Текст книги "Родной берег"

– А я благодарен войне, – признался Ларри. – Она спасла меня от бананов.

– Рано радуешься, – возразил Эд, – бананы до тебя еще доберутся.

Компания отозвалась смехом.

Китти спросила, о чем это они, и Ларри рассказал о своем дедушке Лоуренсе Корнфорде, в честь которого его назвали. Дед основал компанию «Элдерс & Файфс» и придумал голубую наклейку на бананы. Именно он первым разрекламировал эти фрукты и в дальнейшем прослыл банановым королем.

– В начале Первой мировой у нас было шестнадцать кораблей, и адмирал флота призвал деда помочь родине. Дед тогда ответил: «Мой флот – в полном распоряжении моей страны». Тем адмиралом был Людвиг фон Баттенберг, отец Маунтбеттена. Так что я попал в Штаб совместных операций по знакомству.

– У бананов длинные руки, – ухмыльнулся Эд.

– По-моему, замечательный бизнес, – отозвалась Китти. – А многие смеются. Притом что некоторые страны, Ямайка например, выживают только за счет банановой торговли, – сказал Ларри. – Так вот, голубая наклейка в свое время стала настоящим прорывом. Никто и не думал помечать фрукты, пока этим не занялся мой дед. Отыскать подходящий клей и уговорить упаковщиков лепить наклейки оказалось не так-то просто. Но дед сказал: «Наши бананы – самые лучшие, и когда люди это поймут, то будут высматривать голубую наклейку». Так и вышло.

– Теперь компанией управляет его отец, – добавил Эд. – Угадайте, кто следующий.

– К сожалению, отца я несколько разочаровал, – вздохнул Ларри.

– Вроде бы есть такой сорт бананов – «кавендиш»? – спросила Луиза.

– Конечно, – подтвердил Ларри. – Герцог Девонширский вывел их в пакстонской оранжерее Чатсуорт-хауса.

– Мы с ним родственники, – сообщила Луиза.

– Тогда тебе есть чем гордиться. Бизнес моего деда начался с импорта канарских «кавендишей».

– Чем же ты разочаровал отца, Ларри? – спросила Китти.

– Тем, что решил стать художником. Отец надеялся, что я пойду по его стопам и унаследую фирму. Но главным образом он боится, что я не смогу заработать на жизнь.

– У Ларри дар, – сказал Эд.

– Ты моих работ со школы не видел.

– Ну хорошо, тогда у тебя был дар. Советую гнаться за мечтой.

– Порыв и слава, да, Эд?

– Бей сильней, рази глубже. – Его слова, произнесенные в небрежной манере, лениво повисли в воздухе.

Поскольку Эд похвалил его талант, поскольку они лучшие друзья и ничего уже не изменить, Ларри решил поступить как хороший парень. Лишь бы задушить глупую тоску в груди.

– Может, покажешь Китти Маунт-Каберн, Эд? А мы с Луизой останемся и поболтаем о «кавендишах».

– Я видела Маунт-Каберн, – отозвалась Китти.

– Так то снизу, а если подняться на вершину… – возразил Ларри.

Эд вскочил с пледа.

– Что ж, пойдем, – обратился он к Китти. – Почему бы и нет?

Китти послушно встала.

– Ну ладно, – согласилась она, – надо так надо.

И они исчезли в лесу на склоне холма.

– И что это было? – спросила Луиза, когда Эд и Китти отошли достаточно далеко.

– Эд запал на нее, – ответил Ларри. – Ему нужно побыть с ней наедине.

– И добрый дядюшка Ларри все устроил.

Судя по голосу, Луиза сразу сообразила, что именно он сделал и почему.

– Уж лучше буду добрым дядюшкой Ларри, чем надутым злюкой.

– Ну и правильно, – согласилась Луиза. – Надеюсь, он все поймет.

Ларри вздохнул:

– Да он и так все понимает.

Они полежали, не произнося ни слова, а потом Луиза села, обхватив колени руками, и взглянула на Ларри сверху вниз:

– А ты неплохой парень.

– Ну да, – согласился Ларри. – Не повезло.

– Ты тоже в Китти влюблен. Угадала?

– А что, должен?

