Текст книги "Родной берег"

9

Теперь погреба Иденфилд-Плейс были заперты, и единственный ключ хранился у Джорджа Холланда. Он отпер дверь и, пригнувшись, повел Ларри вниз по крутым ступенькам.

– Осторожней, низкий свод.

Сквозь пыльные, затянутые паутиной узкие окна в прохладное подземелье просачивался свет. Все ниши вдоль стен были заполнены бутылками.

– Большая часть досталась мне от отца, – объяснил Джордж.

– Честное слово, вы совсем не обязаны это делать… – Ларри был смущен.

– Кто-то же должен это пить, – возразил Джордж. – Вы ведь его друг? – Он двигался вдоль ниш, разглядывая этикетки. – Сент-эмильон тридцать восьмого, – прочитал он, остановившись. – Наверняка хорошее. – Джордж достал две бутылки и протянул Ларри.

– Вы должны к нам присоединиться, Джордж, – сказал Ларри.

– Нет-нет. Это им двоим. Подарок. – Джордж вынул еще две бутылки. – Держите. Передайте Китти мои поздравления.

Ларри вез бутылки в багажнике мотоцикла, завернув в свитер, чтобы они не звякали по дороге и случайно не разбились. Он протер бутылки и оставил вино на столе в кухне деревенского дома – стекло мерцало в закатных лучах сочным фиолетовым цветом.

Открылась входная дверь, на пороге появился Эд со словами:

– Никак не могу держаться отсюда подальше… – и замер, увидев вино. – Бордо гран крю! Ради бога, где ты его достал?

– Это вам, – ответил Ларри, – тебе и Китти от хозяина особняка. Он поздравляет вас. И я тоже.

– От молвы не уйдешь. А я как раз пришел, чтобы рассказать…

– Мы с Китти встретились в Уэйкхерсте, – перебил Ларри.

– Она по-прежнему рада?

– С ума по тебе сходит, Эдди, сам знаешь.

– А я схожу с ума по ней. – Эд рассматривал одну из бутылок. – С чего это хозяин особняка так расщедрился?

– Он неравнодушен к Китти. По крайней мере, был, скажем так.

Едва Эд вышел во двор по нужде, как явился Рекс – явно расстроенный.

– Я только что узнал, что пакгаузы в доках оборудуют под полевые госпитали.

– Скоро все кончится, – утешил его Ларри.

Рекс машинально расставил бутылки в ряд, очевидно не осознавая, зачем он это делает, и вдруг улыбнулся:

– Посмеяться хочешь? Один парень у нас в медслужбе при виде крови хлопается в обморок.

– Видимо, это не его.

– Со мной-то все в порядке, – продолжал Рекс. – Кровь меня не пугает. Страшно другое: вдруг я не буду знать, что делать? Вдруг совершу ошибку?

– Такое случается, – пожал плечами Ларри.

– Но тогда человек умрет. – Рекс снял очки и, моргая, уставился на Ларри.

– Рекс, – успокоил его Ларри, – гони такие мысли. С ума ведь сойдешь. Ты медик и выполняешь свой долг. Вот и все.

Возвратился Эд и поделился радостной новостью с Рек-сом. Тот, поглядывая на Ларри, поздравил жениха. Эд предложил открыть бутылку подаренного вина:

– Выпьем за Китти!

– Пас, – отказался Рекс, – я не любитель вина.

– Знаю, ты трезвенник, – буркнул Эд, – но это же бордо гран крю.

– Мне не нравится вкус вина, – объяснил Рекс.

– Ты выпьешь, Ларри?

– Конечно.

Вино оказалось замечательное.

– Ты сам не знаешь, от чего отказываешься, Рекс! Видишь, я улыбаюсь, а это говорит само за себя. – Эд подлил себе и Ларри. – Две улыбки лучше, чем одна.

Эд решил остаться на ужин, и они с Ларри допили бутылку.

Рекс извинился: он вынужден уйти, надо лечь пораньше.

Друзья остались вдвоем. Эд, устремив на Ларри холодный взгляд голубых глаз, произнес:

– Возникает вопрос: не открыть ли нам бутылку номер два?

– Она может оказаться хуже, чем номер один, – заметил Ларри.

– Это правда.

– И тогда мы чертовски расстроимся, – продолжил Ларри.

– Может быть, – подтвердил Эд.

– Но мы же справимся с разочарованием?

– Как всегда. – Эд кивнул. – Шоу должно продолжаться.

