цепей, и развернули свёрток с вещами, некогда доверенными Заряночке. Так Аврея заполучила назад своё платье, а Виридис – сорочку, поверх которой набросил я своё зелёное сюрко; Атра же завернулась в походный плащ Чёрного Оруженосца. Что до босых их ножек (ибо Атра ни за что не соглашалась обуться роскошнее, чем её сёстры), мы покрыли их бессчётными поцелуями, так что и ножкам, надо думать, не на что было пожаловаться.

Засим поднялись мы на борт нашей ладьи, и принесли кровавую жертву её призраку, и, веселясь и ликуя, помчались по бескрайней озёрной глади назад, к дому. И говорили мы: «Всё это сделала для нас дорогая Заряночка».

А теперь, моя Виридис, хотелось бы мне, дабы восполнила ты пробелы в рассказе, поведав Заряночке, как поведала нам, что приключилось с вами тремя и со злобной тварью начиная с того самого момента, как отправили вы Заряночку в путь, и вплоть до того мгновения, как глаза мои впервые увидели вас прикованными к колоннам того самого дворца, что ныне рассыпался в прах».