– Да просто в нее влюблены абсолютно все. Не вижу причин исключать тебя из списка.

– Ну, пусть так.

– Она хорошая. Не то чтобы она как-то специально соблазняет мужчин… Но, говорит, ей уже семь раз делали предложение. Семь!

– И она до сих пор не согласилась.

– Пока нет.

– Интересно, чего она ждет.

– Бог ее знает. Мне кажется, ей нужен человек, который сам за нее все решит. Ты можешь просто взвалить ее на плечо и унести.

Ларри это предложение развеселило.

– Эд меня убьет, – улыбнулся он. – Он ее первый увидел. – О господи, ну и что? На войне все средства хороши – или как там? Но давай не будем о Китти. К ней приковано столько внимания, что иногда меня начинает поташнивать. Тем более что у меня есть вопрос.

– Валяй.

– Как заставить Джорджа Холланда на мне жениться?

Ларри захохотал:

– А ты не пыталась просто предложить? – Девушкам так поступать неприлично.

– Он бы согласился, как думаешь?

– Скажем так, я считаю, что стала бы ему доброй верной женой, за которую он всю жизнь будет небеса благодарить. Но он, кажется, об этом еще не знает.

– Что ж, – после секунды размышлений произнес Ларри, – можешь представить, будто он уже сделал предложение, а твое дело его принять. А когда примешь, он уже поверит, что действительно сделал предложение.

Луиза с уважением посмотрела на Ларри:

– Великолепный совет.

– Идея не моя, – признался он. – Толстого. Из «Войны и мира».

Китти следовала за Эдом по пологому, поросшему травой склону, обходя кучки овечьего помета. Он шагал впереди не оглядываясь, давая ей возможность подниматься в своем темпе. Глядя, как этот стройный сильный мужчина взбирается на холм, она понимала, что эта целеустремленность – часть его характера, а не желание произвести на нее впечатление. Он видит гору, которую нужно покорить, и упорно стремится вверх. И Китти чувствовала себя свободной: она была избавлена от привычного стремления угодить.

Эд добрался до узкого длинного уступа и остановился, дожидаясь ее. Холм венчали развалины крепости, построенной в незапамятные времена.

– Здесь круто, – сказал он, – давай помогу.

Он держал Китти за руку, пока они спускались в широкий, поросший травой ров, и поддерживал на опасном подъеме с другой стороны. Ладонь у него была теплая, сухая и очень сильная. Когда они достигли плоской вершины горы, он широким жестом обвел открывшийся пейзаж:

– Вот! – словно преподнося ей эту красоту.

Китти счастливо засмеялась.

С юга река огибала деревню Иденфилд, устремляясь к далекому морю. Китти смотрела вниз, будто из самолета. Вон лагерь канадской армии – строгие ряды бараков в парке, вот блестит пруд, а дальше – зубцы и башни Иденфилд-Плейс. С такой высоты ее привычный мир казался крохотным и ничтожным. От пронзительного ветра, трепавшего ее волосы, слезились глаза.

– Видишь, вон там, – Эд протянул руку, – где река соединяется с морем, – гавань?

– Нью-Хейвен, – кивнула Китти.

Она любовалась маленьким портом и пирсом, что обнимает его, словно длинная рука.

– Гавань. Мне нравится это слово – и смысл, который в нем заключен. Река все бежит, торопится. И только тут, встретившись с морем, может обрести покой.

– Никогда не думала, что море означает покой, – отозвалась Китти. Его слова тронули ее. – А человека река жизни уносит к вечному покою небесной гавани, наверно. – Она подняла голову. Небо над ними было огромное, пустое и пугающее. – Глядя на небо, я чувствую, будто ничего не значу, – произнесла Китти и перевела глаза на Эда.

Он смотрел на нее с неизменной легкой улыбкой:

– Да, не значишь. Как и все мы. Ну и что?

– Не знаю… – Его улыбка смущала девушку. – Разве тебе не хочется хоть что-то значить?

Помолчав, он неожиданно протянул руку и осторожно убрал прядь волос с ее лица.

– Китти, ты просто ангел, – тихо сказал он.

– Правда?

– А я не такой, каким тебе кажусь.

– И каким же ты мне кажешься?

– Целеустремленным. Беспощадным.