– Рискнем!

Эд открыл вторую бутылку и наполнил бокал Ларри.

– Пока мне нравится, – сказал Ларри, попробовав.

– Пока да, – согласился Эд.

– Мы живем надеждой, – заметил Ларри.

– Еще одна причина, по которой я сегодня пришел, – попросить тебя быть шафером у нас на свадьбе.

– Почту за честь.

– Китти хочет венчаться в церкви. Без всякого шика, конечно. Но ей хочется, чтобы мы принесли все обеты, как полагается.

– Значит, надо пойти ей навстречу.

– Легко тебе говорить. Я-то от всего этого далек.

– И что? Притворись, да и все. Неужели не сможешь?

Эд откинулся на спинку старого глубокого кресла и уставился в потолок.

– Да могу, конечно, но я женюсь на девушке, которую люблю, и хочу, чтобы все было по-настоящему. Хочу верить в то, что говорю, не желаю лгать.

– Ты и не лжешь. Просто произносишь слова, которые для тебя мало что значат.

– А ты бы на собственной свадьбе так поступил?

Ларри промолчал.

– Китти верит в Бога. Я спросил почему. Она ответила, что не знает.

– Не принято спрашивать, кто и по какой причине верит в Бога, – заметил Ларри. – Вера иррациональна. Веруешь, и все тут.

– Почему же со мной не так?

– Понятия не имею. Должно быть, ты когда-то тоже верил. – Могу привести тысячу доводов, опровергающих существование Бога, и не знаю ни одного, подтверждающего его существование. Но почти все в мире верят, что Бог есть.

– Ну и кто же тогда шагает не в ногу?

Эд стремительно вскочил и, подлив вина в бокалы, принялся расхаживать по комнате.

– Я хочу верить, что ошибаюсь, Ларри. Поверь мне! Хочу быть на стороне Китти, на твоей стороне. Но я не знаю, как к вам попасть. Мне достаточно выглянуть в окно, чтобы увидеть, в каком абсолютном дерьме мы живем.

– Ну уж абсолютном. А как же красота?

– Сплошные страдания, сплошная жестокость. С человечества за многое спросится. Хотя бы за эту проклятую войну!

– Да, – согласился Ларри. – В нашем мире есть негодяи. Но есть и хорошие люди. На каждого Гитлера найдется Франциск Ассизский.

– Только твой хороший человек давно умер, а негодяй живет и здравствует.

– Тогда Ганди.

– Ну, не знаю… Не доверяю я вегетарианцам.

– Он живет по собственным законам. Простота. Ненасилие. Самопожертвование.

– Так почему Господь не сделал нас всех такими, как Ганди?

– Да ладно тебе! – фыркнул Ларри. – Ты не хуже меня знаешь, что Бог создал нас свободными. Сотвори он людей покорными своей воле, получились бы рабы или машины.

– Но я не могу понять, почему он не сделал по крайней мере так, чтобы в нас было больше хорошего, а не плохого.

– Он и сделал. По-моему, хорошего в нас все-таки больше. Несомненно. Уверен, в человеке заложено стремление любить, а не причинять страдания.

– Правда уверен? – Эд остановился и угрюмо, с сомнением посмотрел на Ларри. – Правда?

– Правда.

– Меня в любой момент могут отправить в богом забытый угол Франции убивать людей, которые спят и видят, как убить меня. О какой любви ты говоришь?

– Я тоже еду.

– Что?

– Я временно переведен в Гамильтонский пехотный полк. По собственному желанию.

Эд схватил Ларри за плечи и повернул к себе:

– Что случилось?

– Я солдат. Солдаты сражаются.

Голубые глаза Эда недоверчиво вглядывались в лицо Ларри.

– Солдаты еще и убивают. Ты собираешься убивать?

– Если придется.

– За короля и страну?

– Ну да.

Эд, хохотнув, отпустил друга:

– Значит, и ты тоже. На что тогда надеяться человечеству? – Если мне нельзя убивать, то и тебе нельзя.

– Конечно, нельзя! Никому нельзя!

Вопрос Эда поверг Ларри в смятение. Убить человека? Это невозможно даже представить! Ларри не для этого рвется в бой. А чтобы попасть под огонь. Ради самоуважения. Или гордости. Или Китти.

– В любом случае война – случай особый. В обычной жизни мы же не пытаемся друг друга убить.