Китти льстило, что он запомнил ее слова. Ей-то казалось, в тот момент он ее не слушал.

– Значит, это лишь показное?

– Нет, – возразил он. – Просто это не все.

– А какой ты еще?

– Неприкаянный. Одинокий.

* * *

У Китти даже голова закружилась – так захотелось дотронуться до него, обнять, прижаться.

– Глупость сказал. – Эд отвернулся. – Не знаю, что на меня нашло.

– Это не глупость, это ужас.

– Да, ужас. Бывает, что я испытываю ужас. Но разве у других иначе?

– Полагаю, так же, – сказала Китти.

– Правда, об этом не принято говорить.

– Не принято… – согласилась она.

– Если ужас будет одерживать верх… – начал Эд.

– Да?

– …ты поцелуешь меня?

Он хотел сказать: «Если ты поцелуешь меня, ужас не победит. Если ты поцелуешь меня, мы больше не будем одиноки».

– Если хочешь, – ответила Китти.

Он привлек ее к себе и поцеловал. Ветер, гуляющий на вершине Маунт-Каберн под бесконечной пустотой небес, охватил их и еще крепче прижал друг к другу.

4

Напротив Даунинг-стрит, по другую сторону Уайтхолла, начиналась короткая и широкая улица Ричмонд-Террас, которая упиралась в реку. В дом 1А по Ричмонд-Террас – тяжеловесный каменный особняк – вела роскошная дверь, никак не обозначенная и неохраняемая. За ней – Штаб совместных операций, лабиринт переполненных, ни на минуту не утихающих кабинетов. Офицеры всех трех ведомств с целеустремленным видом носились по коридорам мимо дверей без табличек, где безымянные команды трудились над секретными планами победы.

Штаб был организован для разработки операций с участием сухопутных, морских и воздушных сил. Основная идея состояла в отказе от иерархии. Скажем, глава разведки, бывший гонщик, до недавних пор управлял кинотеатром «Керзон» в Мейфере. Организация почти всегда несет на себе отпечаток личности своего руководителя, и в данном случае это было верно как никогда. Начальник штаба, вице-адмирал лорд Луис Маунтбеттен, известный как Дики, был назначен самим Черчиллем. Говорят, Дики поначалу отказывался от этой должности, желая остаться во флоте. «Вы что же, напрочь лишены честолюбия?» – вспылил Черчилль.

Дики Маунтбеттен честолюбия лишен не был. Симпатичный, обаятельный и в то же время волевой и решительный во всех начинаниях, он задумал такую организацию, в которой поощряются свободомыслие, новаторство, а главное – неформальный подход. Он подключил к проекту своих друзей и их товарищей, и вся честная компания получила прозвание «птенцов Дики». Под его управлением состав штаба увеличился с двадцати трех до более четырех сотен сотрудников.

Случайная встреча лорда Маунтбеттена и Уильяма Корнфорда в клубе закончилась тем, что в начале марта Ларри пригласили явиться на улицу Ричмонд-Террас, где он тут же наткнулся на молодого человека с орлиным носом и ранними залысинами – Руперта Бланделла, однокашника, закончившего школу годом раньше Ларри.

– Корнфорд, что ли? Надумал к нам присоединиться?

– Вообще-то да.

– Знаешь, как это место еще называют? Уимблдон его величества. Чисто мужская сборная. Но ты не расстраивайся.

Собеседование с лордом Маунтбеттеном, в процессе которого, как полагал Ларри, будет тщательно рассмотрен его куцый военный опыт, оказалось полностью посвящено воспоминаниям о его деде.

– Лоуренс Корнфорд был достойным человеком, – сказал Маунтбеттен. – Отец был о нем очень высокого мнения. Он был тогда лордом адмиралтейства, но началась война, и его лишили должности из-за немецкого имени. Некрасивая история. Даже королю пришлось выкручиваться и брать себе английское имя. А ведь немцем был и мой отец, и вся королевская семья. За этим стоял премьер-министр Асквит, тот еще мерзавец. Правда, и Уинстон тогда оплошал. Он ведь подвизался в адмиралтействе, мог бы остановить это безумие. В то время я был четырнадцатилетним курсантом в Осборне. Признаться, удар пришелся ниже пояса. И все же твой дед, банановый король, послал в «Таймс» письмо, осуждающее это решение. «Неужели у нас так много великих людей, – писал он, – что мы можем позволить себе вышвырнуть всех, кто не Смит и не Джонс? Если Великобритания хочет оставаться великой, нам нужны такие лидеры, как принц Людвиг Баттенбергский». Мой отец был ему очень благодарен. Значит, ты надумал сменить обстановку? Что ж, компания тут у нас своеобразная. Можно сказать, единственная в мире психушка, где заправляют сами психи. Но если я в этом хоть что-то понимаю, мы еще повеселимся.