– Ладно! – ответил Эд. – Забудь о войне, об убийстве. Возьмем обычную, привычную штуку – несчастье. Ты не станешь отрицать, что большую часть жизни человек несчастен. Какой в этом смысл?

«Китти любит тебя, – думал Ларри. – Уж ты-то можешь быть счастливым. Чего тебе еще не хватает?» И одновременно сознавал всю неуместность подобной дискуссии о счастье.

– Видишь ли, если сводить жизнь только к этому миру, то смысла и правда нет. Попробуй взглянуть на него в свете вечности.

– Ах, в свете вечности!

– Ты считаешь, насколько я понимаю, что жизнь обрывается после смерти.

– Конечно. Лампочка выключается, и все.

– А по-моему, мы находимся на пути к божественной жизни.

– Божественной! – засмеялся Эд. – Богами, что ли, станем?

– Проще я объяснить не могу.

– И усядемся все вместе на небесном престоле.

– Объясняю как могу. Ты хотя бы попытайся отнестись к моим словам серьезно.

– Да. Да, конечно. Ты прав, мой дорогой товарищ по оружию! Как насчет третьей бутылки?

– Это вино для вас с Китти.

– Мне оно сейчас нужнее. – Эд начал открывать третью бутылку. – Давай поступим так, – объявил он, выковыривая пробку. – Чтобы окончательно не опьянеть, выйдем подышать ночной прохладой, прихватив эту великолепную бутылку, ты расскажешь, почему вы с Китти правы, а я выслушаю со всей серьезностью.

Они брели по двору фермы, направляясь к сенокосному лугу, и передавали друг другу бутылку, отпивая прямо из горлышка. Над ними было чистое ночное небо, низко над холмами висел тонкий лунный серп.

– Видишь ли, Эд, – говорил Ларри, – как там оно на самом деле, никто знать не может. У нас есть только убеждения, а их формируют наши чувства. Я, например, не могу представить, что смерть – это конец. Должно быть что-то еще. И так совпало, что Иисус сказал: есть что-то еще. Он сказал, что принес нам жизнь вечную. Что он Сын Божий. Не знаю, как это понимать, но таковы его слова. И еще – что нет ничего важнее любви и что царствие его не от мира сего. Все это кажется мне вполне возможным. Подумай, что станет с миром, если я буду знать все? Мир станет крошечным. Бытие куда громаднее, чем я. И оттого, что я не в силах понять всего, подобная возможность представляется мне не менее, а более вероятной. Мир не ограничивается моими знаниями. И твоими тоже. Это тебе и следует признать. Главное – принять, что нельзя познать всего. Оставь в своей философии место для чудесного. Оставь место надежде.

К концу этой речи Ларри по-настоящему разгорячился, – может быть, еще и от вина, окружающей темноты и величия усыпанного звездами неба.

– Знаешь, – рассмеялся Эд, – лучше бы я был тобой, чем собой. Столько любви. Столько надежды. Замечательно!

Он передал Ларри бутылку и, раскинув руки, пошел по траве, выделывая танцевальные па. Ларри поднес бутылку к губам, запрокинув голову, допил вино и отшвырнул ее прочь. Она упала в ручей.

Эд, покачиваясь, подошел к Ларри и взял его за руку:

– Ну что, шаферочек! Уж если мы собрались умирать, давай умрем вместе!

Они танцевали, громко смеясь, пока не потеряли равновесия и не повалились на землю. И так и лежали, не разнимая рук, тяжело дыша и улыбаясь звездам.

* * *

В субботу пятнадцатого августа Эд и Китти обвенчались в часовне Иденфилд-Плейс. Свадьба была скромной – и невеста, и жених в военной форме. Родители невесты, преподобный Майкл Тил и его супруга Молли, прибыли из Малмсбери. Родители Эда, Гарри и Джиллиан Эйвнелл, – из Хаттона в Дербишире. Шафером был Ларри Корнфорд. За столом на свадебном завтраке, устроенном Джорджем Холландом и бригадиром Уиллсом, молодых поздравили Луиза Кавендиш и командир Эда, полковник Джо Пиктон-Филлипс.

Гости старательно улыбались, изображая радость по поводу знаменательного события, особенно родители Китти. Впрочем, удавалось это с трудом. Семьи встретились впервые. Гарри Эйвнелл – высокий привлекательный мужчина, директор пивоваренной компании, но на пивовара больше походил розовощекий отец Китти. Джиллиан шутливо выговаривала сыну за то, что он венчается не в католической церкви.

– Да какая разница, мамочка? Ты ведь знаешь, что мне все равно, – ответил Эд.

– Так я тебе и поверила!

Китти понравилось это «мамочка», но ее немного смущало то, как он держится со своими родителями: ни объятий, ни поцелуев. Гарри во время брачной церемонии сохранял странную отрешенность, будто он лишь временно замещает отца жениха, покуда тот не явится.

Мать Китти болтала без умолку:

– Жаль, Гарольд не приехал, но, даже если бы ему дали увольнительную, толку бы не было. Понимаете, он в Северной Африке, с одиннадцатым гусарским полком, их еще прозвали «сборщики вишен». Они еще участвовали в атаке Легкой бригады.[10]10
  11-й гусарский принца Альберта полк действительно принимал участие в драматической атаке британской кавалерии под командованием лорда Кардигана на позиции русской армии во время балаклавского сражения Крымской войны (25 октября 1854 г.). Она вошла в историю также благодаря стихотворению А. Теннисона «Атака Легкой бригады».


[Закрыть] Теперь-то у них бронемашины. Помню, как моей матери сообщили о гибели Тимми: он находился за линией фронта, в Пашендале, но один снаряд залетел туда – и все. Конечно, такое случается со многими, и все же… А теперь Гарольд там, в пустыне, хотя должен быть здесь с нами, и меня не оставляет мысль: что-то тут не так…

– Ну хватит, Молли, – попытался остановить ее муж. – Не порть Китти праздник.

* * *

Молодых отпустили на неделю в увольнение, и они уехали в Брайтон.

«Старый корабль», одна из немногих прибрежных гостиниц, не занятых военными, представляла собой ветхое строение со скрипучими ступеньками и отставшими от стен обоями. Единственным портье был больной старик. Девушка, назвавшаяся Милли, предложила отнести их сумки в номер, но Эд успокоил ее, что справится сам.

В номере имелась двуспальная кровать и окно с видом на набережную. За окном раскинулся пляж, усеянный бетонными противотанковыми блоками и мотками колючей проволоки.

– Пляж, скорее всего, заминирован, – заметил Эд. – Так что купаться не пойдем.

Море переливалось золотом в свете летнего вечера, но на Дворцовом причале – ни души. В середине его зиял пролом, сделанный на случай, если враг решит воспользоваться им в качестве пристани. Впрочем, людей вообще нигде не было видно: в городе действовал комендантский час.

– Может, стоило поехать в деревню, в нормальную гостиницу? – спросил Эд.

– Какая разница, – ответила Китти.

Эд мрачно оглядел убогую комнатушку. Китти показалось, будто он растерян.

– Что такое, Эд?

– Я хотел, чтобы тебе все казалось идеальным, – вздохнул он.

– А тебе?

– О, пока ты рядом, мне все равно.

– Что ж, я рядом. Что дальше?

Эд нежно обнял ее, Китти прижалась к нему всем телом.

– Я так люблю тебя, Китти!

– И я тебя!

– Я люблю тебя так сильно, что не могу думать, двигаться, даже дышать.

– Это уж слишком, – улыбнулась Китти. – Лучше люби меня меньше, но дыши как положено.

Он приник к ее губам.

А потом они лежали рядышком на гостиничной кровати: от каждого движения ее пружины издавали пронзительный скрежет. Какое-то время молодожены старались не двигаться, что удавалось с трудом. Стоило пошевелиться, как концерт возобновлялся с новой силой. Наконец они устроились на самом краю, где пружины оказались потише, зато появился риск свалиться на пол.

Эд замер, крепко сжимая Китти в объятиях:

– У нас есть выбор. Либо не двигаемся, либо скрипим.

– Давай поскрипим.

* * *

Воскресным утром, прогуливаясь вдоль берега, они дошли до зенитной пушки «Бофорс», стоящей у «Гранд-отеля». Компания канадских солдат играла в футбол, соорудив ворота из рюкзаков. Солнечные блики плясали на поверхности моря, и на пятнах мазута, покрывающих гальку за колючей проволокой, и на тусклом металле пушки. Перед ними тянулся Западный причал – тоже изувеченный. Там, за морем – Франция.

Легонько прижимаясь к Эду, Китти крепко держала его за руку. И любила так, что делалось больно.

«Я замужем, – думала Китти. – Теперь он принадлежит мне. И душой, и телом».