На том собеседование и закончилось. Ларри узнал, что его командируют в Штаб совместных операций, и в должный час явился на Ричмонд-Террас.

Руперт тотчас взял его под свое крыло:

– Ну, чем займешься?

– Понятия не имею, – признался Ларри.

– Ничего, найдем для тебя работенку, – успокоил Руперт. – Пассивность, кризис, паника, истощение. Четыре стадии военного планирования.

Он отвел Ларри в похожее на камеру помещение на цокольном этаже, обустроенное под столовую. Там, попивая чай, они предались воспоминаниям о школьных днях.

– Как же я ненавидел школу, – рассказывал Руперт, и поднимающийся от чашки пар туманил его очки. – Но, насколько я понимаю, для этого школы и существуют.

– А мне даже нравилось, – ответил Ларри. – Там было гораздо веселее, чем дома.

– Веселее? – Руперт озадаченно потряс головой. – Видимо, проблема все-таки во мне. Не сказать, что я был весельчаком.

– Ты был мозговитым, – сказал Ларри. – Мы все тобой восхищались.

Он легко представил Руперта Бланделла, каким тот был много лет назад. Как тот торопливо идет длинным школьным коридором, стараясь не отлипать от стены, учебники под мышкой, и что-то бормочет под нос. Хилый, очкастый, одинокий.

Чем занимается Руперт в Штабе совместных операций? У Ларри в голове не укладывалось: этот недотепа не от мира сего – и вдруг планирует десантную операцию!

– Здесь, в штабе, мы все маньяки и коммунисты, – сказал Руперт. – Солли Цукерман втянул меня в то, что он называет «вообразить невообразимое». Я должен выдавать всякие дикие идеи – наперекор стандартному военному подходу. Возможен ли другой способ? Какова цена вопроса? Надо видеть картину в целом. И так далее.

Ларри недолго маялся бездельем. Генерал Эйзенхауэр прибыл в Лондон, чтобы подготовить высадку на континент, и начал с изучения оборонительных сооружений нацистов. Ни одно крупномасштабное вторжение нельзя осуществить без захвата порта. Чтобы выяснить, получится ли овладеть действующим крупным французским портом, было принято решение провести разведывательный рейд.

На встрече начальников штабов Эйзенхауэр особо подчеркнул необходимость найти подходящего командира для этой «разведки боем».

– Я слышал, – сказал он, – что адмирал Маунтбеттен решительный, умный и храбрый человек. Полагаю, если операция будет проводиться преимущественно силами Британии, то он идеально подходит для этого задания.

Маунтбеттен, которого Эйзенхауэр раньше и в глаза не видел, во время этого совещания сидел напротив, за тем же столом. Так началось их блестящее сотрудничество. Запланированный рейд получил кодовое имя – операция «Рюттер».

В операции Маунтбеттен намеревался использовать совместные силы флота и десанта. Однако кабинет министров все больше смущало присутствие в Англии канадских войск.

Вот уже два года, как вся армия Канады готовилась и ждала. Канадская пресса призывала дать парням шанс показать себя в настоящей битве. Поэтому Маунтбеттену приказали расширить количество участников «Рюттера» и превратить операцию в показательное выступление канадцев.

Успех рейда зависел от абсолютной секретности и фактора внезапности. Вся информация между Штабом совместных операций в Лондоне и канадскими войсками, обосновавшимися на южном берегу, должна была передаваться только с военным курьером. Так у Ларри появилась работа.