Она любила его тело. Любила чувствовать, как он прижимается к ней там, внизу. Хотелось рассказать об этом, но неловко, нет нужных слов. Китти лишь крепче сжала ладонь Эда. Около зенитной пушки они остановились и замерли в поцелуе. Солдаты, прекратив пинать мяч, аплодировали молодоженам.

* * *

Вечером того воскресенья все увольнительные были отменены и военнослужащих отозвали из отпусков. Во вторник 18 августа контр-адмирал Маунтбеттен отдал приказ начать операцию «Юбилей», крупнейшую со времени катастрофы в Дюнкерке высадку десанта на северное побережье континентальной Европы.

10

Ночь была ясной, и море спокойным. В трюме повисла густая пелена табачного дыма, и Ларри поднялся на палубу к Джонни Пэрришу. Сквозь щель в брезенте он смотрел на удаляющийся темный берег Англии. По обе стороны транспорта, куда ни глянь, виднелись другие суда, пронизывавшие ночь своим низким гулом, – курносые буксиры, тянущие десантные баржи, танкодесантные корабли с глубокой осадкой, стройные хищные силуэты эсминцев.

– Впечатляет, черт бы меня побрал! – констатировал Джонни.

Сквозь плеск волн, ударяющихся о борт, они расслышали звук приближающегося катера.

– Командир, наверное, – догадался Джонни, – нам лучше спуститься.

Битком набитый кубрик гудел от возбуждения. Ларри присоединился к офицерам у трапа. Появился бригадир в сопровождении генерала Хэма Робертса, который сразу перешел к делу:

– Мы уже в пути, парни. Вам сказали, будто это очередные учения. Это не так. Нынче все по-настоящему.

Солдаты отвечали радостными криками. Офицеры только переглянулись с усмешкой.

– Наша цель – Дьеп. Мы высадимся на рассвете, продержим порт максимум двенадцать часов и отступим. Это не вторжение. Это первая разведка боем на материковой территории врага. Порт Дьеп хорошо охраняется. Так что не на пикник идем. Это наш первый шанс задать гансам перца. Давайте постараемся, чтоб им надолго запомнилось.

Снова грянули восторженные крики, после чего Робертс отбыл, спеша напутствовать следующий корабль Великой армады.

Ларри отправился в кают-компанию, где к нему и другим офицерам вскоре присоединился бригадир Уиллс. К этому моменту приказы были уже озвучены и розданы вместе с картами, планами и аэрофотоснимками, а Джевонс объяснял подробности предстоящей операции:

– К рассвету военно-воздушные силы организуют поддержку с воздуха. В пять десять начнется обстрел пляжей с моря. В пять двадцать мы подойдем к красной зоне – вот здесь. Наша задача – захватить и удержать здание казино.

Ларри внимательно слушал. Все разработано настолько подробно и точно, что кажется – именно так все и произойдет. Но ради чего? К чему захватывать укрепленный порт и тут же отступать? Вокруг за напускной деловитостью и серьезностью собравшихся пульсировало восторженное исступление. Они отправляются в бой. О цене риска никто не думал. Лишь бы понимать, что твое дело – правое.

– Вы их только покажите нам, – говорили мужчины, – с остальным мы справимся.

Ларри разделял чувства своих товарищей, хотя и затруднился бы внятно их определить. Он знал лишь, что ни любовь к Англии, ни ненависть к рейху тут ни при чем. Он очутился тут не для того, чтобы отдать жизнь за родину. Скорее потому, что на бой вышел весь его мир и уже невозможно стоять в стороне и провожать взглядом марширующих людей. В глазах окружающих он угадывал ту же мысль, что захватила его самого: наконец-то в бой.

* * *

Вскоре после полуночи флот приблизился к минному заграждению. Всем солдатам был отдан приказ надуть спасательные жилеты. Флагманский корабль, эскортный эсминец «Калп» класса «Хант», первым вошел в заминированную зону, следуя фарватером, проложенным минными тральщиками. Конвой двигался следом, ориентируясь на зеленые огоньки сигнальных буев.

Ларри стоял на палубе, теперь полной молчащих людей. Все не отрываясь смотрели на белый кильватерный след за кормой, покуда двигатели стремительно несли их через опасные воды.

– А старик-то первым полез, – произнес кто-то. – Палец в рот не клади.

– Понаставили магнитных мин, – тихо рассказывал другой. – Их даже задевать не надо. Сами так и липнут.