* * *

В последний день июня 1942 года Ларри, как ему было приказано, появился в совещательной комнате и обнаружил, что там кипит ожесточенная дискуссия. В помещение набилось невероятное количество людей, старшие офицеры толпились вокруг стола, на котором была расстелена большая карта французского побережья. Руперт Бланделл раскладывал веером снимки с воздуха.

– Я не понимаю, – возмущался Маунтбеттен, – мы просили бомбардировщики. И Уинстон выделил бомбардировщики.

– Вычеркнули, – ответил представитель ВВС. – На встрече десятого июня. Где-то у меня был протокол заседания.

– Вычеркнули?

– Робертс не одобрил, – объяснил представитель армии. – Боится, что после бомбежки его новые танки не проедут.

– Ли-Мэллори сказал, там места мало, – добавил представитель ВВС.

Маунтбеттен пришел в замешательство:

– А я-то где был, когда все это решили?

– В Вашингтоне, Дики, – ответил Питер Мерфи.

– Сколько у нас линкоров? Мы же должны перед высадкой провести артподготовку.

– Нет у нас линкоров, – вздохнул представитель флота. – Дадли Паунд запрещает линкорам днем подходить к берегам Франции. Говорит, это полное безумие.

– А что есть?

– Эскортные эсминцы типа «Хант».

– Эсминцы?

– И просто тьма канадцев, – добавил представитель армии.

Ларри понял, что разговор не для его ушей, и шагнул навстречу Руперту Бланделлу, весьма кстати отошедшему в сторонку.

– Мне велели забрать пакет для штаб-квартиры дивизии, – шепнул Ларри.

Бланделл окинул взглядом коллег:

– Есть приказы для штаб-квартиры дивизии?

Бобби Каса Маури, глава разведки, заметил Ларри в проеме двери, нахмурился и что-то тихо сказал Маунтбеттену. Тот поднял голову, узнал Ларри и успокоил:

– Свой. – И, возвращаясь к карте, спросил: – Что с поддержкой с воздуха?

– Тут полный порядок, – ответил человек из ВВС. – Устроим такое шоу, какого с начала войны не видывали.

– Отлично. – Маунтбеттен улыбнулся. – Господство в небе – половина победы.

Маури, поймав взгляд Ларри, сделал ему знак удалиться. Ларри вышел.

В коридоре за столом с печатной машинкой и двумя телефонами, охраняя вход, сидела Джойс Уэддерберн из женской вспомогательной службы ВМС. Она дружелюбно улыбнулась Ларри, когда тот уселся в одно из кресел с высокой спинкой, выстроившихся вдоль стены.

– Снова ждете? – спросила она. – Может, чайку?

– Нет, спасибо, – поблагодарил Ларри. – Меня скоро вызовут.

Неожиданно ему пришло в голову, что в коридоре явно не хватает картин. Во время войны часто приходится сидеть и ждать, разглядывая голую стенку. Почему бы не подключить художников? Даже если картина плохая, все равно веселее коротать время, выискивая в ней недостатки. Стоит кому-нибудь вроде Маунтбеттена дать приказ, как по всей стране армия художников примется писать акварельки закатов. Тогда каждая армейская столовая и министерский коридор обретут собственное лицо. Повесить картину на стену – это как прорубить окно в другой мир.

Тут он начал вспоминать картины с изображением окон, открывающих вид на мир снаружи. В Мюнхене он как-то видел «Мадонну с гвоздикой» Леонардо – горы за арочными окнами. Вспомнились странные разбитые окна Магритта: в осколках стекла отражается то же закатное небо, что и за окном, но расколотое и перемешанное. Рама внутри рамы производит мощный, почти магический эффект. В чем тут фокус? Может, в том, что комфорт и безопасность отделены от манящей и захватывающей перспективы лишь тонкой гранью стекла?

– Вот, держи.

Явился Руперт Бланделл с большим коричневым конвертом. Вскочив, Ларри принял пакет и запихнул в сумку.

– Удачи ребятам, от всех нас, – сказал Бланделл.

5

Китти и Луизу разбудил настойчивый стук в дверь. Тотчас вскочив, они бросились одеваться и умываться. Внизу в холле уже кипела работа. Полковник Джевонс стоял у дверей Дубовой гостиной со списком в руке.

– На завтрак времени мало, – предупредил он Китти. – К трем тридцати машина бригадира должна быть подана.

Она встала в конец очереди. Сонные мужчины выстроились к бойлеру с чаем. Есть в такую рань не хотелось. Люди вокруг словно бы ходили на цыпочках: звука шагов не было слышно. Китти не сразу сообразила, что все они в обуви на мягкой подошве.

Сержант Сиссонс, командир ее отделения, расхаживал по площадке перед гаражами, фонариком указывая дорогу военному транспорту.

– Приказ получен? – спросил он.

– Так точно, – ответила Китти.

Она открыла дверь гаража и, нащупав, распахнула водительскую дверь «хамбера».

– Я понимаю, что рановато, Хамби, но будь умничкой, заведись с первого раза.

Выехав на площадку, она увидела, что солдаты колонна за колонной загружаются по машинам. В густой ночной тьме они двигались словно тени. Китти медленно выехала с площадки и завернула за часовню, пытаясь в урезанном маскировкой свете фар отыскать путь к парадному входу.

И успела ко времени – Джевонс как раз вышел наружу. Начали прибывать другие автомобили. Сон как рукой сняло. Китти отчетливо слышала рокот грузовиков, стоящих во дворе, хруст гравия под ботинками, гул пролетающего над головой самолета. Еще не рассвело, но мир уже пробудился и встречает новый день.

Возле крыльца столпились офицеры. По бумагам у них в руках то и дело скользил луч фонарика. Тяжелые грузовики один за другим с грохотом отъезжали прочь. Двери «хамбера» открылись, и в салон погрузилось начальство. Китти услышала голос бригадира:

– Вперед!

– Куда, сэр? – спросила Китти.

С заднего сиденья послышались смешки. Вот развели секретность! Даже водителю боятся сказать, куда ехать.

– Нью-Хейвен, – распорядился бригадир. – В порт.

Китти вывела «хамбер» на дорогу, следуя за чередой военных грузовиков, мягко подсвечивающих шоссе задними фарами. На перекрестке она задержалась, пропуская машину за машиной. В небе на востоке забрезжил слабый свет. За плечами слышалось перешептывание офицеров и шорох бумаг. Ничто ничего не объяснял, а Китти и не спрашивала. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться.

Они ехали в сторону берега по темной петляющей дороге. Свет на горизонте становился все ярче. Парни, сидевшие в кузове грузовика, махали Китти и ухмылялись. Один из офицеров на заднем сиденье прикурил сигарету – салон наполнился терпким дымом.

Показались портовые краны. Путь пролегал вдоль железнодорожного полотна. Колонна грузовиков въехала в порт, а следом за ними и «хамбер». Огромная сортировочная станция у причала была заполнена грузовиками: из кузовов выпрыгивали солдаты. Первые лучи солнца высветили в море бесконечную череду судов разной грузоподъемности. Портовый кран грузил на палубу бронетранспортер. Воздух вибрировал от тяжелого гула корабельных двигателей.

– Здесь, пожалуй, – распорядился бригадир.

Офицеры вышли из машины. Китти захлопнула дверь и встала, как положено, рядом с «хамбером». На нее никто не обратил внимания. Бригадир зашагал прочь, за ним – подчиненные. Солдаты повзводно маршировали по бетонной площадке к трапам – в касках, с винтовками и ранцами. Никто не выкрикивает, не запевает строевую, как обычно на марше. Раннее утро было исполнено многозначительной серьезности.

Китти наблюдала и ждала. Взошло солнце. Приняв на борт людей и машины, корабли один за другим выходили из гавани, чтобы присоединиться к ждущей их в море эскадре. К пристани подошел поезд с пополнением. Среди прибывших Китти заметила группу солдат, непохожих на других: они не стали строиться в колонну, шли вольно, вразброд, в пилотках вместо касок. Она расслышала перешептывания водителей: «Десантники». И впервые подумала, что Эд, возможно, тоже участвует в операции.

Бросив свой пост, Китти по мосткам подошла к одному из офицеров-разводящих:

– Сороковой десантный участвует?

– Не могу сказать, – ответил тот.

Она все пыталась разглядеть Эда в толпе людей на пристани, но их было слишком много, а вокруг – чересчур темно, и Китти вернулась к «хамберу».