– Как девчонки ко мне.

– А я вот старомодный. Предпочитаю нападать на них первым.

В темноте волнами расходился приглушенный смех. В следующий миг корабль резко накренился вправо – смех умолк – и вновь взял курс на порт. Огоньки над водой приближались, проплывали мимо, скрываясь во тьме.

Прозвенел судовой колокол, и вновь послышались голоса и смешки. Транспорт прошел минное поле без потерь. Напряжение все возрастало. Бригадир Уиллс, совершая обход, заметил Ларри, который по-прежнему стоял у леера.

– Попытайся поспать, – посоветовал он.

– Да, сэр, попробую, – ответил Ларри.

– Хорошо, что ты с нами. Парни такое ценят.

Ларри нашел местечко в подпалубном помещении, заранее зная, что заснуть не сумеет. Он пребывал в состоянии, которого ранее не испытывал: странное сочетание покоя и сильного возбуждения. Он достал сигарету, прикурил и только потом заметил тлеющие вокруг огоньки. От глубокой затяжки по телу словно пробежал электрический ток, а следом наступила приятная расслабленность. Голос из темноты прокомментировал:

– Свежий вкус.

– И очень мягкий. – Ларри со смехом продолжил слоган сигарет «Свит кэпс», которые в последнее время курил из солидарности с канадцами.

* * *

Бронекатер «Локэст» прошел минное поле вслед за караваном транспортов и десантных кораблей. Триста семьдесят офицеров и солдат сорокового десантного теснились на палубе – кто спал, кто просто сидел и размеренно дышал, экономя силы. Командир, полковник Филлипс, рассматривал карты и снимки Белой зоны, запоминая план города.

– Знаете, чем знаменит Дьеп? – спросил Эд Эйвнелл. – Отелями для романтических выходных.

– Тебе ли не знать, Эд, – съязвил Аберкромби.

Эд молча улыбнулся в ответ.

Завтрак подали рано, незадолго до двух часов ночи. Тушеная говядина, хлеб, масло, джем и кофе. В офицерской столовой было тихо.

От командования поступили новые приказы. Филлипс объявил, что четвертый десантный батальон останется в резерве. Поднялся ропот:

– Нашли себе нянек! Какого черта?!

– Надо ждать, пока канадцы зачистят главный пляж.

Работа коммандос из четвертого десантного – взрывать и разрушать. После них в порту мало что останется! Джо Филлипсу новые приказы нравятся не больше, чем его ребятам.

– Попытайтесь уснуть, – посоветовал он солдатам.

Эд Эйвнелл стоял на палубе, облокотившись на леер и глядя на длинную череду кораблей. Там его заметил Филлипс, совершающий обход.

– Самая масштабная морская операция в этой войне, – заметил он.

– Похоже на то, – согласился Эд.

– Так и не сказал парням, что тебя охомутали?

– Нет.

– Не хочется особенного отношения?

– Точно подметили, сэр.

К ним присоединился Тич Хоутон:

– Ловат и его ребята будут готовы с минуты на минуту.

Четвертому десантному батальону предстояло совершить ночную высадку в западной части побережья Дьепа, в Оранжевой зоне; в это же время третий батальон Дернфорд-Слейтера доберется до Желтой зоны и батарей городка Берневаль.

– Ловат и своего волынщика притащил?[11]11
  Речь идет о Билле Миллине (1922–2010), волынщике-шотландце, находившемся в непосредственном распоряжении лорда Ловата, также шотландца. Хотя во время войны волынки в армии не использовались, Ловат приказывал Миллину играть. Звуки волынки сопровождали и рейд на Дьеп, и высадку союзников в Нормандии.


[Закрыть] – осведомился Филлипс.

– А как же! – ответил Тич Хоутон.

– Не нравится мне эта фигня с резервом. Получается, что нам придется наступать при дневном свете.

* * *

В три часа утра, как того требовало сложное расписание операции, пехотинцы Королевского Гамильтонского полка выстроились на нижней палубе, готовясь к переброске на десантных баржах. На солдатах каски с маскировочными сетками; спасательные жилеты под куртками превратили всех в крепышей. За плечами у каждого – пулемет «брен» или пистолет-пулемет «стен» и винтовка, на поясе – ручные гранаты, на бедре – нож.

Ларри Корнфорд, вооруженный, как и все, занял место в очереди к барже номер шесть и ждал, когда впередистоящий сделает шаг.