Когда бесконечный поток людей наконец иссяк, перетек на борт военных судов, появился сержант Сиссонс и отпустил водителей:

– Возвращайтесь в штаб и ждите приказов.

– Это надолго, сержант?

– Надолго.

* * *

Один за другим служебные автомобили отъезжали от причала, а Китти все стояла у машины. Подошел офицер, тот самый, к которому она обращалась.

– Дружок в сороковом, значит? – спросил он.

Она кивнула.

– Они на борту, – тихо сказал он. – Только имейте в виду, я вам ничего не говорил. – И ушел, а она осталась смотреть на море и эскадру.

Дружок в сороковом, значит? Да она его едва знает. Они встречались всего дважды. Один раз поцеловались. Но стоило закрыть глаза, как перед ними вновь и вновь возникало бледное лицо: на губах легкая, едва уловимая улыбка, голубые глаза смотрят неотрывно, и невозможно понять, о чем он думает. Вдруг Китти мучительно захотелось еще раз увидеть Эда, сказать ему то, о чем он, наверно, пока не знает. А хочется, чтобы знал.

У нас с тобой все только начинается. Не оставляй меня, не сейчас. Я жду тебя здесь, у пристани в Нью-Хейвене. Там, где река встречается с морем.

Она возвратилась к «хамберу», завела мотор. Территория порта почти опустела. День начался. Рваные низкие облака наползали на солнце. Второй день июля, а странное лето все никак не начнется.

По пути назад в пустой машине, на пустой дороге она уже не чувствовала того напряженного ожидания, что ощущала в порту. И дом, и сад без людей показались тихими, осиротевшими. Она поставила машину в гараж и, минуя парк, прошла во внутренний дворик через вход для прислуги. В длинном обеденном зале с тремя эркерными окнами и темными обоями под кожу давно убрали все, что напоминало о раннем завтраке. Почувствовав, что ужасно проголодалась, Китти отправилась на кухню.

Там, за выскобленным сосновым столом в гордом одиночестве сидел Джордж Холланд, поедая овсянку. Из соседней буфетной доносился звон посуды.

– А, Китти! – обрадовался он. – Вот ведь удивительно. Проснулся утром и обнаружил, что дом опустел.

– Ага, – сказала Китти. – Началось большое шоу.

– А назад когда?

– Не знаю.

– На этот раз все серьезно?

– Да, – ответила Китти.

– Вы, наверно, думаете, вот люди жизнью рискуют, а я сижу овсянку ем?

– Ничего подобного, – заверила Китти.

– Вы-то другое дело, – возразил он, – вы девушка. А мужчина должен сражаться.

– Но все же не могут уйти на войну. Кто-то должен и страной заниматься.

– У меня тут и правда есть ряд служебных обязанностей, – признал он, хмуро глядя в тарелку. – Местная самооборона, магистрат и тому подобное. Но я не могу сражаться. Зрение, понимаете?

– Я, пожалуй, пойду, – сказала Китти.

– Не уходите. Я должен вам сказать кое-что.

Джордж отнес тарелку и ложку в раковину и возвратился к столу. Он заметно нервничал и избегал смотреть в глаза.

– Я не привык к тому, что у меня дома полно незнакомых людей, – произнес он. – Вы видели библиотеку?

– Это где офицерская столовая. – Китти кивнула.

Он повел ее по коридору в дубовую гостиную, потом через прихожую в библиотеку и указал на буквы, вырезанные на двери:

– Littera scripta manet, verba locuta volant. Написанное слово остается, сказанное – улетает. Верно, конечно, но тем не менее…

Умолкнув, он провел Китти внутрь.

Из больших арочных окон в комнату лился свет. По обе стороны вдоль стен возвышались книжные стеллажи, помеченные римскими цифрами и заставленные томами в кожаных переплетах с золотым тиснением. На мраморной мозаике пола сгрудились кресла из военного министерства. На столе в дальнем конце – множество бутылок.

– До войны здесь все было, конечно, иначе, – произнес Джордж, оглядываясь. – Знаете, мой отец был заядлым путешественником. Он собирал карты, путеводители… Мне и самому это по душе.

– Изумительная комната, – заметила Китти. – Как же, наверное, бесит, когда у тебя дома устроили бедлам?

– Нет-нет. Мне нравится, что тут снова кипит жизнь. Дома строят для того, чтобы в них жили.

Он подошел к высокому окну и взглянул на парк и ряды сборных бараков в отдалении. Китти понимала, что он начал этот разговор неспроста.

– Мир так изменился, правда? – сказал он.

– Это все война, – отозвалась Китти.

– Люди приходят и уходят. Живут и умирают. Тут уж не до традиций и этикета. Отец оставил мне приличное состояние. Согласитесь, это чего-то да стоит.

– О да, – кивнула Китти.

– Мне осложняют жизнь проблемы со зрением – у меня будто крылья подрезаны. Но что толку жаловаться. Любое испытание несет в себе не только плохое, но и хорошее… Вы много читаете? – перебил он сам себя.

– Да, – призналась Китти, – я люблю читать.

– Сам-то я мало читаю. Быстро устаю. Впрочем, дело не в этом. Ну, так что вы скажете? Вы согласны подумать? Или в ужасе откажетесь?

Китти уже собралась попросить его выразиться яснее, но удержалась. Что тут непонятного. Когда он еще доедал свою овсянку, она все уже знала. Куда уж яснее. Она не станет принуждать его говорить банальности: такого унижения он не заслужил.

– Сегодня рано утром, – ответила она, – я была в Нью-Хейвене и смотрела, как солдаты грузятся на борт. Я не знаю, куда они направляются. Но там будет очень опасно. Понимаете, среди них тот, кого я люблю.

Странно было делать такое признание едва знакомому человеку, говорить ему о том, чего не слышал даже Эд.

– Тот, кого любите, – повторил Джордж. – Да. Конечно.

– И когда он вернется, я должна ждать его на пристани.

– Все правильно. Все правильно.

Джордж отвернулся и принялся шагать взад-вперед по длинной пустой комнате, бессильно уронив руки, будто забыв, как ими пользоваться.

– Мне нужно доложиться командиру, – проговорила Китти.

– Да, конечно.

Он стоял перед резной каминной полкой и рассматривал фотографии в рамках.

– Моя мать. – Джордж указал на одну из фотографий. – Если вы зайдете в часовню, то на южной стене увидите мраморную доску. Там написано: «В память о верной жене и любящей матери». Я мог бы сказать куда больше. Но в этих словах – самое главное. Верная жена. Любящая мать. О чем еще мечтать мужчине?

Китти оставила его наедине с фотографиями и воспоминаниями. Ей хотелось сбежать из этого печального дома.

Она нашла Луизу в помещении Вспомогательного корпуса, в блоке «А».

– Пойдем отсюда, – позвала Китти. – Искать нас не будут.

Пока они ехали на велосипедах по истборнской дороге, небо темнело, затягиваясь облаками. Дождь начался, едва они успели добраться до крикетного клуба в Бервике. Там, промокшие, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, они упросили девушку за стойкой дать им хоть чего-нибудь поесть, и та вынесла холодную вареную картошку. Фермеры, пережидавшие дождь, глазели на них и тихо переговаривались. И куда только смотрит правительство? С немцами нужно было покончить еще в апреле!

По молчаливой договоренности говорить об операции подруги не стали. Взамен Китти рассказала Луизе о Джордже Холланде.

– Я так и знала, – вздохнула Луиза. – Сразу заметила, что он смотрит на тебя, как побитая собака.

– Бедный Джордж! У него всегда такой несчастный вид!

– Не такой уж он и бедный. Он миллионер и лорд. Так что за него можешь особенно не переживать.

– Я сказала ему, что мое сердце принадлежит другому.

– Хоть это и полное вранье.

– Да нет же! – вскрикнула Китти. – Кажется, я влюблена в Эда.

– Вот как! С каких это пор?

– Точно не знаю, поняла это только сегодня утром, пока смотрела, как все они уходят в море. Я просто хочу, чтобы он вернулся целым и невредимым.

– О Китти! – Дрожь в ее голосе растрогала Луизу. – Неужели ты наконец-то влюбилась?

– Кажется, да. Я не уверена.

Сильный юго-западный ветер уносил дождевые облака прочь, толкал в спину. Девушки возвращались по пустой дороге.