В этом теперь заключалась вся его жизнь: ожидание, движение, опять ожидание – вечные очереди. Огромная машина, крохотным винтиком в которой ему довелось стать, тащила его вперед. Вереницы людей подтягивались к палубе, по-прежнему окутанной темнотой ночи. Впереди, карабкаясь по узким трапам, солдаты взбирались на баржи, темнеющие на фоне усыпанного звездами неба, как огромные черные провалы. Когда подошла очередь Ларри, он не мешкая прыгнул на скамью, тянущуюся вдоль борта. Люди перед ним, позади него – их становилось все больше, и вот уже Ларри оттеснен на корму. Кто-то прошипел на ухо: «Сядь! Лицом вперед!» Теперь Ларри был крепко зажат между чужими вещмешками и оружием.

Баржа накренилась, шлюпбалки пронзительно заскрипели. Рядом высился борт корабля. Плеснула волна, взревел мотор.

Сверху донеслось:

– Теперь вы сами по себе, парни! Устройте им ад!

Десантная баржа, пыхтя, отошла от транспорта, занимая свое место в строю прочих штурмовых катеров. Побережье Франции – в пятнадцати милях на юго-восток, более чем в двух часах хода.

Ларри смотрел на рулевого в бронированной будке на носу баржи, слышал писк машинного телеграфа. Военные моряки, их задача переправлять штурмовые войска, а не бросаться в атаку.

«В атаку пойду я. И буду драться».

Он жил этим необыкновенным ощущением с самого отплытия из Англии. Напряженным и ярким, несмотря на усталость и скуку ожидания. Оно оттеснило воспоминания – новое, незнакомое, непривычное. Не страх – опасность еще не стала явью. И не пресловутое упоение боем. Скорее обострение всех чувств, словно соединившихся в одно-единственное. Не осталось никаких житейских мелочей. Мысли о родных и друзьях, память о прежней жизни – все куда-то делось. Была только десантная баржа, чья-то грудь за спиной, боль в отсиженной ноге, запах водяной пыли, вибрация мотора, звезды над головой и она – предстоящая битва.

После которой ничто уже не будет прежним. «Совсем скоро я стану другим человеком. Там, во тьме, меня ждет враг. Люди, желающие мне зла, стремящиеся причинить мне боль, люди, ничего не знающие обо мне. А я? Попытаюсь ли я причинить боль им? Разумеется. Именно поэтому ничто уже не будет прежним».

Наконец Ларри провалился в дремоту. Солдаты на скамьях всхрапывали и бормотали во сне, а баржа шла вперед, не отклоняясь от курса. Нарушив строй, корабли рассредоточились по поверхности ночного моря, отчего казалось, будто все замерло на месте.

Внезапно на северо-востоке блеснула тонкая полоска и ослепительно полыхнула в небе. Сияние медленно гасло, освещая корабли.

– Что за хрень?

Выдернутые из сна, солдаты уставились на свет.

Зеленые полосы чертили арки в небесах. Следом взлетали красные и, изогнувшись, падали в воду и гасли. Затем беззвучно разорвались ярко-белые снаряды, рассыпались золотые звезды, и снова в небо поползли ярко-красные огни.

– Ракеты! Какой-то гад бьет тревогу!

Десантное судно не сбавило ход и не отклонилось от курса. Теперь с берега донесся лай зениток.

– Никак немец проснулся.

– Повеселимся.

* * *

Сигнальные огни, осветившие небо, застали коммандос сорокового десантного за перегрузкой с «Локэста» на десантную баржу. Полковник Филлипс и команда собрались на мостике, пытались понять, что происходит.

– Скверно, – расстроился полковник. – Сюрприза не получилось.

Из радиообмена с эскортными эсминцами «Калп» и «Беркли» выяснилось, что ребята из третьего десантного батальона на восточном фланге напоролись на немецкий танкер и его сопровождение. Приказано было продолжать действовать по плану.

Филлипс покинул канонерку последним, спрыгнув на четвертый десантный катер. «Локэст» будет сопровождать их, пока они не приблизятся к берегу.

– Не берите в голову, парни, – обратился к морпехам Филлипс, вставая на катере так, чтобы его все видели. – Облажался только третий батальон.

Над водой пронесся тихий смех.

– Вперед.

Четыре катера присоединились к остальным, взявшим курс к французскому побережью. Теперь почти двести судов шли строем шириной в восемь миль. Эд Эйвнелл находился на барже номер два под командованием Тича Хоутона.

– У нас еще полно времени, парни, – сказал Хоутон. – Доберемся до позиции у берега и будем ждать приказа.

Едва на востоке посветлело, как началась атака – точно по плану. Восемь миноносцев в течение десяти минут обстреливали позиции береговой обороны, наполняя воздух огнем и ревом фугасов. В небе завыли, приближаясь, эскадрильи «спитфайров», сопровождающих бомбардировщики «бостон». В пять тридцать обстрел прекратился – началась высадка десанта.

* * *

Ларри ждал, застыв в ожидании на десантной барже, вставшей недалеко от кромки пляжа. Он оглох от бомбардировки, из-за спин товарищей ничего не было видно. Баржу мотало прибоем то вверх, то вниз. Постепенно делалось светлее. Низко над головой гудели «бостоны», оставляя за собой густой белый дым. Вперед пронесся танкодесантный катер. Ухнули пушки, затарахтели легкие орудия. Остальные силы приготовились к атаке. Солдаты рядом с Ларри застыли, готовые ринуться в бой. Орудийный грохот, ставший бесконечным рефреном, нарастал с каждой минутой, но в дыму ничего было не разглядеть. Затем гулко ударило что-то крупнокалиберное.

– Гаубицы! – шепнул кто-то. – Шестидюймовые.

Над головой чиркали трассирующие пули. Где-то там, в рассветных тенях, в белом дыму, уже началась битва. Наконец, подчиняясь чьему-то неслышному приказу, моторы взревели, набирая обороты, и баржа вырвалась вперед. Солдаты откликнулись радостным криком. Сержант, стоящий на носу, сообщал по мере приближения к берегу:

– Пять сотен ярдов… Вижу пляж… Три сотни… Дым рассеивается…

Западный ветер разорвал дымовую завесу на длинные узкие лоскуты. В лучах восходящего солнца возникла линия прибоя, а выше за ней – городок. Галечный пляж усеяли вытащенные на берег десантные катера. От них полз к городу десяток плоских, словно коробки, машин. Серый песок между ними, казалось, бурлил, как овсянка на огне. Там и сям лопались пузыри, и облачка дыма из них рассеивались на ветру.

– Приготовиться, парни! В бой!

Баржа врезалась в песчаную отмель, и все по инерции качнулись вперед. Аппарель опустилась, и первая шеренга устремилась к берегу, оступаясь на мелководье. Ларри видел лишь тех, кто перед ним, и, когда наступила его очередь, кинулся следом, одержимый одним желанием – двигаться вперед, сражаться.

Прыгнув, он погрузился в воду и, ударившись о каменистое дно, забарахтался, ища опоры. Вокруг, молотя руками по воде, скользили и падали другие солдаты. Прямо перед ним взметнулся столб брызг, и ударная волна жаром обдала лицо, обжигая глаза. Ботинки скользили по дну, мешая выбраться на берег, покуда его не подтолкнуло в спину набежавшей волной. Вдруг он очутился на суше – и наступил на тело, распластанное на земле.

Ошеломленный, он остановился, оглядываясь по сторонам, не в силах понять, что происходит. Солдат, стоявший рядом, бросился в сторону. Впереди, глухо стеная, полз человек. И по всему пляжу люди – лежащие, ничком или навзничь. И звуки – оглушительные, невыносимые, неотвратимые. Из-за спины выскакивали солдаты, нагруженные рюкзаками и оружием, стреляя на ходу.

В кого они стреляют? Противника перед ними не было. Только взметывались вверх камешки и облачка дыма.

Впереди танк, буксуя в гусеничной колее, пытается въехать на скользкую гальку. Нарастающий пронзительный визг, пронзительный грохот – и танк заваливается набок, разорванный артиллерийским снарядом. И снова мимо Ларри помчались солдаты – новая партия спрыгнувших с десантной баржи. В толпу со свистом приземляется минометная мина, и солдаты бросаются наземь. Сбитый с ног взрывом, Ларри упал вперед, на руки. Рядом послышалось:

– Друг! Помоги мне! Друг!

Треск пулеметной очереди, звон пуль о камни. Ларри замер, задумался. Им приказали захватить казино. Оно было прекрасно видно: из его окон как раз и велся огонь, прижимавший солдат к земле. Броситься по открытому пространству прямо под пули – самоубийство, чистое безумие.